Ах...
автор картины: В.Шемякин.
Натюрморт. "Столярные инструменты"
…Сошла с качелей, ах! крУгом голова. Упала в траву-ковёр сотканный из прочных нитей памяти:
- дело от безделья, а качели для приятства, да для дружного компанства, - приговаривал Кузьма, утопая в кудрявой да пахуче-смоляной стружке.
На селе нашем мужик Кузьма слыл за качалочного. Такие зыбки да качалки мастерил, любо-дорого смотреть.
Только ребёночек народился, бегут к Кузьме:
- Люльку надобно сработАть.
- От чего ж не сладить, дело не малина, в лето не опадёт, - улыбается Кузьма.
Повесят люльку под потолок рядом с полатями, петлю из пеньковой верёвки для ноги сотворят для удобства. Покачивай её, мамка, да подрёмывай. Младенцы в их спали-посапывали, росту да силы набирались. Ни одна насекомь не добиралась: ни таракан, ни сверчок. А ежели заводился клоп-кровопивец – люльку выносили на мороз, вот и сызнова чистая колыбеля.
А, как подрастёт малышок, обратно к Кузьме на поклон:
- Рысака-скакуна надобно в избе завесть, - как-никак наездник подрос!
Качалки-лошадки для детишечек мастерил Кузьма, загляденье! Резные, расписные! Скачет по избе наездник, в руке сабля деревянная: н-но-о- о! н- но! Тп-р-р-ру! Дитятке радость, мамке-папке спокой да мир в избе на минутку.
Прозывали люльки да качалки на селе по имени мастера, ласково, - «кузьминки»
Однажды круглую качель как-то смастерил Кузьма посередь села. Дивоваться да покружиться с других деревень приходили. Ребятишки усядутся, а взрослые, ну их разгонять до большой скорости – эхо от визгу и звонкого смеха бежало далёко от села, до самого лесу, пока не запутывалось и не глохло в пушистых еловых ветках. Восторг да радость на селе жили добром некрадомым.
А, однажды всё село ахнуло. По-над речкой, на крутобережье, соорудил Кузьма висячие качели.
Вкопал две тесины сосновые, крепкую перекладину приладил, продырил её с концов, вставил в них верёвку, да её ж продел через сиденье. Внизу сиденья зарубки выточил для верёвки да скобочками из гвоздей для крепкости прибил к сиденью. Сиденье смастерил широкое, длинное, в пять-шесть человек. Хоть лёжа, хоть сидя укачивайся. Первое время отчаянных не находилось. Тогда Кузьма сам сел на них и стал раскачиваться. Когда качели притормозили, стали подходить, кто побойчее. Вначале раскачивались по одному, да не шибко. Потом молодёжь увидела, что с качелей никто в речку не ссыпАлся, осмелели малость. По одному-то разу все опробовали полёт в небо, а потом и вовсе не было отбою. Всё село вечерами почитай тут обреталось.
Теперь кто хотел увидеть рождение рассвета, приходили затемно, раскачивались и первыми здоровались с солнышком. В сутёмки, когда солнышко уже полностью исчезало за куполом земли, его догоняли последним взором, да говорили весело:
- Возвращайся, солнышко!
Качались, чтобы взлететь в облака. Вынырнув из облака, счастливо смеялись, девчонки восклицали, ах! - ну, а как же, - искупаться в молоке! Всякому здоровье да молодость. Лунными ночами пытались долететь до луны, или хотя бы рукой сорвать звезду. Когда качели возвращались назад, сердце падало в пропасть по-над рекой. Билось оно малой птахой, радуясь свободному полёту.
Теперь свидания назначали возле качелей. Взлетали, чтобы осмотреть всё округ с высоты птичьего полёта. Взор торопливо и жадно ласкал дальние горы, укутанные в облака, соседние деревни, реки, которые синими лентами украшали зелёные холмы и поля. Взахлёб ухватывал взор цветочные россыпи на покосных лугах. Любовались лесами-дубравами, одетыми в бирюзу да малахит. Под такую красоту, паря в небесах, признавались в любви. И не могли сельчане объяснить, отчего подпирала слеза к глазу, а сердце ликовало.
Давно помер Кузьма, а люди на селе и по сей день говорят:
- Пошли к Кузьме, полетаем!
А, я лежу в траве, перебираю красочные нити памяти. Как давно это было, но душа моя и сегодня упоённо восклицает: - ах, ах, ах!