Играючи покорившие Европу солдаты Вермахта заняли родное село Ванюшки Захарова в конце августа сорок первого года. Захватили быстро, с налёта, без единого выстрела. Десяток мотоциклов, с грозными пулемётами МГ-34 на зелёных колясках, лихо влетел со стороны притихших оврагов, заросших по пояс колючим тёрном.
- Ой, кто это? - увидев незнакомцев, мальчик на всякий случай шмыгнул в хату.
Разгорячённые солдаты властно и нагло, как внезапная смерть, ворвались на притихшие улочки. Потом дружно растеклись по приглянувшимся дворам. Красноармейцев в селе не было, накануне они спешно прошли редкой колонной по главной улице, по направлению на Восток.
- О, Господи! - запричитала заплаканная мамка, державшая на руках младшего сына. - Царица Небесная, спаси и сохрани...
- Мамка, чего ты? - удивился малолетний Ванька.
Высокие и весёлые австрийские парни с закатанными рукавами, как полноправные хозяева, вошли во двор хаты деда Ваньки.
- А кто это? - он нетерпеливо дёрнул за мамкину юбку.
Сорокаградусная жара и былинная пыль русских дорог превратили их мышиного цвета гимнастёрки в подобие рыцарских лат. Первым делом они бросились к колодцу и долго обливали друг друга ледяной водой. Среди общего шума и суматохи водных процедур выделялся сильный голос длинного, рыжеволосого мужчины.
- Gut, - он удивительным образом напоминал Ваньке отца. - Sehr gut!
То, что им в ту минуту было хорошо, Ванюшка смог понять без перевода. Сам же он чувствовал себя не очень, в неполные шесть лет отличался повышенной любознательностью и врождённой непоседливостью.
- А ну сядь! - мамка очень строго приказала ему сидеть тихо.
Он вынужденно забился в закуток за печкой, там, где зимой содержали новорождённых слабых телят.
- А что они делают? - настойчиво спрашивал мальчик у взрослых. - Кто они такие...
- Сиди смирно, не до тебя!
Иногда Ваньке удавалось заглянуть в окно, выходящее во двор и посмотреть на непонятные действия незнакомых дядек. Страсть как интересно было понять, чем же они занимаются. В детстве всё непонятное интересует и пугает одновременно.
- Глядите, глядите! - запищал Ванька.
Совсем молоденький парнишка, с закинутым за спину блестящим автоматом, вышел из сарая с парой несушек в руках и Ванька возмущённо задёргался. Вот сейчас точно, строгий и скорый на расправу дед даст прочухана наглецу...
- Сиди Бога ради спокойно! - мамка почему-то тихо плакала и даже не прикрикнула на него как следует. - Что делать-то? Что делать?
- Ну, одним глазком можно? - канючил он.
Сидевший тут же встревоженный дед только отмахнулся. Семья Захаровых не успела спрятаться в подвале, пришлось сидеть в хате и ждать неизвестно чего. К вечеру отдохнувшие штурмовики пообедали курятиной, на десерт съели все яблоки в небольшом саду и выехали на передовую.
- Убрались антихристы, - в хату забежала любопытная соседка тётка Галя. - Все живы?
- Все, - кряхтя, ответил дед. - А что кому-то досталось?
- Горе такое случилось! - затараторила соседка. - Наши родственники Мамонтовы, еле успели вовремя забраться в подвал. Проходящий мимо погреба для хранения картошки, пугливый солдат услышал шум из-под земли.
- Ну?
- Я такого страха натерпелась, - тётка Галя вытерла быстрые слёзы. - Вижу, немец снимает с пояса ручную гранату с длинной ручкой, открывает деревянную крышку лаза и швыряет её в низ.
- Ужас!
Погибшую семью хоронили через два дня в одном большом гробу, невозможно было в каше останков понять кто где...
- Деда. - Ванюшка растерянно стоял посредине разорённого двора, рядом с поникшим дедом. - Почему ты не прогнал их?
- Нельзя, Ваня, зараз нельзя...
Внук шмыгнул покрасневшим носом, осуждающе посмотрел на него и сказал:
- Боишься.
- Надо, Ванька, тихо сидеть... - проронил грозный дед сквозь плотно сжатые зубы. - Терпеть надо...
- Вот батька придёт, он их прогонит! - мальчик топнул босой ногой. - Так деда?
- Конешно, внучек.
- А когда он вернётся?
- Скоро, Ванюшка, скоро! - в глазах ветерана Первой мировой войны, блеснули непрошенные слёзы.
... На смену штурмовикам пришла тыловая часть, состоящая из десятка немцев и взвода шумных румын. Командовал ими немолодой лейтенант родом из Мюнхена, бывший печатник. Он занял большую комнату в избе Захаровых и в упор не замечал всех домочадцев, сбитых в общую кучу в комнате, где день и ночь дымила русская печка.
- Здоровечка желаю! - глава семьи Семён Фомич, здороваясь с ним, приниженно кланялся.
Его сын Афанасий, отец Ванюшки, воевал на фронте в составе Красной Армии. Дед боялся, как бы ему не припомнили это и не выгнали с семьёй на мороз.
- Не приведи Господи! - мучился он.
Немец, впрочем, не удостаивал его даже взглядом. Ваню удивлялся, как такой представительный мужчина, в хромовых, блестящих сапогах мог при людях громко и с удовольствием пускать газы. Ванюшке не раз за подобное влетало от деда ремнём по заднице...
- Он нас даже за людей не считает, - удивлялась мамка Ванюшки, - мы для него пустое место.
Самым добрым среди всех солдат был Ганс, пожилой шофёр, который до войны жил в маленьком городке в Саксонии. Он иногда угощал Ваньку сахаром и показывал фотку строгой женщины с тремя детьми.
- Meine Kinder! - краснея от гордости за детей и жену, говорил военный водитель. - Und seine Frau Gerda.
Среди немецких солдат попадались злые люди, запросто могли дать затрещину, но никто из них не мог сравниться в агрессивности с румынами.
- Грязные «мамалыжники», - ругался на земляков князя Дракулы Фомич. - Вечно рыскают по селу готовые на любую пакость.
Прозвали их так за любовь к сытной кукурузной каше мамалыге, национальному пищевому наркотику. Поэтому румыны пребывали на вечном взводе. Воевать за Великую Германию они явно не хотели, стремясь просто выжить в непонятной для них России…
- Пускай немцы погибают! - злорадствовали они.
Ванюшки до всего этого дела не было, хотя для своих лет, он был необыкновенно внимательным и серьёзным. Интересовала его всякая техника, он мог часами смотреть, как Ганс ремонтирует грузовую машину «Мерседес».
- А как работает эта деталь? - постоянно спрашивал непоседа, показывая на всевозможные детали машины. - И вот эта?
Ганс объяснял по-немецки и Ванька чудесным образом понимал его. Особенно нравились ему велосипеды пришельцев, на которых они стали разъезжать по селу.
- Вот красотища! - изумлялся пацан и бежал за очередным велосипедистом.
Бросающие солнечные блики спицы в их колёсах завораживали Ванюшку. Блестящий руль, раскинутый как рога забитой румынами на мясо, коровы Чубки, просился в ладони. Сиденье из чёрной кожи настойчиво звало присесть на себя. Хромированный звонок звучал как волшебная флейта...
- Хотя бы разок позвянькать в него! - мечтал он.
Когда Ганс сажал Ванюшку на раму, и катал по двору, не было в целом мире человека счастливее его.
- Zu Hause habe ich einen Sohn wie Sie. - Ганс объяснял, а мальчик понимал, что дома тот оставил такого же сына. - Sein Name ist Helmut.
- Зовут его Хельмут, - догадался он.
Дети легко обучаются иностранным языкам, они не видят особых различий между народами. Ваньке нравилось слушать Ганса и кататься с ним на велосипеде, но больше всего на свете ему хотелось заполучить для себя это чудо техники.
- Вот оно счастье! - обладать велосипедом Ванька мечтал до острой боли в маленьком храбром сердце.
Пока, однако, доводилось просто смотреть, а посмотреть тогда было на что. С лета сорок второго года через их село нескончаемым потоком шли части вермахта в сторону Волги, на Сталинград. Фомич охал:
- Сколько же их!
- Видимо-невидимо, будто звёзд в небе...
- Вишь Ванька, - дед завороженно качал головой. - Какая силища прёт, как же с ними возможно справиться?
- Но папка всё равно победит? - внук с восторгом смотрел на невиданные чудеса техники. - Да, деда!
- Победит... - в голосе деда слышалось сомнение.
Грозные войска шли и шли, день и ночь. Поднятые в воздух тучи серой пыли мешали рассмотреть Ванюшке танки незнакомых очертаний, грузовые машины, везущие пушки, походные кухни и серый монолит солдат.
- Как страшно! - по-настоящему испугался он.
Стройные колонны пехотинцев, серой змеёй приползавшие из-за горизонта, поворачивали вместе с дорогой около высокого бугра, на котором устроился притихший Ванька. Хромая подошёл дед, и они вместе стали смотреть как на Восток, в бездну, в небытие, уходила слава и жизнь третьего рейха…
- А папка там один воюет, - расстраивался Ванька и топал ногой. - Как же он победит?
- Должон победить, - с непонятной злостью ответил Фомич. - Русские всегда немца били!
Несокрушимая лавина, состоящая из тысяч тонн заражённого жизнью железа и кубометров мёртвой человеческой плоти, двигалась без остановок и пауз. Монотонно, уверенно и страшно.
- Ишь ты! - ошарашенно сказал дед.
Так прорвавшаяся в долину река, набухшая половодьем, меняет первоначальное русло и ищет себе новый проход к морю. Она смывает на своём пути все преграды и невозможно себе представить гранит, о который она может разбиться.
- А назад они пойдут? - гадал мальчик.
Вскоре в той стороне загрохотало, заскрежетало и завыло великое сражение.
- Ты смотри как пуляют! - сокрушался старший Захаров. - Откель только столько снарядов набрали?
Нескончаемой грозой, длившейся несколько месяцев, полыхала великая Сталинградская битва. Напрасно ждал Ваня вновь увидеть проходящие мимо войска. Ни один немецкий танк, ни одна автомашина, ни одно орудие, назад не вернулись... Только замёрзший мотоциклист в начале февраля сорок третьего года подъехал к дому Захаровых и что-то быстро сообщил встревоженному офицеру Вермахта.
- Schnell… - тот отдал короткий приказ, и солдаты начали спешно грузить машину Ганса оставшимся барахлом.
Сам лейтенант тут же уехал на верном мотоцикле, взяв только самое необходимое. Ванька видел, как из леса на пригорок вылетели фигурки лыжников в белых маскхалатах.
- Наши! - к тому времени он остро прочувствовал национальную разницу. - Может папка среди них?
Увидев русских бойцов, Ганс от отчаянья попытался в последний раз завести замёрзшую на крепком морозе машину. В критический момент любимая техника подвела его. Ванька видел, как громко ругаясь, немцы облили её бензином и подожгли. Потом бегом, через заснеженный овраг рванули на спасительный Запад.
- Убили! - он завороженно смотрел, как русские автоматчики несколькими длинными очередями срезали застрявших в глубоком снегу оккупантов, сразу за огородом бабки Матрёны.
Утром они покорно лежали там же, только без обмундирования... Ванюшка боялся мертвецов, поэтому близко не подходил. Он несколько дней внимательно следил, как ветер и снег устраивали Гансу с товарищами уютные могилы.
- Всё же в Христа верят, - под терновым кустом их останки дед похоронил когда сошёл снег.
В горящей машине начали рваться патроны, но соседи таскали из кузова коробки с едой и вещами.
- Фомич, быстрее! - кричала соседка тётка Галя. - Давай залазь в машину... Там же тушёнка в ящиках!
Пули веером разлетались в разные стороны злыми, встревоженными пчёлами. Сгоряча кусали стены домов, отрывая от них кусочки глины и светлой побелки, но дед упорно лез за бесхозным добром.
- В голодную зиму всё сгодится, - приговаривал он.
Только когда огонь охватил всю машину, люди нехотя отошли. Её оплавленный остов, ржавый и жалкий, потом долго напоминал о временности всех воинских успехов. В сарае деда, законсервированными на зимнее хранение, оставались семь немецких велосипедов. Никто о них не знал, и Ванюшка уговаривал деда Семёна оставить их. Тот почему-то побоялся...
- Господь с тобой, - перекрестился дед, косясь по сторонам, - а ежели кто узнает?
- Да кто может узнать...
Позже интендант советских частей, усатый хохол с Полтавщины, аккуратно переписал оставшееся трофеи и сдал куда следует. Ванюшка горько плакал, как никогда раньше, когда их грузили на армейскую полуторку.
- Хотя бы один оставил… - долго он не мог простить деда, дулся и капризничал...
В конце 1944 года пришла похоронка на отца, и он сразу повзрослел от настоящего горя. Однако до самого отъезда для поступления в технический институт столичного города, Ваня жалел об потерянном велосипеде:
- Теперь таких уже не делают.
Выучившись и проработав на крупном заводе пару десятков лет, он получил в своё распоряжение блестящую служебную «Волгу». Заодно с обращением по имени отчеству, постоянной нервотрёпкой и забыл о детской мечте. Только в чёрно-белых снах, которые он никогда не запоминал, Иван Афанасьевич видел блестящий, загадочный велосипед и стоящего рядом с ним нестареющего Ганса. Тот всегда осуждающе молчал и почему-то с грустью смотрел на него...