- Вы не против, если допрос будет записываться на диктофон?
- Почему вы спросили? Даже если я скажу "нет", то вы уже включили один диктофон, который у вас под столом.
- Откуда…
- Откуда я знаю? Когда я вошёл, ваша правая рука напряглась, и раздался щелчок. Это не был хруст суставов, потому что, во-первых, вы ещё молоды, во-вторых, я врач и умею определять хруст руки от пластмассового щелчка.
- Что ж… С вашей дедукцией вам бы к нам в следователи, но… Вернёмся к допросу. Итак, что мы имеем? Вы, Леонард Смит, совершили зверское убийство трёх людей. За что? Вы же врач. Вы спасаете сотни жизней, а тут уничтожили три.
- Они хотели умереть…
- Вы же давали клятву Гиппократа…
- И что? Сотни, тысячи выпускников медвузов давали эти клятвы. Но кто-нибудь из них живет или жил так, что не причинял боли остальным? Нет. Конечно, нет. Так что я не вижу в этом никакого преступления.
- Хорошо, оставим ваши высокоморальные рассуждения и перейдём к делу. Расскажите, как всё это происходило.
- Терпеть не могу иронии, но вам я её прощаю...
- Спасибо…
- Так вот. Как записано у вас в моём деле первой моей жертвой стал мальчик десяти лет. Это не совсем правильно. Первыми жертвами были голуби.
- Причем тут голуби?!
- Не перебивайте! Голуби. В шестнадцать лет я понял, как мерзки эти птицы. Нет, не птицы – животные. Я вышел весной на улицу. Ненавижу весну за её слякоть и постоянную грязь на штанах в области икр ноги. Вышел. Они летели надо мной, мерзкие, грязные, разбивающие друг другу головы просто так, без причин. Они убивали себе подобных с такой жестокостью, которую я не мог себе ещё тогда представить. Я уворачивался от них на улице. Сворачивал в сторону, когда они мне попадались на пути. Они постоянно жили возле нашего подъезда. Садились на окна моей комнаты и бились в окно. Эти твари преследовали меня. Но самое большое отвращение они вызвали у меня тогда, когда я в живую увидел их неоправданную жестокость. Я вооружился. А что ещё делать? Они не достояны жизни! Жизнь, которая убивает другую жизнь, не достояна жизни! С первым убийством себе подобного они потеряли право на жизнь! Только смерть! Вы понимаете: смерть! Вот чего они были достояны! И начал выполнять эту функцию чистильщика. Сначала я убивал их палками, когда они подходили к моим ногам, а потом я обзавёлся железным прутом. Он моментально раскраивал им головы. Полезная была штука. Некоторых голубей я скармливал кошкам, жившим возле помойки, а некоторых препарировал. Изучал их строение. И представляете: на вступительных экзаменах в вуз мне попался именно вопрос о строении голубей. Случайность? Судьба? Тогда я убедился в своей правоте и продолжал делать это. Теперь это носило характер очищения уже всей природы, всего биологического разнообразия. Не знаю, способны ли голуби мыслить, но эти оказались тугодумами и свалили с моего двора только после шести лет моей чистки.
- Стоп, стоп, стоп… Шесть лет вы занимались живодёрством. И на вас не поступало ни одной жалобы. Как такое могло произойти?
- Не знаю. Судьба. Значит, сам Бог хотел, чтобы я этим занимался.
- Вы ещё и верующий?! С ума сойти!
- Опять иронизируете! Последний раз прощаю вас. Да, я верю в Бога. И что в этом такого? Каждый имеет на это как юридическое, так и моральное право. Знаете, как у Горького «На Дне»: Человек может верить и не верить... это его дело! Человек - свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум - человек за все платит сам, и потому он - свободен!..
После универстита я пошёл работать хирургом в местную больницу. Шесть лет я лечил людей не только в физическом, но и моральном плане. Я спасал жизни и таким образом спасал семьи от вдов и вдовцов, от сирот. Хирург – это ещё и социальный работник, когда от него зависит жизнь человека.
Однажды, я понял, что ко мне попадают одни и те же люди. Алкоголики, которым и штопал желудки, которые спиртом прожигались, возвращались всё чаще и чаще. А ведь у них есть семьи! Они доставляли хлопоты не только мне, но и своим жёнам, а дети… дети, я уверен, их ненавидели! Но алкоголизм – болезнь социальная, а лечу в основном физическую боль. Это было интересно, когда, штопая очередного забулдыгу, я, обнаруживая свой шов (а шил я их, прошу заметить, отменно), гадал: через сколько они ко мне попадут снова. И вышивал срок на их желудках. Смотрелось забавно, должен сказать!
- О, Господи, меня сейчас вырвет…
- Что ж продолжим…
- Я игрался, разрезая людей. Но в осенний пасмурный день ко мне попал десятилетний ребёнок с параличом нижних конечностей. Простой аппендицит. Мы долго пытались как-то замять его острую фазу и тянули с оперированием. Каждый день приходила его мать. Она была красивая женщина. Я узнал в ней ту девушку, в которую я был влюблён. Она жила в нашем дворе. В доме напротив. Она была самой красивой представительницей женского пола, которую я когда-либо встречал. А что с ней стало теперь? Лицо всё в морщинах от постоянного беспокойства за своего сына. Работая, она мысленно всегда находилась с ним. С этим калекой. Он тяготил её. Она была рождена для счастья. Счастья в самом полном и широком смысле этого слова. А что она имела? Что? Сына-инвалида. Муки. Стрессы. Неврозы. Она медленно умирала. Умирала молодой. Я должен был спасти её жизнь. Но как?
Это вопрос долго мучил меня. Всё время до операции я думал и думал. Не мог не есть, не спать. За день до того, как я должен был удалять аппендикс, я всё-таки выспался. Руки не тряслись, и я был спокоен и уверен, что операция пройдёт успешно. Настал час операции. Вот он передо мной. Лежит и не понимает, сколько мук причиняет другим. Матери. Медсестре, которой осточертело торчать в этой больнице за мизерную зарплату. Только в этой больнице работал развлекаясь. И мне пришла в голову мысль о спасении жизни. Жизни матери это инвалида. Я способен снова дать ей шанс на счастье. Когда вырезаешь аппендикс, обычная практика, что задевается и другие органы. Вот я и зацепил. Точно не помню что, потому что был опьянен могуществом хирургии. Её возможностью восстанавливать жизни.
И всё было бы хорошо, но мать подала на меня заявление вам. И вы бы даже не узнали о мной содеянном, если бы не то, что главный патологоанатом заболел, и труп мальчика пролежал в морге чуть дольше обычного. Всего лишние сутки, а у вас уже ордер на вскрытие более подробное в своей лаборатории.
В тот же день у меня были ещё две операции. Удаление опухали. Пустяшная операция. Небольшая операция, к которой легко подобраться, но… Вы замечали, что в жизни всегда есть «но». Этот противительный союз находит место в любой ситуации. Всегда есть «но». Что это? Возможность выбора? Вряд ли… Ибо, когда спасаешь жизнь, выбора нет…
- Простите, что отвлекаю от ваших софистических размышлений, но прошу вас ближе к делу…
- Опять иронизируете! О чём я рассказывал? Об опухали. Хорошо, На операционном столе лежал молодой человек. Как прочёл в его деле, ему было двадцать лет. Болен СПИДом. Но у него была девушка. Вот и это «но». Девушка, которую он заразил этой болезнью. Отец этой жертвы молодого человека десятки раз пытался прорваться в больницу и убить этого падонка. Он заразил её и всё. Бросил. Счёл, что с него хватит, и у него нет ответственности за её «недуг». Разве отец не жаждал справедливости?
И я дал ему этой справедливости. Как я его уничтожил, это мерзкое создание, есть в вашем заключении экспертов. Но отец той девушки после благодарил меня. На следующий день он сказал: «За ошибку моей дочери вы достояно заплатили своей ошибкой!» Он так и не узнал, что это была не ошибка.
- Тварь! Какая же вы тварь! Кто дал волю распоряжаться чужими жизнями? Какими бы они не были, вы не имели прав на такие поступки!
- Я имел! Я столько спас жизней, что имел право на убийство! При этом термин «убийство» здесь не осень подходит. Я не убивал, я спасал. Я не виноват, что в нашей стране нет эвтаназии. Будь она легализована, то я уверен все бы они меня попросили бы о смерти. Никто из моих жертв не мучился. Смерть их была красивой и быстрой. Смерть во имя жизни!
- Тварь! Рассказывайте про третье убийство! Я настаиваю на этом слове!
- За день до моего ареста вами. У меня была ещё одна операция, но я понимал, что ещё одна смерть на рабочем столе и меня выгонят из больницы. А куда я без хирургии. Я умею великолепно резать людей, удалять боль, и зашивать их. После операции больному стало лучше, но не долго. Вскоре он умер. Умер от того, что медсестра колола ему не антибиотики, которые давал я, а обычную воду. Разумеется, она об этом не знала. Всё было дело моих рук.
- Его-то вы за что?
- Четыре дня до этого к нам реанимацию поступила девочка, которая попала в аварию, и ей срочно нужна была печень. Но в ближайших донорских центрах её не было, а дожидаться её из центрального учреждения было слишком долго. Нужна была печень. И тут ко мне на стол попадает человек с отмороженными руками, их надо было удалять, но началось уже заражение крови. Кровь нужно было прочищать. Ночью я поставил его на прочищение, а следующим вечером отрезал левую руку. Всё. Просто отрезал, но о том, что его кровь чиста, знал только я. Только я мог спасти девочку. Ей было шесть лет, и его печень идеально подходила. Я сверял данные анализов много раз. А что его жизнь? Одинокий старый человек, но удивительно, что печень его была здорово. Как он мне сам сказал, что сначала служил в элитных войсках, а потом занимался спортом, поэтому здоровье его не подводило ни разу. Но на юбилее друга он впервые выпил. Бывают же такие чудаки! И по дороге домой упал в сугроб. Хорошо, что ещё лишь одну рука отморозил.
А девочку я спас. Родители рыдали на моих плечах от благодарности и радости. Я получил ещё одно подтверждение того, что совершаю правильные поступки. Я спасаю жизни. Бог дал человеку хирургию, но не сказал, что ей можно лечить лишь физические боли. Ей можно излечивать общество и вырезать больные органы из этого социума.
- Вы… Вы противны… Мне… И большинству… Всем! Всем вы противны! Уверен, что тот, кто услышит запись допроса, просто возненавидит вас. Вы – тварь! Вы, как и те голуби! Тварь, которая уничтожает себе подобных. И нет в этом никакой воли Господа. Я удивляюсь, что психиатры признали вас адекватным…
- С чего вы это взяли? Они не считают меня нормальным, просто они такие же, как и я. Они подписали мне смертный приговор, когда прислали вам заключение о моей вменяемости. Они так же уничтожают жизни. Они ничем не лучше, чем я…
- Лейтенант! Увидите, это ничтожество!