Эйджей поворачивается к гостям.
- Дырки, дыроколы и те, кто еще не определился, сегодня я хочу представить вам всемирно известного продюсера порнофильмов и коротковолнового телевидения, единственного и неповторимого, Великого Ссынасуку!
Он тычет пальцем в сторону красного бархатного занавеса высотой в шестьдесят футов. Молния раздирает занавес сверху донизу. Появляется Великий Ссынасуку. У него широкое лицо, неподвижное как погребальная урна Химу. На нем вечерний костюм, синяя накидка и синий монокль. Огромные серые глаза с крошечными черными зрачками, которые пронизывают насквозь как иглой. (Только равный ему Фактист способен выдержать его пристальный взгляд). Когда он сердится, заряд его гнева сносит монокль в другую сторону комнаты. Многие актеры, родившиеся под несчастливой звездой, ощутили на себе ледяной взрыв недовольства Ссынасуку: "Убирайся с моей съемочной площадки, мерзкая бездарная дешевка! Хотел подсунуть мне фуфловый оргазм! ВЕЛИКОМУ ССЫНАСУКУ! Да я определю, что ты кончаешь, посмотрев лишь на большой палец твоей ноги. Идиот! Безмозглая мразь!!! Нахальная тварь!!!!!! Иди жопой торгуй и запомни: чтобы работать на Ссынасуку, нужны искренность, мастерство и преданность. А не дешевое притворство, дублированные вздохи, резиновые какашки и пузырьки с молоком, спрятанные в ухе, и уколы Йохимбина, тайком пронесенного на площадку". (Йохимбин, экстракт коры дерева, растущего в центральной Африке, является наиболее безопасным и эффективным средством, усиливающим сексуальное влечение. Его действие основано на расширении кровеносных сосудов на поверхности кожи, особенно в области половых органов).
Ссынасуку бросает монокль. Он пропадает из виду, затем бумерангом возвращается обратно ему в глаз. Он откланивается и исчезает в голубом тумане, холодном как жидкий воздух… затемнение…
На экране. Рыжеволосый, зеленоглазый мальчик, с белой кожей, веснушками… целует худенькую темноволосую девочку в широких брючках. Одежда и прически наводят на мысль о барах экзистенциалистов всех городов мира. Они сидят на низкой кровати, застеленной белыми шелковыми простынями. Девочка расстегивает ему штаны тоненькими пальчиками и вытаскивает член. Он маленький и очень твердый. На его кончике, как жемчужина, поблескивает капелька смазки. Она нежно поглаживает головку:
- Раздевайся, Джонни.
Он снимает одежду быстрыми уверенными движениями и встает перед ней голым, его член пульсирует. Жестом она просит его повернуться, и он делает пируэт, пародируя манекенщицу, его рука на бедре. Она снимает с себя рубашку. У нее высокая маленькая грудь и твердые соски. Она сбрасывает трусики. Волосы у нее на лобке черные и блестящие. Он сидит рядом с ней и хочет дотронуться до ее груди. Она останавливает его руки.
- Дорогой, я хочу трахнуть тебя, - шепчет она.
- Только не сейчас.
- Ну, пожалуйста, мне хочется.
- Хорошо, пойду вымою жопу.
- Нет, я сама.
- Ай, ерунда, она не грязная.
- Нет, грязная. Пойдем, Джоник.
Она ведет его в ванную.
- Давай, нагибайся.
Он опускается на колени, наклоняется вперед, упираясь подбородком в банный коврик.
- Алла, - говорит он.
Он оглядывается на нее и улыбается. Она моет ему жопу с мылом и горячей водой, просовывая в проход палец.
- Тебе не больно?
- Не е е е е е е е ет.
- Пойдем, малыш.
Она ведет его за собой в спальню. Он ложится на спину и закидывает ноги за голову, перехватывая их под коленями. Она опускается на колени и гладит его бедра, яйца, спускается пальцами к промежности. Раздвигает ему ягодицы, нагибается и начинает вылизывать анус, медленно выписывая головой окружность. Толкается языком в стенки прямой кишки, вылизывая все глубже и глубже. Он закрывает глаза и выгибает спину. Она вылизывает промежность. Маленькие тугие яички… Крупная жемчужина выступает на кончике его обрезанного члена. Ее рот смыкается вокруг головки. Она сосет, двигаясь ритмично то вверх, то вниз, замедляется, вынимая фаллос изо рта. Рукой она нежно играет с его яйцами, спускается вниз и проникает средним пальцем в жопу. Отсасывая, спускается к основанию члена и с издевкой щекочет ему простату. Он улыбается и пердит. Теперь она отсасывает с особенным безумием. Его тело начинает сокращаться, пульсируя от члена к подбородку. Каждый раз сокращения все сильнее.
- Уи и и и и и и и! – кричит мальчик, каждая мышца напряжена, все тело норовить выплеснуться наружу через член.
Она пьет его сперму, заполняющую рот большими горячими толчками. Его ноги падают обратно на кровать. Он выгибает спину и зевает.
Мэри надевает искусственный член:
- Стальной Дэн III из Иокогамы, - сказала она, поглаживая ствол.
Через всю комнату брызжет молоко.
- Всегда проверяй пастеризовано ли молоко. А то заразишь меня какой-нибудь ужасной коровьей болячкой, типа сибирской язвы, сапа или ящура…
- Раньше, когда я была трансвеститкой Лиз в Чи, я работала дезинсектором. Заигрывала с симпатичными мальчиками, вынуждая меня, якобы мужика, избить - меня это возбуждало. Потом ловила того парнишу и оглушала ультразвуковым дзюдо, которому меня обучила одна старая лесбиянка, проповедница Дзен. Я его связывала, бритвой разрывала на нем одежду и трахала его Стальным Дэном I. И от облегчения, что я его вообще не кастрировала, он забрызгивал спермой весь мой опрыскиватель.
- А что случилось со Стальным Дэном I?
- Разорвала пополам одна лесба. Никогда не встречала такой хватки. Ее влагалищем можно было нефть качать. Это был один из ее трюков.
- А со Стальным Дэном II?
- Изжевали в кусочки голодные кандиру в Верхней Бабуиньей Жопе. И не смей сейчас уи и и и и и и икать.
- Почему? Так делают все мальчишки.
- Босяк, ты сравниваешь своих тупиц с леди.
Он смотрит в потолок, руки за головой, член пульсирует.
- Ну и что мне делать? С этой хреновиной в жопе срать я не могу. Интересно, возможно ли смеяться и кончать одновременно? Помню, во время войны, в каирском Жокей клубе мы с моим закадычным другом, Лу, оба, по закону конгресса, джентльмены… кроме него, никто бы не додумался нас так назвать… Короче, мы так сильно ржали, что оба обоссались, и официант говорит: "Вы, наркоманы вонючие, пошли вон отсюда!" Я это к тому, что если я могу смехом выпихнуть из себя мочу, то должно быть и так, что я могу выпихнуть смехом сперму. Поэтому, скажи мне что-нибудь смешное, когда я начну кончать. Ты узнаешь это по особому предваряющему подрагиванию предстательной железы…
Она ставит пластинку, металлический кокаиновый бибоп. Смазывает искусственный член, закидывает ноги мальчишки ему за голову и всовывает член в жопу плавными штопорными движениями бедер. Она медленно двигается по кругу, вращаясь по оси ствола. Трется твердыми сосками о его грудь. Целует шею, подбородок, глаза. Он спускается руками по спине к ягодицам, впихивая ее глубже в жопу. Она вращается все быстрее и быстрее. Его тело бьется и корчится в судорожных спазмах.
- Прошу, быстрее, – говорит она. – Молоко остывает.
Он не слышит. Она прижимается к его рту своим. Их лица движутся сообща. Сперма бьет ее в грудь легкими горячими струйками.
В дверях стоит Марк. На нем черная водолазка. Холодное, красивое, самовлюбленное лицо. Зеленые глаза и черные волосы. Он смотрит на Джонни с пренебрежительной усмешкой, голова на бок, руки на карманах пиджака - изящный балет хулигана. Он дергает головой, и Джонни проходит мимо него в спальню. Мэри идет следом.
- Ладно, мальчики, – говорит она, садясь голая на розовый шелковый помост лицом к кровати. – Приступайте!
Марк начинает раздеваться плавными движениями, вращает бедрами, ужом выскальзывает из водолазки, обнажая красивый белый торс в пародии на танец живота. Джонни невозмутим, лицо замороженое, дыхание учащеное, губы сухие, он снимает одежду и бросает ее на пол. Марк сбрасывает трусы, оставляя их на одной ноге. Он подскакивает как хористка, отправляя трусы на другой конец комнаты. Теперь он стоит голый, член его напряжен и торчит. Он медленно пробегает глазами по телу Джонни. Улыбается и облизывает губы.
Марк опускается на одно колено, рукой подталкивая Джонни к себе. Он встает и бросает его на кровать в шести футах от них. Он приземляется на спину и пружинит. Марк запрыгивает на него, хватает за лодыжки, закидывает ему ноги за голову. Губы Марка вытянуты в тугом рычании. "Ну что ж, Джонник". Его тело сокращается медленно и гладко как смазанный механизм, он вставляет член Джонни в жопу. Джонни глубоко вздыхает, извиваясь в экстазе. Марк сцепляет руки у Джонни за плечами, насаживая его глубже себе на член, который и так уже утоплен в жопу по самую рукоятку. Громкий свист проносится сквозь его зубы. Джонни кричит как птица. Марк трется лицом о лицо Джонни; все его жидкое существо бьет струей в трепещущее тело Джонни, и он перестает рычать, его лицо становится невинным и веселым.
Сквозь него с грохотом проносится поезд, разрывается гудок… со свистом проносится лодка, сирена, взрывы ракет в небе над загрязненными нефтью лагунами… грошовая аркада, ведущая к хаосу грязных картин… грохот ритуальной пушки в гавани… пронзительный крик сокрушает белый больничный коридор… наружу вдоль широкой пыльной улицы мимо пальм, словно пуля со свистом пересекает пустыню (шелест крыльев грифа в сухом воздухе), тысячи мальчиков кончают одновременно в наружных уборных, холодных туалетах средних школ, чердаках, подвалах, домиках на деревьях, чертовом колесе, заброшенных домах, известняковых пещерах, лодках, гаражах, сараях, за стенами ила щебнистых окраин города ветров (запах засохших экскрементов)… угольная пыль, обвевающая худощавые медные тела… рваные штаны, спущенные на истекающие кровью потрескавшиеся босые ноги… (место, где грифы дерутся за рыбьи головы)… у лагун в джунглях, порочная рыба хватает белую сперму плавающую в черной воде, песчаные блохи кусают медный зад, ревуны как ветер в листве деревьев (страна широких бурых рек, где целые деревья плавают на поверхности воды с красочными змеями в ветвях, задумчивые лемуры вглядываются в линию берега грустными глазами), арабески следов алого самолета в синей небесной субстанции, гремучая змея грохочет, кобра встает на дыбы, раздувается, выплевывает белый яд, жемчужные и опаловые струйки опускаются медленным немым дождем сквозь воздух, чистый как глицерин. Время скачет как сломанная пишущая машинка, мальчики - уже старики, молодые бедра, дрожащие и подергивающиеся в мальчишеских спазмах, становятся дряблыми и вялыми, драпируют унитазы, скамейки в парках, каменные стены под испанским солнцем, провисающие кровати в меблированных комнатах (в краснокирпичных трущобах под чистым зимним солнечным светом)… дрожащие и трясущиеся в грязном нижнем белье, в попытке нащупать вену в утренней ломке, ворчание и сентиментальная болтовня в арабском кафе – арабы шепчут "меджуб" и осторожно отходят – (меджуб – особая разновидность мусульманского религиозного сумасшедшего… часто среди прочих расстройств страдают эпилепсией). "У мусульман кровь должна быть со спермой… Посмотри, посмотри в каком спермоении течет кровь Христа", - стонет Меджуб… Он встает, разрываясь криком, и венозная кровь бьет плотной струей из последней эрекции, тускло-белая статуя, будто он перешагнул через Великий Забор, взобрался на него простодушно и невозмутимо, словно мальчишка взбирается на забор, чтобы порыбачить в запрещенном пруду – через несколько секунд он ловит гигантского сома – ругаясь, Старик выскочит из маленькой черной хижины с вилами, и мальчишка бежит, смеясь, по полю Миссури – он видит красивый розовый стрелолист и подхватывает его на бегу плавным пикированием молодых костей и мышц – (его кости растворяются в Поле, он лежит мертвый у деревянного забора рядом с дробовиком, кровь из обмороженной красной раны сочится на зимнее жнивье Джорджии)... Позади него возвышается сом... Он подходит к забору и перебрасывает через него сома в окровавленную траву... рыба лежит, извиваясь и крича - перепрыгивает через забор. Он хватает сома и исчезает вверх по усеянной галькой дороге из красной глины меж дубами и хурмами, сбрасывающими красно-бурую листву в ветреной весенней заре, зеленую и влажную в летнем рассвете, черную на фоне ясного зимнего дня... Старик выкрикивает ему в след проклятия... зубы вылетают у него изо рта и со свистом проносятся над головой мальчишки, он порывается вперед, жилы на шее туги как стальные обручи, струя венозной крови одной твердой массой перебрасывает его через забор и он падает бесплотной мумией в раскаленную траву. Сквозь его ребра прорастает терновник, в его хижине бьются окна, пыльные осколки стекла в черной шпаклевке - крысы бегают по полу, мальчишки сдрачивают в темной заплесневелой спальне летним днем и едят ягоды, выросшие из его тела и костей, измазывая рты багрово-красным соком...
Старый джанки нащупывает вену... кровь распускается в пипетке как китайский цветок... он вводит героин и мальчишка, сдрачивший пятьдесят лет назад, сияет чистотой сквозь опустошенную плоть, наполняя уборную во дворе сладким ореховым запахом молодой мужской похоти...
Сколько лет нанизано на иглу с кровью? Руки ослабли на коленях, он сидит глядя в окно на зимний рассвет погасшими от джанка глазами. Старый пидарас ерзает на известняковой скамейке в Чапультапек-парке, когда подростки-индейцы проходят мимо - руки на шеях и ребрах друг друга - напрягая свою умирающую плоть, пытаясь завладеть их молодыми ягодицами и бедрами, тугими яйцами и извергающими членами.
Марк и Джонни сидят лицом друг к другу на вибрирующем кресле, Джонни насажен на член Марка.
- Готов, Джонни?
- Врубай.
Марк щелкает выключателем и кресло вибрирует... Марк закидывает голову, поднимая глаза на Джонни, лицо его - отстраненное, невозмутимые и насмешливые глаза - на лице Джонни... Джонни кричит и хнычет... Его лицо разлагается, будто тает изнутри... Джонни вопит как мандрагора, сперма брызжет из него, и он теряет сознание, падает на тело Марка - ангел под кайфом. Марк рассеянно хлопает Джонни по плечу... Комната похожа на спортзал... Пол из пенорезины, обтянут белым шелком... Одна стена - зеркальная... Восходящее солнце наполняет комнату розовым светом. Мэри и Марк приводят Джонни, руки связаны. Джонни видит виселицу и падает с продолжительным "Ох х х х х х х х х х!" - подбородок тянется к члену, ноги сгибаются в коленях. Сперма брызжет, изгибаясь почти вертикальной дугой у него перед лицом. Марк и Мэри вдруг нетерпеливы и возбуждены... Они толкают Джонни на помост виселицы усеянный заплесневелыми суспензориями и футболками. Марк приводит в порядок петлю.
- Ну, вперед. - Марк начинает сталкивать Джонни с помоста.
Мэри:
- Нет, позволь мне.
Она сцепляет руки за ягодицами Джонни, упирается своим лбом в его, улыбаясь ему в глаза, она отходит, стаскивая его с помоста в пустоту... Лицо его разбухает, наполняясь кровью... Одним легким движением Марк ломает Джонни шею... звук такой будто ломаешь палку, обмотанную мокрыми полотенцами. По телу Джонни пробегает дрожь... одна нога трепещет как запутавшаяся в силках птица... Марк повис на перекладине и передразнивает подергивания Джонни, закрывает глаза и высовывает язык... Член у Джонни подскакивает, и Мэри направляет его себе в ****у, извиваясь перед ним в плавном танце живота, стоная и крича от наслаждения... по ее телу стекает пот, волосы свисают по лицу мокрыми прядями.
- Срезай его, Марк, - кричит она.
Марк дотягивается до троса ножом и перерезает его, подхватывая Джонни и опуская его, с все еще насаженной и извивающейся Мэри, на спину... Она откусывает Джонни губы и нос, и высасывает глаза легким хлопком... Она отрывает огромные куски щек... Вот она уже завтракает его членом... Марк подходит к ней, и она отрывает взгляд от съеденных наполовину гениталий Джонни, все ее лицо в крови, глаза фосфоресцируют... Марк ставит ногу ей на плечо и откидывает на спину... Он прыгает на нее и трахает как сумасшедший... они катаются из одного угла комнаты в другой, вращаются как цевочный механизм снизу вверх и подпрыгивают высоко в воздух как огромные рыбины на крючке.
- Позволь мне повесить тебя, Марк... Позволь мне повесить тебя... Пожалуйста, Марк, позволь мне тебя повесить!
- Конечно, малышка. - Он грубо сваливает ее с ног и заламывает ей руки за спиной.
- Нет, Марк!!! Нет! Нет! Нет!, - кричит она, какаясь и писаясь в ужасе, когда тот тащит ее на помост. Он оставляет ее уставшую на помосте в куче старых использованных презервативов, пока сам приводит в порядок веревку, натянутую через всю комнату... и возвращается с петлей на серебряном подносе. Он швыряет ее на колени и затягивает петлю. Он вставляет в нее свой член, вальсирует по помосту и сигает в пустоту, вырисовывая огромную арку...
- Уи и и и и и и и! - кричит он, превращаясь в Джонни.
Ее шея ломается... Мощный флюидный поток проходит через все ее тело. Джонни падает на пол и встает спокойный и готовый к действию как молодое животное.
Он скачет по комнате. С криком сильного желания, который разбивает стеклянную стену вдребезги, он бросается вниз в пустоту. Мастурбируя снова и снова, три тысячи футов вниз, его сперма парит рядом с ним, он кричит всю дорогу на фоне сокрушительной синевы неба, восходящее солнце обжигает его тело как бензин, он падает мимо огромных дубов и хурмы, болотных кипарисов и красных деревьев, чтобы разбиться в естественном облегчении на разрушенной площади, вымощенной известняком. Сорняки и виноградная лоза прорастают среди камней, и ржавые железные болты три фута толщиной пронизывают белый камень, пачкая его говено коричневой ржавчиной.
Джонни обливает Мэри бензином из порнографического кувшина Чиму из белого жадеита... Он обмазывает и свое тело... Они обнимаются, падают на пол и катаются под гигантским увеличительным стеклом, встроенным в крышу... воспламеняются с криком, разбивающим вдребезги стеклянную стену, скатываются в пустоту, трахаясь и крича в воздухе, разрываясь в кровь, огонь и сажу на коричневых скалах под солнцем пустыни. Джонни скачет по комнате в агонии. Разрываясь воплем, разбивающим стеклянную стену, он стоит, распростерев руки к восходящему солнцу, кровь струится из его члена... бог из белого мрамора, он падает сквозь вспышки эпилепсии на старого Меджуба, что корчится в дерьме и мусоре у грязной стены под солнцем, рубцующем плоть покрывая ее гусиной кожей... Он - мальчик, спящий у стены мечети, эякулирует во сне в тысячи вагин, розовых и гладких как морские раковины, наслаждаясь, как колючие лобковые волосы скользят по его члену.
Джон и Мэри в гостиничном номере (музыка Прощания Восточного Сент-Луиса). Дует теплый весенний ветер, задувая розовые занавески в открытое окно... Лягушки квакают на пустырях, где растет кукуруза, а мальчики ловят маленьких зеленых змей среди разбитых известняковых стел, испачканных говном и обтянутых ржавой колючей проволокой...
Время от времени вспыхивает неон - хлорофиллово-зеленый, багровый, оранжевый.
Нутромером Джонни извлекает кандиру из ****ы Мэри... Он бросает ее в бутылку с мескалином, где она превращается в магуэйского червя... Он обливает ее тропическим костным смягчителем, ее вагинальные зубы вытекают вместе с кровью и кистами... Ее ****а сияет свежестью и сладостью как весенняя трава... Джонни вылизывает ****у Мэри, сначала медленно, с растущим возбуждением раздвигает губы и лижет изнутри, ощущая покалывание лобковых волос на распухшем языке... Руки закинуты назад, груди торчат вверх, Мэри лежит прибитая неоновыми гвоздями... Джонни придвигает ее тело, его член, с сияющим круглым опалом смазки на открытой щели, проскальзывает сквозь лобковые волосы и входит в ****у по самую рукоятку, втянутый засасыванием голодной плоти... Его лицо наливается кровью, зеленые огни вспыхивают в его глазах и он падает вниз на американских горках среди вопящих девочек...
Влажные волосы под его яйцами высыхают на траве под теплым весенним ветерком. Гигантская тропическая долина, виноградная лоза заползает в окно. Член Джонни набухает, огромные ряды почек распускаются. Длинный корень выползает из ****ы Мэри, нащупывая землю. Тела расщепляются в зеленых вспышках. Хижина рушится, превращаясь в руины щебня. Мальчик - известняковая статуя, растение прорастает из его члена, губы разомкнулись в полуулыбке джанки под кайфом.
Шпик прячет героин в лотерейный билет.
Еще одна доза - завтра лечение.
Путь - длинный. Стояки и обломы - обычные явления.
Уже давно каменный застой сменил оазис финиковых пальм, где арабские мальчишки срут в колодец и отплясывают рок-н-ролл на мышечном пляже, жуя хот-доги и выплевывая самородки золотых зубов.
Беззубые от длительного голодания, с грудью такой рифленой от торчащих ребер, что можно выстирать на ней грязную спецовку, трясущиеся, они вылезают из шлюпки на остров Пасхи и бредут к берегу на ногах окостеневших и хрупких как ходули... они дремлют в окнах клуба... погрузившиеся в раздумья о нехватке жира, позволяющего продать худое тело.
Финиковые пальмы погибли, колодец наполнился сухим дерьмом и мозаикой тысяч газет: "Россия отрицает... Министр внутренних дел Великобритании смотрит с тревогой... Люк раскрылся в 12:02. В 12:30 доктор вышел поесть устриц, в 14:00 вернулся радостно похлопать повешенного по спине. "Что? Вы еще не умерли? Наверное, придется потянуть вас за ногу. Хо-хо! Не могу позволить вам давиться с такой скоростью: Президент может сделать мне выговор. Да и какой позор, если труповозка увезет вас живым. От стыда у меня яйца отпадут, а ведь я обучался у опытного быка. Раз-два-три-взяли".
Планер падает тихо как эрекция, тихо как засаленный стакан, разбитый молодым воришкой со старушечьими руками и погасшими от джанка глазами... Бесшумным взрывом он проникает в разрушенный дом, перешагивая засаленные осколки, на кухне громко тикают часы, горячий воздух ерошит его волосы, его голова расщепляется под тяжелым утиным патроном... Старик вынимает красную гильзу и делает пируэты вокруг дробовика.
- Ай, ерунда, ребята, ничего особенного... Рыба в бочке... Деньги в банке... потаскун, один выстрел в голову - и он уже в неприличной позе... Слышишь меня, мальчик, где бы ты ни был?
Когда-то я тоже был молод и слышал зов сирены легких денег, женщин и тугозадых мальчиков и, прошу, Господи, не повышай мне давление, я собираюсь рассказать историю, которая заставит твой член подняться и залаять на розово-жемчужное состояние молодой ****ы, или мальчишеская задница сыграет на твоем члене как на магнитофоне восхитительную, покрытую коричневой слизью, пульсирующую мелодию... и когда поразишь ты простату, жемчужные острые алмазы соберутся в яйцах золотого юноши, безжалостные как камни в почках... Жаль, что пришлось убить тебя... Кобылка уже не та, что раньше... Не может догнать публику... приходиться уничтожать зал с воздуха... Как старому лву, у которого кариес, нужна зубная паста - сохранять дыхание свежим, когда он кусает какого-нибудь мальчонку... Клянусь дерьмом, эти старые львы превратились в мальчикоедов... Но разве можно их осуждать, когда такие сладкие, такие свежие, такие чистые мальчики в больнице Св. Иакова??? Так, сынок, не надо приближать мое трупное окоченение. Прояви уважение к стареющему мудиле... Сам когда-нибудь станешь нудным старым хреном... э-э, а может и не станешь... У тебя, как и у босого бесстыдного катамита Хаусмана есть Застывший Шропширский Инженю, который направляет твои быстрые ноги в силос перемен... Но ты не можешь убить этих штропширцев... его так часто вешали, что он сопротивлялся как полукастрированный пенициллином гонококк, обретал страшную мощь и размножался в геометрической прогрессии... Так позвольте же нам проголосовать за вынесение скромного решения об оправдании и положите конец этим зверским демонстрациям, за которые шериф собирает по фунту с человека.
Шериф:
- Народ, я спущу с него штаны за один фунт. Подходите ближе. Серьезный и научный экспонат, касающийся местонахождения Центра Жизни. В этом типе девять дюймов, дамы и господа, измерьте их сами изнутри. Всего один фунт, одна трехдолларовая фальшивка и вы увидите как мальчишка кончает по крайней мере трижды - я никогда не опускаюсь до обработки евнуха - абсолютно против его воли. Когда его шея резко лопнет, этот тип, клянусь дерьмом, встанет точно по стойке смирно и обрызгает вас всех.
Мальчик стоит на люке, переминаясь с ноги на ногу:
- Черт! Чего только ни натерпишься в этом деле. Клянусь дерьмом, какой-нибудь старикашка станет лапать.
Люк открывается, трос свистит как ветер в колючей проволоке, шея лопается звонко и чисто как китайский гонг.
Мальчишка отрезает себя складным ножом, несется за орущим гомиком вниз по улице. Педик ныряет сквозь стекло грошовой аркады пип-шоу и трахает ухмыляющегося негра. Затемнение.
(Мэри, Джонни и Марк кланяются с петлями на шеях. Они не так молоды какими кажутся в Порнофильмах... они выглядят усталыми и недовольными.)