Сначала дон Сальери потерял улицу Пушкина.
Вот просто так, взял и потерял.
Вчера она, улица, еще была на своем месте, а сегодня куда-то подевалась.
Он даже не заметил, что ее нет.
Только удивился, что доехал до работы так быстро.
А вечером увидел.
Но не придал этому значения.
Выпил перед сном таблетку от головы, прикрыл форточку и лег спать.
Сны ему снились хуже некуда.
Он ворочался с боку на бок, грыз в изнеможении подушку и обливался мерзким болезненным потом.
Но не просыпался.
Проснулся дон Сальери утром, как обычно, в восемь, а проснувшись, понял, что потерял пять утра.
Он постучал зубами, выпил чаю, умылся и поехал на работу.
По пути он старательно вертел головой, искал потерянную улицу.
Конечно же, он ее не нашел.
Ее просто не было на положенном месте.
Улица Мира с хрустом впечатывалась в улицу Гоголя, пережевывала общих пешеходов и гасила фонари.
А улицы Пушкина не было.
Дон Сальери, лихорадочно вспыхивая щеками, сжевал сразу две таблетки от головы, что делал крайне редко.
В последний раз он так делал пятнадцать лет назад, когда умерла его тетка.
В голове тогда словно работали отбойным молотком и дон Сальери прятал глаза, проходя мимо зеркал и окон.
А вот теперь снова.
На работе не работалось.
На работе дон Сальери думал о том, куда могли деться
а) улица Пушкина
b ) пять утра
Так ничего и не придумав, он поехал домой.
По дороге он обнаружил очередную пропажу.
Из двенадцатого трамвая пропали все солнечные блики.
Трамвай был черен, худ и безрадостен.
Унылые кресла, словно студень, дрожали на тощем резиновом полу, поручни плавились под потной ладонью и норовили стечь кому-нибудь за шиворот болотной тиной.
Дон Сальери, зажимая себе рот и тараща перепуганные стеклянные глаза, еле вырвался оттуда, из мятого вонючего нутра трамвая и долго провожал того взглядом.
(завтра поеду на автобусе) решил он.
Уснуть он так и не смог.
Сидел на диване, сложив руки на коленях, смотрел на часы.
Без пяти пять. Пять минут шестого.
Пяти утра нет.
(куплю витаминов) решил дон Сальери и решительно встал.
Заварил кофе, налил его в большую керамическую кружку, аккуратно поставил кружку на журнальный столик, сел, вытянул худые длинные ноги, взял кружку в правую руку, выдохнул и отпил глоток.
Поперхнувшись, он долго кашлял, со свистом втягивая в себя холодный воздух, всхлипывал, тряс головой и стучал пяткой об пол.
(что за ***ня?) подумал дон Сальери.
(что за ***ня!) вскричал дон Сальери и швырнул кружку в стену.
У кофе не было вкуса.
Дон Сальери заплакал, сжимая лицо в горсть...
Он подумал о том, что мама умерла от того же, бабушка, отец, а теперь пришла и его очередь.
Дон Сальери усмехнулся, глотая слезы, поднял кружку, поставил в мойку, умылся, переодел рубашку, сменил носки и вышел из дома.
Он больше не плакал, был спокоен, как статуя острова Пасхи, светел как лик святого на фресках Рима, а на его губах рождались и умирали сотни улыбок, как рыбы в сетях.
Выйдя из дома, дон Сальери ничуть не удивился тому, что не увидел газеты на пороге.
Собственно, самого порога он тоже не увидел.
По привычке переступил то место, где тот был еще вчера, и зашагал к остановке – неумолимый и прямой.
Прождав с полчаса, он понял, что трамвая сегодня не будет.
И завтра, судя по всему, тоже.
Но это его не волновало.
Он вздохнул, подумал и пошел на работу пешком.
Дойдя до перекрестка, за которым находился его офис, дон Сальери встал как вкопанный.
Сразу у носков его туфель колыхался мутный болотного цвета туман.
В котором не было видно ничего.
Дон Сальери равнодушно ступил в туман.
Было тихо.
Дон Сальери исчез.