Этот куст растёт крайним в ряду своих собратьев, в самом уголке между забором и теплицей. Весной, как окопала я землю вокруг, сыпнув предварительно под него ведро перегною, так больше к нему не наведывалась. Он был отгорожен от людского взгляда разросшейся войлочной вишней, да и нужды особой продираться к ней небыло. Если нужны были несколько листиков смородины для приправы к засолке огурцов, то щипались они из других кустов, не сходя с тропинки. И даже когда пришла пора собирать урожай, добралась я до него в последнюю очередь.
Порядком за день подуставшая, присев на скамеечку, глубоко утонувшую в мягком грунте, обрывала я растрескавшиеся ягоды. Облегчённые ветки отводила себе за спину, постепенно продвигаясь по кругу. Не сразу и заметила, как маленькая птичка, много меньше воробья, с красноватой грудкой, садилась на потемневший забор в каких-то полутора-двух метрах от меня и щёлкала, будто в её горлышке железкой постукивали о камушек.
«Странная песенка у птички, некрикливая, незаносчивая, и сама она, как фарфоровый сувенирчик на тоненьких, чрезвычайно подвижных лапках. И, главное, совсем не боится меня…» - где-то по краешку сознания скользнула мысль.
Но чем ближе я подбиралась к забору, где ветки гуще и ягоды с зеленцой, тем настойчивее пощёлкивала птичка, поминутно пролетая над моей головой, чуть ли не касаясь косынки. И только когда я увидела маленькое гнёздышко, с притаившимися там птенцами догадалась, откуда столько смелости у такой маленькой пичужки.
«Шут с ней, с этой смородиной! Пускай остаётся на кусту. Птичкам тоже надо оставить. Уйду я. Пусть успокоится мамочка…» - подумала я и тихонько стала выбираться на тропинку.
Только вначале осени, когда наполовину осыпалась листва, осмелилась я подойти к кусту. Птенцов там уже не было. На ветках, чуть ли не касаясь земли, всё ещё чернели сочные ягоды. Видимо, в тени они созрели поздно. Зато какими вкусными оказались. Я склонилась над кустом, лакомясь редкими в это время ягодами, и вдруг рядом услышала знакомое пощёлкивание маленькой птички. Чуть приподняв голову, замерла, разглядывая трёх, рядом сидящих на заборе птичек. Две сидели спокойно, а третья, быстро перебирая лапками, то приближалась, то опять отступала.
«Ох, Боже ж ты мой! Я опять побеспокоила этих милых пташек… - с расскаяньем подумала я. – Вот те раз! Уже и дети на крыло поднялись, а дом покидать им жаль…»
Поспешно, но вместе с тем стараясь не делать резких движений, я отошла от куста. Потом, нет-нет да и поглядывала в ту сторону. И птички далеко не улетали, а всё по моему огороду похаживали.
«Вот она – Малая Родина! Малая птичка и та о ней помнит, а как же человеку забыть?..» - думала я, наблюдая за шустренькой птичкой в следующую весну. Теперь к тому кусту за всё лето ни разу не подошла аж до первых заморозков. Чуть увядшая ягода сохранила в себе сладостный вкус жаркого лета. Было приятно, похрустывая мёрзлыми ягодами, слышать в этом звуке песенку маленькой птички.
Ещё через год одичавший куст смородины приютил у себя осиный рой, шишковатой бородавкой висевший под растрёпанным птичьим гнёздышком. Птичка же, не пожелав иметь столь беспокойных соседей, переселилась в середину большого куста шиповника, разросшегося у дороги, на меже. Сосед хотел было вырубить его, но я уговорила оставить. Расцветёт – залюбуешься, да к тому же никакая кошка не станет продираться, сквозь притаившиеся на ветках шипы, чтоб разорить гнёздышко.
Теперь и у соседей светлели лица, когда они смотрели на милых пташек. А забор, переживший многие непогоды, служил нашим неприхотливым певцам высокой сценой.
Прошлым летом уже заметно стало, что смородине вышел срок. Постарела. Куст за кустом выкорчевали наведавшиеся ко мне сыны. А тот куст один-одинёшенек растёт. Молодые побеги пустил. Зеленеет, как заговоренный. Видать, природа дарует долголетие не только добрым людям, но и смородинову кусту.
22 июля 2001 года.