11.12.0. – 30.03.10.
954 год по календарю шуссов.
Этим утром определённо кому-то не спалось. И за это этого кого-то хотелось загрызть. Странное чувство, не правда ли? На самом деле многим свойственны мысли убийцы, особенно когда очень хочется спать, а тебе этого не дают.
Создавалось подозрение, что солнце ещё только-только позолотило крыши домов. Оно не смело даже постучаться в окна, пощекотать за нос и пожелать доброго утра. Звёзды едва лишь собирались спать, зевая и прощаясь с миром, ещё не определившимся между серой ночью и светлым утром. Странное ощущение балансирования на грани. Вроде бы спишь, а вроде уже нет. Можно ещё полежать, но валять дурака вредно. Кто-то стучится в дверь, но ты никого не ждёшь в столь ранний час. Вся жизнь – сплошное хождение по лезвию ножа. Кажется, что каждый день похож на предыдущий. Но это не так. Единственное сходство – это то, что ежедневно мы делаем выбор. Выбор всегда есть.
Ах да, там кто-то в дверь стучится. Неугомонное существо.
Сползать с кровати так невыносимо-неприятно, что порой мне кажется, будто это кара за содеянные грехи. А когда меховые тапки завалятся под кровать и их нужно доставать, разве это есть удовольствие?
В дверь продолжали назойливо долбиться. Казалось, это действие было назло больной голове. Каждый стук отдавался, словно удар молота по наковальне. Бессердечные типы.
Как это неприятно, когда после сна глаза превращаются в две щёлочки, через которые ничего не видно. Да и не хочется видеть. Невозможно найти умывальник, невозможно нащупать ручку двери…
В дверь стучали ногой. Уже лениво, без особого энтузиазма. Но стучали, били по мозгам, как будто хотели сказать: «Хватит спать! Проснись и вой!»
Какая полезная вещь слюни! Поплюёшь на руки, протрёшь глаза и вроде даже видно лучше, к сожалению, а может и к всеобщему мировому счастью. Вот она входная дверь, из-под которой дует так сильно, что начинает думаться, будто стоишь босиком на улице. Вот ручка, дёргаешь-дёргаешь, а не открывается. Думаешь: «Вот мракобес вас всех раздери!», и тащишься обратно за ключом, ищешь-ищешь, не можешь найти, потом только до тебя доходит, что вчера случайно они утонули в горшочке с мёдом. Правда, глупо? Конечно. Ну а кто виноват, что любовь к сладкому особенно поздно вечером приводит к столь печальным последствиям? Откапываешь этот горшочек где-нибудь на пыльной полке, рядом с настоем на травах против головной боли, запоминаешь, где стоит настой - ещё пригодится, - берёшь горшочек с мёдом в руки и, зажмурившись, пытаешься выловить ключ, а мёд, как назло, жидкий-жидкий, и такой скользкий-скользкий, что ключ всё время выскальзывает из рук. И наконец, слава богам, с немым победным кличем несёшься к двери! По дороге спотыкаешься о половицы, падаешь, встаёшь, ругаешься, но открываешь дверь и получаешь в лицо поток слов, ради которых, наверное, не стоило вымазываться в меду и идти на другие жертвы.
- Так тебя раз так! Ты чего? Мы же уговорились! За час до рассвета встретиться на площади и пойти в лес! Всё пропустим! Потом полгода без работы до самого лета…
И так в течение десяти минут. Во время таких укоризненно-обвиняющих речей я обычно думаю о своём. В тот момент мои мысли витали около настоя против головной боли, словно бабочки около цветка со сладкой пыльцой. Этот настой был приготовлен ещё год назад и так не пришёл в применение. Всё как-то боязно было, да и жалко. Такие воспоминания!..
…Лес странного зелёного цвета, который, казалось, был ближе к синему, чем к какому-либо другому. Ощущение, что плывёшь где-то в бескрайнем изумрудном море. Пора сбора самых основных трав.
Под кустом дикой малины, скрючившись и странно извернувшись, растёт белкин хвост. У него узкие длинные золотистые листочки с ребристыми колючими краями. Очень напоминает завядшую веточку ели. Снаружи листочки покрыты тонким слоем липкого сока. Именно этот сок используют в отварах против кашля. Листики тоже применяются в чаях, полезных при расстройстве желудка. Важное растение, но очень трудное для добычи. Срезать нужно на расстоянии от земли не меньше чем пол пальца, правда, пальцы разные бывают, но это не очень принципиально. Нельзя обрезать самую верхушку, потому что растение гибнет тогда вместе с корнем. Если уже резать, так резать.
Рядом обычно можно найти целую поляну жжон-травы. Это растение ядовитое, но любой яд, может быть и лекарством. Ножичком спиливаются молодые побеги бледно-зелёного цвета и складываются в мешочек подальше от других трав. По приходу домой побеги стоит разложить там, где их никто не заденет, в тепле и сухости. Через неделю нужно накрыть плотной тканью, которую после обязательно следует выстирать. Часто побеги размалывают в муку и используют в различного рода настойках.
Непреодолимое счастье чувствовать бескрайнюю свободу! Всё живёт своей жизнью.
А потом вечер. И лес цвета тёмно-зелёных морских водорослей. Отблески пламени на лицах, звонкий смех, звуки музыки.
А потом незнакомые жёлтые глаза, и незнакомый притягательный запах, и незнакомое приятное тепло, исходящее от тела. Всё слишком незнакомое, но такое удивительно чарующее…
- Ты меня не слушаешь, - покачав головой, заметил мой сосед. Как он, интересно угадал? Не могу никак понять. Наверное, на моем лице так и было написано: я тебя не слушаю. А сосед, кстати, очень милая персона, хочу заметить. И вся их братия настолько мила, что порою я думаю, будто они вовсе не те, за кого себя выдают. А выдают они себя за вампиров1. Мой сосед, словно прочитав мои мысли, улыбнулся, показав белые отполированные временем клычки. – Давай собирайся уже. А то точно всё пропустим.
Наступает новый этап, окончательное пробуждение: беготня по маленькой квартирке в поисках одежды. Потом медленно начинает доходить, что руки в меду и не плохо бы умыться. Холодная вода заставляет очнуться, отбросить остатки былого сна. Тут же находиться одежда, на ходу в рот засовывается затвердевший кусок вчерашнего жареного мяса, хватается сумка с нужными вещами. И две подбитые вороны вылетают из дома, летя на крыльях раннего утра в лес, где уже бродят травники, знахари, просто сумасбродные, к коим можно отнести нас, те, кто желает заработать, коими мы просто являемся, ну и прочий люд, непонятно, что забывший в лесу.
Выйдя за крепостную стену, мы, утопая по колено в снегу, двинулись подальше от реки, так как именно у неё будет огромное скопление народу. Все думали, что там трав больше из-за плодородной земли, но мы, на своём горьком опыте, убедились в том, что «ни черта там не растёт». А жаль.
Было у нас местечко у оврага. Вот там-то под толстым слоем снега спал дивный ковёр не потерявших своих полезных свойств трав, уже подсушенных осенью, не ядовитых и не пахнущих так сильно, как, порой, пахнут летом. В самый раз для сбора. И делать это лучше до того, как солнце встанет, потому что сбор – дело трудоёмкое, длительное, требующее большой сосредоточенности, а под солнцем этого не добиться. Становится жарко, тяжело и лениво.
Четыре вампира, пыхтя и краснея, уже трудились, сидя по пояс в снегу. В ум мне не приходило, как можно будет что-либо в этот раз собрать при таких сугробах. Тем не менее, работа начинала закипать.
Конечно, летом работать легче, так как всё видно. Но зато зимой можно сразу выявить: хороший ты… травник или не очень, стоит ли продолжать заниматься столь важным для общества делом или лучше продавать пирожки на базаре. Почему-то первое время мне казалось, что мне вообще лучше семечками торговать. Да как-то со временем приспособилась, опыт поднакопила, да и кушать захочешь – не только в снегу копаться будешь. А если ещё и пораскинуть содержимым головы, то дарёную курицу на вшивость не проверяют. А столь трудоёмкую работу вампиры мне и подбросили. Это у них считалось знаком большого уважения. Странные они. Их традиции умом я никогда не пойму.
День Цветы Синеоки2 считался днём весёлым. Это была ровно середина зимы. Самая что ни наесть золотая середина. Весёлый день. И не потому, что часть населения вываливала за пределы городов, ковырялась в снегу в поисках каких-то травок. В этот день проводились массовые гуляния, где-то ближе к полудню. Под ярким солнцем, отражающемся на ослепительно-белом снегу, открывалась грандиозная ярмарка. На Малой площади устраивались потешные соревнования. Сам няз победившей команде вручал кубок! А ещё в этот день никто не работал. Самый большой плюс. И единственный для меня.
Опять себя жалею. Ну а что поделать? Живу в чужом городе, пусть уже и не первый год, ни единого родственничка, даже друзей нет. Вампиры не в счёт. Это такие существа… милые, но вредные. Всем, наверное, известны эти душераздирающие предания, байки, легенды и мифы о кровожадности вампиров.
...- Нет, ну что они опять: «Вампиры! Вампиры! Осиновый кол им в грудь!» Мы же случайно…
- По-пьяни…
- Не суть. Мы же не хотели к ним в дом врываться. Да и кто виноват, что в темноте все дома одинаковые!
- Наверное, сам няз или его придворный архитектор.
- Язва!
- Какой смысл был скалить зубы бедным людям? Тоже случайно?
- Сами виноваты! Начитаются, наслушаются всякого бреда, а потом боятся, что мы вот возьмём и с бухты-барахты клыки в их грязные шеи повтыкаем! Ну, любим мы кровушку человеческую пить и какую-либо другую, что поделаешь-то?
- Жертв тщательнее выбирать и предварительно не запугивать.
- Ага, может ещё и сразу на дом приглашать?
- И лучше ночью. Так ваших улыбочек не видно будет.
- Ага, разумеется. Мы теперь только по ночам и будем бодрствовать от греха подальше. А то на улицу стыдно показаться.
- Боитесь, чесноком закидают?
- Он так ужасно пахнет! И как вы его едите?
- Мы? Это кто? Ты меня уже в их человеческую братию вписываешь?
- А что, нельзя?
- Нет. Спокойного дня. Я на работу…
- Ага. Спокойного дня. Спать охота…
- Пить меньше надо. Ночью не шуметь. Это вы у нас ночные существа. А я всё ещё дневное…
И вся их вредность выражается именно в ночном образе жизни. Уж очень любят шуметь, гомонить, петь… и пить. Жили бы где-нибудь на другом конце города, и ладно. А тут прямо за стенкой! Никакого покоя. А днём дрыхнут, кровососы мерзкие. Иногда из вредности я по стенке сковородкой чугунной колочу. Они делают вид, что им всё равно, а мне приятно, несмотря на это. Но соседи они неплохие. То соли дадут, то каких-нибудь редких трав подкинут, всяко лучше, чем мой «тихий» сосед сверху, у которого вечно что-то взрывается, падает и непонятно, что ещё делает. Молодой чернокнижник, только закончивший Академию Магов и Травников, переселился в наш городок относительно недавно, но порядком меня достал.
Да уж, с вампирами я тоже порой не в ладах. Особенно, когда они голодные. Но это вполне естественно.
В вообще не люблю праздничные дни. Отмечать не с кем. Начинается тоска по родному городу. И уже жить не хочется. Воспоминания глушат разум, медленно доходит, что существование моё не так уж и неважно. Жить нужно несмотря ни на что. И ни на кого. Да, это точно.
Руки привычно шарили по промёрзшей земле. Сумка уже до половины была заполнена мешочками, которые хрустели при малейшем моем движении. Вампиры как обычно о чём-то галдели и хохотали, не иначе как «о боязливых и суеверных людишках». Иногда они меня раздражают, эти кровососы. Но, так как мы занимались одним делом, а я вообще с лёгкой руки самих вампиров, то стоило поддерживать более или менее нормальные отношения во избежание конкурентной борьбы.
Может остаться на ночь в лесу? Может быстренько сбегать в город, заглянуть к придворному чернокнижнику, попросить открыть телепорт куда-нибудь подальше отсюда? Это бессмысленно, но я устала от Лешеграда. Он стал мне ненавистен. Ужасный город. Даже не город, нет, большая деревня, переполненная необразованными жителями, мечтающими сделать свой городишко столицей Шузы. Размечтались! Нужно перебираться куда-нибудь в другое место. В Ярмаар, например. Это хоть действительно город, второй по величине после Хмиева, после самой столицы! Да, конечно, культурой жители не блещут, образованием тем более. Зато там много живёт чужестранцев.
Уеду! Этим же летом уеду! Надоело! Продам квартиру и уеду. Тем же вампирам можно её спихнуть. Ежегодно к ним приезжают родственнички, некоторые порываются остаться, да проблема – негде. Вот и будет местечко им жить. Решено! Уеду. Да. Точно. Уеду…
А сегодня? А сегодня суждено мне жить с тоской в пустой душе, в то время как многие нынче веселятся, радуются, празднуют на широкую ногу, а может и руку, или все четыре конечности.
…Рыжеватая мягкая шерсть. Жёлтые глаза с какой-то неведомой тёплой искрой, которая может воспламенить даже синий лёд. Какой-то домашний уютный запах с примесью чего-то вольного. Запах луговых цветов в своем бревенчатом домике. И проникающий в душу вой на два голоса под непривычно большой жёлтой луной. Вой, который грел два таких же больших сердца…
Я поняла, что вот уже минут десять сижу на корточках и пялюсь на волчий след в сугробе. Именно пялюсь, ибо других слов нет, чтобы описать моё состояние, и пусть звучит не красиво, а я делаю именно это. Волки? В этой местности? Да какой же волк будет рядом с Лешеградом шататься! Здесь охотников пруд пруди. А след-то свежий.
Вампиры хохотали настолько мерзко, что я их даже не слышала. Тихонько наклонилась к земле и потянула носом воздух. Пахнет настоящим волком, а где-то под снегом мышами, относительно недавно пара маленьких зайчат проскакала в своём направлении, удивительно, что вместе. Был ещё человечий запах, но сложно было разобрать, откуда он исходит. Нос утверждал, что от волчьего следа. Разум не хотел верить и верещал: «Нет! Этого не может быть! Здесь же охотники! Ни один оборотень не посмеет сюда сунуться!» Да нет же, нет. Известный факт, что одна я тут из серой братии, но факты утверждают обратное.
В голову ударил пьянящий волчий аромат. Какой-то холодный, свежий, с железным привкусом свежепролитой крови. Казалось, что мир вокруг перестал существовать. Да, родная душа где-то рядом. Только куда её несло, эту душу, и где её теперь искать?
Сумка сползла на землю, за нею варежки, шапка, куртка и сапоги. Холод щипал голые руки. Глаза сами собой закрылись, ветер завыл в ушах. Подушечки лап ощутили холодный снег. Запахи стали ещё отчётливее.
- Эй, ты куда собралась? Мы же уговорились…
Я вильнула хвостом и, обернувшись, оскалилась в волчьей усмешке с клыками, ничуть не хуже, чем у вампиров.
Следы уводили в сторону города. Их манящий запах щекотал ноздри. Боги, не уводите его так далеко! Мне нужно успеть его настигнуть! Этот волк… он был здесь недавно, четверть часа назад, далеко не мог уйти.
За следами меня потянуло к южным городским воротам, где на страже стояли четыре караульных. Разумеется, они толком ничего не делали, лишь о чём-то болтали и провожали проходящий и проезжающий мимо народ усталыми взглядами. С городской стены за ними следили ещё четыре стражника, плюющиеся на головы проходящих мимо семечками. И вся эта братия Порядка определённо кого-то ожидала. Начальник стражи, упитанный мужчина за пятьдесят с седой бородой, скрывающей шею, бодрым шагом добрался до ворот и оживлённо начал что-то доказывать своим подчинённым. Те неохотно выстроились по стойке смирно.
Наплевать что ли на волка? А то больно уж интересно узнать, кто же такой в городе завёлся, что даже сам начальник стражи ходит с видом серьезным, но взволнованным, а стража вытянулась и стоит по линии, боясь нос высунуть дальше положенного.
Ворота гостеприимного города Лешеграда почти всегда были закрыты и лишь небольшая их часть приоткрывалась для того, чтобы выпустить или впустить пеший люд и редких всадников. Но только не сегодня и только не сейчас. Они распахнулись настежь, пришибив стражу, которая боком вылезла и приняла достойный вид, как ни в чём не бывало. Со стены им на головы осыпался чёрный и шелестящий дождик шелухи. Стража едва заметно наклонялась то в одну сторону, то в другую, пытаясь увернуться. С протяжным криком: «Кар-р!» - какая-то наглая ворона пролетала над блюстителями порядка и с несоизмеримым облегчением выполнила свой наглый вороний долг, поставив новые белые пятна на нечищеные доспехи. И стояли они, несчастные, и чего-то ждали.
Если бы волки умели смеяться, я бы хохотала в голос. Но так как они лишены такой маленькой радости, я просто каталась по земле и скалила зубы. Жуткое зрелище, наверное.
Начальник стражи засуетился, забегал, но, изобразив на лице подобие радости, куда-то смылся. Его подчинённые недовольно наморщили красные носы и презрительно сплюнули под ноги, замызгав соседские валенки.
А ждать пришлось не долго. Из ворот выехал с блаженным лицом придворный чернокнижник. Звали его Чудородом на шузский манер, а так имечко у него было совершенно другое, неприятное для слуха. Приехал в Лешеград лет семь назад из-за Гунарьева пролива, да так и поселился. Няз любил талантливых людей и потому Чудород довольно скоро стал одним из его приближённых наравне со столетним лекарем Дражко, начал получать жалование, проживать рядом с усадьбой няза. В общем, хорошо устроился.
Красивый, всё-таки, чернокнижник-то. Лет тридцать пять, не больше. По цвету как ночная темнота жёсткие волосы до лопаток, завязанные на уровне плеч, проницательные глаза, меняющие цвет, в зависимости от погоды, узкое лицо с длинноватым носом, мужественные руки, видно привыкшие к тяжёлой работе, и сам по себе Чудород выглядел как чужеземец. По-шузски его народ звался сивехами. Как человек, Чудород был интересным собеседником. Сталкиваться приходилось с ним не раз. В своей области, то бишь магической, мыслил неплохо, хотя был далёк до архимага. Если особо не придираться, то он у Природы удался на славу. Главный плюс – не охотился на меня, хотя знал о моём существовании. За это он и получил моё уважение.
Вслед за чернокнижником выехал некий человек. Плохо сказано. Выехал… какой-то человек. Нет, выехал чужой человек. Ну, и как все должны понимать, я сразу насторожила уши. Видела его в первый раз. Но сам по себе лицо запоминающееся.
Стража заметно расслабилась, радостно согнув позвоночники и высунув в спины проехавших языки. Кое-кто и пару знаков показал, но тут же схлопотал от Чудорода «эфирным кулаком»3.
Я отвлеклась от лицезрения горе-блюстителей порядка и обратила внимание на более интересные фигуры.
Конь красивый бурой масти. Высокий, по крайней мере, выше среднего мужчины, с широкой грудной клеткой и мощной шеей, длинные мускулистые ноги, пушистая чёлка. Чувствуется сила, да ещё какая! С местными тяжеловозами мог бы потягаться. Думаю, и бегает он быстро, быть может, даже с удорогскими кобылами сумел бы скакать наравне.
Тут я соблаговолила обратить внимание на всадника. Чужой, не наш, не похожий на Чудорода и многих других чужеземцев, которых мне приходилось видеть. Правда один раз в позапрошлом году глубокой зимой в Лешеград приезжала целая делегация подобного люда, точнее приплывала на своём корабле в виде дракона без крыльев, зато с вёслами. Вампиры рассказывали мне, что это хоряги, живущие на другом берегу Гунарьева пролива, соседи сивехов, отважные мореплаватели и первооткрыватели. Я видела их на площади во время прощания с нязом. Вроде бы как мы какой-то договор торговый подписывали, но всё это прошло как-то мимо меня, так как в тот момент было много работы и неотложных дел. Был чужеземец безумно похож на тех самых хоряг, да что там похож, наверное, он и был им. Лицо с резкими чертами, но, несмотря на это, довольно спокойное и даже приятное. Большие синие глаза под кустистыми бровями источали что-то необъяснимое, подобное лукавству. Шевелюра представляла собой светло-русые волосы до плеч с редкими тёмными прядями, похожие на сухую солому, чуть-чуть волнистые, похожие на летнее море под ослепительным солнцем. Почему он без шапки, я не могла понять, ведь было безумно холодно. Плечи, наверное, шире, чем у Чудорода, а грудь была как у того самого коня, на котором восседал сам хоряг. У меня по коже пробежалась сотня мурашек…
…- Ой, доча-доча.
- Ась, мам?
- Да вот, вспомнилась мне твоя бабка, - вздохнула мать, сидя на ступеньках дома в Отыге-Иаясенске.
- А что вспомнилось-то?
- Да, бабка твоя, говорю же.
- Ну, прям бабушка и всё? – Я любила бабушку, но она совсем недавно умерла. Мне не хватает её.
- Да нет.
- Да или нет?
- Да нет, нет…
- Нет?
- Да да, да… - Я вытаращила глаза, совершенно ничего не понимаю. Ну что мне тогда было, лет пятнадцать. Вроде бы девушка уже взрослая, а как-то не теми мыслями живу. – Ну бабку твою я вспоминаю, как она сидела здеся, на ступеньках, жевала траву-мураву и всё время что-то рассказывала.
- Да, было дело, - неохотно созналась, как будто в преступлении, я. Её сказки, легенды… Боги, зачем вы отняли её у нас? Наверное, самим захотелось сказочек послушать.
- Я помню, как однажды она рассказала мне одну историю, которую раньше я ни разу не слухала, а позже бабка твоя даже не припоминала, как будто это была великая тайна. – Я насторожила ушки.
- Расскажешь?
- Ну, бабушка меня не просила помалкивать. Думаю, тебе бы она дала добро поведать ту историю…
- Ну?
- Что «ну»?
- Я слушаю. Уже темнеет. Давай быстрее…
…Как-то раз приплыли в Ярмаар хоряги. Целым скопом на своей «драколе», да ещё и со своим товаром, чтоб быстренько сплавить. Толи рыбу продавали, толи что-то другое, никто уже не вспомнит. Давно было дело.
Ну и бабушка моя, как оказалось, являясь в том возрасте девушкой общительной, разумеется перезнакомилась со всеми чужеземцами, которые свободно разговаривали по-шузски без ярко выраженного акцента. Была бабушка охоча до тонкостей религий, до мифов и преданий, легенд, ну и всего прочего, что можно услышать, кроме сплетен и слухов, конечно же.
Сидели они вдвоём в комнате на постоялом дворе, вычищенном до неживого блеска. Огонёк свечи трепыхался, а хоряг говорил, говорил, говорил…
- Есть у нас поверье, что если к молодому хорягу волк подойдёт и руку лизнёт, то тогда между ними образуется связь, которую даже боги порвать не могут. Не знаю, насколько это правда. А ещё говорят, если хоряг неделю, а то и больше, будет с серым ходить, то, значит, суждено ему умереть мучительной смертью. Жутко немного. Но про смерть… у меня друг был. Однажды к нему подошёл волк и больше не отходил, всё время был рядом около недели. А потом на наш город совершили набег белраны, наши недружелюбные в то время соседи, сейчас всё спокойно. Я спрятался в подвале с моей семьёй, друзьями, их семьями. Только тот друг куда-то пропал. Я хотел его найти. Когда выскочил на улицу, белраны с награбленным уже уехали. Дома многие были сожжены. Я помню ужас, охвативший меня из-за того моря крови, что разлилось по улицам. Я видел лицо белрана, нависшего над моим другом. И волка, скалившего зубы. Через несколько мгновений белран валялся на земле, разодранный и мёртвый. Рядом бездыханный волк. Тогда я протащил моего друга на спине через весь город до лекаря, он ещё был жив, но его не спасли. Несколько дней метался в горячке, бредил и, в конце концов, в солнечный день, когда город был чист и светел, он скончался, облегчённо вздохнув. С тех пор я боюсь волков…
- Ну и?
- Бабка твоя с ним после много раз виделась. Он даже в Отыги-Иаясенск приезжал. Но она так и не посмела при нём принять ипостась волка. Любила. Он знал о её существе. Прекрасно знал. И тоже, думаю, любил. Правда, однажды бабке твоей пришло письмо из Хорягии. В нём говорилось, что умер тот самый…
- Из-за бабушки?
- Нет. На то была воля богов.
- Бабушка расстроилась?
- Она не находила себе места. Она сама себе так говорила. Потом явился твой дед. И вроде бы она свыклась с тем, что тот хоряг больше не приедет. Никогда.
- Я не буду подходить к хорягам. Я бы хотела, чтоб они жили…
- Доча, они жить будут, если ты клювом щёлкать не станешь. Их беречь, охранять надо, а не…
Я не волк. Я оборотниха, если уж на то пошло. И потому я со странным чувством задора мысленно представила, что я человек.
В который раз меня перекрутило, сломало и заново слепило. В который раз я испугалась задохнуться. Который раз мне страшно, что он будет последним.
Жуткий холод защипал кожу. Белоснежный снежок полетел по дуге и попал точнёхонько в затылок Чудороду. Я жутко рассмеялась и приняла ипостась волка. Чернокнижник улыбнулся, мельком взглянув на меня, но продолжил разговор с хорягом. Тот толи ничего не видел, толи просто делал вид, но, когда я, рискуя собственной шкурой, снова оказалась человеком и залепила снежок уже ему в затылок, терпение кончилось. Хоряг обернулся, и на лице его читалась угроза. Хохот пытался меня порвать на части, и, уж очень хотелось жить, я как колдунья, загнанная на ёлку каким-то медведем, рассмеялась, валясь в снег. Было безумно холодно, но нужно закаляться. Когда я подняла уже волчью мордашку от снега, хоряг достал из-за спины небольшой арбалет и прицелился.
Я подмигнула Чудороду и со щенячьим визгом помчалась, что есть сил, по дороге, ведущей от ворот к тракту. Стук копыт за спиной придавал какой-то уверенности, хотя, честно говоря, я сама не знаю почему. Неожиданно я свернула в лес, в сторону оврага, где ещё должны были ковыряться вампиры. Бурый конь начал перебирать копытами по земле, упрямиться и трясти головой. Хоряг громко выругался и ловко соскочил на землю, продолжая преследовать меня. Что ж, терпения у него маловато. Не знаю, хорошо ли это. Я юркнула под поваленное дерево и притаилась. Скрип снега сообщал мне о том, что чужеземец замедлил шаг и оглядывается по сторонам в поисках меня. Я сделала пару уверенных шагов чуть в сторону от дерева и выскочила совсем рядом с хорягом, бросившись ему на грудь и повалив на землю.
Он лежал на земле. Ничего такое лицо, только сейчас немного злое. Я невинно захлопала глазами и лизнула его в нос. Хоряг немного опешил. Для достижения полного эффекта, вместо моей волчьей головы на мгновение появилась человеческая, но лишь на мгновение. Хотелось сделать ещё что-нибудь ну совсем неожиданное! Бестолковая я укусила за ухо свою оторопевшую жертву. Хочу заметить, что это знак большого уважения с моей стороны, равнозначного неподчинению. Я с упоением и восторгом задрала верхнюю губу и оскалила зубки, оттолкнувшись от распластанного на снегу чужеземца и отскочив в сторону.
Хоряг продолжал лежать и не двигаться. Я осторожно, прижав уши, подкралась к нему и заглянула в глаза. Он лукаво глянул на меня и неожиданно залепил снежком прямо в глаза.
Я отряхивала морду лапой, чихала, трясла головой, а хоряг смеялся, поднимаясь на ноги и прикладывая болт к арбалету.
«Он меня ведь не убьёт?» - спросила сама у себя я. Глупый вопрос. Зачем он целиться-то? Не просто так.
Откуда-то выскочил волк и бросился прямо в шею хорягу. Но тут уже не выдержала я. Это моя добыча, которая скоро будет лишь в моей власти.
Два волка сцепились и кубарем покатились по земле. Что-то знакомое. Не знаю что только. Запах знакомый. Я потянула носом, продолжая пытаться вцепиться в почти белую шею соперника. Вдруг меня осенило. Я ударила волка лапой по щеке и дёрнулась в сторону.
Белый волк со знакомыми глазами. Что он здесь делает?
Хоряг не опускал арбалета, зорко следя за нами. Медленно-медленно, почти не создавая шума, к нам подъехал спокойный, как море в хорошую погоду, Чудород.
- Это Ванда. Не трогай её. Она не нападает на людей. Лишь иногда, чтобы поиздеваться. – Чернокнижник ехидно улыбнулся.
- Не имеет значения, - буркнул хоряг, не опуская арбалета. – Тем более, здесь ещё один.
Чудород посмотрел на белого волка и пожал плечами.
- От него не веет угрозой для нас. Оставь их. Я чувствую, что они что-то не поделили. Да, Ванда? – Я кивнула головой и отряхнулась.
Чудород развернул своего мышастого тонконогого коня и быстро скрылся из виду. Хоряг покосился на меня с некоторой задумчивостью во взгляде и последовал вслед за чернокнижником.
Мы остались одни. Я приняла решение вернуться к оврагу, чтобы забрать одежду и сумку.
Вампиры уже, как оказалось, ушли, причём, если меня не подвёл нюх, ни с чем. Я уже в человеческом облике оделась, накинула на плечо сумку и посмотрела на волка. Он с невозмутимым видом сидел и смотрел куда-то в небо.
- Зачем ты пришёл? – Волк даже не пошевелился. – Пойдём. Дома всё расскажешь. Не верю, что просто так ты тут.
Мы быстро добрались до города. Единственное, что мне не нравилось, так это то, как я проведу волка через ворота. Идея пришла в голову спустя долгий промежуток времени. Порывшись в сумке, я к своему счастью нашла верёвку и обвязала её вокруг шеи волка. Она оказалась довольно короткой и потому я шла, согнувшись в три погибели.
Стражники покосились на меня как на… неважно кого. Даму с собачкой. Волк пытался делать безобидный вид, водил носом по земле, старательно пытался вилять хвостом, в общем, кое-как с горем пополам мы оказались у меня на квартире.
Я судорожно пыталась найти хоть какую-нибудь рубашку и штаны, что было слишком сложно. В том бардаке, в котором я жила, невозможно было что-либо отыскать. Тогда я культурно постучалась к вампирам и попросила их дать на время хоть что-нибудь. Те, сонные и злые, пихнули мне скомканные штаны и рубаху, захлопнув дверь перед самым моим носом.
- Ну, что-то случилось?
Он уже сидел на табуретке в человеческом облике с немного странным взглядом.
- В Ярмааре объявили травлю.
- Оборотней? Не поверю. – Я фыркнула. Волх посмотрел на меня довольно печально, покачав головой.
- Туда съехались охотники. Даже из Торгика. – Меня передёрнуло. Воспоминания сами собой заполонили голову, не было сил думать о чём-то другом. – Там Ожега. Несколько дней назад я получил от неё письмо, в котором говорилось о гонении на оборотней. По решению властей Ярмаара всех нам подобных нужно «упечь в Отыги-Иаясенск и предать огню». Конечно, вычислить оборотня нелегко, да и в Ярмааре их довольно много, но всё же я волнуюсь.
- Ну, так беги, спасай Ожегу из лап мерзких охотничков! Мне-то что?
- В Лешеграде нет больше оборотней, кроме тебя. И о тебе знают немногие. Думаю, если из Ярмаара сюда переедут другие вервольфы, то хуже не станет.
- Тогда я переселюсь в Ярмаар. И пусть меня загрызут шавки, но видеть вас я не собираюсь.
Волх посмотрел на меня столь ненавистно, что я вздрогнула, и весьма заметно. Сейчас он был не таким, как прежде. Да, он изменился за какие-то полгода. Но не внешне, как бывало раньше.
- Что ж, ты не хочешь мне ничего больше сообщить? – Внутри что-то закипало. Ненависть? Она уже прошла. Нет, это было что-то другое. А может я его и ненавидела. «Порвать в клочья», - проносились в голове звериные мысли. С трудом я сдерживала волчье существо, вырывавшееся наружу.
- Нет, - буркнул оборотень, отвернувшись. Вот сейчас и больше никогда! Броситься в шею и покончить с этим вечным самолюбием. Нет. Нельзя. Как я могу распоряжаться чужой жизнью?
- А что так? Неужели с… Волчьего Дня ты ничего мне не хочешь сказать? – Я, наверное, слишком усердно на него давила. Словесный удар в живот.
- Я не понимаю тебя. – Он бросил на меня один из тех взглядов, какие бросают друг на друга истинные враги до мозга костей.
- Порой, мне кажется, что вы с Ожегой против меня сговорились и своим невинным видом желаете загнать меня в гроб. – Я устало вздохнула. Если представить мою жизнь в виде ровной земли и пары деревьев, то можно сказать, что в этой земле уже вырыта чуть ли не руками глубокая яма – какая забота! - деревья срублены и из них сколочен гроб, в крышку которого от ничегонеделанья кто-то упорно вбивает гвозди на досуге.
- Ничего мы не желаем, это ты всё придумываешь чепуху какую-то. – Эти слова пронзили иглой что-то внутри, и оно сдулось, тряпкой свалившись на землю.
- Да ладно? Давай, собирайся и вали в Ярмаар!.. – Всё было как в тумане. Я ничего не видела. Ничего не слышала. И несла какую-то чушь. Это было так просто молоть ерунду. Может, я делала это со знанием дела? Может, я и вправду вечно несу бред? Нет! Этого не может быть. – Вы мне всю жизнь сломали, оба! Одна вечно строит глазки второму, тот мечется от одного угла к другому, не зная какой пометить! Боюсь только, что скоро у него мочевой пузырь лопнет…
- Ванда? – его голос привёл меня в чувство. Такой спокойный, холодный и незнакомый.
- Я, - ответила точно также холодно, сдерживая вырывавшегося наружу зверя, раздирающего когтями моё естество.
- Успокойся. – Успокаивает как волчонка! Это можно расценивать как вызов. Порвать!..
- Угу. – Я не могла раскрыть даже рта, боясь, что сумасшедший волк освободиться от оков моего тела.
- Ты чего хочешь? – как будто презрительно спросил он. Но я это выдумала. Он был по-прежнему холоден и чужд.
- От вас отвязаться и зажить припеваючи или… - Неожиданное спокойствие овладело мной. Внутри заговорил человек.
- Ты истинная женщина, - скептически заметил оборотень. – Семья, дети?
- Да. Именно они. Маленькие волчата. Хотя бы один. – Оскалилась я в улыбке.
- А как же муж? – Тут он посмотрел на меня с видом, выражающем ожидание и лёгкое нетерпение. Я молчала, в мыслях злорадно усмехаясь.
- Его существование рядом со мной не обязательно. Взаимная любовь тоже. – Я сказала правду. Особенно он мне не нужен был рядом. Совершенно. И он должен был знать об этом. Любовь прошла, да, первая любовь слетела с ветхого забора птицей и улетела далеко, наткнувшись на огромного кота. Мертва, убита.
- Какая ты странная, - ворчливо отозвался Волх, заёрзав на стуле. – Ожега, например, говорит, что ей любовь только и нужна. И ничего кроме.
- Так это же кикимора. А я злобная волчица с маниакальными наклонностями… - Вспомнилось детство и «безобидные» игры у болота в лесу.
…Глухой лес до безумия красивый в середине осени. Золотом переливается всё, что можно, кроме болота. Небольшого такого болотца болотного цвета, поросшего камышами и прочей растительностью, не внушающей доверия. Тем не менее, наша компания обожала там играть.
Как-то раз, в один пасмурный денёк, когда первый морозец сковал лужи, мы с криками и визгами, распугивая мелкую сонную живность, носились по кругу. Было мне тогда, наверное, лет десять. Малявка, одним словом.
Ну и, как всем известно, была девочка Ожега, высокомерная, горделивая и… я промолчу. Игра назвалась «Охотник». Довольно весёлая, но, как показало время, не безопасная. Выбирался один «неудачник», то есть ведущий. Его задача заключалась в том, чтобы всех остальных, «волчат», хотя бы раз ударить по груди в районе сердца. Тот, кого «убили», назвался «трупом». Второй раз «неудачник» должен был успеть дотронуться рукой до лопатки своей жертвы прежде, чем до неё дотронется «волчонок», и тогда она, несчастная жертва, выбывала из игры. Если все «волчата» выбыли, то «неудачник» перевыбирался.
Так вот, в один просто чудеснейше-ужасный денёк мне досталось быть «охотницей». Не очень приятная роль, оттого и предпочитали её назвать совершенно иначе. Разумеется, целью моей являлась Ожега. Это билось где-то в подсознании: поймать Ожегу.
Весело подвывая и повизгивая, волчата носились вокруг болота от меня. Несколько из них уже выбыло из игры, когда я, наконец, приблизилась к заветной цели, хищно скалясь в жутковатой, ещё детской волчьей усмешке. Как назло, но не для меня, а для нашей кикиморки, болото было кривое, косое, неправильной формы, и она, Ожега, была загнана на вдающийся в болото участок твёрдой земли, так называемый карликовый полуостров. Смешно признаться, но я испытывала такое же чувство, какое испытывает волк на охоте, загоняя зайца.
- Ванда! Что ты делаешь?- услышала я взволнованный голос Волха
Хрустнул лёд. Или мне только показалось? Нет, вовсе нет. Любимая всеми, кроме, разумеется, меня, кикиморка стояла одной ногой на тонкой поверхности нового осеннего льда. Я сделала пару шагов вперёд. Она - пару назад.
Жуткие испуганные глаза, как у зайчонка, который видит острые клыки у своего горла.
Лёд прощально захрустел. Неумелые шаги в разные стороны и сотни трещин. Булькнула зеленоватая вода, залив поверхность. Сердце моё ёкнуло, но ноги сами собой сделали пару шагов.
Истошный вопль и беловолосая девчонка в пушистой шапочке провалилась в глубокую бездну болота, лишь одна рука дёргалась над водой.
Сзади меня послышалось тяжёлое дыхание. Я резко обернулась и увидела Волха, но лишь на мгновение. Он уже бросился вперёд, ухватив за руку Ожегу и дёрнув на себя.
Она была грязная и замёрзшая, похожая на кикимору, вылезшую из болота. Он - злой и взволнованный, будто рыцарь. А я… а я зарёванная сидела на берегу Бузишки и слушала лесные шорохи. Он назвал меня злобной волчицей, наитупейшей маньячкой, которой непременно нужно стать глупцом-охотником и травить себе подобных. Капли стекали по щекам. Кружился снег…
Он видимо тоже вспомнил тот случай, потому что щёки его едва заметно покраснели, и он потупил взгляд.
- Ну? Чего ты сидишь? Твоей Ожеге угрожает опасность, а ты тут мусолишь всё… - Я сморщила нос.
- Ты сможешь договориться с вашим чернокнижником? Мне нужна «щель»4 в Ярмаар. Этот маг сможет открыть и перебросить меня? Это необходимо. – Он поднял на меня свои глаза. В них застыли невидимые слёзы. Я их почувствовала всем своим существом.
- Ты и сам мог бы. Или ты не высший вервольф? – Я насмешливо подняла бровь. Выражение его лица нисколько не изменилось.
- Мог бы. Но… лучше положиться на опытного мага, чем на самого себя. – Он как обычно был до тошноты разумен, излишне холоден, так же как я слишком раздражительна и несдержанна.
- Тогда поднимайся и пошли. – Хотелось сказать что-нибудь особенно язвительное. - Я хочу побыстрее от тебя избавиться.
Он не подал виду, что услышал мою последнюю реплику, а как бы невзначай, по собственному желанию, поднялся и смерил меня ничего незначащим взглядом. Я немного обиженно нахмурила брови и выскочила из квартиры в так называемые «общие сени», снова постучалась к вампирам. Те сердито всем скопом сунули мне старые ботинки, привезённые из далёкой Хеноки, и куртку с шапкой. Какие у меня всё-таки добрые соседи! Аж сердце радуется!.. Ругаются неприлично только.
Город был весел. Даже слишком. Главная улица Шолховская кишмя кишела народом. Пели, пили, ели, хохотали, веселились и чего только не делали.
К нязовскому двору мы пошли медленным прогулочным шагом, так как Чудород, я была уверена, ещё не вернулся в город с прогулки.
На ум пришла бредовая идея заглянуть на работу. Не знаю зачем, но я остро ощутила, что мне это необходимо. Это было недалеко от нязовского двора, на соседней улице Чудной, где располагались библиотека, лавка семейства вампиров по продаже трав и прочих снадобий, работала там и одна местная и довольно известная, скандальна и злобная ведьма-наёмница, величавшая себя каким-то чужеземным боевым магом, в свободное время торговавшая артефактами да какими-то чародейскими безделушками. С ней не ладила я ещё с самого моего появления в городе. Вечно лезла ко мне с претензиями о моём происхождении. Маг она была неплохой, но немного неумный, так как я, особо не маскируясь, успешно водила за нос её, аргументируя своё диковатое поведение провинциальным происхождением да любовью к природе. «А то, что пахну волком, да то ведь вчера-сь только вещи разбирала, мерила волчью шубку, от тётки досталась. Ой, и моль её всю уж изгрызла, да жалко как-то…» Пару раз эта ведьма собиралась мою лавку книжную подпалить, да всё откладывала. Вот уже несколько лет жду воплощения в жизнь её угроз.
Так вот, на нашей тихой улочке в тот день бурлило безумное оживление. Народ, вырядившийся, красноносый и краснощёкий, горланил песни, зазывал идти с ними.
…Солнечный день сегодня,
День Синеоки Цветы.
Снегом укрыты дороги,
А облаками – небо.
Радостный день ныне,
День Середины Зимы,
День нашей зимней богини.
День, когда мы веселы!..
А я бы пошла. Нет, правда. Я бы с превеликой радостью вместе с ними повеселилась, но по глазам Волха я поняла, что он мне не даст. Он и по детству не такой уж весельчак был. А с возрастом превращался в жуткого зануду. Впрочем, я не лучше.
Я подошла к вычищенной от краски двери лавки, деревянной, пахнущей лесом и людьми, и странно, надолго задумалась. Всё-таки уеду из города! Куда-нибудь подольше. Да, уеду.
Ключ, как обычно, лежал слева от входа под ступенькой. Неспешно отворив дверь, я блаженно вдохнула пыльный воздух. Заберу кое-какие вещи, да пойдём к Чудороду, а то Волх нервничает, как не знаю кто.
Совершив некоторые движения и сборы, я вышла на улицу, где обнаружила Волха и какую-то девку, отчаянно строящую глазки. Бледнолицая с красными щеками и огромными голубыми глазами, она пыталась уговорить оборотня пойти вселиться со всеми, «поглазеть на мишку косолапого», на «народ грязный да весёлый» и на что-то ещё, что мой слух отказался воспринимать.
Я сделала вид, будто не знаю его и пошла быстрым шагом. Пусть отстанет, заплутает и подевается куда-нибудь. Хотя сама знала, что и по запаху выследит, и гордость не позволит до места назначения приблизиться. От него теперь только неприязнью и веет. А раньше пах лесом, как та же дверь, и дружелюбием, пусть и внешне по нему ничего этого не скажешь.
Я свернула в переулок Жеребчиков, выводивший прохожих на задний двор огромной городской конюшни. Здесь проживала в целости и сохранности моя Букашка, которая не собиралась продаваться никому, да никто её и не покупал. Были случаи, когда прямо перед вручением клопсов каким-нибудь простоватым молодцом-героем прямо мне в руки Букашка начинала строить из себя шальную, хромую и вообще больную на все пять точек опоры и голову кобылку. До сих пор от неё отделаться не могу!
А при входе какой-то мальчуган в драном кожухе потребовал с меня золотой клопс, за что получил подзатыльник, и быстренько смылся. Как я и думала, Букашка в тот день, как и во все предыдущие, жила не хуже, чем нязовские кобылы. Называется, подлизалась к конюху. К одному, ко второму, а там и к остальным. Со всеми она просто подлунная лошадь, а надо мной при первой же возможности издевается.
…А на улице Валяльной
Жил-был Ваня-дурачок.
За водой ходил он пьяный,
А теперь лежит больной!
Оп-па!.. Оп-па!.. Тра-ля-ля-ля-ля!
Тётка Рада на базаре
Продавала пироги!
Подкатили басурмане,
Всё сожрали и ушли!
Оп-па!.. Тра-ля-ля-ля-ля!
Красна девица Любава
Обещалась ждать Богдана.
А он взял вместо войны
Продавать пошёл цветы!
Оп-па!.. Тра-ля-ля-ля-ля!
С улицы доносились заманчивые звуки музыки, бредовые частушки и безудержный хохот. Я отбросила все праздничные мысли, переключив своё внимание на вечную житейскую проблему: Букашку…
Стояла многоуважаемая Букашка в стойле смежном с теми, где стояли няжеские лошади и пара коней. Разумеется, ей перепадало больше, чем другими, менее везучим парнокопытным. С её наглостью можно жить на широкую ногу не имея ни монетки в кармане.
Я зашла в стойло и повесила на крючок шапку и свой мешок с пожитками из лавки, самым важным. Букашка полезла целоваться. Её бархатистые губы дотронулись моей щеки. А потом её здоровенькие жёлтенькие зубищи впились в ухо. Легонько, но болезненно. Вся в меня пошла, кусака. Лошадь зашлась неистовым ржанием, похожим на мракобесовский хохот.
- Ах ты, Поганка мерзопакостная! – ругалась я, толкая в грудь кобылу. Та упиралась и пыталась той же грудью выпихнуть меня из стойла. – Да иди ты лесом к лешему! Достала уже…
Шумом заинтересовались няжеские кобылки и конюхи, которые были лишены такой великой вещи, как выходной день. Один рыжий в ушанке конюх отворил стойло и ахнул. Букашка, подмяв меня под себя, выскочила на волю с победным ржанием. Логика, видно, её была такова: если не я выйду, то она это сделает за меня.
В конюшне поднялся шум, гам, ржание. Букашка скакала и сбивала всех с ног. Няжеские кобылки пытались вырваться из стойл. В общем, неразбериха полная. Вдруг ворота отворились, и с улицы потянуло холодом. В помещение въехало два всадника.
Чудород взмахнул рукой и скривил безымянный палец, пробормотав пару заветных фраз. Тут же лошади затихли. Букашка остановилась, удивлённо наклонив голову набок.
- О, вот кого можно с вами отправить. Ванду! – хихикнув, неожиданно произнёс чернокнижник. Насторожив уши, заслышав лишь своё имя, я приготовилась ко всему самому худшему и внезапному.
- Она оборотень, - пробормотал хоряг, соскакивая со своего коня.
- Зато собирается смыться из города, хотя сама ещё не знает куда. Идеальный вариант.
Я высунула лохматую, всю в сене голову из стойла и фыркнула.
- А меня кто-нибудь спросил? – Что за люди пошли? Всё за других решают, нарушают свободу!.. Да ну их всех.
- Никто и не собирался тебя спрашивать. – Чудород улыбнулся ослепительной улыбкой. Конюх принял из рук хоряга повод спокойного, даже, на вид, сонного бурого коня и отвёл того в соседнее от Букашки стойло.
- Меня тоже такой вариант не прельщает, - буркнул иноземец, с надеждой посмотрев на Чудорода.
- А меня-то как прельщает! Могу предложить семейку вампиров. Мерзкие…
- Гады! – перебила я. – По ночам буянят, спать не дают! Ещё и выпивать любят! Нет, они... – Ага, чтобы их, моих любимых соседей, кто-то куда-то отправил? Да ещё и с незнакомым хорягом? Нет, увольте.
- Поэтому я и предлагаю вам Ванду! А в конце весны-то какое раздолье! Всегда уезжает в Отыги-Иаясенск, по пути посещает своих знакомых. Особо не торопится, поэтому отсутствует довольно долго. Идеальный вариант, я же говорю.
Букашка незаметно подкралась к мышастому коню Чудорода и как бы ненароком задела его боком. Тот глянул на неё, как на… самую дурную кобылу. Букашка прошла мимо с невозмутимым видом, искоса подглядывая за реакцией коня. Тот с не менее невозмутимым видом смотрел в другую сторону.
- И вообще, куда это вы меня собрались посылать?.. – вдруг опомнилась я. И пусть даже не думают, что эта фраза означает моё согласие. Так, мелкие уточнения, мне же просто интересно.
- В Хорягию, конечно. С хорягами только в Хорягию и посылать, - усмехнулся Чудород. Его лицо сияло какой-то странной радостью Он весь светился, а в глазах горели странные для меня, непривычные огоньки.
- И что я в Хорягии забыла? Там же холодно.
- А здесь жарко. – Чудород закатил глаза и начал обмахиваться рукой. – Сил просто нет, пекло такое. Дышать нечем. Нет, Ванда, ну почему бы тебе не поехать? – спросил он как-то несколько простодушно. - Мне кажется, тебя здесь ничто не держит. Даже твоя разнесчастная работа.
- Я по-хоряжски ни бум-бум, - сделала я отчаянную попытку отказаться от столь загадочного предложения покинуть город и страну. Букашка сделала круг и подкралась к мышастому коню. Видимо идей у неё было мало, точнее одна, но зато какая! Эта наглая кобыла развернулась и лягнула коня. Тот поднялся на дыбы и бешено заржал. Чудород мигом создал «щель» и оказался рядом со мной и хорягом. Мышастый конёк метался в поисках Букашки, а та уже спряталась где-то неизвестно где. Нашла себе очередную жертву, кроме меня. Бедный конь. Он обиженно ткнулся носом в плечо Чудорода, и тот погладил его по голове, между ушами, словно большую мышастую собаку. Или волка. Но волк бы не позволил себя так просто погладить. А может и позволил. Меня никто не осмеливался гладить. И я тоже не смела протянуть к волку руку, ведь она ещё может очень даже пригодиться.
- И лошадь тоже с собой забирай. Двумя охальницами в Шузе меньше.
Это напоминало сделку на рынке, когда торговец пытается всучить что-то вовсе ему ненужное, протухшее, испортившееся и непродаваемое, да ещё и с «даром задаром». Только это «ненужное» стоит в два раза больше своей цены, но это детали. Зато расходы на дар тут же окупаются! Чудесно, не правда ли?
- Мне эта лошадь доверия не внушает, - пробурчал хоряг, сложив руки на мощной груди.
- Честно и откровенно, мне тоже. Кому ж такая наглая кобыла, да ещё и оборотень, внушать доверие будет? – Хоряг непонимающе посмотрел на чернокнижника, готового лопнуть со смеху. Я фыркнула так, что непослушная чёлка взлетела надо лбом.
- Эта лошадь, как и хозяйка, оборотень? – Хоряг опасливо покосился на меня, немного округлив из без того удивлённые глаза.
- Я думал, что нет. – Хохотнул Чудород, пихнув меня локтём вбок.
- Тогда я вас не понял, - просто произнёс иноземец. – Это, наверное, тонкости шузского языка, которые мне ненизвестны.
- Многоуважаемый Чудород подумал, что вы назвали меня лошадью. В Шузе многие называют женщин этими чудесными, но порой вредными животными.
- Но я имел ввиду ту… - начал было хоряг с невозмутимым видом.
- Я вас прекрасно поняла, - с достоинством произнесла я. Чудород сделал непроницаемое лицо и проговорил, сдерживая улыбку:
- Да, дикие нравы в этой Шузе: женщин кобылами обзывать! Это просто безнравственно! Ну, так вы берёте их? – Чернокнижник кивнул в мою сторону. Мышастый конёк оглянулся по сторонам и потянул носом воздух. Это выглядело довольно забавно. Из одного из пустующих стойл высунулась Букашка и с истошным визгом помчалась от погнавшегося за ней коня. Пыль и сено вздымались из-под копыт. Наматывая круги по конюшне, сбивая с ног всех, кто встречался на пути, эти двое создавали невообразимый беспорядок. Неожиданно бурый конь хоряга пробил грудью одну, как оказалось, хлипкую стенку и принял участие в погоне. Но гнался он далеко не за Букашкой, а за мышастым. Нагнав его, конь заслонил собой удиравшую мою кобылку и встал на дыбы. Конюхи бросились к этим двум паршивцам и поспешно оттащили в сторону обоих, загнав в разные и далёкие друг от друга стойла. Польщённая таким вниманием моя вредина с задранной к сводам конюшни мордочкой прошествовала мимо меня и запустила своё ненасытное жало в кормушку няжеских кобыл.
- Вон, даже мой искренне желает, чтобы эта нахалка побыстрее убралась отсюда. – Чудород снова ослепительно улыбнулся.
- Я не могу. У меня ещё есть дело, - пробубнила я. – Моему знакомому срочно нужно в Ярмаар. Не сможешь «щель» создать?
- Смогу, но в Ярмааре травля. Няз поговаривает, что нам тоже неплохо бы проверить город на наличие оборотней. Я пытаюсь его отговорить, но как-то не получается. Потому и хочу я тебя побыстрее сплавить. – В глазах Чудорода читалась полная серьезность, и даже лёгкая печаль. – Недоброе что-то сейчас в Шузе творится. Сначала Ярмаар, затем Лешеград, а там, глядишь, и в столице перетравят вас всех. А что если взбредёт нашему дъеезу5 отправить охотников на Отыги-Иаясенск? Ванда, не глупи. Лучше по-быстрому смыться куда-нибудь сейчас, чем потом судорожно думать, куда деваться.
- Сделаешь «щель»? Нам ненадолго. Откроешь, прыгнем, а потом ещё одну смастеришь, и мы вернёмся. А там покумекаем, что к чему. Пожалуйста. Я же не жить собираюсь в Ярмааре. На часок-другой заскочу и всё, - проговорила я, судорожно думая, куда мог подеваться Волх.
- Всё будет. Помогу. Вытащить кого-то хотите?.. – Без особого интереса вопросил Чудород, думая явно о своём.
- Ага. Кикимору одну, - буркнула я, совершенно по привычке наморщив нос.
- Кикимору? – удивился хоряг. – А у нас кикимора жуткой нечистью болотной считается. Её никто не хочет никуда вытаскивать. Действительно, дикие нравы.
- Многоуважаемая Ванда, наверное, имела ввиду особу женского пола, - подсказал чернокнижник, улыбнувшись чуть заметно одними кончиками губ.
- Да, именно это я и имела ввиду.
- Одна из ваших? – уточнил чернокнижник.
- Ну, что-то вроде того. Очередная знакомая. Лучше бы я её вообще не знала.
- Ну, так поедешь в Хорягию?.. – спросил чернокнижник, заглянув мне прямо в глаза.
Я краем глаза посмотрела на хоряга. У него в тот момент было совершенно отрешённое выражение лица, и невозможно было сказать, какой ответ он хотел от меня услышать.
- Меня там никто не ждёт и никому я там не нужна.
- А здесь тебя все ждут? Нет, я действительно к тебе испытываю довольно дружеские чувства. Но я же видел, какая ты пришибленная вернулась в последний раз из Аяса6. Явно что-то произошло. От тебя так и веяло чем-то тёмным. Так что давай, вперёд и с песней.
- Меня здесь держит одна вещь... – пробормотала я и задумчиво покачала головой. – Одна единственная вещь. Или даже не вещь.
- Очередной знакомый?.. – с насмешкой спросил Чудород, подмигнув голубым глазом. А погода сегодня неплохая…
- Можно и так выразиться. Но я не знаю даже, где он. Так что, наверное, ты прав. Корабль собирается тонуть, так что, пока остались шлюпки, нужно грести к берегу, либо искать другой корабль.
- Возможность есть. Пользуйся, пока судьба благосклонна к тебе.
- Да, конечно.
- Ну, где твой знакомый? – нетерпеливо вопросил чернокнижник, оглядевшись.
- Потерялся, - со вздохом облегчения произнесла я.
Но не тут-то было! Волх вошёл на конюшню в тот же миг.
- А вот и он, как я понимаю, высший вервольф, - довольно улыбнулся Чудород, идя навстречу обортню. – Мне кажется, мы сегодня уже виделись. Добрый день.
- Добрый, - поздоровался Волх, пожав руку чернокнижника.
- Пожалуй, можно начхать на церемонии и приступить к делу. – Чудород движением рук указал всем отойти в сторону. Проделывать «щель» не для себя да ещё и на несколько человек – это довольно тяжело, будь ты даже неплохим магом. Чернокнижник сосредоточился, прикрыв глаза и нахмурив брови. Губы его беззвучно зашевелились. По очереди руки выпрямились перед грудью с растопыренными пальцами. От ладоней начало исходить свечение, которое становилось всё больше и больше, но потом довольно быстро исчезло.
- Подойдите ко мне, - чуть слышно проговорил Чудород.
Я и Волх одновременно приблизились к нему на расстояние вытянутой руки. Чувствовалась какая-то сила, исходившая от этих бледных ладоней.
Мне показалось, что меня с головой накрывает что-то неведомое, пытается спрятать во что-то тесное и что-то ещё оно делает, только я не могу понять, что именно. Всё крутанулось перед глазами. Я усилием воли подавила в себе тошноту. Сквозь водоворот неясностей, я уловила голос Чудорода.
- Ровно через час я открою «щель» в том же месте, где вы окажетесь. Кто опоздает, тому, увы, придётся остаться в Ярмааре. На новую «щель» сил сегодня больше не хватит. Берги себя, Ванда…
Мы оказались в самом центре Ярмаара прямо на ярмарке. И чего здесь только не было! Продавали все и всё. Были и хоряги, торгующие мехами да рыбой, были и белраны, предлагавшие искусное оружие, были и шахаты с гор, и сивехи, и интзонцы…
- Куда нам?.. – спросила я, очарованно оглядываясь по сторонам.
- Здесь рукой подать. Давай быстрее…
Мы довольно скоро добрались до окраины площади, выбрались на узкую улочку и оказались перед дверью в четырёхэтажный дом. Волх уверенно постучался, но долго никто не открывал. В конце концов, дверь отворила светловолосая и зеленоглазая девушка, одетая по-дорожному.
Они долго смотрели друг на друга. Как обычно. Потом бросились друг другу на шею. Потом смущённо отступили в стороны, вспомнив про меня.
- Не обращайте на меня внимание. Меня здесь нет, - отрешённо прошептала я, сложив руки на груди и отвернувшись. – Кстати, привет Ожега. Давно не виделись.
- Привет, Ванда, - помедлив, произнесла Ожега, подманив едва заметно Волха к себе. – Уже? Сейчас? – спросила она у оборотня дрогнувшим голосом.
- Нет, я думаю, если мы подождём…
- Ничего мы ждать не будем. Чудород откроет «щель» через час-два, как только почувствует, что мы готовы, - обернувшись, произнесла я.
- Я тогда только соберусь, - вымолвила Ожега и скрылась за дверью. Следом за ней в дом ступил и Волх.
Я задумчиво оглядывалась по сторонам. «Шапку забыла», - почему-то подумалось мне. Было довольно холодно и немного тоскливо. Откуда-то доносился смех, звуки музыки и частушки, ничем особенным не отличающиеся от лешеградовских.
Меня потянуло куда-то прочь. Разум протестовал и советовал остаться. Но это был всего лишь на всего разум.
Ноздри раздувались, лёгкие переполняли ароматы города и его жителей. Бездомные шавки скалили зубы, не решаясь броситься. Наглые диковатые кошки шипели и прятались за невысокими заборами да на лысых заиндевевших деревьях. Меня уводил за собой запах.
Площадь кишмя кишела народом, и никому не было дела до меня, идущую по пятам у запаха. Это странно, когда ты не можешь сопротивляться, хочешь, но не можешь. Это безумно странно.
- Ванда!.. – послышалось где-то позади.
- Ну и как мы теперь попадём в «щель»? Без неё, Волх, без неё! Да она же с ума сошла! Нет, ну неужели это вижу одна я? Ты ослеп? А может ещё и оглох? И онемел?.. Пошли, хватит стоять. Я почти уверена, что охотники её уже заметили и сейчас здесь начнётся резня.
Я опомнилась и остановилась. Охотники! Точно-точно. Вроде бы в Ярмааре травля. Или это лишь слух?..
Резко я развернулась назад, встретившись взглядом с огромным плечистым мужиком, на поводу у которого извивалась длинноногая тощая и облезлая шавка с глупыми глазами.
Я думала, что умру от страха, до того жутко на меня глядел этот мужик. Вспомнилась очередная история моей бабушки.
…Жил-был, не тужил охотничек один. Жёнка хитрая, детишки-плуты да дом добротный посреди леса. Жили счастливо всем семейством, жили долго.
Вот однажды уехал в город охотник да вернулся поздно вечером и показывает жёнке амулет какой-то, мол светится, когда оборотень или волчара какая рядом. А побрякушка его возьми да и засветись. Испугался охотник, схватил кол осиновый, что в углу всегда покоился, и начал бегать от окна к окну, приговаривая: «Жёнка-жёнка, ты того, коль влезет в окно кто, ты его по голове того, кочергой, оп!»
Жёнка ухмыляется, с кочергой прохаживается, а охотничек всё носится да причитает.
Вдруг поднялся вой на улице. То собаки в городе дома сторожили от татя. Жёнка чуть ли не в голос хохочет, а охотник как осиновый лист дрожит. Тут и в сарае за домом его псы вой подняли, да так тоскливо-тоскливо. Жёнка уже сама подвывать собирается, а охотник, как в могилке тёща, беленький. Амулет, знай себе, светится.
Давно истина всем знакома, что у страха глаза велики, только видно охотник забыл её, забоялся и…
Если вкратце и без подробностей, то в итоге бухнулся на пол, головой очень сильно стукнулся и сознание потерял. Жёнка в боки руки упёрла, свистнула своих детишек да амулет в окно распахнутое швырнула. Долго он ещё во тьме мерцал.
А волчица серая с волчатками выли весело, по ступенькам спускаясь из дома…
А вдруг вовсе это не охотник? Зачем раньше времени пугаться?
Но я уже испугалась и почувствовала, что колени подгибаются, ноги становятся ватными и мысли сматываются в клубок. Это странные ощущения.
Я даже не успела заметить, как шавка увела за собой мужика куда-то в сторону крикливой старушенции, продававшей «исчо тёпленькое мяско».
Ноги меня понесли куда-то, где, мне показалось, Ожега и Волх тщетно старались нащупать «щель». Я их даже заметила в конце длинного и узкого прохода между многочисленными прилавками, людьми и нелюдями.
Знаете, наверное, что во сне бывает такое чувство, будто ты идёшь, но идти не можешь, что-то тебя тормозит, ты падаешь на колени, стараясь сделать пару шагов, и сделав их, ты вовсе в изнеможении валишься на землю, зарываясь лицом в землю?..
Я чувствовала тоже самое. Ни шагу нельзя было сделать. Что-то давило и толкало назад, не позволяя приблизиться к цели. До слёз обидно. Тем не менее, каким-то неведомым способом я подступила к оборотням. На их лицах отобразилось некое беспокойство и лёгкое облегчение, довольно незаметное и не вполне естественное.
А вообще я всегда считала, что полоса в жизни не бывает в крапинку. Она либо тёмная, либо светлая. И если неудачи начинают тебя преследовать с начала, то вряд ли неожиданно на тебя снизойдёт необычайное везение, и богиня, сидящая на колесе, вряд ли тебе соблаговолит.
«Щель» открылась внезапно, проглотив Волха и Ожегу, которые коротко рыкнули в один голос, глянув на меня. И тут же исчезли, оставив после себя запах Лешеграда.
Неудачница!..
Несколько раз я прошлась по узкому проходу, надеясь обнаружить хоть малюсенькую «щёлочку». На меня уже подозрительно косились старушки, купцы прятали особо ценный товар, хищно облизывались пьяные пещерные тролли, даже мелкие спиногрызы прятались за подолы своих мамок, которые, раззявив рот, разглядывали побрякушки да тряпки.
Выход нашёлся. И только один. И только не в Лешеград. От площади, в сторону окраины города, нищего квартала, вела узкая вылизанная улочка, по которой я с моими задеревеневшими ногами и с необычайной тяжестью заковыляла, придумывая что-нибудь достойное моего статуса и положения на данный момент. Точно также, как и в прошлый раз, я нашла лишь один выход.
Найти какую-нибудь шавку с охотником и потребовать загрызть меня!..
Острая боль порвала на куски, сломала кости…
И вот я на четырёх лапах, оставив позади тёплую кожаную куртку на густом заячьем меху и прочие вещицы, столь дорогие мне этой зимой. Но было всё равно. Совершенно.
Улочка вывела меня на другую, более широкую, не менее чистую, слишком опрятную, далеко не бедную. Хорошая уютная улица.
Первый раз в жизни я видела такое количество рыжих волков. И не то чтобы они были совсем рыжие, вовсе нет. Они были странные, золотистые. Я бы сказала, что это жрецы бога солнца Свира в обличии волков, призванные следить за порядком.
Только странная дрожь пробежала от кончиков ушей до кончиков лап. «Чужая», - подумалось мне как бы невзначай. Наверное, волки подумали обо мне также, так как они гордой поступью начали подбираться ко мне.
Бежать не было ни малейшего желания. Если исходить из логики, что сегодня не мой день, что мне абсолютно не везёт, то даже если я побегу, они меня всё равно нагонят, только силы потрачу. Лучше потратить время на что-нибудь более стоящее. Может, какую-нибудь молитву припомню. Не вспоминается что-то…
Прощения у богов что ли попросить? Ну, простите меня боги.
Что-то ни холодно, ни жарко. Может, не простили? Сейчас вроде облегчение для души должно снизойти.
Что-то не снисходит.
Может у Отца всех богов попросить замолить за меня местечко где-нибудь у Солнечных Врат на Небесах? Всё равно ведь, старый хрыч, не замолит, посмеётся и забудет. Тут уж годы роль играют, память ни к чёрту. Сколько уж народу жаловалось, что молили о месте под Солнцем, да всё равно, кто лишь видел со своего места те самые Врата, весьма расплывчатые и далёкие, кто на самом Краю оказался, а кто вообще в Пекле.
Нет, странная штука - судьба. Вот вроде суждено тебе ещё жить да жить, а тут попадаешь не в ту колею, в колею невезения, и свернуть не можешь. Идёшь по ней, пока либо твою колею не пересечёт какая-нибудь другая, либо какой-нибудь извозчик тебя не подхватит на полпути. Едешь пока он не высадит совершенно на другой дороге. На чужой дороге, но чистой и ровной, поросшей по самой середине осокой, одуванчиками и прочим бурьяном, который по своей привычке щекочет животы проезжающих лошадей, осликов, редких коров, да быков, повозок и телег.
Людям свойственно размышлять о том, когда они умрут. Когда мне было лет четырнадцать, я часто задумывалась на эту тему, да и не одна я. Все, кого я знала, предсказывали свою смерть, да ещё и в красках при свете костра и звёзд…
…- Я умру весной. Будут петь птицы и будет зелёная трава. Всё будет волшебно. Моя смерть окажется лёгкой и спокойной где-то в глубокой старости, когда внуки мои и правнуки обретут своё счастье. Я буду лежать на белом покрывале. На моей голове будет венок с лентой. И всё вокруг будет усеяно лепестками весенних цветов. Подснежников… - с каким-то удивительным благоговением говорила белобрысая девчонка.
- А я помру осенью под шум дождя, - буркнула невпопад я. Я люблю что-либо буркать ни к селу, ни к городу. Это уже стало привычкой даже в те времена.
Лёгкий нервный смешок вырвался у меня. Рядом тоже кто-то захихикал, правда, уже более уверенно.
- Но я умру красиво, - с улыбкой на губах выдавила я и смылась в кусты.
Хохот поднялся над костром. До сих пор не могу понять почему. Только мне потом всегда ехидно напоминали, что я умею уходить красиво…
Сегодня не тот день. Сегодня хороший солнечный денёк. Я не в духе, но это мелочи.
Мои размышления прервал глухой рык вожака. Наши взгляды встретились. Он что-то ещё прорычал, но я его не до конца поняла, только волки все как-то разошлись, образовав круг.
Мы оказались в центре на расстоянии вытянутой человеческой руки. Может, он хотел дуэли? Но это не в интересах стаи, даже столь загадочной как эта, отчётливо пахнущей людьми.
Это был допрос. Не слишком приятно. Кто, откуда, зачем, а почему, а отчего, какова на вкус, ну и далее по списку. Особого удовольствия не доставляет, одним словом.
Отвечать я старалась неопределённо, чтобы ни в чём существенно-занятном обвинить не могли. Сама оборотень из Отыги-Иаясенска. Мы все почти оттуда родом, как бы то ни было. Случайно шальной маг перебросил, решил отомстить местному чернокнижнику. Отчего? А кто его поймёт. Мог бы и по-другому отомстить. На вкус невкусна. Хочу домой. Не подскажете ли как пройти в библиотеку? - тьфу ты! – до ворот?
Волк спокойно выслушал мой бред, едва заметно дёрнув золотистым ухом. Наверное, он был от природы чересчур вежлив, ну и строго воспитан суровыми родителями. Не стал выть, что я безбожно лгу. Не стал, рычать: «Проваливай, волчица подобру-поздорову!» Он даже лишних вопросов не задал, как любой цивилизованный человек.
Молчание затянулось. Волк качнул головой и всё той же гордой поступью прошагал мимо меня, куда-то, сам зная куда. За ним воротили и другие рыжие, бросая на меня взгляды, полные чего-то странного. Не было ни ненависти, ни агрессии, ни любви, конечно и ни уважения. Любопытства, может.
А о чём я думаю? Легко отделалась. Нервы чуток потратила, а так всё в полном порядке. Или нет?
Один волк оставался на своём месте и в упор глядел мне прямо в глаза с какой-то самодовольной улыбкой.
На самом деле узнать его было легко. Виделись давненько. Но явно не в Ярмааре.
Он подошёл ко мне и понюхал шерсть на шее, прижав уши. Я тоже втянула его запах ноздрями и узнала. Да, это был он, рыжий волк. Это его запах вёл меня на поводу по Ярмаару.
…Какой-то домашний уютный запах с примесью чего-то вольного…
Он едва заметно указал глазами следовать вместе с ним. Не знаю отчего, но я со спокойной совестью подчинилась. От него я никак не могла ожидать угрозы и опасности. Рыжий волк и сам это прекрасно понимал и был даже не удивлён, когда мы бок о бок пошли куда-то, сопровождаемые попутным ветром, скользящим по неровной дороге и шершавым стенам.
Нам не нужно было слов приветствия, слов просьбы или чего-то ещё, каких-то сопливых признаний. Почему-то всё мне было ясно от одного лишь движения жёлтых глаз. И, наверное, ему тоже.
Чувство приятного покоя текло вместе с кровью по всему телу, наполняя душу небывалым ощущением счастья. Мы выбрались на многолюдную улицу, оказавшись под прикрытием в тени старого дома, обросшего, как плющом, объявлениями и прочими бумажками.
Я насторожила уши, заслышав сдавленное рычание где-то невдалеке. Через какое-то мгновение глаза мои заметили всадников на разномастных конях, впереди которых на длинных поводах носом по земле бежали шавки. Некоторые радостно выли, некоторые рычали в предвкушении охоты. Жуткий холодок пробежал по телу, спрятавшись на дне полупустого желудка. Волк прошёл вдоль стены и носом приоткрыл старую, как само здание, широкую дубовую дверь, выкрашенную в ядовито-жёлтый цвет. Я юркнула след за ним в уменьшающуюся с каждой долей времени щель.
Мы оказались в шумном слабоосвещённом помещении, где усталый хозяин стоял у стойки, а посетители жадно жевали заказанные горы кушаний и запивали всё обильным количеством всевозможных зелий по поводу праздника. Прижавшись к стене, нам только и оставалось, что ждать.
Да только мне не везло. Какой-то уже навеселе мужик выполз из-за стола и, напевая знакомую всем с детства народную застольную песенку, двинулся в сторону выхода. Вследствие выпитого он передвигался исключительно на карачках, изредка становясь на три конечности, да и то с большим трудом. Если бы не я, он бы уткнулся в стену, но, увы, я уберегла его от столь неприятной участи. Мы столкнулись нос к носу. Мужик тут же протрезвел и взвыл не своим, а почти волчьим голосом:
- Ой, свят-свят! Люди-и-и добрые-е-э-э, что творитися-а-а! Ужо человеку-то да праведному-у-у нельзя-а-а и за порог выйти-то-о-о, как и тут бесчестные-е-э нечестии-и-ы! Ы-ы-ы…
И заревел в голос, словно девка какая на базаре, обделённая в новой ленте.
Делать нечего. Ветром вылетели на улицу, а там шавки стаей бесчисленной да охотники на конях резвых прямо рядом идут. Вой поднялся такой, что неслышно было собственного дыхания. И не ясно, собаки то выли или мы, удирая от них. Кони ржали и землю топтали, норовя сбросить наземь охотников. Псы срывались и мчались за нами, за собой унося обрывки верёвок. И не помню, куда мы сворачивали, иль бежали всегда по прямой, но отстать не могли. Пару раз какая-то шавка укусила меня за хвост, отпечаток клыков стёртых оставив и багровые пятна на бурой земле. Силы были уже на исходе, но борьба за жизнь продолжалась. За спиной тяжкое дыхание взмыленной псины подгоняло и придавало новых сил. Рыжий рядом бежал, успевая глядеть по сторонам и выбирать путь.
Я не помню этого, к счастью. Иначе мне было бы тяжело смотреть в глаза своим детям. Не знаю почему, но мне было бы безумно стыдно оттого, что я снова бежала, снова от собак. Снова. Но нет, не снова, сама спаслась. Сама унесла ноги. Только ощущение кого-то близкого присутствовало и не давало сдаться.
Я падала. Да, отчётливо помню. Шмякнулась на землю раз, другой. Лапы сбиты в кровь, но на холоде не чувствуется, лишь щипает немного. Но вставала и бежала дальше, унося в пересохшем горле жажду жизни…
Мы оторвались ровно на столько, чтобы запрыгнуть в небольшое распахнутое окошко сарая и перевести дух.
Рыжий спрятался за груду какого-то хлама. Сдавленный стон донёсся моих ушей. Шелест наскоро одеваемой одежды вселил некоторое спокойствие. Что-то делает, значит, действует, как гласит пословица.
Он оказался рядом в струе оконного света с рыжими отдающими золотом курчавыми волосами и блестящими желтыми смеющимися глазами с чем-то приятно тёплым. Тёмные брови вопрошающе выгнутые придавали глазам некоторое вечное детское любопытство. Больше в нём нельзя было выделить ничего такого необычного. Простое лицо с плавными чертами да тело, закалённое временем и образом жизни.
Шавки нюхали снег у сарая и скребли стены, поскуливая жалостливо и тихо-тихо. Мы не отзывались.
Долго нам пришлось ждать, когда же, наконец, крики охотников призовут псов. Те ворчливо порыкивая, нехотя, покинули улочку, потерявшись где-то среди празднично разодетых прохожих.
Рыжий потрепал меня по голове и пробормотал:
- Ну вот, свиделись же по случайному совпадению, а ты не верила.
Мы выбрались на улицу. Яркий солнечный свет слепил глаза. Тихо, даже душа радуется. Никаких тебе тявканий. Мы обогнули сарай, подойдя к трёхэтажному выбеленному дому, в который вскоре вошли.
Жил рыжий в квартирке небольшой, но зато рядом со старшей сестрой и младшим братом. Они тоже обитали в том же доме. Везучие.
Я неуверенно вошла в комнату и села у самой двери. Было чувство, что я у себя в Лешеграде. Это согревало душу от многолетнего зимнего холода.
Рыжий снял полушубок, валенки и толкнул меня в спину. Я сделала пару шагов, усевшись рядом с небольшой печью, какие обычно всегда есть в квартирах, даже в моей. Я понимала, чего хочет оборотень, но упорно старалась делать вид, что ничегошеньки не понимаю. Разговор. Он требовал разговора. Одним лишь взглядом. Он подошёл к небольшому комоду у кровати и достал из одного ящика рубаху, протянув её мне. Я обречённо качнула головой.
Боль мечом рубанула наотмашь, ранив до того сильно, что пребывая в человеческом облике, я всё ещё чувствовала, как затягиваются где-то под кожей нанесённые раны. Рубашка пахла мылом и луговыми цветами. Рыжий указал мне сесть на кровать и завернуться в одеяло. Вполне логично, ведь ещё волчат вынашивать, а они должны родиться здоровыми, способными к тяжёлой полной всяческих опасностей и всяких опасных людей жизни.
- Я рада, что встретила тебя столь случайно, - пробормотала я, не сумев скрыть улыбку, сев на кровать и натянув одеяло до подбородка, подогнув колени и прижав их груди руками.
- Я рад, что ты сейчас улыбаешься. Но давай поговорим о радостях позже. Я не ожидал тебя увидеть в Ярмааре, тем более во время травли, о которой весть уже разнеслась по всей Шузе. Что-то случилось? – Он сел на пол рядом со мной.
- В Лешеград заявился мой приятель из Отыги-Иаясенска, точнее из Сушкова леса. Видите ли, его подружка в Ярмааре, а тут травля. Не могла бы я уговорить местного мага открыть «щель» и вместе с ним отправиться за ней, чтобы доставить в Лешеград. Сюда-то мы прибыли, а обратно я не успела. Закрылась «щель» без меня. Вот я и здесь.
Рыжий взял мои вылезшие из под одеяла ноги в свои руки. Они у него были тёплые-тёплые. Я улыбнулась и, наверное, покраснела, потому что он тоже улыбнулся, едва заметно усмехнувшись.
- Ясно всё с тобой. Но в Ярмааре ныне опасно. Да и вообще в Шузе. По возможности уезжай. Стоит переждать, - говорил он негромко, но заботливо. Так только любящие могут. Я не видела ни одной матери, ни одного отца, какой бы не заботился о своём детище. Редко можно почувствовать в их голосе холод и равнодушие.
- Да знаю. Ты уж не первый, кто мне советует, - ворчливо отозвалась я. Это было немного напоказ. Трудно показывать свои слабости, а любовь, даже малейшая влюблённость, становится слабым местом почти каждого.
- Так послушайся же. Я тебя очень прошу. И, если сможешь, пиши. Редко, но пиши. Любая весть о тебе будет мне в радость.
- Я постараюсь. Правда, постараюсь, - пообещала я и не почувствовала лжи в своих словах. Да хоть в тот же миг готова была написать ему пару строк, но он был рядом, совсем близко.
- Как в Лешеград собираешься отправиться?
- Пешочком. – Я пожала плечами. Улыбка сползла с лица, когда я вспомнила о Чудороде и хоряге.
- Не уходи сегодня, пожалуйста, - попросил он, дотронувшись губами моих ног. – Я соскучился по тебе, правда.
Казалось, что сердце не бьётся. Эти слова его остановили. Заставили задуматься: а что собственно происходит?
- Я уйду, - буркнула я. Снова невпопад. Он опустил глаза, остановив взгляд на полу. – Но не сегодня, - добавила тихо-тихо, и он улыбнулся, подняв на меня свои жёлтые как расплавленное золото глаза.
Было ещё темно, и звёзды мерцали на синем как чернила небе, когда я соскочила с кровати. Босая, с распущенными спутавшимися волосами, в одной лишь рубашке выскочила за порог, провернув ключ в двери. Но не смогла. Вернулась чтобы, быть может, последний раз взглянуть на нечто своё, родное, дотронуться губами чуть шершавой щеки, взлохматить золотистые даже во тьме волосы…
А может не последний, ведь обязательно когда-нибудь нас удастся свидеться где-нибудь на Краю Небес, удивлённо приподняв брови и произнеся нелепую фразу: «Неужто ты? Да, было дело молодое. Кажется, тогда день и ночь на пролёт болтали без умолку, не смея разжать рук под присмотром чрезмерно строгой Древы7».
Простоволосая выскользнула на улицу, тяжело дыша. Пролетела несколько шагов, размазав слёзы по щекам. Оглянулась на окна, вздохнув в глубине души. Заметила на углу дома вырезанный по дереву номер и улицу, запомнила и побежала дальше, сдерживая рвавшиеся наружу рыдания. Нельзя оставаться! Нельзя! Из-за этих бешеных шавок! Из-за этих диких нравов! Опомнившись, припала к земле на четырёх лапах, продолжая путь до дому, до хаты… до Лешеграда, в надежде уплыть в Хорягию.
Ворота города были заперты, и это совершенно обыкновенное их состояние ночью. Я с горестью взвыла и пошла вдоль стены, в поисках хоть какой-нибудь щёлки.
Город и не собирался кого-либо выпускать. Добротные вековые стены не давали даже надежды хоть на какой-нибудь лаз.
Попала ли я в колею везения, или это простая одинокая случайность нарушила покой полосы неудач, но какой-то караван лошадей и всадников с гружёными телегами выехали к воротам. Один, тот, что ехал во главе, соскочил с коня на землю, отдёрнул курку и вошёл в сторожку, побеспокоив сонную стражу. Через некоторый отрезок времени два блюстителя порядка прошли рядом с караваном, проверяя телеги на наличие запрещённых товаров, и затем лениво отворили ворота. Я спряталась под покровом тёмной зимней ночи, а может и раннего утра, и шмыгнула за пределы города прямо мимо стражника, опёршегося на свою алебарду и прикрывшего один глаз.
Воздух свободы наполнил лёгкие, но я ещё долго бежала по Северному тракту где-то впереди каравана, не смея даже взвыть.
В надежде спасти свою шкуру нырнула под сень придорожных деревьев и напролом бросилась через лес, куда глаза глядят. Мимо мелькали деревья, казавшиеся исполинскими грифами, готовыми выдать с потрохами. Снег предательски скрипел. Кое-где проваливаясь по шею в сугробы, я неслась, унося в груди безумную ноющую боль. И ничто не могло быть преградой. Ни хлеставшие по морде заиндевевшие ветки, ни сыпавший в глаза снег, ничто. Выскочив на заснеженную опушку, я резко затормозила и, задрав морду к небу, ища глазам спасительную луну, спрятавшуюся за одинокой серой тучей, завыла охрипшим голосом, отдавая оставшиеся силы последним мгновениям ночи.
Лапы подкосились, и я свалилась на землю, зарывшись горячей головой в снег.
Я распахнула глаза и увидела перед собой морду Букашки, которая с распахнутым ртом тянулась к моему носу.
Испугались мы обе. Я лишь взвизгнула, а она отскочила с большими глазами, странно заржав. Это был сон или нечто другое?
Конюшня в Лешеграде. Обыкновенное Букашкино стойло. Моя шапка валяется в сене. Один сапог безбожно погрызен. И какой-то знакомый запах. Букашкин, лошадиный, мышиный, запах сена, конюхов и ещё чего-то.
Я спешно надела сапог и с трудом поднялась на ноги, оглядев свой неряшливый вид. Странно, но куртка та самая, что вроде где-то в Ярмааре, и те же тёплые штаны на подкладке, купленные прошлой зимой на ярмарке, и всё тоже. Наверное, всё было сном. Хотя, такого быть не может. Я высунула голову из стойла. Солнечный свет падал с верхних окон. Желудок говорил, что уже время обеда.
Молодой конюх глянул на меня с невообразимым интересом и поздоровался.
- Доброго здоровья, странница. Уж не ты ли Ванда… - Он осёкся, взглянув на моё недовольное выражение лица, и перешёл на совершенно другой тон. – Вас тут просили… как только в себя придёте, так к чернокнижнику, к Чудороду. Он вас на улице поди уже час дожидается. – Конюх состроил доброжелательное лицо и что-то добавил про непослушание Букашки во время моего отсутствия, но я прослушала и прошла мимо по направлению к выходу.
Он действительно ждал. Сидел на скамеечке, рисовал в воздухе какую-то пентаграмму и покачивал ногой. Загляденье, а не чернокнижник. Он улыбнулся как всегда ослепительно.
- Моё почтение.
- Взаимно, - буркнула я и уселась рядом.
Он прекратил своё занятие. Пентаграмма растворилась в воздухе, предварительно низвергнув конверт, который скрылся в кармане мага.
- Ночью сегодня на конюшне магии всплеск был. Лошади поперепугались. Я тут же туда, гляжу, а там маг не наш, чужой, «щель» раскрыл и исчез. На всякий случай проверил я все стойла, смотрю: ты в одном, и магией чужой от тебя тянет.
- А какой чернокнижник тот? – дрогнувшим голосом спросила я, стараясь скрыть волнение.
- Какой? Да такой. Обыкновенный. На ярмаарца чуточку смахивал, - пробормотал Чудород, пожимая плечами и пытаясь припомнить что-нибудь стоящее.
- А запах, запах! Как он пах? – Я ухватила чернокнижника за руку и крепко сжала её, заставив собеседника поморщиться.
- Да я как-то не принюхивался. – Он как-то странно засмеялся. – Я на обоняние редко полагаюсь. Магия у него неплохая, светлая. Зла не творит, планы по уничтожению и завоеванию мира вряд ли строит. Но запах…
- Черёмуха. Нет?..
- Хм… - Он потянул носом воздух, как будто пытался припомнить, восстановить картину произошедшего.
- Ну, неужели тяжело вспомнить?.. – спросила я, начиная злиться.
- Ну а ты как будто запахи всех встречных поперечных запоминаешь!.. как хоряг пах?.. – спросил вдруг Чудород и уставился на меня.
…- Видишь человека – нюхай! Так или иначе, а запахи у всех разные и по ним легче находить необходимых тебе людей, легче, чем по внешности. – Мы шли по Отыги-Иаясенску, держась за руки. Моя маленькая детская ладошка в её сморщенной бледной руке.
- Это каждого нюхать? – не поверила я. Я тогда мало во что верила. Только в то, что люди и оборотни появились из Большого Яблочного Пирога.
- Со временем будешь делать это неосознанно. Поверь, это в жизни тебе ещё пригодится. – Говорила она, и волосы её трепал ветер. Прохожие оборотни увидев её, будь они юны или стары – все долго ещё смотрели в след. И я была горда, что у меня такая бабушка, красивая, хоть и уже старенькая.
- Бабушка, так ведь и нюх со временем потерять можно! Столько нюхать! – Но я всё равно не верила.
- Наоборот. Сохранишь его и натренируешь. Поверь мне, Ванда… - И тогда я поверила, потому что у неё сделалось другое лицо. Я тут же поверила.
Ветер трепал её волосы.
Я напрягла голову и тут же ответила, особо не задумываясь:
- Морем и храбростью.
- Храбрость тоже пахнет?
- Да, как и свобода, как и страх, как и агрессия. Всё пахнет.
Мы замолчали. Мимо шли люди. Кто-то вёз муку в пекарню, кто-то пойманную дичь куда-то ещё. Все были при деле. Одни мы, казалось, сидели и совсем ничего не делали, кроме как молчали.
- Да. От него пахло черёмухой, - выдохнул чернокнижник и поджал губы. – Ну или чем-то вроде этого. Странно, что зимой. Зимой, и черёмуха. – Он поднял свои серые глаза на небо, затянутое тёмными облаками, и качнул головой с видом некоторой неудовлетворённости.
- Я знаю кто это.
- Ну и кто?
- Это Волчий Друг. Есть история одна. Я с ним уже сталкивалась, - прошептала я. По рукам и ногам разлился свинец. Невозможно было пошевелиться до того тяжёлым казалось тело.
- Порой мне кажется, что вы, оборотни, помешаны на сказаниях, легендах и прочих бабушкиных бреднях, - проворчал Чудород. – И это заразительно. Может, расскажешь мне эту… историю?
- Расскажу.
- По пути в Хорягию?.. Я с вами плыву, – Он улыбнулся и встал со скамейки. Я тоже поднялась и ответила, прищурив глаз:
- Конечно, расскажу, да ещё и по пути.
- И муженьку своему будущему тоже поведаешь. – Он довольный собой усмехнулся, немного наклонив голову набок и как бы ожидая моей бурной реакции на его короткую, но в месте с тем понятную фразу.
- Кому? – опешила я, хотя к подобному раскладу отчего-то была морально готова, но тем не менее, как это часто бывает, подобные слова ударили будто обухом по голове.
- Ну, хорягу. Мы в дипломатических целях замуж тебя за него выдадим, в Хорягии, - произнёс он, почти смеясь.
- С каких пор ты стал дипломатом?! – строя из себя обиженную миром волчицу, возмутилась я.
- Со вчерашнего дня, - гордо отозвался Чудород, беря меня под руку. - Хоряг, к слову говоря, имеет хороший достаток и положение в обществе. Я бы, на твоём месте, к нему пригляделся. Надо жизнь свою и своих потомков устраивать. – Он сделал многозначительное лицо.
- Я не благородных кровей! Ни Хорягии, ни Шузе это не на руку! В этом нет смысла! – отчаянно сопротивлялась я.
- Какая разница - какая кровь. Главное ум! Нашему нязу ты понаслышке известна как начитанная, но чуток бешеная. Ему выгодно тебя сплавить. Да-да-да! Няз сам дал разрешение! Сказал своё любимое: «Валяй», - и продолжил свои повседневные дела. Да был бы этот хоряг наследником или действующим правителем – мы бы младшую дочку отправили за пролив, а так… тьфу! – настаивал Чудород, улыбаясь во все зубы. Выбила бы, но не в этот раз.
- Так не бывает, чтобы замуж вот так вот выдавали! Нет-нет-нет! – протестовала я, и тщетно, если быть откровенной. – По правилам вроде сваты должны к родителям… - затянула я унылую песню, мысленно поднимая белый флаг.
- Ты сама-то когда последний раз у них была? – спросил Чудород, приподняв одну бровь.
- Давно, но я вот неделю назад письмо им отправила! И всё равно!.. так не бывает, чтоб вот раз и замуж, - буркнула я.
- Ты будешь одной из первых, с кем это произойдёт. Первопроходец ты мой серенький.
- Ага, и зубастый, - я оскалилась в привычной волчьей усмешке. Привычной для Чудорода, но не для прохожих. – Всё смахивает на небылицу про Подопригору.
- Что-то я такой не знаю, - язвительно заметил чернокнижник.
- Ну, так не беда!.. – И легко напевая, в такт размахивая обеими руками, я улыбнулась совсем по-человечьи довольно и радушно.
…Жил-был один человек,
Звали его Подопригора.
Однажды отправился в город,
Да вдруг приключилась беда!
На голову девка свалилась
С зелёными волосами
И с мамкой, похожей на тролля,
Как у кровососа глазами.
Хотя почему как!
Та мамка была кровососом.
А девка русалкой была.
Втянула героя в болото
Из мамкиных щей с плесенью,
Засыпала сахарной пудрой.
Лягушки вокруг страшились!
Собака сбежала с будкой!
Светило яркое солнце над миром.
Летала по небу кошка.
С усами из белой сметаны
На мамкиной поварёшке.
И щи размешать нечем.
Нельзя на вкус оценить
Из Подопригоры болото.
Сбежал он от девки увы…
- Что-то не складно немного, - проворчал Чудород, нахмурив брови и, наверное, пытаюсь вникнуть в смысл этой белиберды.
- Зато, какой глубокий философский смысл! Произведение датируется IV веком, историческое наследие! – воскликнула я. – И применимо к нашему времени!
- О да! Это точно! А про тебя можно просто целую небывалую поэму сочинить и всех бардов за пояс заткнуть. Ладно, поболтали и хватит, - немного устало попытался оборват разговор чернокнижник, но я уняться не могла.
- Ну и ладно! Я, может, тут душу ему изливаю, а он!.. – Я закатила глаза. А небо по-прежнему в облаках.
- Пойдём-ка ко мне, лицедейка. Там и поговорим с хорягом твоим…
- Не моим! – Я отвлеклась от лицезрения Небес. И этот город стал чужим. Всё такое чужое, что глаза сами собой слезятся, и в носу что-то щипает.
- Моим что ли?
- Ага, - нервно рассмеялась я. – Мне вещи ещё собрать нужно.
- Какие?.. да ладно, магия сделает своё дело. Я всё устрою, не бойся. – И мы зашагали к нязовскому двору, бодро и, казалось бы, без страха за будущее.
Я не знала, куда уплываю, с кем в точности, каким образом, зачем, но почему-то была совершенно спокойна. Это очень приятно находиться в состоянии покоя, когда мир вокруг суетится, вертится, боится и что-то делает ещё, время бежит куда-то своей дорогой, а ты как будто в непроницаемом коконе безмятежности. Можно ли назвать это мгновением счастья? Не знаю. Не думаю. Это даже не мгновение, а какая-то другая единица времени, недоступная человечеству.
Когда мы вошли в гостиную Чудородовской усадебки, я встретилась взглядами с хорягом и поняла одну простую вещь: если будет надо, жизнь отдаст, но сбережёт. Ему наплевать, что, быть может, я сумасшедшая волчица со своим мировоззрением, своей верой, своими обычаями и повадками, мыслями и глупостями. Он просто делает всё во благо своей родины и своего народа, а это существенно.
- Завтра отплываем, - бросил мне хоряг немного резко и беспокойно. – Если вы с нами, то потрудитесь не опоздать.
- Потружусь, - улыбнулась я. И, мне показалось, по его лицу тоже скользнула какая-то загадочная улыбка.
- Завтра отплываем, - нараспев повторил Чудород, вырисовывая в воздухе пентаграмму, из которой спустя некоторое время вывалился мой мешок с вещами, забытый на конюшне, и пощипанная Букашкой шапка.
- Наверное, это глупо, но я забыл представиться, - уверенно сказал хоряг без капли сожаления и стеснения. – Ингеред.
- По прозвищу Владыка Волков, - прибавил с загадочной улыбкой Чудород.
P.S.
- И Букашку брать?!
P.P.S.
Стоя уже на борту хоряжской «драколы» рядом с чернокнижником, я заметила два счастливых лица в толпе народа. Конечно, квартира просто так досталась! Я бы тоже была счастлива! Семейство вампиров довольное усмехалось в предвкушении весёлой жизни с новыми соседями, плотоядно потирая руки. Это они ещё не знают характер этой соседки-кикиморы!..
А действительно, хуже стало без меня?.. Я не знаю ответа на этот вопрос.
Рука непроизвольно легла чуть ниже сердца. Я буду писать. Да, я буду писать о том, что могло бы быть у нас, но чего нет и уже, наверное, никогда не будет, о семье, о чужом человеческом волчонке.
P.P.P.S.
Никогда не связывайтесь с дипломатами. Для них же кроме государства ничего святого нет!
- Ну, давай уже, шевелись! Жених заждался!.. Спину прямо, и это, живот втяни.
1 - В Шузе водились необычайно наглые вампиры (в простонародье – упыри, кровососы, косоглазые, клыкастые поганки, вупыры и др.), не страшащиеся солнечного света. Если в городе появлялся один, то следом за ним появлялись и другие. Ходила даже присказка: «Коль один вупыр заглянул в сени, жди ещё десяток на неделе».
2 - Цвета Синеока – богиня-травница зимнего утра у шуссов (проживающих на территории Шузы).
3 - «Эфирный кулак». Стихия – воздух. Урон – в зависимости от концентрации количества УЕМС (Условных Единиц Магической Силы), от гематомы до перелома, сотрясения мозга. Отражение – возможно при такой же концентрации УЕМС с таким же магическим статусом, как и у противника… (Из учебника Дорожной Магии)
4 - «Щель», или по-заморски «телепорт», позволяет перемещаться в заданную точку. Расстояния для перемещения определяются способностями создателя.
5 - Дъеез - верховный правитель Шузы, которому подчинялись все нязы и грухли. Жил со всех своей семьёй в Хмиеве.
6 - Аяс - краткое наименование Отыги-Иасенска.
7 - Древа – богиня домашнего очага, семьи и верной любви. По легенде именно она научилась людей держать вместе, семьёй, дабы избежать гнева Отца Родосвета и остальных богов.