В.Каптереву
По немноголюдной улице мимо важного государственного здания идут он и она. Она, горбоносая и худая, крепко держит его под руку, словно боится, что октябрьский ветер может отнести ее в сторону. У него короткая седая бородка и открытое лицо с цепким взглядом. Их темная одежда хороша только тем, что бережет от холода и не привлекает внимания.
Впереди идет девушка, изящная и милая, очарованию которой суждено через несколько лет улетучиться, но она пока об этом не знает. Ее каблучки стучат по тихой улочке гулко и задиристо. Человек с седой бородкой достает свободной рукой из кармана завалявшийся с лета красный трамвайный билетик, скатывает его тугим шариком и вдруг, широко размахнувшись, бросает в девушку. Изящная и милая оборачивается, готовая привычно возмущенным взглядом осадить нахала, и растерянно хлопает глазами, обнаружив позади лишь степенную чету, неторопливо совершающую свой моцион. Девушка невольно ускоряет шаг и несколько раз еще украдкой оглядывается, пытаясь понять необъяснимое. А шарик катится по пустынному тротуару, подгоняемый ветром, и неподвижный милиционер у входа в государственное здание косится с легким подозрением в его сторону.
Шарик катится дальше – и вот уже ярким красным пятнышком играют в мяч озорные креветки, ликующие в своем морском приволье. Вот он мыльным пузырем взлетает из дудочки арлекина, рожденного несколькими сочными мазками. Вот он замер в объятиях полумесяца среди магической символики расколотого пространства.
Путеводный клубок, хозяин которого перестал уже в нем нуждаться, катится из картины в картину, ведет нас от одного головокружительного мира к другому. Подожди, колобок, дай присмотреться, дай немного пожить среди радостного удивления. Вот вселенная сирени, где цвет то распадается на витражно очерченные гроздья чистых оттенков, то растекается городской сиреневой дымкой, то едва просвечивает сквозь затопившую его небесную голубизну; где сирень безудержным щедрым букетом раскидывается по огромному холсту или робкой веточкой сливается с недогрунтованным картоном. Вот невидимые духи нашей повседневности: коммунальный домовой, почерневший от квартирных дрязг, молодой леший – губки бантиком – полупроявившийся из древесного ствола, одухотворенный зонтик, задумчивый и печальный, взбесившиеся ходики с плавающими по воздуху гирями и невиданной нумерацией циферблата. Вот восточные мудрецы, рассуждающие о вреде атома. Вот колокола, выбивающиеся из окон колокольни, и купола, раскачивающиеся, как колокола. Вот античный мир, затаившийся в раскопанных черепках и осколках, а на одном из них – здравствуйте! – с загадочной улыбкой поглядывает на нас терракотовый профиль владельца путеводного колобка. И здесь он невозмутимо бросил в угол картины этот возмутительный яркий шарик.
Изящная и милая растерянно хлопает ресницами и вызывающе топает каблучками прочь. Топай, изящная, топай, милая, ты ведь сама наверняка их мира искусства. Может быть, тебя ждут благодарные слушатели, которым ты расскажешь о смысле творчества прежних хулиганов живописи – привычных, устоявшихся, облагороженных атласными страницами дорогих альбомов. Так тебе и не узнать, откуда свалился этот легкий шарик, который катится по земле, вызывая смутное подозрение у неподвижного милиционера.