Уходящая вдаль аллея парка была пустынна, ветер шевелил опавшие листья, изредка приоткрывая асфальт под ними. Не спешил падать на землю мягкий снежок, он кружил и резвился над головой, играл в пятнашки, прячась на деревьях и том, за что мог зацепиться. Дороги справа и слева были пустынны, никто не брёл по тротуарам, в окнах занавески и тюли дремали до утра. А в слегка морозном вечернем воздухе звучал перепев струн. Где-то издалека вплывали сквозь узор снежинок звуки, чарующие своей последовательностью и заставлявшие испытывать эмоции многие поколения людей. Берлиоз царил над парком замёрзшими руками одинокого альтиста, застывшего на аллее совсем недалеко от меня. Двигались только руки, правая – в такт мелодии, на левой – только пальцы. И подбородок, держащий инструмент, иногда вздрагивал губами и усиливал прижим. Превратно понятая мной фигура совсем не являлась статуей, несмотря на закрытые глаза и почти полную неподвижность. Фрак был настоящим, бабочка на белой рубашке первой свежести – тоже. Зальные туфли и того же чёрного цвета отутюженные брюки, почему-то на штрипках, завершали наряд. И на всё это великолепие концертного зала падал снег. Неспешно и надёжно он устраивался на шевелюре музыканта, заботливо укрывал плечи, прижимался к ногам, наполнял цилиндр, положенный у ног с намёком – на краю его лежала монета. А он играл, совсем изредка прикладываясь к карманной фляжке. Он забыл, зачем пришел в парк. Альтист не видел ничего вокруг, его жизнь привычно погрузилась в волшебство звуков, отдельные пассажи он играл по-своему и иногда улыбался, когда сам слышал удачную импровизацию. Я положил крупную купюру поверх снега, набившегося в шляпу, и устроился на скамье, метров за двадцать от него – не хотелось входить в разговор, если музыка прервется. Снег слегка холодил через дублёнку, а я закрыл глаза и ощутил себя песчинкой, перекатываемой звуками по граниту вечности. Мне ничего не снилось. Призраки прошлых жизней мелькали перед глазами, вторя ритму, то плавному, то рваному и быстрому. Бессмертная увертюра «Корсар». Мелькали образы, музыка накладывалась на рваные картинки, движение в голове становилось всё медленнее.
Проснулся я внезапно. От холода и тишины. Вокруг аллеи сияли фонари, освещая безмолвие, так недавно заполненное вечной музыкой. Она же звала меня домой, звучала в душе в такт шагов. Я остановился только раз. В том месте, где он стоял, остались отпечатки концертных туфель, наполненные белым даром зимы и забытая шляпа с монеткой. А на полях поселились до весны опавшие листья, провалившиеся в середину и присыпанные снегом. Я написал в этом снегу пальцем: «Берлиоз – вечен. Вы - тоже» Искренне.