Белое солнце стояло в зените и, казалось, не собиралось двигаться по светло-голубому небу. Песок лениво вздымался вверх от ударов копыт верблюдов, что нетерпеливо топтались на месте, и медленно оседал, сливаясь со своей матерью-пустыней. Несмотря на долгое напряжённое ожидание, наездники держали строй ровно. Длинными белыми линиями бурнусов расчертили их ряды пустыню. В закутанных с головы до ног фигурах выделялись лишь незакрытые полоски смуглых лиц, с которых смотрели полные ненависти чёрные глаза. Далёкий горизонт нехотя сливался с небом под танец раскалённого воздуха. Со всех сторон была неестественная пустота - ни единого движения.
Но вдруг зрачки стоявшего чуть поодаль от остальных всадника расширились, уловив далеко на севере вздымающиеся клубы песка и пыли. Он что-то крикнул и резким движением вскинул руку, и наездники в белом, изогнув строй подобно крылу птицы, повернулись в сторону гостей – не было сомнения в том, что с севера идут верховые.
Через несколько растянувшихся почти на вечность минут в вихрях песка стало возможным различить разномастных коней и оседлавших их людей в доспехах. Лошади шли клином, их рысь была резвой, несмотря на палящее солнце и обжигающий копыта песок. На острие клина был закованный в неестественно яркие металлические листы человек, сама поза которого в седле выражала гордость и уверенность в себе.
-Сам Ослепляющий, - тихо бросил стоявший чуть в стороне. Даже верблюды беспокойно всхрапнули, а под белыми бурнусами по телам пробежала дрожь. Ослепляющим звали одного из рыцарей, широко известного тем, что он каждый день заставлял своих оруженосцев натирать свои доспехи воском до блеска… И ещё тем, как он обходился с пленными «неверными»… В этот же момент клин рыцарей перешёл на галоп.
***
-Доброго вам дня, господин Чезарио! – прогнусавил старческий голос. Его владелец, черноволосый человек с массивным горбатым носом, широко отворил дубовую дверь, впуская в дом средних лет господина в дорогом костюме.
-У меня есть идея, Яков! – с порога начал вошедший. За его спиной что-то проскрипело – то ли закрываемая дверь, то ли суставы старика. Изящное движение белой холёной руки – и шляпа с головы гостя летит в хозяина.
Господин Чезарио прошёл на середину комнаты, где перед небольшим столиком стояло кресло, опустился в него и стал разглядывать нехитрое убранство комнаты. Первым к себе приковывал взгляд камин, в котором давно не разжигали огня, и два сундука с тяжёлыми замками, стоящие по краям. В дальнем углу был книжный шкаф из почерневшего дерева, там же стол, на котором расположилась огромная бухгалтерская книга, смотревшая в потолок полупустыми страницами. В другой части комнаты валялись разнообразные тюки и мешки, в кое-как пробивающемся через узкие оконца свете среди них можно было различить и наваленные просто так куски ткани.
-Могу ли я чем-нибудь помочь господину Чезарио? – со всем возможным подобострастием спросил старик, осторожно присаживаясь на краешек откуда-то взявшегося стула.
-Затем и пришёл! Мне нужны деньги! – резко бросил Чезарио, -Много денег! У меня есть план… Совершенно гениальная торговая идея!
-Может ли бедный Яков узнать о гениальном плане?
-Старый плут! Я слишком хорошо тебя знаю, чтоб рассказывать тебе всё. Просто дай мне денег! Свою долю ты получишь сполна!
-Сколько же денег нужно господину?
-Всё, что ты можешь предложить!
-Господин Чезарио, а что если идея не окажется столь гениальной?..
-Какая тебе разница?
-Я уже старый человек, господин Чезарио, и не могу одалживать деньги, не получая взамен гарантий…
-Да как ты смеешь?! – кресло жалобно заскрипело от прыжка, -Разве моё доброе имя –недостаточная гарантия для тебя?
-Простите, господин… - жалобно проговорил старик, поднявшись со стула и растянувшись в поклоне, -Старый Яков совсем не подумал об этом… Конечно же, имени господина Чезарио вполне достаточно для любых гарантий.
-Так-то лучше! – господин Чезарио расплылся в улыбке, -Завтра же пришлю к тебе кого-нибудь!
***
Курлыканье чаек… За последние три дня они уже успели надоесть всей команде. Такое ощущение, что эти белые пернатые твари решили поиздеваться над судном, которое не может подойти к берегу вот уже четвёртый день из-за полного штиля, да ещё и поломанного в шторм руля. Кстати, шторм сыграл и ещё одну злую шутку с покорителями моря – никто не знает, куда их забросило.
Вид палубы сейчас мог бы напугать непосвящённого в текущее положение дел – всюду валялись неподвижные человеческие тела. Однако же матросы просто отдыхали, а вернее изнывали от безделья и изредка отсылали проклятья в адрес чаек, которые своим наличием постоянно напоминали о близости желанного берега. Иногда кто-то пытался завести разговор, но беседы всё никак не получалось; кто-то порой ходил от борта к борту или от кормы к носу, но потом уставал и с тяжёлым вздохом как подкошенный падал на какой-нибудь тюк.
Только капитан всё время оставался на ногах. Он всё время всматривался вдаль, тщась увидеть хотя бы маленькое облачко на горизонте – ведь оно могло предвещать ветер. Так всегда бывает – сначала просто появляется облако, потом дует лёгкий ветерок, паруса наполняются, оживают… А потом белое облако может превратиться в чёрную тучу, а ветерок – в злой ураган… Но даже самому страшному урагану все сейчас обрадовались бы.
Наконец, взгляд капитана зацепился за бугорок на горизонте – какую-то крошку, которая сначала показалась лишь видением. Напряжённые минуты оборачивались часами, но упорное вглядывание вдаль было вознаграждено – бугорок превращался в холмик, а холмик стал приобретать очертания корабля. Моряк слегка помедлил, боясь спугнуть удачу, но потом всё-таки не выдержал и прокричал на весь корабль: «Галера!»
Палубу сотряс взрыв. Вернее, она сотряслась от единого порыва подскочивших матросов, которые предвкушали окончание надоевшего дрейфа.
* * *
Моё полное имя вам ничего не скажет. Но кого ни спроси, от берега до берега, в глухой пустыне или на оживлённом городском базаре – все знают ибн-Мехмета, лучшего торговца рабами. Я нажил богатства и репутацию потому, что всегда знал истинную цену каждого человека. Порой мускулистый атлет умирает от перенапряжения, не отработав и десятой доли уплаченных за него денег, а какой-нибудь заморыш, отданный за пару монет, становится лучшим работником шахты. Такое бывает у других, не у меня. За долгие годы я научился с одного взгляда распознавать истинные силы человека, физические и духовные. А нескольких фраз человека для меня достаточно, чтобы понять его характер. Но ибн-Мехмет не стал бы тем, кем он является сейчас, если бы был закрыт для учения. И мне приходилось ошибаться, и мне люди преподносили сюрпризы – не столь неожиданные, как другим, но от того не менее значимые. Каждое такое событие я запоминал, и во второй раз судьба уже не могла обмануть меня. Я с благодарностью принимал все эти уроки, и потому не упускаю возможности лично поговорить с рабами даже сейчас, когда имею десяток помощников, ведущих мои дела.
Однажды у меня оказалась четвёрка рабов. Это были очень разные люди, мои помощники никак не могли решить, куда продавать их. Я велел привести ко мне каждого из них.
Когда мне доложили, что новые рабы прибыли, я сидел в тени пальмы в саду собственного дома, наслаждаясь танцем прекрасной девушки, схваченной бедуинами в каком-то набеге и купленной мною у них по завышенной цене. К сожалению, красота – вещь субъективная, и иногда за неё приходится переплачивать. Я отослал девушку в дом и приказал приводить ко мне рабов по одному.
Первым был высокий сильный мужчина с резкими и ожесточёнными чертами лица. Тело его было покрыто шрамами, а во взгляде пылало презрение. Он был воином. Один из моих помощников сказал, что передо мной – сам Ослепляющий. Я обратился к нему:
-Если бы у тебя была возможность выбора, где бы ты хотел быть рабом?
-Мне не нужны твои подачки, грязная собака! Я всё равно вырвусь, найду тебя и убью! –ответил он мне.
-Этот очень горд, надменен и яростен, - сказал я своим помощникам, -Ярость его пригодится, когда он будет налегать на весло на галере, а гордость поубавят плети надсмотрщиков.
Второй раб был бледнокож и женоподобен. Мне сказали, что его схватил и продал в рабство какой-то еврей-ростовщик, не получивший назад своих денег. Глаза раба были тусклые, руки тряслись, но спину он старался держать прямо. Я задал ему такой же вопрос, что и первому, и услышал в ответ:
-Мне всё равно, лишь бы ко мне относились как к человеку.
-Этот тоже горд… Но не надменен, потому что боится. Из-за страха он будет делать всё, что ему прикажут. Из него выйдет хороший прислужник
Лицо третьего было обветренным, руки мозолисты, глаза блуждали. Он был моряком, но его корабль был захвачен пиратами. На свой вопрос я получил такой ответ:
-Мне не важно, где быть рабом – я придумаю, как убежать.
-Отправьте его на рудники. Он любит свободу, но сбежать из шахты ему не удастся. А будучи не в силах что-то предпринять, он будет работать с удвоенной силой.
Четвёртый человек заслуживает более подробного описания. Был он светловолос и светлокож, хотя не бледен. Плечи его были необычайно широки, а сам, по-видимому, был очень силён. Голубые глаза были удивительно живыми и смотрели пристально. Никто не знает, откуда он взялся в наших краях. Говорят, что он нем, потому что ещё не проронил ни слова даже тогда, когда его били. Хотя, другие утверждают, что он устрашающе кричал, когда четверо воинов пытались схватить его.
Я задал ему свой вопрос. Молчание.
Просвистела плеть, ударила его по спине, но губы даже не шевельнулись. Я повторил свой вопрос. Вновь молчание.
Плеть моего помощника ударила снова с тем же результатом и уже поднималась для следующего удара, но я остановил его.
-Развяжите его и выйдете все, - сказал я своим помощникам, а потом обратился к рабу, -Ты не считаешь достойным говорить со мной, находясь в положении раба… Тогда я доверю тебе свою жизнь.
-Если бы у тебя была возможность выбора, где бы ты хотел быть рабом? – повторил я, когда нас оставили наедине.
-Не важно. Я всё равно найду способ убить себя, - услышал я низкий рокочущий голос, слегка хриплый.
-Я не понимаю тебя… Тебе сохранили жизнь, а ты хочешь убить себя?
-Я не буду рабом.
- Судьба раба не хуже смерти.
-Рабство – не жизнь.
-Ты можешь попытаться бежать.
-Я не буду рабом. Ни минуты.
-Ты уже раб.
-Значит, я убью себя при первой возможности.
-Даже если я отпущу тебя?
-Я не смогу жить, сознавая, что был рабом.
Я был очень озадачен этим разговором. Ещё никто из рабов не жаждал смерти так, как этот странный мужчина. Но тут у меня появилась догадка.
-Ты был аристократом в своей стране? – спросил я.
-Меня родила знахарка.
-Может, ты был воином?
-Я пахал землю.
-Да как же ты попал сюда?! – не выдержал я.
-Это не важно.
Я был поражён. Я не понимал этого человека, а потому решил отпустить его.
* * *
Главная улица города была в хаотичном непрерывном движении, всюду сновали люди, что-то оживлённо обсуждая. Гул толпы был похож на жужжание улья. По рукам передавались изысканные кушанья, раздаваемые людьми ибн-Мехмета, но внимание людей было приковано к повозке, на которой на устланном бархатом ложе лежало тело какого-то крупного светловолосого мужчины. В окружении десятка воинов повозка ехала к окраине города. Многие видели, как этот странный мужчина, выйдя из особняка ибн-Мехмета, направился к морю и не раздумывая прыгнул вниз со скалы. Но никто не знал, кто это такой, и почему работорговец распорядился устроить ему пышные похороны. Так или иначе, весь город провожал незнакомца в последний путь.
Светловолосого мужчину похоронили и насыпали сверху большой курган не песка, а земли – так распорядился ибн-Мехмет. А сверху положили тяжёлый камень со странной надписью: «Свободен лишь тот, кто убивает в себе раба»