Подходил к концу первый год моей работы в Крестцах. Во второй половине декабря, в субботу вечером, после очередного совещания по сельхозным делам, первый секретарь райкома партии заключил:
– Благодарю за сегодняшнюю работу, завтра председателя райисполкома Мигдалова и начальника управления сельского хозяйства Цветкова прошу выйти на рацию с совхозами, для остальных – выходной. До свидания. Второго секретаря райкома партии Захарова и заместителя председателя райисполкома Леску прошу остаться.
Как только за последним участником совещания закрылась дверь, он достал сигареты, предложил:
– Закуривай, Геннадий. Наверное, тоже уши стали опухать – считай, два часа без перекура. Леске проще, он не курит.
– Неудобно мне, Анатолий Александрович, беломор смолить в кабинете Первого, – попытался отказаться я от предложения, хотя, действительно, курить хотелось до ужаса, – но если хозяин предлагает, то отказаться просто неэтично. Закурю.
– Вы меня в своей курящей компании оставили, чтобы я тоже курить научился, так бесполезно, сколько ни обкуривайте. Я еще пацаном пробовал курить, так меня быстро отучили. Хорошим ремешком! С тех пор больше к этой забаве не тянет… – иронически высказался заместитель предрика.
– Правильно и делаешь, что не куришь, – подтвердил Первый, – ничего хорошего от курения. Правда, нервишки немного успокаивает. Как говорится, с этой работой всю пьянку запустишь. По милости Захарова считай, с начала посевной без выходных пашем.
– Почему из-за меня? – возмутился я.
– А кто из нас отвечает за сельское хозяйство? Захаров. Так-то! Вот мы все на тебя и работаем.
– Да! Да! – поддержал Леска, – работаем все, а ордена Захаров получать будет.
С серьезным выражением лица я поддержал игру:
– А я вот что думаю: если мне орден предложат, то я откажусь, а вместо него попрошу нам троим по медали вручить. Сгодится?
– Почему троим? – не понял Туманов, – на совещании сейчас было, считай полтора десятка человек и все по одному и тому же вопросу – сельское хозяйство. Так что думай, Захаров, думай.
– А чего здесь думать? – отразил я, – осталось то нас только трое. Кто остался – тому и медали! А кто поспешил домой? Увы!
– Ловко ты вышел из положения! – поддержал Туманов, – как скажешь, так и будет. Троим – так троим. На том и порешим.
Он с наслаждением затянулся сигаретой, не спеша медленно выпустив дым, загадочно спросил:
– Мужики, а вы даже и не подозреваете, зачем я вас оставил. Так вот. Я предлагаю завтра устроить выходной. Отдохнуть. И не просто отдохнуть дома, а устроить отдых по всей программе – выехать на охоту. Через несколько дней наступит Новый год. Всенародный праздник. Нужно сделать так, чтобы в холодильнике что-то было, кроме частика в томатном соусе. Дельное предложение?
От слов Первого у меня вдоль позвоночника приятно побежали мурашки: «Наконец-то вырвемся из этого кромешного ада! Считай, целый год не был на охоте».
– А кто еще с нами поедет? – нетерпеливо вмешался Леска.
– Отсюда мы поедем впятером. Возьмем с собой Белякова и Матушкина – директора и главного инженера лесхоза. Шестым будет водитель Пономарев. Едем в Вины к нашему охотоведу Мосягину. Из дома я ему позвоню. Узнаю результаты его сегодняшнего обхода. Из Новгорода несколько человек приедут. Выезд – без пятнадцати минут семь. Всё понятно?
– Чего же тут не понять! Все яснее ясного, – подтвердил я.
– Ну, тогда по домам. Готовить ружья и охотничью амуницию.
В шесть сорок Уазик мягко подкатил к подъезду, где я стоял в полной боевой готовности. Быстро открыл правую заднюю дверцу, чьи-то руки подхватили мой рюкзак.
– Бросай его сюда! – услышал я голос Матушкина, сидевшего сзади на откидном сидении.
Я пулей влетел в машину, схватил свой рюкзак, выкрикнул:
– Стой, там термос!
В машине раздался задорный смех.
– А еще что? – прозвучал голос Белякова.
– И бутылка, конечно! – гордо проговорил я, что вызвало новый взрыв смеха.
Машина тронулась к дому, где жил Туманов. Остановились у подъезда. Я взглянул на часы.
– Не опаздываем. Еще две минуты есть… – деловито произнес водитель – Алексей Пономарев.
Из подъезда появился Туманов, неся в одной руке зачехленное ружье, в другой – рюкзак.
Открыв дверцу автомашины и поздоровавшись, я предложил:
– Анатолий Александрович, рюкзак подавайте сюда, назад положим.
– У меня в нем бутылка, поэтому он мне и в ногах не помешает.
– За пять минут Захаров второй раз попался на удочку! – заржал Беляков.
Первый, не обращая внимания на шутки, удобно расположился на своем сидении, подметил:
– Смотри, Геннадий! Эта компания в прошлый сезон столько термосов наколотила, что Боря Михайлов – председатель РАЙПО, не успевал их в хозяйственный магазин завозить. Я ему заказал небьющийся термос, из нержавейки. По его просьбе привезли на район три штуки и сразу разгрузили в магазин. Пока экспедитор докладывала Боре, что его задание выполнено, все термоса продали. Один – продавщица себе взяла, второй – Мандаринов из леспромхоза, третий – Володя Архипов из совхоза «Крестецкий». Я остался ни с чем. Не отнимать же купленное. Поэтому свой рюкзак с бьющимся термосом я всегда держу при себе.
Не прошло и получаса, как мы прибыли в Вины. Остановились на обочине, напротив дома Анатолия Ивановича Мосягина – районного охотоведа, знатного специалиста по отстрелу волков.
– Зайду к Мосягину, а вы пока покурите. Встречайте новгородцев. Не хулиганьте! – подметил Туманов и, не спеша, направился в дом охотоведа, где в такой ранний час для выходного дня все окна светились ярким светом.
Вышли из машины. После теплого Уазика свежий воздух приятно обдал морозной прохладой лицо и руки. Еще приятнее было осознавать что сейчас, впервые приехал в эту деревню не по служебным делам, а как обыкновенный простой человек – отдохнуть в выходной день на охоте.
Вскоре со стороны Новгорода подкатил микроавтобус, тоже Уазик.
– Ну, Захаров, иди, встречай гостей. Это из вашей конторы приехали… – толкнул меня в бок Беляков.
– Откуда тебе известно, Алексей Иванович, что за люди приехали? Лично я думаю, что это старички из областного общества охотников к нам пожаловали.
– Давай, давай иди. Неудобно. Эти люди привыкли, чтобы их встречали… – настаивал Беляков.
Дверь в микроавтобусе открылась, но из салона никто не выходил. Приблизившись к машине, я заглянул через открытую дверь в неосвещенный салон.
– Здравствуйте, товарищи охотники! Машину поставили в тень, свет в салоне не включаете. Не иначе, как на темное дело собрались… – необдуманно вырвалось у меня.
– А-а, Захаров! Привет, Геннадий! – услышал я голос Пашкова Владимира Ивановича – заместителя заведующего отделом Обкома партии.
Внутри у меня появилось какое то неприятное ощущение. «Не лишнее ли я брякнул насчет темного дела? Похоже, и в самом деле из Обкома!».
– Правильно Геннадий подметил насчет темного дела, – опять донесся все тот же голос Пашкова, – попал в самую точку. Ну-ка старый пердун! Сел у двери, сам не выходишь и другим дорогу не даешь. На работе, я понимаю – на пенсию не хочешь идти, не хочешь целыми днями по магазинам в очередях толкаться, поэтому и сидишь на месте, молодым дорогу не уступаешь, держишься за свое теплое место. А здесь-то в автобусе чего сидишь в проходе? Выходи, другим не мешай.
Кряхтя и грузно переваливаясь, недовольно сопя, неторопливыми сонными шагами на улицу вышел… Болотских Алексей Антонович – председатель областной партийной комиссии. Следом за ним выскочил Владимир Иванович. С обоими поздоровался за руку. Третьим из машины вылезал Зарецкий Вячеслав Иванович – заведующий отделом административных органов, который, поздоровавшись, как бы невзначай заметил:
– Темные дела, Гена в темное время и делаются… Туманов где?
– К Мосягину пошел.
Развернувшись, он уверенной походкой бывшего руководителя района направился к дому Мосягина.
Из машины так же вышли Быстров Евгений Спиридонович и Бушуев Виталий Алексеевич – тоже заведующие отделами Обкома.
Чтобы как-то сгладить свою промашку и превратить её в шутку, поздоровавшись с Бушуевым, я подошел к Быстрову, который был ростом под два метра, похлопал его по плечу, деланным басовитым голосом произнес.
– С такими молодцами на любое дело не страшно идти!
Окружившие меня заведующие отделами громко беззлобно засмеялись, а Быстров схватил меня в охапку, поднял, поднес к кромке обочины дороги и аккуратно опустил в занесенный снегом кювет, почти по пояс.
Выкарабкавшись на дорогу и вытряхивая из сапог снег, я обругал его про себя, а вслух добавил:
– Шомполом тебя за это черное дело и в загон на целый день!
Подмечу, что с Быстровым нам пришлось ранее работать на одном уровне: я – инструктором, а он – лектором Обкома. В новой должности он находился буквально несколько месяцев.
– Разыгралась молодежь! – ворчал Болотских.
– Геннадий, сорви со Спиридоныча шапку и закинь вон в тот огород… – сквозь общий смех прокричал Пашков.
– Давай, давай, устрой ему! – поддержал Бушуев, подбежав к Быстрову, сорвал с него шапку и бросил в сторону огорода.
– Стой! Стой! Там же собака! – закричал тот.
До огорода шапка не долетела, упала на снег около самой изгороди.
– Ну, звери, ну мародеры! – под смех толпы ворчал Спирыдоныч, разворачивая голенища охотничьих сапог. Подготовив сапоги, он ступил в снег, сделал шаг, второй, третий и провалился в глубокий кювет по пояс.
– Знай, как моего друга обижать! – назидательно прокричал Бушуев.
– Ползком, ползком! – вторя ему и заливаясь смехом, кричал Пашков.
– Потише, Вы! – ворчал Болотских, – всю деревню на ноги поднимете. Вон у Мосягина уже собака залаяла.
В этот момент из дома во главе с хозяином вышли трое. Посоветовавшись, они направились в нашу сторону. Подходя, Зарецкий взглянул на пробирающегося через сугроб Быстрова, удивленно спросил:
– Женя, ты что, глубину снега измеряешь?
– Нет, – вмешался Болотских, – он перед первым загоном решил размяться.
– Ну, злодеи, – выбравшись на дорогу, пробурчал Быстров, – нашли самого молодого, вот и издеваются. А твой рюкзак, – он указал на Болотского, – я сегодня из леса выносить не буду. Вот тогда посмеешься. А-то. Ха-ха! Разминается!
– Сегодня я сам справлюсь, если будет чего выносить, – не задумываясь, отразил Болотских, – а ты, воробей желторотый, с утра снега набрал в свои сапоги. Теперь целый день в сапогах чавкать будет. Всех зверей распугаешь. Так что за свой рюкзак я сегодня спокоен. Снесу сам.
Мосягин, Зарецкий и Туманов подошли к основной группе. Наши, крестецкие мужики, так и не подошедшие к нам, тоже собрались кучкой около своего Уазика, прислушивались.
– Рановато вы приехали, мужики, – начал разговор Анатолий Иванович, – еще только половина восьмого, а рассвет наступит через полтора часа. Вы пока покурите, разомнитесь, а я отлучусь. Скоро приду.
С этими словами он удалился, а мы с Тумановым, обсуждая сегодняшние планы, направились к своей машине.
– Ну, Анатолий Александрович, Вы такой концерт пропустили, – вступил в разговор Леска, – словами не передать. Беляков предложил Геннадию Илларионовичу встретить новгородцев. Он пошел встречать, а те его колотить начали.
– Я уже ружье расчехлил, шумовые патроны достал, чтобы отбить Захарова от этих пришельцев… – добавил Юра Матушкин.
– На наше счастье все обошлось, – вставил Беляков, – Геннадия Илларионовича сначала хотели в кювете утопить и снегом зарыть, но он как-то умудрился от них отбиться.
– А почему же тогда Быстров, вон тот долговязый, в снегу оказался? Почти у самого забора? – уточнил Туманов, делая вид, что не понял разыгрываемой шутки.
Уже окончательно войдя в свою роль, Алексей Иванович продолжал:
– Захаров вылез из кювета, отряхнул снег с одежки, этим он делал отвлекающий маневр, затем подскочил к этому долговязому и как махнул его через левое бедро. Вот тот и выбирался через сугроб обратно на дорогу, считай, полчаса.
– Знай наших! – назидательно, с нотками чувства гордости, произнес Туманов.
– Анатолий Александрович, – не выдержал я, – не слушайте Вы этих брехунов.
Наш разговор прервал подошедший Пашков.
– Ну, что, мужики! Может быть по рюмке хряпнем?!
От удивления у меня непроизвольно открылся рот. Я хотел что-то ответить, но…
– Не время сейчас, – за всех ответил Туманов, – если Мосягин почувствует запах, тогда прощай сегодняшняя охота. У него законы строгие.
– Ну ладно. Вы как хотите, а я глоток приму… за вашей машиной, чтобы вон те оглоеды не видели. Чуть жив со вчерашнего.
Он отошел за нашего Уазика, вытащил из потайного кармана плоскую, полуовальной формы, фляжку из нержавейки, отвернул пробку и с величайшим наслаждением принял из нее два-три глотка. Постоял, задумчиво посмотрел на затянутое легкими перистыми облаками утреннее небо, как бы долго отыскивая на нем что-то известное только ему одному... Так ничего не найдя, взгляд его стал перемещаться по небу на восток, а когда он дошел до горизонта, до линии, разделяющей облачное с редкими мерцающими звездами небо и, еще не видимую в утренних сумерках полоску далеких верхушек столетнего ельника, глаза его засветились тем невидимым блеском, который уловить сможет только охотник.
– Лепота! – членораздельно произнес его голос и снова затих.
В то же время его взгляд, как будто вспомнив о чем-то, снова устремился на высокое утреннее небо, еще не тронутое светом новой зари. Теперь он изучающе-медленно начал скользить левее от предыдущего воображаемого пути – на север. Дойдя до какой-то точки, я понял – это была Полярная звезда, взгляд его снова остановился, но глаза уже не засветились, они загорелись ярче самой Полярной звезды. Правая рука его каким-то непроизвольным, невинным движением поднесла горлышко фляги к губам, а те, так же невинно отхлебнули еще пару глубоких глотков.
– У-у-ух! – вырвался усталый возглас из уст Пашкова, – теперь до обеда жить можно!
Я вытащил из кармана портсигар, достал из него беломорину, предложил:
– Владимир Иванович, закури, тогда твой взгляд не только Полярную звезду, а отыщет на небе Венеру – Богиню красоты!
– Не курю! – выдохнул Пашков.
В лес прибыли еще до рассвета. Мосягин, четко зная свое дело, кратко проинструктировал охотников, заставил всех расписаться на заранее заготовленном бланке, где уже были указаны наши фамилии и номера охотничьих билетов. «Туманов позаботился, даже номера билетов откуда-то выискал» – мелькнула мысль.
– Загонщики пойдут слева, то есть с юга. Номера расставлю с востока на запад. Зверь в загоне есть. Главное – не шуметь, стрелять только по ясно видимой цели. Можно брать лося, кабана, волка. Всё! Здесь на углу оставим…
– Пашкова! – предложил Туманов, – у него ТОЗ-34 хорошо пристреляно.
– Пашков! Стой здесь, на углу. У тебя две линии обстрела, значит и ответственность двойная. Ясно?
– Ясно! – не дыша, произнес Владимир Иванович, а мы двинулись дальше, на номера.
Впереди шел Мосягин, я за ним, а за нами уже все остальные. Подойдя к очередному месту дислокации номера, Мосягин рукой подавал знак идущим позади нас, один охотник оставался на указанном месте. Линия номеров растянулась на довольно большое расстояние – не менее полутора километров. Все были расставлены по местам, а Мосягин, ведя меня за собой, все шел и шел вперед. От предыдущего номера мы ушли не менее, как метров на триста пятьдесят.
– Встань здесь, – охотовед указал на небольшую запорошенную снегом елочку, – я пройду еще метров двести.
– Анатолий Иванович, а кто загонщики? Я считал, что кого-то из нас пошлете в загон.
– Я еще в деревне, когда от вас отходил, зашел к мужикам. Они в загон пошли. Трое. Без собак. Они не знают вас, вы – не знаете их. Поэтому осторожнее. Только по ясно видимой цели.
– Ясно! – вполголоса произнес я.
Мосягин зашагал далее вперед, увязая по колено в глубоком снегу, а я, зарядив ружье двумя пулями, встал на указанное охотоведом место. Замер. Прислушался.
Слева и справа от меня узкой полоской просматривалась просека. Впереди – метров на сорок простиралось чистое место, а за ним плотный высокий кустарник, постепенно переходящий в глухой, непроходимый лес. «Место очень даже удобное, если я стою на тропе миграционного перехода лосей. Но на снегу даже признаков не то, чтобы следов, не видно».
Невдалеке от меня вездесущий трудяга дятел облюбовал для своей работы огромную, в полтора обхвата, сухостойную ель. Стук его клюва, как мне казалось, разносился по всему затихшему лесу. Его мерные одиночные удары неожиданно, вдруг, сменялись частой барабанной дробью, а затем, так же неожиданно прекращались, через какой-то момент – снова раздавалась их длинная очередь.
– Когда же у тебя патроны кончатся? – щемила в голове мысль, – ты же мне мешаешь слушать тишину. Вдруг звери пойдут, а я из-за твоей трескотни не смогу их вовремя услышать. Найди ты себе другое дерево. Подальше от меня. Сегодня я не могу, мне просто нельзя не услышать зверя. Эх ты, дятел, дятел! Какой же ты упрямый. А с другой стороны – ты, видимо, и назван так из-за своего упрямства. Какой спрос с дятла?!
От корней волос до начинающих мерзнуть пальцев ног я весь превратился в слух и зрение, в зрение и слух. Добротные рукавицы из овчины исправно сохраняли тепло для рук, пальцев, которые в нужный момент не должны вздрогнуть. Надетый рюкзак тоже помогал сохранять под собой тепло. Стою, не шевелясь, наверное, уже около двух часов. Ни выстрелов, ни голосов загонщиков не слышно. Один только дятел. Замедленными движениями я снял рукавицы, взглянул на часы. На номере стою уже два часа и двадцать минут. Много. Теперь понятно, почему не только пальцы, но и целиком ноги начинают грызть мурашки. Снова надел рукавицы – руки должны быть в норме.
Неожиданно с противоположной стороны полянки прямо ко мне подлетела стайка синичек. Их было около десятка. Не иначе, как я их заинтересовал больше, чем всё находящееся поблизости. Перелетая с ветки на ветку, садясь иногда в полуметре от меня, они удивленно смотрели в мою сторону и как бы переговаривались между собой: « Какой-то новый пень появился в нашем лесу. Пень, пень, пень» – говорили одни. «Это не пень, не пень, не пень. Это охотник. Охотник. Охотник» – щебетали другие. «Охотники ходят по лесу, по лесу, по лесу. Стреляют, стреляют, стреляют. А этот стоит. Стоит, стоит. Пень, пень, пень, новый пень».
– Глупышки, вы, глупышки! – мысленно отвечал я им, – я и в самом деле охотник, а не пень. Мне, не шевелясь обязательно нужно дождаться сохатого, не промахнуться в него. Если все сложится удачно, тогда и вам много пищи достанется.
– Пень, пень, пень! – дразнились синички.
Вдруг как по команде синички умолкли, неподвижно застыли на веточках, каждая на своем месте. Только дятел так же неуемно продолжал долбить и долбить сухое звонкое дерево.
Я еще не успел понять причину, изменившую поведение забавных птичек, как прямо напротив меня из плотного заснеженного кустарника бесшумно появились две лосинные головы. Обе без рог. Головы были неподвижны. Только их уши, как электронные локаторы, синхронно поворачивались то в одну, то в другую сторону.
Из-за сплошного пушистого инея на ветвях у обоих зверей не было видно очертаний их корпуса. Только две головы со стеклянными немигающими глазами, смотрящими прямо на меня. Две головы: одна выше, другая – чуть пониже. «Бык с коровой, – промелькнула в голове мысль, – надо брать быка. Как он гордо смотрит, подняв голову. Рога уже сброшены. Жаль. По всей вероятности, звери стоят по одной линии со мной, строго передом. Значит, нужно выцелить несколько ниже ноздрей, тогда попаду прямо в цель. А может быть дождаться, когда они начнут перебегать просеку? Нет, ждать не следует. Они могут наблюдать за просекой минут десять. За это время я обязательно шелохнусь ненароком, тогда полный провал. Буду брать сейчас. А что, если… да! Буду брать обоих. Сначала быка».
В долю секунды я сбросил на снег рукавицы, молниеносно вскинул ружье на прицел, произвел выстрел из левого ствола. Зверь повалился, увлекая за собой сплошную пелену падающего инея. Переводя мушку на второго лося, стоявшего долю секунды в замешательстве, сквозь падающий иней я увидел, что бык встает, разворачиваясь ко мне боком. Я еще не успел сообразить, в чем дело, как руки сами направили ствол на встающего быка. Прицел по лопаткам. Выстрел. Бык снова рухнул в снег, а руки молниеносно «разломили» ружье, пальцы извлекли из патронника отработанную гильзу, а её место тут же занял новый пулевой заряд. Ружье вскинуто на прицел, но уже поздно. Корова, молниеносно развернувшись, скрылась в пушистых зарослях, оставляя вместо себя сплошную стену сбитого с кустов инея. «Поздно. Выстрел по удаляющейся, не видимой из-за падающего инея цели, не принесет удачи».
– Какая досада, – уже вслух произнес я, – ушла коровушка. И быка не видно в глубоком снегу. Надо подойти посмотреть. Хотя, я точно видел, что он упал. Кроме того, известно, что лоси ползком по-пластунски никогда еще не передвигались. Должен быть на месте. Но посмотреть все-таки надо.
Перезарядив второй ствол, прошагал по глубокому снегу в направлении зверя десяток шагов, увидел лежавшего неподвижно на боку огромного, черного как смоль быка, вернулся на свое место. Взглянул на часы. Прошло ровно два часа сорок минут после того момента, как Мосягин оставил меня на номере. Долго. Очень долго.
– Дело сделано, – почти вслух проговорил я, – теперь можно и расслабиться. После двух выстрелов звери в моем направлении не пойдут минут тридцать. Покидать номер нельзя, а немного пошевелиться теперь уже можно.
Только сейчас я почувствовал, как сильно замерз. Ноги, несмотря на теплые портянки, двои шерстяные носки и шубные стельки, задеревенели от щиколотки до кончиков пальцев. Начал усиленно переминаться с ноги на ногу, стараясь не издавать ненужного шума от скрипучего на морозе снега. Шевелил плечами, руками всем туловищем. Бесполезно. Холодный озноб стал переходить в дрожь по всему телу, а я все шевелил и шевелил всеми мышцами и конечностями.
Вдруг слева от меня раздался выстрел, за ним второй. Руки непроизвольно вскинули ружье. Через несколько секунд – еще два выстрела. Не прошло и половины минуты, как донеслось еще два выстрела почти дуплетом. «Зверь идет наметом вдоль линии номеров, - мелькнула мысль, - только не понятно, в какую сторону – ко мне, или от меня». Затем раздались еще и еще выстрелы. Чуть дальше. Значит, зверь уходит в противоположную от меня сторону. Насчитав одиннадцать выстрелов, канонада прекратилась, опять все стихло, я опустил ружье.
– У меня было два выстрела, – размышлял я, – значит, мужики уверены, что лось взят. А вот там прозвучало одиннадцать. Могут быть несколько вариантов: пять охотников промахнулись, а шестой – с первого выстрела уложил зверя. Или четверо промахнулись, а пятый успел перезарядить оружие – это может быть в том случае, если он первым выстрелом свалил лося с ног и выиграл время. Но чаще получается так: если первый охотник не сразил зверя, идущего вдоль номеров, то уж остальные – наверняка промахнулись, так как при каждом выстреле зверь, как правило, уходит все дальше и дальше от линии номеров.
Прослушивая этот эпизод охоты со стороны по выстрелам, я так внутренне переживал за охотников, что по окончании канонады почувствовал, что я вспотел. Даже ноги согрелись.
Осмотрелся. Шубные рукавицы лежали на снегу слева от меня. «А где же синички? Их нет. А что с дятлом? Дятел продолжал добывать себе жучков, все так же усердно строча своим острым, крепким клювом в сухое мороженое дерево. «Палит, как из пулемета системы «Максим». Даже ружейные выстрелы его не спугнули. Вот это трудяга».
Минут через двадцать-двадцать пять справа от меня хрустнула сломанная веточка, послышался уверенно-раздельный скрип снега под сапогами.
– Это Мосягин. Сейчас увидит добытого быка и снимет меня с номера.
Через несколько минут, как я и предполагал, по своему же следу ко мне приближался охотовед. Не доходя до меня десяток метров, он вдруг сердито выкрикнул:
– Кто позволил тебе с номера сходить? Я приказал стоять у этой елочки. Ты должен около нее и стоять. Кто разрешил тебе со своего места двигаться? Не думай, что ты начальник! В загоне много зверя, а ты бродишь! Стой и не шевелись. Понял?
Когда Мосягин поравнялся со мной, я тихо прошептал:
– Анатолий Иванович, я быка завалил. Чтобы удостовериться, я прошел по этому сугробу и сразу обратно. Вон там лежит. Отсюда не видно.
Мосягин взглянул на меня. «Давай, давай, сочиняй. Мы и не таких брехунов слышали» – говорили его глаза. Но чувство любопытства и интуиция охотника в нем все же победили. Пройдя по моим следам в глубоком сугробе несколько метров и увидев распластавшегося быка, он назидательно-учительским тоном уточнил:
– Ты хоть кровь то выпустил?
– По следам, что ли не видно? – съязвил я вопросом на вопрос.
Охотовед взглянул на меня сердитым взглядом, устало махнул рукой. Я понял, что загонщиков из деревни вообще не было. Зверя загонял сам Мосягин. Он старался эту, присмотренную еще с вечера пару, выгнать на тропу, где поставлен Зарецкий. Но лоси, по своей неграмотности не пошли по набитой тропе, а двинулись спасаться по густым зарослям и наткнулись на Захарова, который был поставлен там, где лоси никогда не ходили. По логике охотоведа они и не должны были здесь идти, ни при каких обстоятельствах. В глубоком расстройстве Анатолий Иванович произнес:
– Без моей команды с номера ни на шаг.
Развернувшись в сторону предыдущих номеров, он зашагал уже не той утренней уверенной походкой хозяина охотничьих угодий, а походкой, больше похожей на передвижение усталого, измученного дальним переходом по глубокому снегу пожилого охотника. Проводив взглядом удаляющегося охотоведа, я почувствовал себя виновным в какой-то неисправимой, страшной ошибке. В какой?
Спустя некоторое время увидел на просеке передвижение людей. Ко мне приближалась длинная цепочка охотников – участников сегодняшней баталии. Наконец то!
Уверенно покоряя глубокий снег своими длинными ногами, впереди шагал Быстров. Следом за ним частыми, быстрыми шажками, довольно энергично передвигался Бушуев. Вдвоем они несколько оторвались от основной группы, которую возглавляли Зарецкий с Тумановым. За ними шли четверо наших ребят, замыкал группу Пашков. Отстав от группы на незначительное расстояние, метр за метром усердно покорял этот переход Болотских. Мосягина не было.
Разрядив ружье, я вышел на просеку. Еще не приблизившись ко мне, Быстров нетерпеливо выкрикнул:
– Где лось, Геннадий?
– Какой лось? – серьезным недоумевающим тоном пытался уточнить я, – выстрелил я пару раз, так промахнулся. Лось должен быть в той стороне, – указал рукой в их сторону, – там такая канонада была!
Услышав мои слова, колонна остановилась. Продолжал двигаться только Болотских. Через свои запотевшие очки он, по всей вероятности, не видел, что охотники остановились, и со всего маха налетел на остановившегося Пашкова. Тот, едва удержавшись на ногах, не сразу сообразил, в чем дело и в тот же миг во всю глотку закричал:
– Куда прешь, старый хрыч?! Не видишь, здесь люди стоят! Нажрется с утра и бродит с остекленевшими глазами. Что хлопаешь своими моргалами? Тоже мяса захотел? Квашеную капусту тебе надо есть, а не мясо!
– Не шуми! Извини! – примиряющее бормотал Болотских.
– Что извини? Что не шуми? – вошел в азарт Пашков. – Сидел бы себе дома на печке. А-то туда же. Давай его… на копытных! Тебе самому надо копыта подковать, чтобы не налетал сходу на людей...
Внимание всей колонны сразу же переключилось на этот инцидент. Воспользовавшись минутным замешательством, я приблизился к Быстрову, толкнул его в бок:
– Есть бык, Спиридоныч! Вон там, за сугробом лежит.
Быстров повернулся, воткнул ружье ложем в снег, опять схватил меня в охапку, поднял и закричал, что было сил:
– Ура-а-а-а!
– Ура-а-а-а! – в унисон ему закричал Бушуев и метнулся в сторону указанного мною сугроба, взрывая из-под ног столбы пушистого снега.
– Дурдом какой-то, а не охота! – зло ворчал, хлопая выпуклыми глазами, Зарецкий.
– Нет, это не дурдом. Это и есть настоящий отдых! – не согласился с ним Туманов.
Вся колонна дружно тронулась вслед за Бушуевым. Дождавшись Пашкова, я поинтересовался:
– Иваныч! У вас то, как там, на том фланге?
– Там? С кем мы, Геннадий на охоту пошли? Напокупали ружей, а стрелять не научились! – специально громко, чтобы слышали все, прокричал он и далее продолжил, – сначала Зарецкий, а за ним Бушуев, Быстров, даже вон этот дед сослепу – все они свои ружья разрядили в белый свет.
– Что, так и ушел лось?
– Как бы ни так! Самым крайним кто стоял? Я! Ты ведь тоже крайним стоял?! Сегодня только фланги работали! Середина – сплошная дыра. Ладно, дед сослепу промахнулся, а эти-то маститые охотники! Мне достаточно было произвести всего один выстрел, и дело сделано! А ты сколько?
– Я? Два.
Тем временем Бушуев, внимательно изучив следы, осматривал лежащего огромного быка, никого не подпуская.
– Где, Геннадий ты стоял?
– Вон за той елочкой.
– Метров пятьдесят будет. Хорошие выстрелы! – Заключил он.
– Какие пятьдесят? Здесь и тридцати не наберется. Вмешался Зарецкий.
– А чтобы установить истину, я замерю… – произнес Бушуев и мерными шагами направился к месту моей дислокации.
– За работу, время идет… – вмешался кто-то и все охотники, положив рюкзаки и поставив ружья, дружно взялись за дело, вооружившись ножами.
– Шестьдесят шагов! – прокричал Бушуев.
– Твои шаги и по половине метра не будут, – проворчал Зарецкий, – Быстров, прошагай ты. Тогда увидим. Да пошире шаги делай.
Под общее ожидание результата Евгений Спиридонович стал замерять расстояние своими сажеными шагами.
– Сорок три! Но пятьдесят метров наверняка будет… – подвел итог Быстров.
Бушуев, с нетерпением ожидавший результата контрольного замера, радостно захлопал большими шубными рукавицами, восторженно воскликнул:
– А я что говорил?! Говорил, что пятьдесят метров. А по среднему из двух замеров даже пятьдесят один с половиной вышло! Вот так, Зарецкий! Учись у молодежи! Это тебе не по кобылам стрелять, а потом их восстанавливать.
– Помолчи! – зло, каким-то внутренним голосом проворчал Зарецкий.
Эта ненароком вырвавшаяся фраза напомнила Зарецкому, как пару лет назад, охотясь в засидке на кабана на картофельном поле невдалеке от Крестец около деревни Березка, в глубоких сумерках на поле вышел лось. Он аккуратно прицелился, хлопнул. Оказался не лось, а лошадь из местного лесничества. Эта ошибка дорого могла стоить. Как ни прикидывай, а, по меньшей мере, двойное браконьерство. Первое: вместо кабана – лось, а второе ни в какие ворота не лезет, вместо лося – лошадь. И лося то нельзя было стрелять, а лошадь… на кабана она мало, чем похожа. Какой то «доброжелатель» из Крестецкого района написал в Обком анонимку. Проверили. Лошадь в лесхозе действительно «потерялась». Через несколько дней в Обком поступил официальный (с печатью) документ лесничества о том, что «…указанная в письме лесхозовская лошадь восстановлена». Прикинул тогда Бушуев и так, и этак, но раз «лошадь восстановлена», тогда и дело можно закрыть, выручить товарища по партии. Не каждую же бумажку Первому секретарю Обкома показывать. Вместе с тем, он долго еще не мог понять, каким образом можно восстановить лошадь. Как ни крути, а пристреленная лошадь, это не сломавшаяся машина, которую можно отремонтировать, или, как говорят ремонтники, восстановить. Вместе с заворгом Обкома остановились на том, что лесхозовский бухгалтер «академий не кончал», написал, как смог.
Не обращая внимания на злой взгляд и неодобрительный возглас Зарецкого, Виталий Алексеевич подошел ко мне, сняв рукавицу, протянул руку.
– Молодец, Геннадий! Взял быка, а корову не тронул. Правильно! Корова должна потомство приносить. Из тебя может получиться настоящий охотник!
Я был поражен такой оценкой бывалого охотника, поэтому мне не захотелось рассказывать о том, что у меня было минутное желание взять и быка и корову.
Толкаясь и мешая друг другу, мы все вместе дружно разделывали сохатого. Тем временем Туманов, как будто что-то вспомнив, отошел в сторону к своему рюкзаку, выкрикнул:
– Пашков! Захаров! Подойдите сюда.
Когда мы с Пашковым приблизились, он обратился к Владимиру Ивановичу:
– По–моему, нам с Вами уже доводилось вместе охотиться в этих местах?
– Было дело. И неоднократно.
– А вот Геннадий – впервые с нами.
Наполнив крышку от термоса «Столичной» из собственного запаса, протянул её мне.
– Хорошего быка ты сегодня взял. Мы с Владимиром Ивановичем посоветовались и решили присвоить тебе звание Героя Винской Республики! Бери, обмой это высокое звание, заодно и согреешься. Мы прошлись, согрелись при ходьбе, а ты четыре часа простоял при таком морозе.
– Спасибо, мужики. Я польщен такой оценкой, но скажу по совести: в Винской Республике один Герой – это Анатолий Иванович Мосягин, а мы при нем не более, как исполнители его приказов и указаний.
А что с орденами и медалями? – может задать вопрос, уважаемый читатель. Отвечу прямо: что-то похожее было. Настоящего ордена мне, конечно, не досталось, зато достался (рикошетом) выговор на Бюро Обкома.
После заседания бюро Болотских подошел ко мне, похлопал по плечу, подбодрил:
– Не тушуйся, Геннадий. За одного битого двух небитых дают. Только имей в виду, что выговор на Бюро Обкома партии, по своей значимости, приравнивается к Ордену Дружбы Народов! Уловил?
– Что же Вы, Алексей Антонович, об этом мне там, на Бюро, сразу не сказали? Орден то я обещал на троих поделить. Зампреду этого уж очень хотелось.