Ночной Киев – тщательно освещённая пустота дорог и тротуаров. После дневной суеты и пробок приятно просто катить себя лёгким нажатием педали, не обращая внимания на спидометр и изредка отвечая на вопросы останавливающих: «Куда крадёмся?» Мой путь состоял из разочарованных работников дорожной инспекции, светившихся досадой промахнувшегося охотника в зеркале заднего вида -пунктиром. На очередном красном светофоре, Бог весть почему, работавшем ночью, справа к моей машине подтянулся мерин класса «S» с белоголовым насекомым, сверкнувшим в меня линзами пронзительно голубого цвета, откинув прядь волос. Из приоткрытого окна тянулся лёгкий дымок изысканной сигареты, вырывались басы саббуфера, послушно дрожащего сумасшедшим роком моей юности, который она не могла научиться слушать от сверстников. Мерс сорвался на желтый свет, форсируя свои три литра конских возможностей, но заморгал стопами в метрах трёхстах впереди. Девочке хотелось драйва, девочке было скучно. Когда моя машина спокойно поравнялась с источником ночных безумств, блондинка сорвалась в очередной кокетливый побег. На следующем нелепом светофоре она не выдержала и сделав музыку тише открыла окно.
- Отдыхаете?
- Спасибо, да (нажимая на кнопку пассажирского окна) А вы?
- Я ищу… Неважно.
Отвернулась и закрыв окно стартовала с визгом колёс. Гонка, в которой я не желал участвовать, длилась еще светофора три, а может больше. Я спокойно накатывался на стоп-линию, она уже стояла там, глядя сначала в зеркало, потом через окно - на меня. Я курил, не глядя по сторонам, жалея пропавшее чувство безмятежности езды и лёгкое волнение от неожиданного приключения, не сулящего новых открытий. Перед следующим светофором наши идущие рядом машины остановил очередной патруль. Сержант просто потерял чувство реальности. Ко мне подойти не имел права – слева уже осевая полоса, а к ней не мог пробиться, поскольку машины касались зеркалами. Постучал робко ей в пассажирское стекло после нескольких несуразных движений, но её болид сорвался через пол секунды обмена репликами с растерянным стражем дорог, ясность же моего разума они проверяли вдвоём, тщательно и долго. Как я и ждал, на следующем пит-стопе меня ждал Мерседес, урча выхлопной трубой и моргая аварийкой.
- Мы так долго ехали рядом, что имеем право познакомиться без боязни рассказать это потом родственникам.
- Я – Максим. Правда, имеем право? Я как-то об этом не подумал. О родственниках. Да и о знакомстве – тоже.
- Ловите.
На моё пассажирское сидение упала визитка. «Дарья Модарова, искусствовед», телефоны офиса, мобильные, целых три.
- Поворачивайте за мной на следующем перекрёстке, потом на Бубнова – сразу налево. Если потеряетесь – наберите. Я угощу вас чаем.
На указанном перекрёстке я спокойно проехал прямо. Мой путь был незатейлив и не предусматривал в планах невнятные знакомства по чужой инициативе. Ни в обед, ни после ужина. Ни (тем более) - ночью.
Я спал бы до двух часов дня, шторы были задёрнуты, кот накормлен и напоен в четыре часа утра на убой и на отпой, телефоны – переключены на беззвучный режим. Домашний разорвал тишину на тряпочки в двенадцать:
- Максим? Это Дарья, мы с вами гонялись ночью. И вы захотели потеряться.
- Мы с вами не гонялись, вы ко мне приставали.
- У меня были на то основания.
- Не буду спрашивать, какие именно.
- Вы мне понравились.
- Я спрошу другое – откуда у вас мой домашний номер?
- У меня есть некоторые возможности определить ваше местоположение.
- Госномер и база ГАИ, сложно ли понять.
- Таки - да, но я хочу с вами встретиться.
- Это не совпадает с моими желаниями, Дарья. До свидания.
На следующий вечер я опять, преодолевая хандру одинокой холодной постели, подался в путешествие. Я хотел побывать в храме Святого Пантелеймона в Феофании ночью – наместник звонил вечером и обещал красочную ночную службу с приглашенными певчими – по поводу моего дара. Это сродни закрытому попсовому концерту для знати, презираемому мной, но церковные пения манили меня отрешенностью и красотой звуков. Прогревая двигатель, я случайно заметил знакомые стоп огни Мерседеса. И смирился, перекрестившись. В храм мы зашли вместе с Дарьей, которая тихо висела на хвосте моей машины до самых теней от куполов, накрывших две машины одновременно непонятной пелериной вечернего благословления – солнца давно не было. Платок на голове, длинная тёмная юбка, обувь – без каблука. Заходя в храм, я крестился, но мысли смятенно отвергали Божье успокоение. «Откуда она могла знать, что я еду в церковь?»
Я встал у мощей – там еще оставалось место. Дыхание моей нежданной спутницы грело мне левое плечо, а её грудь касалась спины. Настоятель возносил хвалу, паства крестилась и кланялась, а я поймал себя на мысли, что если-бы написанная на стекле голова Иисуса кисти Пизано не попала в этот, по итальянским меркам, захолустный монастырь, не смог бы я тут присутствовать на этой Тайной Вечере посвящённых и искренне молящихся. Не было бы повода. Голова была хороша. Рисунок на стекле был изящен, нимб впивался в голову до крови, заставляющей морщиться, а тон краски передавал жилки и биение пульса, хотя в печах эти рисунки либо пережигали, и они становились тёмными от загара, либо не додерживали – и получался болезненно белый цвет. Я нашел её в Палермо, в лавке старьевщика и подарил отцу Серафиму, купленную за гроши, но цены для его паствы не имеющей. Витраж, написанный для одного из окон на хорах церкви Сен-Реми, попал в окрестности Киева моими скромными усилиями и радовал сейчас меня больше всех прошлых жизненных успехов. И плечо Дарьи вряд-ли опиралось бы на меня так беспомощно. Да и подстерегла бы она выезд отшельника, выходящего по вечерам крайне редко? Только пропал драйв из девичьей души. Смирная, строгая и молчаливая стояла она за плечом мужчины, и ничто не напоминало в дыхании сзади её светловолосую легкомысленную насекомость с копной перевёрнутого ветром сена в голове. За левым плечом стояла женщина. Готовая быть женой, матерью – детям моим, терпеливой и понимающей спутницей вожака и главного в семье. В радости и горе.
Руководитель храма отпел положенные обряды, хор поддержал все его каденции, а верующие истово ложа поклоны и лобзания, столпились перед обретённым чудом заграницы.
Батюшка подошел и, поздоровавшись, сказал улыбаясь:
- Максим, сын божий, я могу тебе скидку сделать на венчание, ведь у нас Благая Весть.
- Преподобный, я рад вашей вести, но венчаться пока не собрался.
- А мне так показалось. – Он лукаво глянул на Дарью, перекрестил нас размашисто и ушел в притвор, не оглядываясь.
Мы встретились глазами. Так бывает, когда зеркала души не скользят по внешности, а встречаются осознанно, с интересом. С момента нашего асфальтового знакомства я не успел сложить в мыслях свой смысл в ней. А после службы – не успел проверить Божье благоволение. Надо совсем немного времени для познания открытыми душами друг друга, но венчаться мы приехали только через год – у нас была масса других дел. Но по желанию наместника и его настоянию венчание проходило именно перед той головой Иисуса, которой отдавали мы сердца в ту ночь. Рядом, но не вместе. А после венчания – вместе и рядом. На всю оставшуюся ей жизнь.