Глава 24
Весенний сине-зеленый ветер летал медленно над деревецкими улицами. Ветер благоухал мокрым снегом, прошлогодней листвой, выглянувшей в парке под деревьями. Бабки и тетки торопливо двигались туда, где лениво пели колокола. Машины тоже ехали туда. У подножия холма образовалась целая автостоянка. Народ спешил в ворота, таща корзинки и пакеты с куличами. Правой рукой крестились, левой - наматывали на голову платок.
- Идем сюда, - сказала Олеся, и ловко протащила Родиона в очередь справа. - Эта бабулька быстрее работает. У тебя мелочь есть?
Родя добыл из кармана мелочь и отдал ее Олесе.
- Свечек сколько брать? - спросила Олеся. И, не дожидаясь Родиного ответа, приказала бабке:
- Десять свечек по три рубля!
Дальше Олеся провела Родиона к столу, где уже расставлены были десятка три куличей и творожных пасх - на блюдах, в корзинках. Родин кулич был обложен натертыми маслом коричневыми, голубыми, ядовито-зелеными яйцами. У Олеси помимо большого кулича имелись два миниатюрных экземпляра, величиной с ромовую бабку (для племянников), а большой кулич был украшен живой розой.
- Здравствуйте, - чинно говорила Олеся теткам, бабкам и подросткам, - мы решили сегодня пораньше освятить. Родион предлагал ближе к вечеру, но я сказала - ведь соберется толпа!
И всем сразу становилось понятно, что Олеся и Родион - пара. Гражданский брак, как принято говорить. Никто уже и не вспоминал, что Родион когда-то был женат на непутевой Зойке Мальцевой, знаете эту алкашную семейку, ее брат сидел за убийство, сбежал с зоны, а Зойка бросила Родиона и отправилась проститутничать в Москву.
Это давно было. Полтора года прошло с тех пор, как Родион бегал по Деревцам и разыскивал Зойку. У родителей ее не было, зато там сидел целый милицейский наряд и допрашивал Мальцевых насчет Леньки. Светка-Вешалка ехидно сказала Родиону: "А я откуда знаю, где она?" Родион не мог смотреть на людей, говорить с людьми, и даже плакать не мог. Он сам проколол емкость, в которой так долго плескалась его любовь. Вмиг вытекла волшебная жидкость, и остался Родион, пустой и жалкий.
Нет Зойки. И не будет.
Родион пролежал в больнице до первых морозов. Потом вышел, и потекла обычная жизнь - музей, архив, школа. Только все это было для Родиона неживое, плоское и недвижимое. Он ел, спал, разговаривал отрывисто, а по весне, выпив на восьмое марта с коллегами по вечерке, пошел провожать Олесю и остался у нее спать.
Кстати, Олеся была ничего себе. Пахла хорошо, и кожа у нее была как зеркало - гладкая и блестящая.
- Никто не принес сало, мясо? - спросил поп.
- Нет, нет! - закричали прихожане. В ответ им полились церковнославянские причитания и святая вода с метелки. Родион долго протирал очки платком. А Олеся весело рассуждала:
- Салаты мы с мамой уже сделали. Ты мясо прокрутишь, и пельмени сядем лепить. И еще поспать сможем - с семи до одиннадцати...
Они зашли в Родин дом, вручили бабуле "свяченые" куличи.
- За стол, за стол! Быстрее, пирог стынет!
- Разговляться положено с утра в воскресенье, - сказал Родион. - А сегодня Страстная суббота.
Все посмеялись - а разве мы постились? Олеся сказала - я вообще пост не могу держать, у меня давление низкое, и тебе нельзя, с твоей астмой.
Какой тогда смысл во всем этом, спросил Родион. Мать положила ему на тарелку дымящийся кусок мясного пирога. Дивный сок потек из начинки. Дед налил всем густого кагора.
- За здоровье давайте!
В окно постучала клювом сорока. Сорока - нехорошая птица, и появление ее - всегда к беде. Родион едва успел заесть кагор маринованным опенком, как в коридоре зазвенел телефон.
- Я сам возьму!
Он предчувствовал. Сорока не постучится зря, когда целая семья кощунственно жрет мясо в Страстную субботу.
- Родион? Привет. Узнал?
- Нет. А кто это?
- Юлия Олещук. Забыл? Одноклассница твоя.
Родион, конечно, помнил Юлию. Это была лучшая подружка Люси Дорецкой. Высоченная дылда, племянница учителя литературы. Одноклассники ехидно говорили про Юльку и Люську "мы не хиппи, мы не панки, мы подружки-лесбиянки". Хотя ничего сексуального меж ними не было. Юльчик была демонстративно влюблена в молодую учительницу химии, писала стихи, еженедельно красила волосы в разные цвета. А после школы Родион видел ее всего один раз - вся в бусах и бахроме, столичная жительница, сплошной авангард, наверняка замешанный на травке.
- Слушаю тебя.
- Я видела твою бывшую жену. Она просила привет тебе передать.
Астма злорадно надавила Родиону на трахеи. Он закашлялся, сунул руку в нагрудный карман и извлек венталин.
- Спасибо. А где она, в Москве?
- Нет. В Северной Пальмире, - Юльчик придала своему голосу бархатные ноты, - я там была на бриффинге по молодежным проблемам. Если честно, я ее не узнала. Такая мажорная герл, куда нам, убогим... Она сама ко мне подошла. Передайте Родиону, что я жива-здорова, и до сих пор его люблю, пока не могу к нему вернуться, но через полгодика, когда замучу одно дельце, сама ему позвоню и заберу его к себе.
Родион засмеялся и брызнул-таки венталином себе в горло.
- Я тебе очень благодарен, Юля, за информацию.
- Ну, вот! - весело сказал Юльчик. - А Люська, чучело, сказала, что ты на хрен меня пошлешь с такими новостями!
И отключилась без всякого "до свиданья". Родион несколько минут еще кашлял - пришлось снова брызнуть лекарство. Воздух на улице противный, влажный, сказала мать. От этого и приступ.
Олеся и Родион пропихнулись в храм через толпу, густо пахнущую алкогольным перегаром.
- И как не стыдно в пьяном виде приходить в церковь! - воскликнула Олеся.
Не стыдно было всему городу. Милиция на дверях выкидывала самых проспиртованных. Те, кто не слишком сильно шатался, получали право войти и постоять в жаре, размешанной с запахом ладана, жалобно качающими огоньками свечей и неразборчивым бормотанием. Бормотание перемежалось пением хора (семь старушек и один дедок). Выделялся в хоре визгливый голос низенькой расплющенной старушонки, которая вскрикивала невпопад:
- Христос воскресе из мертвых!
- Нам долго стоять не придется, - сказала Олеся, - до крестного хода минут пять-семь осталось.
Она переживала за Родиона, которому тяжело здесь дышать. А Родион не чувствовал дискомфорта, хотя жадно перебирал губами тягучую духоту. Он думал о Зойке. Какой я идиот, она не забыла меня. Она продвинулась, она мутит дела, а я до сих пор не начал своей книги - более того, я не прочитал даже писем Изабеллы. Я ходил полтора года, как наркоман под балдой, упиваясь своим страданием.
- Привет, - кто-то коснулся его локтя. Родион обернулся и увидел Люсю Дорецкую.
Люська была навеселе. Веки у нее блестели от серебряного мейкапа, и еще более ярко переливались огромные серьги в форме кинжалов. На Люське было коротенькое пальтецо-свингер, а из-под свингера виднелись ноги в клетчатых колготках и ботинках на толстых, как кирпичи, каблуках. Под руку Люську держало еще более пьяное создание мужского пола, облаченное в черное бизнес-пальто, белое кашне, черные шелковые брюки.
- Привет. А где твой муж? - спросил ошарашенный Родион. Впервые он видел Люську такой чудной, вообще, странности Люськи от встречи к встрече усиливались, приобретали все более ядовитые и режущие глаз оттенки.
- Объелся груш на дежурстве, - сказала Люська, - сидит в отделе и контролирует ситуацию. Конечно, верные холуи уже доложили, что Люся в церкви, в хлам пьяная и с чужим парнем. Ведь ты чужой? - спросила она своего кавалера.
- Абсолютно чужой, - ответил тот, старательно делая трезвое лицо.
- Как ты после Юльчикиного звонка? - спросила Люська. - Или не можешь говорить из-за этой?
Люська беспардонно кивнула на Олесю. Олеся оторопела, а Родион быстро проговорил:
- Я очень рад за Зою. Рад, что она не упала, а поднялась.
- Ты навсегда останешься Исусиком, Родька, - сказала Люся, погасив нетрезвую улыбку, - ты будешь целовать руки девке, которая покажет тебе чужой презерватив, вытащенный из-под твоей подушки... Но это, наверное, лучше, чем прицеплять наручниками к батарее ту, которой клялся в безумной любви...
- Это Лис такое вытворяет?! - гневно спросил Родион, заметивший, как перекосился угол Люськиного рта, как слеза впилась в ее грубо намазанные ресницы.
- Крестный ход, - объявил Люськин кавалер в черном пальто, - Христос воскрес!
И, облапав Родиона за шею, истово поцеловал его.
- Они же пьяные оба. Безобразно пьяные, - приговаривала Олеся, шагая вокруг храма в шатающейся толпе, - эта Дорецкая совсем с резьбы слетела, как в Москве пожила... Она и наркотики употребляет, говорят, и со всеми малолетками в городе переспала...
- У тебя свечка гаснет, - сказал Родион, - зажги от моей.
- А что она говорила про Зойку? - ревниво спросила Олеся.
- Зойка стала моделью в Санкт-Петербурге. Юля Олещук видела ее и звонила мне.
Черный ночной ветерок, продырявленный огоньками свечей, потрогал Олесино лицо.
- Модель - это та же проститутка, - заявила Олеся. Ветерок шарахнулся от нее к Роде. Хор пел в темноте, визгливая старушонка выкрикивала глумливо: "...мертвых! ... мертвых!" Пахло свечным воском, распускающимися почками, печалью, дешевым вином. Такой запах у любви, всегда такой, что бы там не сочиняли романтики.
"2 мая 1914 года
Деревцы
Здравствуй, милый Митька! Спешу сообщить тебе счастливую для меня новость. Я опубликовала еще один рассказ в "Российском альманахе". Возьми в публичной библиотеке номер 4 за этот год. Рассказ называется "Обывательница", он о девушке, которая пытается вырваться из мещанского круга, и сама себя считает обывательницей. На самом деле все ее попытки быть оригинальной смешны, и она презирает тех, на кого похожа как две капли воды. В общем, я писала о себе. Не спорь, пожалуйста. Иногда я ненавижу себя и чувствую себя жалкой и отвратительной.
Не понимаю, за что ты меня любишь. Какой брак, о чем ты говоришь. Конечно, "как честный человек ты обязан на мне жениться", но ведь это я сама приходила к тебе на квартиру, я сама вешалась тебе на шею. И совсем не любовь мне оправдание. С одной стороны - желание "отомстить" Борису. Ты не можешь себе представить, что я испытала, когда ворвалась в квартиру этой паршивой Ангелины и обнаружила его там - без пиджака, со свешенными по бокам подтяжками. Ему, безусловно, было стыдно, но еще стыднее было мне. Я прибежала в чужой дом, орала, как торговка, отпихнула горничную. До сих пор помню, как презрительно и с превосходством смотрела на меня м-ль Ангелина. Я глупо воображала себя взрослой, страстной женщиной, а выглядела-то в ее глазах маленькой девчонкой. Гимназисточка. Втюрилась в Бориса. Что ему с нею делать, цветочки в саду собирать? Так, наверное, она рассказывала после своим подругам. А Борис смотрел на меня, как... не могу больше, Митя!
Прости, что пишу это тебе. Ты отлично знаешь, что чувство мести было первым, что толкнуло меня в твою постель. И еще были мерзкие чувства - уже потом. Мне нравилось ощущать себя "развратной", "без предрассудков", не такой, как мои ровесницы, невинные барышни, ждущие смиренно, пока их пригласит на балу какой-нибудь офицерик с чирьями на подбородке или молодой чинодрал в пропахшем потом сюртуке. Я выше этих мещанок, я - не от мира сего, я сама зову мужчину в постель, и наплевать мне на условности!
Но, на самом-то деле, Митя, я чту условности и преклоняюсь перед ними. Я очень не хотела бы, чтобы мама и папа, или даже Котька, узнали о наших с тобой забавах. Мне стыдно перед ними. А значит - нет во мне никакой смелости, смелость (пусть и в разврате) предполагает независимость от любого чужого мнения.
И на тебя мне не наплевать. Я не могу использовать и бросить, как сделал Борис со мной, и как делает Ангелина Гром с Борисом. Знаешь, Митя, я все-таки люблю тебя. Я люблю тебя совсем не как брата, а как женщина своего любовника. Да, Бориса я любила совсем иначе. Не могу объяснить, как. Чувство к нему было более сильным, но менее... вот здесь как раз о третьей причине моей связи с тобой. Я сладострастна. Нисколько не рисуюсь сейчас, клянусь, да и зачем мне преувеличивать в таком. Я люблю все эротическое, я чувствую потребности, которых, кажется, не положено чувствовать молодой девушке. И больше всех на свете я хочу тебя, Митенька.
Для каждого ключа есть свой замок. Ты - мой ключ, Митенька, и как бы не влекло меня к Оленеву или Георгию (сознаюсь, что Георгий мне тоже небезразличен, хотя я и не думала обручаться с ним), к тебе меня тянет больше всего.
Я ни на что не променяю два часа в постели с тобой.
Вот такой - невоплощенной потаскухе - ты предлагаешь стать твоей женой. Одумайся, Митька, пока не поздно!
Впрочем, жду тебя с большим нетерпением. Скоро лето, и мы уедем на дачу, и...................................................
Целую. Твоя Белка."
"1 ноября 1914 года
Деревцы
Митька, братик!
Что же ты наделал, глупый ты мой. Зачем ты ввязался в эту кошмарную бойню? Почему ты опять винишь меня?
Я всегда честно говорила тебе о своих чувствах. Я не была готова ни к какой помолвке, и сейчас к этому не готова. Может быть, я вообще никогда не захочу замуж. Но это не значит, что я не люблю тебя, Митя! Мы могли быть жить и радоваться, а теперь ты там, где тебя в любую минуту могут убить, а я - одна и в сплошной тоске.
Здесь ужасно, нестерпимо скучно. Дожди размыли все улицы, не выйти даже в ботиках, да и что за смысл выходить под дождь? Вчера приехала ко мне с визитом Вера Якимович. Ну, ты помнишь ее, она все бегала за тобою в старших классах гимназии. Она живет в Деревцах, но большую часть времени проводит то в Москве, то в Смоленске, где у нее тети и дяди. Стала совсем взрослая. Обручена, конечно, после Рождества у нее свадьба. Но спрашивала о тебе, и с таким, знаешь, затуманенным взором... Как будто вспоминала некую романтическую историю. Я даже заревновала! Якимович курит папироски из мундштука, что раньше так поражало мое воображение. Сейчас я, как и ты, испытываю к курению отвращение.
Наверное, я пишу тебе нелепые глупости? Но из них состоит моя жизнь. Мама имела со мной "серьезный разговор". Я так понимаю, это исходит от родителей Георгия. Георгий в Москве, но регулярно пишет мне, и все думают, что дело идет к обручению. А я молчу. Я не хочу обручения с Георгием, так же, как и с тобой. Хотя вы совсем не одно и то же для меня.
Я ответила маме, что не определилась со своими чувствами, со своей судьбой. Мама думает, что это из-за Бориса. Начала читать мне нотации насчет Бориса.
Как это противно, что родители не чают, как спихнуть дочь из дому, едва она закончила школу! Я постоянно слышу от них намеки на эту тему, и пару раз уже плакала из-за этого.
Вообще все кругом грустно и наводит на мысли о скорой гибели, о неизбежном горе. Все только и говорят, что о войне, о тяжелом положении. Даша, моя горничная, снова служит у нас, потому что ее мужа забрали в армию, и она должна кормить себя и малыша. Правда, теперь Даша не горничная, а берет стирать белье, и мне ее очень жалко. Малыш у нее остается один, пока она бежит к нам, и ей некогда даже перекинуться со мной парой слов. Это ужасно, что забирают на войну тех, у кого малолетние дети. Как должна женщина кормить этих детей? Я что, говорит Даша, у меня один ребенок, а в деревнях забрали мужей у тех, кто имеет пятеро-шестеро детей. Я хотела отдать Даше все свои сбережения, но она гордая, и не взяла, тогда я купила белья и одежды для Мишутки, ведь он мой крестник, и Даше было уже не отказаться. Зато теперь ей не надо покупать малышу одежды целых два года, я на вырост купила.
Не сердись, что я пишу тебе эту ерунду. Я скучаю по тебе, я скучаю по нашим душистым лугам, где мы валялись в обнимку все лето, и думали, что так будет вечно...
Да хранит тебя Бог!
Целую тысячу раз. Твоя Белка"
Родион позвонил в ворота коттеджа. Яростно завыли во дворе два волкодава, потом Люська стала пинать волкодавов и материть их хриплым голосом.
- Входи! Надо же, Родька пришел!
Люся была в черной футболке с белыми звездами, построенными в созвездие Льва, и красных трусах, босая, лохматая, но трезвая и, кажется, в хорошем настроении.
- Пошли в дом, а то нас сожрут эти мутанты.
- Шикарно живешь, Люся.
Родион водил взглядом по обоям с блестками, налепным фрескам и белоснежной мебели.
- Что поделаешь, - сказала Люся, - муж - зам.начальника милиции. Дают взятки. Отказываться, что ли, человеку? И мама его...
- Я знаю, - сказал Родион. Мама Лисенкова работала в администрации района, как и его собственная мама. Я даже не задумывался, что моя мать тоже берет взятки, подумал Родион.
На пушистом салатно-зеленом ковре валялись скрипка, смычок, пара каких-то блокнотов и распотрошенная пачка чипсов.
- Играешь? - спросил Родион.
- Сочиняю, - просто ответила Люся, - по большей части бурда получается. Нет настроения. Весенний воздух растлевает, а не вдохновляет.
- Это верно.
- Садись. Сейчас, кофе сварю.
Люся варила кофе и напевала. Солнце, яркое, но не желтое, как летом, а рассеянно-белое, молодое, освещало скрипку и ковер, сад за окном и гнезда на верхушках тополей.
- Я тебе не добавляла алкоголя, - сказал Люся, - только немного орехового сиропа. Зацени.
Родион попробовал и вздохнул расслабленно.
- Вкус экзотического рая.
Люся засмеялась. И Родион, разглядывая ее лицо, подсвеченное белым молодым солнцем, подумал - у Люси странное лицо. Глаза темные и безжизненные, даже когда она смеется, а ведь глаза отражают душу. Зато рот - изумительно живой. Его движения бесчисленны, и они передают Люськины эмоции быстрее, чем ее речь.
Где-то я видел похожее лицо, а где?
- Я с просьбой, Люся.
- Слушаю вас внимательно, - Люська подогнула под себя голую ногу, - надеюсь, просьба не эротического свойства? Мне не жалко, но после Олеси Премудрой...
Очень короткая справка.
Российский Интернет возник в 1991 году. Он существовал на одном-единственном российском компьютере в частной московской квартире. Студент-финн сумел подключиться к всемирной паутине, используя каналы КГБ. Квартиру посещали другие студенты. Через пару лет Рунет стал легальным и получил государственную поддержку. В частные квартиры и дома Интернет проник только в конце 20 века. В городе Деревцы и подобных ему районных городках подключение к сети Интернет стало осуществляться в 2002-2004 годах, и до сих пор не является массовым явлением.
- У тебя ведь есть Интернет? Найди мне, пожалуйста, контакты двух организаций.
Люся прочитала на листочке - дворянское собрание Франции и Госфильмофонд СССР.
- Обалдеть. Всесторонние изыскания проводишь, историк?
- Стараюсь быть историком, а не влюбленным мазохистом.
- Я тоже, - серьезно сказала Люська, - стараюсь быть музыкантом и писателем, а не шлюхой-раздолбайкой. Знаешь, сложно...
День рождения Родиона приходился на восемнадцатое апреля. Родион дней рождения не любил с отроческих лет, когда прекратились детские вечеринки с тортом со свечками и яркими свертками подарков и начались семейные "столы", где распивалось вино и произносились тоскливые тосты. Дни рождения - показатель личности человека. Если они полны веселья и куража, даже пусть пьяного, их герой - интересная и жизнелюбивая личность. Если дни рождения таковы, как у Роди, именинник не любит самого себя, тяготится собственным существованием, и вообще неизвестно зачем переводит на планете воздух и продукты. Родион думал так, пока мама, бабуля и Олеся обсуждали список блюд для праздничного стола. Письма Изабеллы да 1914 год закончились, а за 1915 было всего несколько штук, на штемпелях просматривались сентябрь, октябрь. Дед помешал Роде заняться ими - принес почтовое извещение.
- Тебе посылка.
- Мне?
Родион ни разу не получал посылок. Обратный адрес в извещении был - Прага. Прага, изумленно спрашивали все.
- Наверное, это мой неизвестный отец вспомнил обо мне и прислал мне пару-тройку золотых слитков, - пошутил Родион. Мать не обиделась. Только покраснела и сказала сдавленно:
- Дурачок ты, Родька...
Посылка оказалась приличной величины ящиком, заставившим Родиона своими данными (отправитель, обратный адрес) немедленно вытащить астмопент и брызнуть в рот.
Никитина З.А.
11568 Чехия, Прага, ул. Таборитская, д.23, отель "Мориотт"
Родион распаковывал ящик под удивленные возгласы бабули и деда и гробовое молчание матери. Олеся хранила "вооруженный нейтралитет" - подавала ножницы и смотрела из-за плеча.
В ящике оказались:
- женский джемпер чистого кашемира
- свитер английской шерсти
- коробочка с какой-то техникой, судя по картинкам
- открытка со следующим текстом: "Здравствуйте, это Зоя. Я сейчас на съемках в Праге. Очень красивый город! Купила вам подарки Бабуле и дедушке вещи, Родя, а тебе мобильник. Я не знаю, есть ли в Деревцах мобильная связь.
Родя, я тебя люблю, но пока приехать не могу. Целую тысячу раз".
Заканчивалось непонятным одиннадцатизначным номером.
- Какая ж дрянь, а! - воскликнула мать.
- Вас не изволила простить, теть Наташа, - сказала Олеся с уксусным смешком. - Без презента оставила.
- Да нужны мне ее проститутские подачки! - крикнула мать. - Гадина какая. Ни стыда ни совести. Ждет ее Родя, надо очень!
- У Люси есть мобильник, - сказал Родион, - значит, мобильная связь имеется. А это в конце мобильный номер, да?
Глава 25
Одиннадцатый класс сегодня невменяем, сообщила в учительской химичка. Олеся согласилась - ничего слушать не желают. Надо завтра субботник им организовать. Родион не поддерживал, и когда вошел в одиннадцатый класс, ничего не заметил. Встал у окна и начал рассказывать, а сам глядел на небо, мутное и мокрое, отвратительную покрышку невзрачной жизни.
В классе перекатывался смешок. Шуршали и фыркали. Родион пару раз обернулся, и тут же стихли. А через минуту заржали в голос - на задних партах.
- Тебе смешно, Архипов? - спокойно спросил Родион. - Это хорошо. У тебя хоть есть повод смеяться. Завидую.
Все вмиг замерзло, и осталось таким ледяным и зависшим до звонка. Светка-Вешалка подошла к Родиону бочком.
- Ну и мразь ты, Вешалка! - крикнул кто-то из пацанов. Но Родион уже спросил:
- Что, Света? Я догадался, что-то про Зойку?
- Вот, - сказала Светка, - Витек привез. В ларьке купил на Киевском вокзале.
Это был журнал для мужчин - по обложке понятно. Недешевый журнал, подумал Родион, такого в Деревцах не найти. Светка взяла у него блестящее непотребство и открыла ближе к середине.
Зойка улыбнулась Родиону такой улыбкой, как бывала у нее перед самыми отчаянными постельными хулиганствами. Она была неземная, словно из сна - вся сверкающая. Руки и торс одеты в непонятное - как бы облиты черным лаком. Официант, склонившись, подавал ей вазочку с клубникой. А она улыбалась Родиону и показывала, что под столом она совершенно голая, не считая туфель-шпилек. Ярко-красных. В стразах.
Как блестело Зойкино бедро. У Родиона засвистело в горле, но он всеми силами сдерживался.
- Еще дальше есть, - сказала хрипло Светка. По голосу Светки было понятно, что ей стыдно за Зойку. И за себя. Зачем она это принесла, бедный Родион, он же до сих пор по дряни-Зойке чахнет.
Дальше Зойка звонила по телефону, сидя в кровати, бретелька белой рубашонки упала, правый сосок наружу, ноги согнуты в коленях и раздвинуты, смотри, Родя, как сильно я тебя хочу. Меховой медвежонок прилег на Зойкино бедро в белом чулке.
Еще Зойка подмигивала Родиону, стоя у банковского окошка. Служащий в окошке видит Зойкин бизнес-пиджачок цвета кофе с молоком, видит ее забранные в "ракушку" волосы. А Зойка подмигивает вбок Роде - смотря, Родька, этот мудак не видит, что я ниже пояса в одних туфлях. Этого только ты достоин.
На весь разворот был постер с Зойкой. Зойка, в венке из весенних цветов, шла по лугу. Богиня Флора. Ожерелье из крокусов. Груди сияли небесной чистотой. Юбочка, тоже чудо флористического искусства, прикрывала только часть животика. На босой ноге у Зойки был перстень с голубым камнем.
- Света, тебе очень нужен этот журнал?
- Не нужен... берите, берите, Родион Валерьич!
Светке ужасно жалко было видеть, как Родион старается не плакать. Она готова была даже переспать с ним, чтоб утешить. Но разве Родион соблазнится Вешалкой?
Он звонил в ворота Люсиного коттеджа, волкодавы за оградой бесновались, когда Люся отперла, Родион отворачивался и протирал очки, а руки у него тряслись, и кончики их посинели - начало астматического приступа, Люся знала.
- Заходи быстро. Что случилось? Лекарство с тобой?
Родион протянул Люське журнал. Люська выдохнула с ненавистью:
- Какая сука тебе это подсунула?
Родион немного отдышался, но губы у него до сих пор были слегка синеватые. И Люся принесла ему подогретого сока - яблочного, гипоаллергенного.
- Значит, она не модель. Она порнозвезда, - сказал Родион, глядя мимо Люси, - знаешь, что это значит?
- Все это знают, - усмехнулась Люся.
- Нет, для меня, знаешь, что это значит? Она никогда ко мне не вернется. Она одновременно высоко и низко. Ее так развратили, что я никогда не смогу заставить ее это забыть.
Люся мрачно посмотрела на Родиона.
- Хосподи, неужели ты не можешь понять, что она уже была насквозь гнилая, когда ты с ней связался?
- Нет! Не была! У нее было детство плохое, но она в этом не виновата...
- Родька, - сказала Люся, и вдруг села к нему на колени, взяв его за оба запястья, - не гони псевдопсихологическую пугру, терпеть не могу. Эта девка никогда тебе не подходила. Понимаешь? Ты схватил со стола жизни не свой кусок.
Родион хотел возразить, а потом просто положил голову Люсе на плечо и слушал ее. Они сидели, обнявшись, сцепившись в одну сложную систему из горячих рук, тяжело бьющихся сосудов, дрожащих пальцев.
- К тебе пришло страдание. Его не прогонишь, и ничего исправить нельзя. Следует терпеть, и страдание переплавит тебя, как огонь, в другого человека.
- А если я не хочу быть другим?
- Придется. Страдания нам посылают высшие силы. Не думаю, что это бледные существа с нимбами, прыгающие по облакам. Но что-то подсовывает нам эти страдания. Думаю, мы сами, потому что подсознательно хотим сделать себя сильнее.
Родион прошептал:
- Это тоже псевдопсихологическая пурга...
И стал целовать Люсино белое плечо, обильно обсыпанное родинками. Люся в ответ поцеловала его в висок. А потом они откинулись на софу, и за пять минут из страдающих друзей снова стали неловкими любовниками шестнадцати лет.
- Ну вот, - сказал Родион, - еще того лучше...
- Забей, - ответила Люся, - обыденная вещь. Твоя возлюбленная стала порношлюхой. Ты живешь с противной мещанкой, которая на фиг тебе не нужна. Мой возлюбленный колет героин. Я живу с тупым ментом-садистом. Нам тошно и тоскливо. Мы просто приняли дозу адреналина, иначе сдохли бы...
Родион купил в киоске газету, завернул в нее тщательно скрученный в трубку журнал и выбросил его в первую же помойку.
"8 сентября 1915
Деревцы
Здравствуй, Митенька! Как ты поживаешь? Я очень скучаю без тебя. И вообще, наступает самая скучная пора моей жизни. Осенью я хожу, как живой мертвец. Нет солнца, нет травы, нет любви. Мама пробует таскать меня по всяким суарэ, но ты же знаешь, как скучны деревецкие "благородные вечеринки". Все одно и то же: разговоры о войне, о новостях "оттуда", о поместьях. Дамы, помимо этого, болтают о моде и пытаются сводничать, то есть сватать молодых непристроенных, вроде меня. Это невыносимо. Я знаю всего несколько других миров: Москву, Санкт-Петербург, Ялту... Получается, интересной и насыщенной жизнь может быть только во время путешествий и каникул. А как же обычная жизнь? Разве она обязана состоять из этой пустой болтовни, никому не нужных занятий? Я с ужасом думаю о будущем. Что я буду делать через год или два, если не выйду замуж? А если выйду, неужели я превращусь вот в такую "даму из высшего общества", у которой на уме только дети, болезни и сплетни о соседях?
Митька, ты такой умный. Объясни мне, как люди живут. Если они так живут во всем мире, то проще удавиться.
Я пытаюсь писать. Получился уже набросок рассказа. Но дальше все застопорилось, и я не могу переступить какой-то порог. Дело в том, что я вздумала писать от мужского лица, но обнаружилось, что я плохо понимаю внутреннюю сущность мужчин. Я писала о таком "современном" и "прогрессивном" хлыще, как Борис Оленев. Мой герой тоже занимается фотографией и кино. Я чувствую, что мне не хватает знаний о кино и фото, а в местной библиотеке ничего на эту тему нет.
Как твоя учеба? Ходишь ли ты на вечеринки, где крутятся московские барышни-курсистки? Ужасно, если ты спутаешься с какой-нибудь из них. Я тебя просто убью.
Прощай. Пищи скорее.
Твоя умирающая с тоски Белка."
" 29 сентября 1915 года
Деревцы
Митька, привет!
Почему ты все время критикуешь и ругаешь меня? Я обижусь, ей-богу. Я рассказываю тебе в письмах правду, а если тебе нравится не рассказывать о жизни, а распускать сентиментальные любовные слюни, то я для этого неподходящий корреспондент. Кстати, я повеселела. Приехала моя гимназическая подруга Соня. Она ждет ребенка, хочет провести время до родов здесь, у родителей. Соня стала очень хорошенькая. Это состояние ей к лицу. Говорят, что женщина хорошеет, если носит девочку. Умственно Соня нисколько не изменилась, такая же наивная. Когда я рассказываю ей о Санкт-Петербургской жизни, она многому не верит и изумляется, как ребенок. Кстати, мама планирует поехать на зимний сезон не в Москву, а в Петербург. Конечно, грустно, что ты не все это время пробудешь с нами. Но на Рождество у вас в университете каникулы, и ты приедешь. Мы так давно не были с тобой вместе в Питере! Еще с тех пор, когда ты был маленьким дурачком, и врал мне, что петербургские острова плавают на поверхности воды, и их вместе с домами может унести в Балтийское море.
Я рада предстоящей поездке, рассматриваю журналы мод, короче - занимаюсь женской чепухой.
Но не только! Я дописала рассказ про "прогрессивного" фотографа. Каюсь, для того, чтобы закончить его, я совершила поступок против своего самолюбия. Я написала Борису. Знаешь, он очень обрадовался, и весь рассыпался в извинениях и уверениях в любви. Я очень сухо написала ему, что мне нужны от него только сведения о фотографии и кино. Он прислал мне целую книгу и еще несколько французских журналов. Маме не очень нравится, что я возобновила переписку с Борисом, но это ведь не переписка. Я получила то, что мне требовалось, и больше писать ему не намерена.
Не сердись из-за этого, Митька, ладно? Ты-то знаешь, как я на самом деле обижена на эту дрянь Бориса.
Вот. Пока все мои новости. Целую страстно. Твоя Белка."
- Ты чего всю ночь не спишь? - спросила ласково Олеся, и погладила Родиона по шее.
- Не всю. Я проснулся в пять часов. Пишу. Первые главы набросал уже. Потом читал письма.
- А не проще - сначала прочитать все письма, а потом писать?
- Я спутаюсь. И потом, для первых глав события не очень важны. У меня первая глава называется "Быт дворян Деревецкого уезда".
- А у меня вот что, - Олеся положила перед Родионом маленькую штучку. Кусочек бумаги непонятного назначения.
- Что это такое?
- Тест на беременность, - Олеся улыбалась незнакомой улыбкой, - смотри, две полоски. Положительный.
Смысл улыбки Родион понял. Победа. Олеся бросила Зойку наземь, как поверженное вражеское знамя.
- Завтра к врачу пойду. Только ты никому не говори пока, хорошо? Чужим, я имею в виду. Это плохая примета.
- Конечно.
- И, кажется, у тебя есть номер этой... твоей бывшей? Позвони ей.
- Зачем?
- Как зачем? - Олеся сменила радостный голосок на учительский, строгий. - Нам ведь надо будет официально расписаться. А сначала надо с этой развестись.
Она даже не дождалась, чтобы я сказал ей - поздравляю, я тоже очень рад. Ей нужны штамп в паспорте и кольцо на пальце. Эмоции, слюни-сопли - это из области вашей писанины, Родион Никитин. "Быт дворян Деревецкого уезда".
Зойкин номер не отвечал. Она была вне зоны действия сети несколько дней подряд. Олеся уже встала на учет в женскую консультацию, сдала анализы, и об ее беременности тотчас узнал весь город, а для чего же еще женщины становятся на учет в консультацию.
- Ну ты и лох, - сказала Люська в трубку без приветствия, - зачем тебе это было надо, а?
- Не знаю. Я плыл по течению, как трухлявая коряга. А теперь понял, что приплыл. Никуда мне не деться от этой ненужной мне женщины. Навсегда.
- Не дури. У нее маленький срок. Пусть сделает аборт.
- Ты с ума сошла?
- Ой! Еще скажи мне, что убитый плод может оказаться будущим Ломоносовым.
- Хотя бы и так.
- Родион, не бросай свою жизнь в помойку второй раз.
- Люся, ты ужасно жестокая. Ты позвонила, чтобы поиздеваться?
- Я хочу спасти тебя - ты уже по уши залез в это вонючее болото.
- Я не смогу вынести приказ о казни своего сына. Я не Сталин и не Иван Грозный.
Люська помолчала и сказала сухо:
- Я получила ответы на твои запросы. Из Госфильмофонда ответили,что архивные материалы выдаются только государственным учреждениям, а если частным лицам, то с подтверждением от соответствующих инстанций, для каких целей нужны эти материалы. А из Дворянского собрания Франции пришло длиннющее письмо. Распечатаю, приди и забери.
Прежде, чем распечатывать, Люська проделала огромную работу. Она перевела это письмо с французского, и Родион, растерянно глядя на два варианта - русский и французский - не знал, как благодарить злую, благородную, недовольную, надменную Люську. Она была в коротком домашнем платьице - черном, с белыми горошинами величиной в ладонь. Лохматая и не накрашенная, видно, что не спала ночью, зато досыпала с утра, когда весь мир радуется началу лета.
- Иди, читай. Интересное письмо, и большие перспективы открывает для тебя. Хотя - тебя ведь интересуют только ничтожные перспективки. Паршивый городок, мещанский дом с огородом и толстая жена у колыбельки.
- Она не толстая, - сказал Родион смиренно. Он не хотел с Люськой ссориться. Особенно из-за Олеси, о которой противно было даже думать.
- Ну, будет толстая через полгода.
- Дай, я тебя поцелую, Люська! Какой ты все-таки хороший друг!
- Отстань, а! Не до тебя мне. Когда только я сдохну! - крикнула Люська. - Чтобы вас всех не видеть! Вали отсюда! Позвонишь, как прочитаешь!
Родион даже до дома не дошел. Сел на первую попавшуюся лавочку у какого-то забора. Вишневые ветки одарили его сверху ароматом своих цветов, который для аллергика - что дихлофос для таракана.
Глава 26
"Здравствуйте, господин Никитин!
Ваше письмо о роде российских дворян Свирских вызвало интерес в нашем Обществе. Выражаем вам глубокую благодарность за информацию. Мы поощряем поиск корней и связь поколений, поэтому проделали большую работу. Конечно, ее нельзя сравнить с вашим кропотливым трудом по воссозданию истории семьи Свирских в начале двадцатого века. Нам удалось:
1) отследить историю семьи Свирских с момента эмиграции во Французскую Республику;
2) составить биографию Д.И. Свирского
3) установить контакт с потомками Д.И. Свирского
Вот что мы можем вам сообщить. Илья Дмитриевич Свирский, 1868 года рождения, его супруга, Анна Львовна Свирская, урожденная Овсянникова, 1873 года рождения и их старший сын, Дмитрий Ильич Свирский, 1895 года рождения, эмигрировали во Францию в июле 1917 года из Стамбула (Османская империя). В 1918 году получили французское гражданство, проживали в г.Париже. Семья Свирских перевела часть своих капиталов в швейцарский банк еще в 1914 году, помимо этого, ими были вывезены фамильные драгоценности (в таможенном архиве сохранилась декларация). Эти средства Свирские вложили в банк. Старшие члены семьи являлись рантье до их смерти (1930 г. - Свирский И.Д., 1939 г. - Свирская А.Л.). Их сын, Дмитрий Ильич, работал инженером на заводе электрооборудования г-на Лавернуа.
В 1923 году Д.И.Свирский был отмечен премией Французского Технического Общества за выдающиеся усовершенствования производства. В том же году получил патент на изобретение упрощенной модели электрического морозильника. В 1925 году Свирский женился на мадемуазель Эжени Гайяр, дочери главного инженера завода электрооборудования. В 1926 году у них родился сын Илья, в 1929 - сын Валери, в 1931 - дочь Изабелла.
В 1930 году Д.И. Свирский получил патент на изобретение электрической счетной машины. Далее, с 1930 до 1940 года Д.И. Свирский получил 6 патентов на различные изобретения. В 1934 году уволился с завода и открыл сеть частных мастерских по ремонту электроприборов. В 1940 году семья Свирских эвакуировалась из оккупированной части Франции в г.Марсель, где проживала до 1946 года. Д.И. Свирский в годы войны преподавал в Марсельском университете на кафедре физики.
В 1946 году Свирские вернулись в Париж, где и проживали до своей смерти: в 1975 г. - мадам Эжени Свирская, в 1990 г. - г-н Дмитрий Свирский, в 1998 г. - г-н Илья Свирский. Г-н Валери Свирский проживает в данное время в г. Париже, мадам Изабелла Виан (урожденная Свирская) проживает в г. Йорк (Соединенное королевство Великобритания и Северная Ирландия).
Дмитрий Ильич Свирский является автором шести научных книг по электротехнике. Его сын, Илья Свирский, был продолжателем дела отца, и является автором семнадцати различных изобретений в сфере бытовых электроприборов. Его дети: Франсуа Свирский и Поль Свирский владеют фамильной фирмой "Электра", имеющей филиалы в Париже, Руане и Реймсе. Они проживают с семьями в Париже.
Валери Свирский, второй сын Д.И. Свирского, работал журналистом в ряде известных парижских изданий. В данное время - на пенсии. Его дети: мадам Анабель Малле и мадам Милен Дрё. Мадам Малле проживает в Руане, где также занимается журналистикой. Мадам Дрё живет в Париже, рантье.
Мадам Изабелла Виан, урожденная Свирская, вышла замуж в 1951 году, за подданного британской короны французского происхождения. В 1952 году приняла гражданство Великобритании, сохранив также и французское гражданство. Является активным членом Дворянского Общества Франции, благодаря ей, в основном, получены документальные сведения о семье Свирских.
У мадам Виан два сына: Джордж Виан, 1952 года рождения и Анаис Ноэль, 1956 года рождения. Внуки мадам Виан проживают во Франции. После нашего сообщения семья Виан выразила желание финансировать издание вашей книги в России и во Франции. Внук мадам Виан, господин Кантен Виан готовится к путешествию в ваш город, для встречи с вами и обсуждения вопросов издания вашей книги о семье Свирских.
Еще раз горячо благодарим вас за предоставленные сведения. Сообщаем контакты Кантена Виан."
- Родион, где ты так долго? О, да ты хрипишь! Подать тебе ингалятор?
- Я уже брызнул астмопент. Не волнуйся, Олесь. Все цветет, у меня весной постоянно приступы.
- Что это за бумаги?
- Это письмо из Франции. Очень интересное и очень важное. Хочешь почитать? Митя, оказывается, действительно, дожил до девяноста пяти лет. И назвал свою дочь Изабеллой!
- Какой Митя?
Родион почувствовал себя, как ребенок, который пускал мыльные пузыри, хохотал и прыгал, а потом хулиганы отобрали у него мыльную воду и трубочку. Хочется перестрелять хулиганов... И тотчас сказал себе - не надо обижать ее, в ней живет мой сын.
Он набрал Люськин номер, но Люська, злая дрянь, трубку не взяла.
А больше позвонить - поделиться радостью - было не с кем.
Моя жизнь чем-то похожа на биографию, которую я сейчас прочитал... Я безумно любил, а она ушла от меня, скучного и стандартного, к свету и блеску. Я тоже женился, как Д.И. Свирский, на ничего не значащей мадемуазель. Ведь нельзя вечно ждать того, чего не будет.
Только вряд ли я доживу до 95 лет и сделаю массу изобретений.
Я никакой. Серенький я.
Мне 24 года, у меня нет ни одного друга, кроме злой сумасшедшей, которая замужем не за мной. У меня, правда, есть свой собственный мир, сверкающий, цветной, очень симпатичный. Но никто не хочет туда, никому не интересно.
Глава 27
" 14 октября 1915 года,
Москва
Здравствуй, моя мучительница, моя радость и мой ночной кошмар!
После твоего письма я стал плохо спать. Я думаю о тебе и о Борисе. Зачем ты мне это рассказала? Зачем ты вообще писала этому мерзавцу, который так страшно отравил тебе душу? У меня масса знакомых студентов и инженеров увлекаются фотографией. Я бы узнал все, что тебе нужно. Я бы купил любую книгу о фото. Я даже прислал бы к тебе в Деревцы профессионального фотографа, чтобы он проконсультировал тебя по всем вопросам.
Жестокая ты девчонка.
Конечно, я приеду в Питер, как только сдам экзамены. Я не был там сто лет, и с удовольствием поброжу с тобой пешком по Васильевскому острову. Хорошо бы была морозная зима, тогда мы покатаемся на коньках на льду Мойки, как в детстве, помнишь?
Я очень рад, что паршивый Борька не живет больше в Питере. И ты не встретишь его. Ведь ты неустойчива, Белка. Ты все равно любишь его больше, чем меня, я это чувствую.
Не обижайся. Я ужасно скучаю, ужасно тоскую, изнемогаю по тебе и ревную так, как не ревновал даже шекспировский мавр.
Люблю тебя.
Когда вы выедете? Сообщи мне заранее. Ведь все равно вы на несколько дней остановитесь в Москве. Я буду зачеркивать дни в календаре.
Твой всегда, Д. И."
"23 октября 1915,
Деревцы
Здравствуй, мой глупенький Митька!
Перестань ревновать. Своей ревностью ты выражаешь мужские патриархальные взгляды, которые не к лицу будущему инженеру, прогрессивному деятелю науки, и... кем ты еще видишь себя в будущем?
Ревность - чувство собственности, я так прочитала недавно в журнале, который взяла в библиотеке. Там была очень интересная статья о психологической стороне любви и ревности. Оказывается, это не просто эмоции. Это отражение очень многих аспектов: физиологии, психологии, даже социального положения и воспитания человека. У каждого человека любовь и ревность имеют свой рисунок, и каждая история любви может все рассказать о любящих, как о личностях. Извини, но твоя любовь и ревность показывают, что ты ужасно традиционен, банален и патриархален. Митька, не разочаровывай меня! Именно эти качества я ненавижу в людях. А ведь ты можешь быть страстным до безумия. Помнишь, как ты пришел ко мне в первый раз, признался в любви и умолял о близости? Тогда, наверняка, у тебя не было скучных рассуждений.
Ревность, конечно, естественна. Но не к Борису же!
Я ненавижу Бориса. И не смей больше говорить, что я люблю его больше, чем тебя. Я его застрелила бы без жалости. Хотя, возможно, моя ненависть тоже рассказывает о моей личности, и далеко не самое хорошее!
Мы отправимся, как только снег ляжет. То есть, через пару недель, потому что уже сейчас снег порошит. К середине дня он тает. Но через пару недель, по всем приметам, говорит Даша, снег ляжет и установится санный путь. Я протелефонирую тебе накануне нашего отъезда.
И что бы ты не думал, я очень скучаю по тебе и хочу поскорее поцеловать тебя. Не в письме, а по-настоящему.
А пока... целую!
Твоя Изабелла.
Волкодавы забились в приступе злобы. Родион ждал голоса Люськи "Щас, открою!". А вместо Люськи из калитки выглянула рыжая безбровая морда Владимира Лисенкова. "Человек, работающий моим мужем", - называла его Люська.
- Привет, - сказал Родион, - а Люся дома?
- А зачем она тебе? - спросил Лис.
Взгляд у Лиса - пронзительный, железный, от его взгляда невольно чувствуешь себя Стенькой Разиным на дыбе в царских застенках.
- Хотел попросить ее имейл отправить.
- А тебе что, Никитин, тут - бесплатное Интернет-кафе? Я к твоей училке хожу имейлы отправлять? Свалил отсюда по-быстрому, а то не посмотрю, что ты инвалид детства!
Родион пытался позвонить Люсе на мобильный, но там беспрестанно отвечал английский насморочный голос. Люся когда-то сама объясняла Родиону, что это означает - мобильник выключен.
- Куда же ты делась, а?
Родион не знал, кого спросить о Люсе, пока не вспомнил о ее тете Тамаре. Тетя Тамара жила на окраине Деревцов, врезающейся в густой лес и дикую цыганскую слободу. Дотуда было переть пешком не меньше получаса, и все - мимо издевательски радостных цветущих яблонь и вишен.
- В справочнике есть тети-Тамарин телефон! - вспомнил Родион. Сколько раз он звонил по этому телефону в десятом классе!
Тетя Тамара ответила, что Люся не у нее, и где Люся - она не знает. Уже Люсин муж спрашивал. Вроде как Люська из дома сбежала. Она так часто, Роденька. Психика у нее пошатнулась после тех страшных родов.
"Каких родов?" - чуть было не спросил Родя. Но вовремя положил трубку.
- Бабуля, - спросил он, войдя в кухню, - ты не знаешь, а у Люськи Дорецкой разве есть ребенок?
- Был, - ответила бабушка, натирая картошку на терке, - а разве ты не знал? Она родила, говорят, от Сережки Дорецкого, своего двоюродного брата. А ребенок в родах умер. Что-то ей врачи неправильно сделали. Она сильно не в себе была, вены даже порезала. А я думала, ты слышал, весь город шумел прошлым летом...
До того ли мне было прошлым летом, госэкзамены, свадьба, сумасшедшая любовь, история Свирских.
- Олеся, ты не знаешь, у кого есть Интернет? Мне надо во Францию имейл послать.
- У Жорика есть. Это тому французу, который насчет книги хочет приехать? Я сейчас позвоню Жорику, вечером и сходим...
Жорик был ее двоюродный брат. У Олеси масса родственников. Она крепко дружит с двоюродными сестрами. С чужими Олеся близко не общается, считая, что от чужих можно ждать подвоха и дерьма в любой момент. Но она любезна и предупредительна со всеми - своими и чужими.
"Твоя Олеся к любому без мыла в жопу влезет", - говорила про нее Люся.
Люся, куда ж ты делась, черт возьми! Мало мне мучений из-за Зойки?
Жорик - байкерского вида юноша, весь в черной коже и железках, удивленно посмотрел на Родино послание, записанное на блокнотном листочке.
- Ты во Францию будешь это посылать?
- Ну, да.
- По-русски?
Черт возьми, а Родион ведь не знал, как посылала первый запрос Люся - по-русски или по-французски.
- Давай уж по-русски. Разберутся они там.
Родиону, если честно, было как-то все равно. Он не ждал ответа от француза, не хотел издания книги, славы и денег - ничего не хотел. Такое состояние называется депрессией, а мама и Олеся говорили, что это астматический статус, ведь Роденька за ночь по три-четыре раза брызгает ингалятором.
- Пора бы тебе врачам показаться, - заявила мать.
Родион показался. Врачи, конечно, уложили под капельницу.
- А я тебе принесу все в больницу. Ручки, тетрадки, письма эти старинные. Будешь тут спокойно работать...
Олеся любит проявлять заботу (в отличие от Зойки и Люси). Яблочки, гренки с сыром - в фольге, чтоб не остыли, отбивные бабуля сделала, а книгу тебе библиотекарша передала, сказала - ты такие любишь. Не скучай, солнышко!
Может, Олеся и стоит того, чтобы прожить с нею жизнь?
Если бы у нас было несколько жизней...
"10 марта 1916 года
Деревцы
Митя, здравствуй.
Мне все равно, что ты думаешь обо мне. Мне наплевать, что ты ненавидишь меня и Бориса. Я его люблю, и ничего с собой поделать не могу.
Ты был прав - я не любила тебя по-настоящему. Я тогда этого не понимала, а сейчас ясно вижу. Ты был способом забыться, уйти от нечеловеческой тоски. Митя, милый мой, хороший мой! Я не виновата! Я так устроена. Кто там, наверху, распределяет роли в этой кинофильме - он мне определил любить Бориса всю жизнь.
Борис не такой плохой. Он сильно изменился. Когда я нечаянно встретила его этой зимой в Питере, я даже не узнала его.
Он стал серьезнее. Он бросил Ангелину (достоверно знаю!!!), и всегда будет только со мной.
И мне все равно, буду я его женой или просто любовницей. Наверное, любовницей - даже лучше. Я не семейного типа женщина, Митька. Я по натуре, наверное, актриса или куртизанка, и так мне предстоит прожить всю жизнь.
Прости меня, Митенька!
Прощай.
P.S. Зачем ты стащил мою подвязку с трилистником? Это просто мальчишество."
Зойка, наверное, тоже актриса или куртизанка по натуре. Не семейного типа женщина. Зачем такие женщины попадаются серым и невыразительным, знает только тот верхний режиссер, распределяющий роли в этой странной кинофильме.
" 22 марта 1916 года
Деревцы
Изабелла, оставь меня, пожалуйста, в покое. Я больше не стану писать тебе, если только пришлю официальную открытку ко дню рождения. Для родителей - они не должны знать о нашей пошлой драме.
Я тебя не прощу никогда.
Д.С."
- Вот супчик куриный. Поешь, пока горячий.
- Я не хочу сейчас, Олесенька, спасибо.
- А потом остынет. Ешь давай! Пока не съешь, я тебе не отдам письмо.
- Какое письмо?
- Жорик передал. Из Франции.
- Я сейчас все съем, только дай письмо. На каком языке?
- На русском. Только на таком смешном. Мы с Жориком стали читать - реально уржались. Ты ешь, а я буду тебе читать.
"Здравствуйте, милостивый государь Родион Валерьевич!"
Милостивый государь, если ты не будешь есть, я сделаю из этого письма самолетик и запущу в окно. Вот, так-то лучше.
"Все наше семейство безмерно счастливо получить от вас письмо. Много лет мы не имели никаких связей с нашей исторической родиной. Дворянское собрание Франции сообщило нам, что вы пишете исторический труд о нашей семье. Мы готовы принять участие в вашем благородном труде и всячески споспешествовать ему."
Что такое "споспешествовать"?
- Содействовать. Читай, пожалуйста. Видишь, я уже доедаю.
- "Как только вы выразите согласие, я готов выехать к вам, в Россию. Моя семья предоставит вам все сохранившиеся в семейном архиве документы, фотографии, а также возьмет на себя, если на то будет ваша воля, все расходы по изданию книги в России и во Франции. Во Франции таковое дело будет совершенно простым, поскольку мой дядя, г-н Морис Ноэль, имеет собственное книгоиздательское дело.
Сообщите, пожалуйста, ваше решение, а также ваш домашний адрес и номера телефонов: домашнего и мобильного.
Искренне ваш, Кантен Виан.
P.S. Я свободно говорю по-русски, благодаря урокам моей бабушки, м-м Изабеллы Виан."
- Слушай, Олеся, ты понимаешь смысл этого письма?
- Понимаю. Бабушка сама знала русский язык по урокам отца, и внуков тому же научила - дореволюционным выражениям.
- Я не про это, ну что ты, в конце концов! Я получу славу - как историк и как писатель, может быть...
- Я никогда не сомневалась, что ты - самый талантливый в нашем городе. Пиши, что ответить, я сейчас же и занесу Жорику.
- Я пишу - пусть приезжает прямо сейчас, правда?
- А не сделать ли сначала ремонт?
- Зачем?
- Родя, не тупи! Приедет иностранец. А у нас весь пол на террасе ободранный.
Звонок последовал, уже когда Родион выписался из больницы, а свежеокрашенный пол на терраске высох. Олеся настаивала, что надо купить пару ковриков в прихожую и выбросить потемневшее, еще бабушкиной молодости, зеркало. Она стояла перед зеркалом и показывала пальцем на пятна по краям. Зазвенел телефон, и Олеся взяла трубку.
- Алло! Да... ой, здравствуйте! Да, он дома, секундочку, я сейчас!
- Родион, тебе этот француз звонит!!! - с круглыми от восторга глазами сообщила Олеся.
- Здравствуйте, Родион Валеревищ, - сказал в трубке молодой мужской голос. Родион подумал, что француз даже моложе, чем он сам.
- Здравствуйте, Кантен. Я очень рад, что вы позвонили так быстро.
- Ви написали, щто я могу приехать прямо сейщас, я не ошибся?
- Да-да, если это возможно. Я жду вас в любое время, как вам будет удобно.
- Премного благодарен. Я немедленно позвоню в Аэропорт и закажу билеты.
Было полнолуние. Как говорил Родионов дед "луна закруглилась, ведро наполнилось, дожди пойдут". И вечером хлынул дождь. Он был недолгий, но сильный, прибил цветочную пыльцу, и Родиону дышалось легко. Олеся встала с кровати и приоткрыла окно.
- Как приятно после дождя пахнет, правда?
Они обнялись и молча смотрели на луну в расчистившемся небе. Белый волшебный свет, садовая прохлада на разгоряченную короткой супружеской схваткой кожу.
Будет книга.
Будет слава.
Будет сын.
Что еще надо?
То, что спросонья Родион до сих пор бормотал: "Да, Зоенька", Олеся пропускала мимо себя. Она всегда руководствовалась разумом, а не эмоциями.
Глава 28
- Как это нелепо, все-таки! - повторил Родион. Но Олеся подняла плакатик с надписью "Canten Vian" еще повыше.
- Ты что, хочешь, чтобы он здесь потерялся? И чтобы его обобрали мошенники? Сам знаешь, у нас в стране - вор на воре.
- Тебе надо быть патриотичней, Олеся.
- А тебе - реалистичней.
И Олеся помахала плакатиком деду, который стоял в толпе слева и тоже был снабжен "Canten Vian".
В серебряный коридор хлынула толпа.
- Сразу можно отличить наших от иностранцев, - сказал Родион, забывший о патриотизме, - наши несутся как угорелые, и с кучей баулов. А иностранцы не торопятся, и все налегке.
- Не болтай, - осекла его Олеся, - следи за толпой.
Родион уставился на толпу. И тотчас дыхание у него перехватило, и в груди возник короткий злой сип. Не от воздуха аэропорт, в котором смешались запахи чемоданной кожи, туалета, кофе и освежителей воздуха. А от вида пары, которая проследовала серебряным коридором, смеясь и болтая.
Он был высокий красивый чуть седоватый мачо. В жемчужно-сером пуловере и рубашке в тон. У него на плече висела легкая сумка - скорее всего, для фотоаппарата.
Она была Зойка.
Зойка, бывшая ученица деревецкой вечерки, дочь алкоголика, сестра зэка, вокзальная шалава. Жена Родиона Никитина. У нее до сих пор фамилия - Никитина...
На Зойке был ослепительно-белый брючный костюм. Шею украшало жемчужное ожерелье. Волосы Зойки, одному богу известно чем обработанные, лежали немыслимыми, инопланетными волнами и зигзагами.
Она шла под руку с седоватым мачо и смеялась, и зубы у нее были слишком белые, у дорогого стоматолога отбеленные. А на нарощенных ногтях сверкали камушки. Кристаллы Сваровски или настоящие брильянты? - подумал Родион.
Никакие другие мысли не пришли ему в голову.
Только когда Зойка и седоватый исчезли в толпе, Родя почувствовал острый, как удар шила, приступ любовной тоски, смешанной с отчаянием и ревностью. Что ж я стоял, как пень, с идиотской табличкой, вместо того, чтобы побежать за ними, схватить Зойку за запястье и сказать седоватому:
- А вы в курсе, что это - моя жена?
- Родион, что ты молчишь? Добрый день, добрый день, мсье Кантен! Это мой муж, Родион Никитин...
Олеся не видела Зойку. Зато первой заметила Кантена. Узнала его по фотографии и изо всех сил замахала ему табличкой.
Кантен тряс руку Родиону, потом деду, он был высокий и худой, как Родя, темноволосый. Улыбался по-иностранному - сверхвежливо.
- Здравствуйте, - Родион пришел наконец в себя, - мы очень рады вас видеть. Пойдемте в машину.
- Как в России красиво! Я никогда прежде не имел счастья посетить родину своих предков, и даже не представлял... Это самая красивая страна на свете!
- А мы всегда думали, что Франция - лучшая страна в мире, - отвечала Олеся, обернувшись к Кантену.
Олеся сидела на переднем сиденье, рядом с дедом, так как сзади ее укачивало. Но всю дорогу от Москвы до Деревец она оборачивалась к Кантену и развлекала его разговором, угощала апельсинами, чипсами, кока-колой. А Родион сидел как бирюк. Это Олесино сравнение.
Родион, конечно же, тоже сравнивал - Зойку и Олесю. Всю дорогу, благо Олеся была постоянно перед глазами. Лоб и кожа вокруг носа с началом беременности покрылись неприятным жирным блеском. Волосы завиты, как у мещанской взрослой тетеньки, и по-мещански же покрашены "перышками".
На ней китайский розовый джемперок, и на шее - золотая цепочка с кулоном-капелькой. Стандарт приличной молодой женщины из нормальной интеллигентной провинциальной семьи.
А от Зойки шел волшебный свет, как от первых видеофильмов девяностых годов. Недоступное, соблазнительное. Зойка была - живой секс, наглое порно, она извлекала из подсознания самые безумные желания. Родиона трясло и знобило. На полдороге пришлось-таки брызнуть ингалятором.
- Плохо чувствуете себя? - спросил Кантен.
- Не обращайте внимания, это хроническое, я с этим живу.
Впрочем, на границе Московской области плохо почувствовал себя Кантен. Дедову девятку подбрасывало и гоняло слева-направо, вверх-вниз. Иногда пассажиры взлетали над сиденьями и достигали головой крыши.
- Мать твою за ногу! - восхищенно говорил дед. И предупреждал:
- Сейчас вообще классная яма будет.
Олеся смеялась. Родион философски пожимал плечами. Кантен, наконец, нашел в памяти подходящую цитату:
- Наш классик, Николай Гоголь, кажется, писал: "В России две плохие вещи - дороги и дураки". Я хотел сказать, дороги до сих пор не изменились, правда?
- И дураков тоже хватает, - ответил дед.
Мама с бабушкой хотели представить Кантену истинную Россию - то есть, страну, которой нет на свете уже сто лет. На столе были блины, а к ним икра, сметана, селедка. Водка была налита в графин богемского стекла, который бабуля год назад сплавила в Родионов музей, а вчера приказала вернуть. В хрустальных плошках были маринованные опята и соленые огурцы. И конечно же, на весь дом благоухало борщом.
- Ну, как? - гордо спросила бабуля у Родиона (мать проводила гостя в ванную).
- Лоханулись по полной программе, - усмехнулся Родион, - русские дворяне не ели маринованных опят. Им подавали соленые рыжики.
- Рыжики? Где ж я их тебе возьму, - расстроилась бабуля, - они уже в шестидесятые года все вывелись.
- Что ты тупишь, - сказал дед, - он такой же дворянин, как мы с тобой.
Кантен воспринял угощение как настоящую русскую еду, которой аборигены березовых лесов питаются ежедневно.
- Мне было десять лет, когда умер прадедушка Дмитрий, - сказал Кантен, - за полгода до его смерти мои родители пригласили его в русский ресторан на Елисейских полях. Хотели сделать старику приятное. Знаете, он ведь был в полном разуме в свои девяносто пять. Родители заказали множество русских блюд, а прадед попробовал и стал смеяться. "Это так же похоже на русскую еду как квартал Марэ на Арбат". Я тогда не очень понял, а потом, уже взрослым, нашел фотографии Арбата в Интернете...
Мать и Олеся вежливо заулыбались. Дед и бабуля - нет (черт его знает, что такое квартал Марэ).
- А отчего умер прадедушка? - спросил Родион.
- Просто уснул и не проснулся, - сказал Кантен, - смерть праведников, так сказала бабушка Изабелла.
Бабуля перекрестилась, а дед живо наполнил рюмки:
- Давайте за упокой души!
Поскольку до этого уже выпили за встречу, за знакомство и за благополучный приезд, бабуля, дед и мать раскраснелись, Олеся, пившая вместо водки кагор мелкими глоточками, беспрестанно хихикала, а Кантен заморгал по-детски и сказал:
- Что-то я совершенно ослабел от этого страшного напитка...
Все засмеялись, и мать проводила Кантена в спальню, Олеся тоже удалилась "полежу, живот тянет". Пьяненькие старшие доедали деликатесы и обсуждали иностранцев и бывших дворян, а Родион, абсолютно трезвый, мыл тарелки, думал о Зойке и сдерживал слезы, злобно дрожавшие в глазах.
Вот и рассеялись иллюзии, думал Родион, рассматривая фотографии, которые привез Кантен. Фотографий было множество - целый альбом. В толстых ажурных рамочках, тщательно отретушированные, желтовато-серые, они показывали жизнь, которую Родион так долго рисовал в своих фантазиях.
Значительного вида высокий и худой дядя. Где-то в пиджаке, где-то в мундире, а два раза - даже во фраке.
- Это прапрадед, Илья Дмитриевич Свирский.
Красивая дама, для начала двадцатого века - стройная, для начала двадцать первого века - в первой стадии ожирения. Шляпки, перчатки на пуговицах, боа из перьев. Неестественные позы - фотограф объяснил, что так надо, ибо фотографии сохранятся для последующих поколений.
- Прабабушка, Анна Константиновна.
И дети. Сначала маленькие, все в платьицах, локонах и кружевных воротничках. Можно подумать, что все - девочки.
- Тут сзади подписано. Вот: "Митенька, 1 год и два месяца", "Котька, полтора года", "Митя, 3 года", "Белочка, 2 года".
- Какая прелесть, - воскликнула Олеся. В ней плескались материнские чувства, подогреваемые гормонами. беременности.
Дальше пошли гимназисты - парами, по одному и на групповых снимках, студенты, юноши в теннисной одежде, на роликах, под Сочинскими пальмами, на набережной Васильевского острова...
- Вот он и есть, Дмитрий Ильич Свирский. Бабушка Изабелла говорит, что я весьма похож на него.
Родион вынужден был признать - да, похож. А я почему-то думал, что Митя был похож на меня - светловолосый и в очках... и симпатичный, Зойка ведь говорила, что я - симпатичный...
Митя Свирский был не уродлив, не красив, средняя наружность, не заметишь в толпе. Высокий худой брюнет, передавший свои гены через два поколения французскому правнуку. Его брат Котька был красивее, и на всех фотографиях откровенно и вальяжно позировал.
- Это брат прадедушки, ну, вы про него лучше знаете. Дмитрий Ильич рассказывал детям, что Константин за год до революции бросил университет, вступил в партию коммунистов, с родными почти не общался, и в1917 году участвовал в вооруженном восстании в Москве.
- Если хотите, я вас познакомлю с его потомками, - усмехнулся Родион, - не обещаю, что знакомство будет приятным...
Фотографий Изабеллы было много. Большинство - необычные для той эпохи. Изабелла на них не сидела в напряженной позе у колонны или у вазона с цветами. Ее снимали ВЖИВУЮ - бегущей по лугу, грызущей яблоко, завязывающей ленты на туфельке. Борис фотографировал, понял Родион, и отметил, что у Бориса была почти современная художественная манера. Он явно опережал свое время как фотохудожник.
- Это совершенно особая история, - засмеялся Кантен, - сестра Дмитрия Ильича. Не родная, ну, вы наверное, знаете. Прадед рассказывал эту историю своим детям, когда они выросли. Дмитрий Ильич был влюблен в Изабеллу с детства, а она предпочла другого. Этот другой оказался порядочной сволочью. Он сделал ее беременной, простите, Олеся, я не настолько хорошо знаю русский язык... И не женился... она сделала аборт, но медицина тогда была на крайне низком уровне, Изабелла заболела и умерла.
- Кошмар какой! От потери крови, что ли? - вскрикнула Олеся.
- От сепсиса, скорее всего, - ответил Родион.
Ему было так больно и печально, словно он сам чувствовал в своей крови жаркое злое дыхание сепсиса. Словно умерла его возлюбленная, его сестра, все его мечты и радости.
- Прадедушка назвал дочь, мою бабушку, в честь своей возлюбленной. И даже от жены этого не скрывал.
- А жена не ревновала к прошлому? - спросила Олеся.
- Я ее совсем не помню, она умерла до моего рождения. Но бабушка говорила, что брак ее родителей был счастливым. За всю жизнь они ни разу не поссорились.
Родион смотрел в глаза Изабелле Сорель и говорил мысленно - как же ты могла? Ты была такая умная, такая одаренная... Как ты могла умереть такой ужасной и позорной смертью, оставив несчастными Митьку и меня?
Изабелла улыбнулась Родиону. Реально, уголки губ, сфотографированных сто лет назад, дрогнули. Ты давно установил со мной астральный контакт, говорила она, еще когда читал мой дневник и мои письма... К этим серо-желтым фоткам Борис прикрепил части моей души, поэтому теперь я слышу тебя, а ты - слышишь меня.
Я любила Бориса так, как ты любишь свою Зойку. Тебе ведь все равно, что она плохая? И мне было все равно...
Я быстро умерла. У меня поднялся страшный жар, и я умерла, не приходя в сознание. Я не мучилась.
- Я сейчас, - сказал Родион. И быстро покинул Кантена, Олесю и альбом с говорящими фотографиями. Пошел в ванную, умылся холодной водой. И услышал, как далеко, в комнате, пронзительно запищало. Это звонил его мобильник.
Глава 29
Родион практически не пользовался мобильником. Туда было вписано всего три номера: Люси Дорецкой, директора областного краеведческого музея и, конечно, Зойкин.
Мобильник звонил первый раз за время своего существования. Родион даже не знал, как его включать. Наугад нажал кнопочку с телефончиком.
- Родя, - крикнул плачущий голос, - Роденька, это ты?
Это была Зойка.
- Да, Заенька, - быстро ответил он, - что случилось? Почему ты плачешь? Где ты?
Олеся стояла в дверях и с яростью смотрела на Родиона. Родион отвернулся к ней спиной.
- Родя, ты сможешь ко мне приехать? Мне очень плохо, Роденька. Если ты не приедешь, я не знаю, что я с собой сделаю...
- Зоя, прекрати. Я приеду, конечно. Говори адрес!
Родион схватил вместо ручки первое, что подвернулось - Олесин карандаш для глаз. И стал писать на обложке тетради с конспектами уроков истории. Олеся подошла и смотрела, что он пишет.
- Я прямо сейчас выезжаю, Зоенька, ты меня жди, слышишь?
- Родион, - гневно сказала Олеся, едва Родион закрыл мобильник, - если ты поедешь, то я ни на минуту не останусь с тобой. Ты меня хорошо понял? Я уйду от тебя, и твой ребенок родится безотцовщиной!
Родион посмотрел на нее невидящими глазами. И спросил:
- Ты не помнишь, где мой синий свитер?
Олеся побежала от него на кухню - жаловаться бабуле (матери и деда дома не было). А Родион поспешил к Кантену.
- Кантен, прошу простить меня. Непредвиденные обстоятельства заставляют меня срочно ехать в Москву. Вы сможете провести два-три дня с моим родными? Мама покажет вам город и бывший дом ваших предков...
- Что случилось? - спросил Кантен. - Я могу вам помочь?
- Не знаю, - ответил Родион, оборачиваясь нервно на дверь (Олеся на кухне плакала в голос), - это касается моей жены.
- Олеси?
- Олеся мне не жена. Моя жена от меня ушла.
Кантен был слеплен из того же неправильно забродившего теста, что и Родя. Он заявил, что поддержит своего нового российского друга и поедет с ним.
- Я не думаю, что это будет приятное путешествие, - растерянно сказал Родион.
- В любом случае, я посмотрю Москву! - ответил Кантен.
Уже в автобусе он сказал Родиону:
- Мне почему-то кажется, что у вас мало друзей, Родион.
- Это так... Я дружил с двумя ребятами, но они уехали из Деревец. Я дружил с одной девушкой, но она вышла замуж не за меня. Потом я дружил с Зойкой, и Зойка тоже меня бросила. Наверное, я отталкивающая личность.
Кантен засмеялся.
- Просто вы - нестандартная личность.
Очень короткая справка. Город Деревцы стоит на пересечении двух крупных шоссе. По восточному шоссе проходит автобусная трасса до ближайшего железнодорожного узла. Оттуда осуществляется движение электропоездов до Москвы, Тулы, Калуги и поездов дальнего следования до Брянска, Санкт-Петербурга, ряда других городов.
Время в пути от Деревец до Москвы составляет 3 часа.
На станции Обнинское по вагонам электрички пошли торговцы. Родион купил себе бутылочку "Колы". А Кантен - банку пива.
И тут у Роди зазвонил мобильник.
- Родион! - гневно крикнул голос матери. - Ты где?
- Откуда ты звонишь, мама?
- С домашнего телефона. Ты в своем уме? Ты помчался к этой шлюхе и бросил Олесю в слезах. А если у нее случится выкидыш? Зачем ты поехал? Зачем ты потащил с собою француза?
- Мам, - ответил Родион, - я еду в электричке. Не нервничай, со мной ничего не случится. И с Олесей тоже. У Зои какие-то серьезные проблемы, я помогу ей и сразу - домой.
- Да какое тебе дело до этой твари?!
Родион закрыл мобильник. Через минуту мобильник зазвонил снова.
- Ты взял с собой ингалятор? - спросила мать.
- Конечно.
С Киевского вокзала Родион позвонил Зойке и уточнил, как к ней проехать. Станция метро Октябрьская, объяснила Зойка, а дальше пешком, совсем рядом... Голос у нее был уже не плачущий, скорее - раздраженный, злой.
- Красивая? - спросил Кантен, кивнув на телефон.
- Очень, - Родион вздохнул, не глядя на Кантена. И вдруг начал рассказывать - о себе и о Зойке. Рассказывал на ходу - в пропахшем уличными пирожками вестибюле метро, на эскалаторе, в вагоне, где они с Кантеном стояли притиснутыми к двум таджикским строителям и рэпперу в шапочке до бровей. Родион рассказывал, не обращая внимания на окружающую действительность: туго набитую людьми, скверно пахнущую, жаркую и влажную.
- Нам выходить, - сказал Кантен, - и что же? С тех пор вы ее не видели?
Родион посмотрел в черную дыру туннеля.
- Видел. Фотографии в журнале.
- О, значит, она все-таки стала моделью?
- Да. Особого сорта моделью...
На выходе из метро Кантен Виан знал все. Как ни странно, он не смотрел на Родиона презрительно или жалостливо.
- Давай перейдем на ты, - предложил он.
- Давай, - отозвался Родион, - знаешь, а в тебе русская кровь гораздо сильнее, чем французская. Странно, ведь ее меньше.
- Ничего странного. Генетика. Доминантные и рецессивные гены...
- Господа, подайте на пропитание!
Только сейчас Родион и Кантен почувствовали мир вокруг. Мир клонился к закату. Розовые облака отражались в гигантской сверкающей рекламе, закрывшей весь бок здания. Бомж с багровым лицом, усыпанным гнойниками, тыкал ладонь прямо в грудь Родиону.
- Нету, - ответил Родион и стремительно шагнул на проезжую часть. Кантен ухватил его за локоть.
- Здесь нет перехода. Надо искать подземный.
Зойка жила и правда, в двух шагах от метро - за два дома от здания с огромной рекламой. Родион подергал наглухо замурованную дверь подъезда.
- Здесь кодовый замок, - пояснил Кантен. - А где же домофон? Какая старая конструкция!
В итоге Родион просто позвонил Зойке на мобильный, чтобы назвала код.
В лифте Родион и Кантен ехали, поставив ноги широко, по-морскому, потому что на полу была вонючая лужа (отчетливо видно - многолетняя).
- В предместьях Парижа такие же лифты, - утешил Родю Кантен.
А в России такие лифты в центре Москвы, подумал Родион. Лифт выплюнул иностранца и провинциала на седьмом этаже. Дом был старый, сталинской постройки, потолки с лепниной, лестничные площадки - танцевать можно.
- Проходи! - крикнул из открытой двери Зойкин голос.
Родион шагнул к своей любви...
Квартира была обставлена беспорядочной смесью всяких мебелей. Трюмо в прихожей было явно антикварное - позапрошлого века. Шкаф для одежды - опилочно-прессованный, дешевка периода "застоя". Стиральная машина-автомат. Как попало раскиданная модельная женская обувь: розовая, белая, серебристая...
В квартире пахло дорогими духами и дешевым супом из пачки.
Зойка сидела - невообразимо было представить Зойку в таком виде - за компьютером! В белом шелковом халатике, расписанном зеленоватыми зигзагами, с распущенными волосами, босиком...
Она обернулась, и даже Кантен сдавленно ахнул, а что говорить о Роде?
Зойка была растрепанная, заплаканная, ненакрашенная, но красивая, как Ботичеллиевская Венера, и даже лучше.
- Родя, - сказала Зойка, - Роденька, ты приехал, мой золотой... мне так плохо!
Она бросилась на шею Родиону, и Родион подхватил ее на руки. Белый халатик съехал вверх, Зойкины ноги открылись до линии трусов, вернее, до линии их отсутствия, Кантен отвернулся по-французски (наблюдая-таки одним глазом), Родион целовал Зойкино плечо, с которого тоже все съехало, и очки у него стали влажными...
Душещипательная сцена. Учитывая даже то, что Зойка была блудная и дрянная порномодель.
Зойка пожала руку Кантену, принесла бокалы, налила вина. Дорогого аргентинского вина. На закуску нарезала сыра (дорогого французского сыра). Поставила плошечки с соленым миндалем, крекерами и шоколадными конфетами. Когда Зойка научилась так изысканно и благородно хозяйничать - непонятно. Наверное, тогда, когда получила блестевшие на руках кольца: одно с пятью мелкими рубинами, другое - с немаленьким брильянтом.
Родион успел незаметно протереть очки и рассказывал о Кантене и его предках, которых Зойка всех помнила и называла по именам, как школьных приятелей: а Митька что же? А Котька куда же?
- Но это очень долго рассказывать, - перебил сам себя Родион, - что у тебя случилось, Зоенька?
Она тут же сморщилась и заревела. Так мгновенно может зареветь только маленький ребенок, да ведь Зоя и есть - глупое дитя, невоспитанное, беспризорное дитя...
- Островский меня бросил, - сказала она.
- Какой Островский?
- Мой продюсер. Он думал, если я его модель, то я должна быть и его подстилкой. А на черта он мне сдался, хрен старый?
- Я видел тебя в аэропорту, когда встречал Кантена, - сказал Родион как можно сдержаннее, - такой высокий немолодой дядя-мачо. Это он?
- Он, - ответила Зойка, размазывая слезы кулаком, - я с ним работала последние три месяца. Я с ним не спала, честное слово, Родя!
Родиону было неловко перед Кантеном, хотя Кантен знал, кто такая Зойка. А Зойка не умела стесняться, честно говоря, она выбрала свою странную профессию очень правильно.
- До него, конечно, было там всякое, глупости, несерьезное, в мадел-бизнесе ведь нельзя совсем без постели. Они бы все хотели меня трахать, только я же тебя люблю. Я хотела прорваться в нормальное кино и забрать тебя из этого Долгопропащенска, от твоей мамаши противной...
- Зоя, не трогай маму, ты знаешь, как я к этому отношусь.
- Ладно-ладно, хрен с ней. Я не хочу с тобой разводиться. Роденька, я тебя одного люблю, и Островский мне нужен был только, чтобы контракт подписать с французами...
Кантен смотрел, слушал и не удивлялся. Он знал Россию только по книгам русских классиков. Надо сказать, русские пишут тяжеловесно, депрессивно, но трогательно. Кантен с куда большим удовольствием читал современную французскую литературу. Но сейчас он понял, что Россия, написанная сто пятьдесят лет назад, и Россия, которую он видит - аналогичны. Наташа Ростова в пошлом бальном платье, псих Раскольников с топором, депрессующий Онегин и трагичный Герасим немедленно выстроились в мыслях Кантена в тоскливую вереницу. Он легко выбрал из этой вереницы соответствие для зареванной Зойки - Настасья Филипповна (только с волосами цвета фэр-блонд), которая сжигает деньги и нахально хохочет, и для грустного Родиона - блаженненький князь Мышкин.
Какие эти русские все-таки странные - загадочные, простые, бесстыжие, благородные, примитивные, отчаянные. И как живучи русские гены, если я понимаю их и люблю - этих сумасшедших малознакомых людей - гораздо больше, чем своих друзей во Франции...
Глава 30
Спустился на Москву лиловый неромантический вечер с визгом тормозов и волнами бензиновой вони. Кантен смотрел на Москву с Зойкиного балкона и думал, как проста и предсказуема жизнь. Зойка лишилась продюсера как раз накануне подписания контракта с французской киностудией, которая решила снять фильм по роману русского писателя Куприна "Яма". Зойка должна была исполнять одну из главных ролей - проститутки Маньки-Беленькой. Островский не мог сообщить французам о своих личных расхождениях с Зойкой - выглядело бы мелко и несолидно для такого важного дяденьки. Но и помогать Зойке отказался. Завтра Зойке предстоит ехать к французам на переговоры и подписание чертова контракта. И Зойка очень боится, не надуют ли ее лягушатники.
- Ой, извините, - сказала Зойка и посмотрела на Кантена.
Кантен понял, что Зойке можно простить все за один ее жгуче-ледяной взгляд...
Короче, Зойка боится, не втравил ли ее Островский в очередную порно-пакость. Зойке надоело порно. Она хотела реальную карьеру, реальный фильм. А вдруг контракт будет запутанный или вообще - весь по-французски?
- Что я могу сделать, Зайка?
- Съезди со мной. Ты такой умный, Роденька. А я, сам знаешь, дура-дурой с вечерней школы. Облапошат меня эти черти, заставят за три копейки голую задницу показывать всему земному шару...
- Я ведь французского не понимаю, Зоенька. Может переводчика найдем?
- Зачем переводчик? - сказала Зойка. - А вот Кантен с нами съездит.
Кантена восхитило, как запросто русская шлюшка им распорядилась. И тотчас сказал себе: "Она не шлюшка. Она шикарная девушка. Без комплексов, живая страсть. Наверное, такие только в России остались. Ну, и у нас - в маленьких деревушках Прованса."
Кантен ушел от Родиона и Зойки на балкон, потому что Зойка рассказывала-рассказывала, хныкала-хныкала, а потом забралась к Родиону на колени и стала его целовать: "...Роденька, я тебя так люблю...ты такой хороший, а я гадость последняя..." И Родион отвечал на поцелуи. Как отвечал бы и сам Кантен, и вообще, любой, кто не биоробот.
- Друзья, - Кантен нашел хороший предлог, чтобы войти в комнату, - время ужина. Давайте сходим в ресторан. Я вас приглашаю. Зоя, здесь есть поблизости хороший ресторан?
Зойка обрадовалась. Слетела с колен Роди и побежала одеваться.
- Она настолько шарман, что нет сил судить тебя, - сказал Кантен в ответ на растерянный Родин взгляд.
Пока Зойка наряжалась, Родион позвонил с ее телефона в Деревцы. Трубку взяла мать.
- Я в порядке. Я помогу Зое подписать контракт и завтра к вечеру буду дома.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила мать. - Какой еще контракт, что ты понимаешь в контрактах, горе мое?
Голос у матери был грустный, но не сердитый. Родион спросил, как Олеся. Нормально, ответила мать, но с тобой разговаривать не хочет. Смотрит сериал.
Сериал не смотрят, когда грозит выкидыш или даже просто истерика, поэтому совесть Родиона легла спать и сладко почивала в ресторане и во время прогулки по вечерней Москве, которую сумасшедшая Зойка устроила для Кантена. Ездили везде на такси, и Зойка пресекала все попытки своих кавалеров платить за него.
- Вы с дуба рухнули? Таксисты все меня знают. Я наклеена в метро, на щитах вдоль дорог и в ихних такси тоже. Они мне скидки дают...
- Зоя, по правилам русского языка надо говорить не "ихних", а "их", - смеялся Кантен.
В ресторане выпили две бутылки шампанского, и еще Кантен купил бутылку навынос. Все были пьяненькие, счастливые, Зойка вообще пила шампанское из горла.
- Родион, эту кнопочку нажмите пожалуйста, - попросил Кантен, подав Роде странный аппарат величиной с хлебный батон. И, встав на фоне Спасской башни, быстро заговорил по-французски, замахал руками. Потом перешел на русский:
- Бабуля, я так счастлив, что ты увидишь меня на родине наших предков. Поверь мне, это фантастическая страна, и в следующий раз мы с тобой приедем сюда вместе!
- Это видео? - спросил Родион, когда Кантен выключил аппарат.
- Цифровая камера, - ответил тот, - можно сразу сбрасывать изображение в компьютер... Зоя, у вас есть дома Интернет?
- Конечно, - ответила Зойка и гордо взмахнула бутылкой, - у меня все есть. Я порно-стар России номер один!
Родион отобрал у нее бутылку. Дальше Кантен и Родя водили Зойку под руки - слева и справа.
Зойка спокойно постелила Кантену на диване в той комнате, где был компьютер.
- Можешь сразу переслать свою видюху. И вообще, сидеть в Интернете хоть всю ночь. Родя, я нам тоже постелила, ты идешь?
Вот так запросто.
Родион, с тех пор, как Зойка его бросила, днем и ночью думал о Зойке и сексе с Зойкой. Оказывается, она тоже.
- Я ни с кем не могу, кроме тебя. Конечно, приходилось иногда, в нашем поганом бизнесе никак по-другому. Но мне никто не нравился. Я тебя одного хочу, всегда, всю жизнь.
Было все: пальцы, губы, вскрики, всхлипы, и Зойка, стоя на коленях у кровати, одуряла Родиона оральной гимнастикой, и Родион, прижав Зойку к подоконнику, загонял ее в волновой оргазм, на гребне второй волны кусая ее за плечо. У Кантена в соседней комнате бубнил телевизор, он был воспитанный малый, сразу видно, что не из наших, наш по пьяни да еще с таким спектаклем за стенкой, стал бы вызванивать себе "девочку на ночь".
- Родя, давай, ты не поедешь домой. Что тебе там делать, в этих вонючих Деревцах? Там живут одни алкаши и пенсионеры. Оставайся у меня.
- Я не могу. Я должен писать книгу, я договорился с семьей Виан.
- Разве книгу нельзя писать здесь?
- Мне пришлось бы довольно часто ездить в Деревцы - делать фотографии, брать интервью и прочее.
- Ну, не каждый же день.
- Зоя, - Родион поцеловал ее в висок, - я тебе не сказал... когда ты уехала и долго не давала о себе знать... я вообще думал, что больше тебя не увижу, и мне было ужасно плохо...
- Ты себе другую завел, что ли? Олеська, да? Вот сука, мразь, курвятина, старая дева, задроченная училка. Воспользовалась моментом. Да пошли ты ее к едрене фене!
- Она беременная.
Зойка посмотрела на Родиона - глаза ее при красном ночнике горели, как у волка.
- А от меня ты ребенка не хотел.
- Ты молодая совсем, я хотел, чтобы ты вуз закончила...
Зойка уткнулась Родиону в плечо и прошипела яростно:
- Пусть аборт сделает!
- Уже поздно.
Родион не стал объяснять Зойке, что аборт - это безнравственно и бесчеловечно, что это не вписывается в его принципы жизни на Земле. Во-первых, она не поняла бы, а во-вторых, она плакала. Отчаянными детскими слезами, с горловыми всхлипами и подавленными стонами.
- Почему такая жизнь паршивая, скажи, Роденька?
Наутро оказалось, что в такой одежде, как у Родиона, идти к французам нельзя.
- Почему нельзя? - спросил Родион. - Из-за того, что джинсы?
- Из-за того, что китайские джинсы, - ответила презрительно Зойка. Подошла к шкафу и бросила Роде костюм - прямо с вешалкой.
- Это твой размер.
Родя посмотрел на костюм, потом на Зойку и гневно спросил:
- Ты смеешь мне давать тряпки своего Островского?
Зойка прыгнула к нему на кровать и исцеловала ему шею и уши.
- Нет! Я купила этот прикид в Австрии - тебе. Это же Армани! Просто не успела послать. У меня нет здесь вещей Островского, можешь проверить!
Родион нашел на костюме не оторванный ценник и поверил Зойке. Порностар России номер один, оказывается, имела великолепный вкус. Откуда он у нее взялся - неизвестно. Видимо, из дремучих дебрей генетики вынесло ген пещерной прародительницы, которая не пила алкоголя, не курила, зато умела эстетически правильно подбирать шкуры мамонтов, медведей и шерстистых носорогов. Зойка сама завязала Родиону галстук, потом набрызгала ему на волосы какую-то склизкую дребедень и за пару минут создала художественный бардак а-ля "голливудская кинозвезда на отдыхе".
- Скажи свое веское слово, Кантен! - гордо произнесла Зойка.
- Superbe! - ответил тот.
- Очки, конечно, отстойные, - поморщилась Зойка.
- Какие отстойные, они золотые, мне их дед с бабушкой на день рождения подарили!
- У деда с бабушкой эти очки, небось, лежали в загашнике с пятидесятых годов, - отрезала безжалостная Зойка, - но времени мало, где мы тебе будем искать нормальные да чтоб под зрение... Ладно, теперь я сама оденусь. А переводчик у нас в порядке.
- Я тоже в джинсах, - возразил "переводчик".
- По крайней мере, в Левисах, а не в мейд ин чайна, - повела плечиком Зойка.
- Фантастическая девушка, - резюмировал Кантен.
Зоя в белом платье с белым боа была ослепительна. Французы были улыбчивы и любезны. Контракт, составленный на правильном французском, не содержал никаких пакостей. Оплата предлагалась достойная. Более того, проживание актрисы З.Никитиной в Париже в течение съемок фильма будет оплачивать кинокомпания.
Родион держал Зойку под руку и изображал ее нового продюсера. Кантен быстро переводил "продюсера", "актрису" и кинокомпанию. Шампанское в фужерах радостно играло пузырьками.
- Когда я теперь тебя увижу? - спросил Родион убитым голосом.
Сверкающая улыбка Зойки, надетая вместе с белым платьем для французов, чуть-чуть померкла.
- Ты же слышал - до июля будут только бюджет составлять. Летом я уеду во Францию и пробуду там ...ну, месяца три, наверное. Никогда не известно, сколько продлятся съемки...
Родион молчал и на Зойку не смотрел. Нельзя же было плакать при Кантене. Слезы, получается истекали внутрь, растравляли душу своей невыносимой соленостью, и сердце от них болело, и одышка уже давила на грудь.
Я ненормальный от природы, ущербный, думал Родион. В Спарте правильно делали, выбрасывая чахлых младенцев со скалы. Меня следовало выбросить давным-давно - с моей проклятой астмой, с моей дебильной моралью и нравственностью, с уродской лабильностью, которая не проходит с возрастом, как у обычных людей, а все больше усиливается...
- Я думаю, она вернется к тебе, - сказал Кантен, - когда-нибудь, когда наиграется в звезду. Она тебя любит, это же видно.
Было непереносимо тяжко видеть после Москвы Деревцы и после Зойки - Олесю.
Олеся при Кантене разговаривала с Родей засушенным голосом, а наедине изрекла только:
- Прежде чем ложиться со мной в одну кровать, сходи в больницу и сдай анализы. Я не собираюсь заражать своего ребенка всякой гадостью после твоей проститутки.
Родион подумал - и слава Богу! Собрал свою постель и ушел спать в гостиную. Это продолжалось до конца весны, пока Кантен не уехал. Видимо, Олеся играла трагедию "Оскорбленная жена" для Кантена. Потом Олеся сама перенесла Родины вещи в спальню, и ни о какой больнице речи не шло.
Вестей от Зойки не было. Родион писал книгу.
В палисадниках нагло развесил свои аллергенные ветки жасмин. Родион боялся открывать окна, хотя июнь выдался жаркий.
Глава 31
Родион вернулся с экзамена в вечерней школе. Результаты замечательные, сказала директриса. Двое на пятерки, четверо на четверки, три тройки. Вы всю душу вложили в этих шалопаев. Вы - учитель от Бога. Жалко будет, если вы нас бросите.
- Ты пришел? - крикнула бабуля из кухни. - Будешь обедать или Олеську подождешь? Она в магазин пошла.
- Олеську подожду.
На слове "подожду" телефон содрогнулся и зазвенел. Телефоны в Деревцах звенят странно. Хрипят, трещат, орут благим матом. Все дело в проводах, говорят на телефонной станции. Нет проводов - нет нормальной связи.
- Алло! - крикнул Родион.
Он на каждый звонок так бросался. А вдруг - Зойка?
- Здорово. Чего орешь? - спросила Люся.
- Люська!!! Ты? Откуда?
- Из дома. Я снова проживаю под тем же кровом, с тем же мужем, но уже с другим именем.
- Ты же не меняла фамилию, кажется?
- Родя, не тупи. Я поменяла имя. Не Людмила Витальевна Дорецкая, а Мэл Дорецкая.
- Мэл? Что это такое за Мэл?
- Творческий псевдоним. Теперь это будет и мое имя. Тем более, что паспорт я в своих скитаниях потеряла...
- Где ты была, Люська?
- Не зови меня этим колхозным именем, будь другом.
С Люськой что-то не то, подумал Родион. Даже голос у нее изменился. Стал низким и местами надломленным. Где ее носило, что она видела и слышала? ведь никогда не расскажет, подумал Родион.
- Я слышала, ты пишешь книгу?
- Да, пишу. Огромное спасибо тебе, что помогла мне связаться с Францией. Сам бы я никогда...
- А ты ничего никогда не мог сам, Родя. И не сможешь. Ты такой тип мужчины - маменькин сынок.
Родион не обиделся. Он был счастлив слышать Люську, и он понимал, когда она шутит.
- Люсь, то есть Мэл, тебя можно увидеть?
- Не можно, а нужно. У меня для тебя сюрприз.
- И к тебе можно прийти? Твой Лис грозил мне всякими ужасами, если я буду ходить к тебе.
- Лис скромно сидит теперь в углу своей убогой норки и не тявкает.
Родион выскочил из дома. Бабуля крикнула в окно: "Родька, ты куда, а обед?", но Родион не ответил. Бежал до дома Лисенкова в облаках желтой пыли и опасной жасминовой пыльцы.
Люся ждала в раскрытой калитке. На ней был странноватый для Деревец наряд - черная юбка-размахайка с бахромой, черный топик в крупную сетку, под ним - красный лифчик. Волосы были подстрижены по-новому - бесформенными клочьями. Какая-то худая стала Люська, болезненная на вид, как будто невыспавшаяся.
- Привет, - сказала она и обняла Родиона. Родион почувствовал знакомый и не меняющийся с отрочества запах Люськиной кожи.
- Я ужасно скучал, - сказал он, - знаешь, у меня было столько событий...
- У меня тоже, - сказала Люська, - но рассказов о них не жди... Пошли в дом. Попьем кофе, и покажу кое-что.
В комнате у Люськи было чисто, но как-то беспорядочно. На полу были навалены кучей какие-то тетрадки. Около компьютера стоял недопитый стакан молока. И совсем неподходящий предмет был на кушетке - огромный ящик, сделанный из лохматого от старости желтого картона.
- Садись, - сказала Люська и показала на ящик, - посмотри пока.
Она ушла на кухню, а Родион открыл ящик и сдавленно вскрикнул. Ящик был набит жестяными круглыми коробками. А на внутренней стороне крышки имелась надпись черным карандашом: "Борис Оленев. Весна любви, 1916 год".
- Люська!!! Ты где это достала?
Родион пришел с ящиком к ней на кухню. Люська варила кофе в турке с можжевеловой ручкой. Запах кофе - горячий и горький - удивительно не подходил к Люське с ее рваными волосами и бледным лицом. Люське бы молоко парное пить и на солнце валяться... Родиону вдруг резко жалко стало Люську. Не только Зойка, даже Олеся выглядела более привлекательной, чем Люська -драная кошка.
- Познакомилась с человеком, который работает в Госфильмофонде. Он нашел и отдал насовсем. Все равно, сказал, это дерьмо в архиве валяется, где все давным-давно списано.
- Это же чудо! Ты прелесть, Люсь... Мэл!
Родя обнял ее и даже хотел покружить, но Люська заорала: "Дурак, кофе!". Тогда Родя вернулся к драгоценному ящику. Доставал пыльные коробки. На них были номера - 1, 2, и так далее.
- Представляешь? Я ее увижу в реале. Живую!
- Ага. Надо сначала найти, где это смотреть. Такой диск не вставишь в комп.
- Надо киноаппарат найти.
- Оставь ты этот ящик. И руки помой. Может, на нем чума какая-нибудь с прошлого века...
- Дурочка ты, Люся.
- Сам ты дурачок. Влюбился в умершую девку, а что тебе остается? Живые бабы из тебя веревки крутят.
Родя взял из рук Люси чашку с кофе, прихлебнул, посмотрел в окно, за которым летели по ярко-синему небу растрепанные облака. И рассказал на одном дыхании - про Кантена, про книгу, и конечно же, про Зойку.
Люська слушала, пила кофе, грызла соленый миндаль и смотрела на Родю - чуть насмешливо, добродушно.
- Много ты написал?
- Третью главу заканчиваю. Если нам удастся посмотреть фильм - а я носом землю пророю до самого Парижа, но найду киноаппарат - я напишу во сто раз лучше!
- Принеси почитать. У тебя всегда хреново было со стилем.
- Это не художественная книга, а популярная.
- Ты совсем не попсовый человек, Родька.
Родион оставил ящик у Люси и пошел домой. На пороге его встретил новый телефонный вопль.
- Алло? Люська?
- Я вспомнила, у кого есть киноаппарат. В Щеглово - знаешь такую деревню - есть дом культуры. Там Котов работает.
- Какой Котов?
- Твою мать! Из нашего класса - Котов Мишка! Местный алконавт. Он закончил "кулек" и работает директором этого дома культуры. Я ему позвонила. Стопудово есть киноаппарат, и даже в рабочем состоянии.
- Люся! Я тебя люблю!
- Я вас тоже уважаю, господин историк Карамзин.
Олеся, опять все это слышавшая, посмотрела на Родю насмешливо:
- Вот уж не думала раньше, что ты такой плейбой... Оказывается, тебе нравится определенный сорт женщин? Легкодоступные и алкоголезависимые?
- Нет. Мне нравятся красивые и нестандартные, - огрызнулся Родион.
Он огрызался с Олесей постоянно. Она не принимала близко к сердцу. Двадцать две недели беременности, УЗД-исследование показало нормальные параметры и ритм сердца плода, пол - мужской, предполагаемый срок родов - 17-24 ноября. И при чем тут Родькины настроения?
- Иди обедать, я рассольник налила.
- Сейчас иду.
Было летнее утро. Роса еще не везде высохла и сверкала на лопухах, крапиве и ядовитых борщевиках как никогда не виденные Родионом и Люсей брильянты. Все читающие люди мыслят книжными штампами. Луи Буссенар, Александр Дюма-папа, пошловатый Жюль Верн и ироничный Марк Твен. Гораздо проще людям не читающим - они мыслят телевизионными штампами, а в ящике меньше романтики и больше реальности.
Родион смотрел на играющие над росистой травой крошечные радуги и думал - как прекрасна жизнь, когда ты находишься у этой самой госпожи Жизни на ладони, и она смотрит на тебя ласково, без претензий... Люська думала - как редко жизнь кажется прекрасной, обычно ведь она - черный бочаг с гнилой водой...
Над кустами вспархивали лесные птахи. Птахи удивленно смотрели на двух велосипедистов, кативших по холмам. В такую рань здесь никто не ездит!
На полдороге Люська остановилась, спрыгнула с велика и сняла рюкзачок.
- Ты чего? - спросил Родя.
- Пить хочется, - сказала Люська.
Сбросив курточку надрывно-зеленого цвета, она постелила ее на придорожный камень. Села и отвинтила крышку бутылки с минералкой. Родя примостился на этом же камне. Сидя вполоборота друг к другу, они поочередно пили из одной бутылки и смотрели влево, вправо, на дорогу, на пляски ромашек и безумие одуванчиков.
- Я давно не ездила. Дыхание перехватывает, - сказал Люся.
- Дать тебе брызнуть? - Родион протянул астмопент.
- С ума спятил?
Люся извлекла из рюкзачка металлическую коробочку, черную, с гравированным изображением змеи и черепа. Родион увидел в коробочке три неаккуратные самодельные папиросы.
- Ты куришь? - удивленно спросил он.
- Нет, - Люся засмеялась во весь свой широкий рот, - я подкуриваю.
Она зажгла папиросу и втянула дым. Запахло не табаком, а как будто горелой сорной травой.
- Это... марихуана? - с опаской спросил Родион.
- Это афганка, - улыбнулась Люся, - и если ты ожидаешь увидеть приступ эйфории, или безумные выходки, или шаманское камланье, я тебя разочарую. Если ты хочешь выдать мне порцию полезной информации о вреде каннабиноидов, я не расположена слушать... Я курю траву крайне редко, и когда курю, становлюсь доброй и мудрой. Хотя от нее чертовски жжет в легких и болит голова - тебе лучше не пробовать.
- Я ничего не знаю про наркотики, - ответил Родион, - и пробовать нет желания.
- Ты - убежденный трезвенник, да? - насмешливо спросила Люся, втягивая дым как можно глубже.
- Я не задумывался над этим. У меня не бывает потребности в эйфории.
- А в обезболивании? - глаза Люськи потемнели. Она спрашивала без усмешки. Глаза почернели, и непонятно было, от чего - наркотик расширил зрачки, или какие-то непонятные Роде эмоции.
- Я столько перетерпел в своей жизни физических страданий, что научился переносить моральные.
Несколько минут Люська и Родион молчали. Люська взяла Родю за запястье, сжала, собиралась заговорить, но тут же остановила себя.
- Поехали дальше.
Кто ты, Люська, думал Родион. Кто ты мне, и кто ты на Земле?
Если уж на то пошло, кто я тебе, и кто я на Земле?
Дорожный указатель "Щеглово - 2 км" прервал мысли Родиона. Эти 2 км они прокатили вниз по горке за десять минут. Вдоль дороги один за другим возникали деревянные дома, синие и зеленые заборы, магазинчик с вывеской "Хлеб. Вино. Колбаса. Конфеты."
На ровной асфальтированной площадке, как правительственное здание, возвышался Дом Культуры. Весь фасад здания был изукрашен мозаичным панно. Комбайны, колосья, трактора, танцующие люди в костюмах народов СССР можно было датировать 1975 - 1985 годами. Для сталинской эпохи они были слишком свежи, а более поздние времена отреклись от подобных мотивов, как и от учреждений культуры вообще.
Мишка Котов сидел на крылечке и пил из бутылки пиво "Балтика № 9". Рядом с ним лежала черная собака величиной с двухмесячного теленка. Окна на первом этаже Дома Культуры были настежь, и оттуда гремела страстная лезгинка.
Черные глаза!
Вспоминаю, умираю, черные глаза!
Я только о тебе мечтаю, черные глаза!
- Привет! - радостно вскричал Мишка. Поставил бутылку на ступень и бросился обнимать Родиона и Люську - прямо как брата и сестру. Родион помнил о Мишке только то, что тот иногда списывал у него историю и литературу. И что классная руководительница, перманентно пьяная баба в резиновых сапогах, говаривала: "Олещук, Дорецкая и Котов - три сапога пара". Потому что Люська, ее подруга Юльчик и Мишка Котов сбегали с классных часов, как они сами объясняли "из идейных соображений".
Котов благоухал пивом и сигаретами "Союз Аполлон". От Люськи тянуло дымом афганки. А Родя пропах лекарствами, как халат аптекарши.
" Работник культуры, преподаватель музыки по классу скрипки и историк-архивист", - подумал Родион грустно, - "все из одного класса, из одной страны, одинаковые мутанты, не пахнущие человечьим духом".
- Пошли! Сейчас поляну соорудим, и ваше кино прокрутим!
Поляна уже вовсю цвела - одноразовыми тарелочками, на которых лежали нарезанная колбаса, домашние маринованные огурцы, розовое домашнее сало, а также аккуратно разорванными и расстеленными пачками чипсов и кальмаров. Осеняли поляну (добротный стол чистого дерева, произведенный задолго до рождения Родиона и его одноклассников) бутылка водки ноль семьдесят пять, полуторалитровая бутыль пива, емкость с газировкой химического
цвета.
- Котов, - строго сказала Люська, - утром деньги, вечером - стулья. Сначала - кино, потом - банкет.
- Люся, не по-человечески как-то! - вскричал Котов. - Встречаются бывшие одноклассники! Те, кто десять лет за одной партой...
- Кто десять, а я с вами училась три года, - ответила Люська, - а после твоего "вечера школьных друзей" ты перепутаешь киноаппарат со стиральной машиной...
Котов поворчал, но повел Родю и Люсю прочь от "поляны", на второй этаж здания.
Посреди танцевального зала танцевали два чахлых подростка неопределенного пола.
- Братан мой со своей чиксой. Каникулы, молодежи не фиг делать, вот дурью маются...
Котов говорил снисходительно, как пенсионер. В провинциальных городках человек двадцати пяти лет считается зрелым, а тридцати лет - старым.
- Ты посмотри, какого года наше кино! - гордо сказала Люся. - Может, под твою бандуру и не подойдет!
- Девушка, - в тон Люське отвечал Котов, - у меня тут три бандуры. Самой заслуженной - восемьдесят лет. И я всеми управляю, как бог! Ой, ё-моё, коробок-то у вас сколько!
У Котова горели трубы, манила сказочная поляна внизу. Но Люська была безжалостна.
- Заряжай!
Котов решил использовать, все-таки, не восьмидесятилетний механизм, а киноаппарат выпуска тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года.
- Потянет, думаю!
Аппарат долго нагревался, а с ним нагревались от волнения Люська и Родя. Запахло горелой пылью, и Родион испугался, вспомнив, как на третьем курсе, на занятиях по "техническим средствам" неправильно поставил пленку в киноаппарат и прожег в ней дыру.
Но тут машина застрекотала, на экране появилось пятно, оно поехало, задергалось, зарябило, и толстые буквы сообщили: "Весна любви. 1916 год. Москва".
- Уррра! - завопила Люська.
"Режиссер - Борис Оленев. Автор сценария и титров - Изабелла Сорель", - сообщили прыгающие буквы.
Запах горелой пыли и "Черные глаза", звучащие по третьему разу, немного мешали Люське, но никак не Родиону. Он подпрыгнул на месте, когда кончились фамилии актеров, и по цветущему лугу пробежали сначала две белые собачки, а потом - девушка в легком платье.
- Это она! Люся, смотри, это же она!
- Не бесись, - усмехнулась Люся, - Котова испугаешь.
"Весна встретила Веронику в загородном имении ее родителей", - сказали толстые белые буквы. Вероника, то есть Изабелла, позвала собачек к речке. Речка была узенькая, вместо мостика лежали в воде камни. Девушка стала перебираться по камням. Собачка покрупнее прыгала за ней, а совсем крохотную актриса несла на руках. И уронила собаку посреди речки, и пошатнулась сама, и упала в воду - брызги подлетели к самому объективу.
- Ого! - сказал Котов. - Чем же это снимали в то время? Техники наведения, кажись, не было.
- Оленев, конечно, снимал заграничной какой-нибудь новинкой, - ответил Родион сквозь зубы.
Он наблюдал, как прибежал молодой человек в светлом костюме в полоску и крахмальных манжетах. Он вытащил Изабеллу, а потом и собачку (здесь кадр ловко увели, монтаж, склейка, и вот - собачка уже на руках у героя). Камера нецеломудренно прошлась по ноге Изабеллы, облепленной мокрым платьем. Потом, тем же манером - по ее талии.
- А девка смачная, - сообщил Котов.
- Ага, - отозвалась ехидная Люська, - сто двадцать - девяносто - сто двадцать.
- Ни фига! - заспорил Котов. - Нормальный параметр. Не то, что ты, Дорецкая, вобла сушеная. Тебя, видать, Лис ни хрена не кормит.
- Дайте посмотреть, - взмолился Родя.
- Чем мы тебе мешаем, они все равно молчат!
"Вероника влюбилась так сильно, как только способна девушка в первый раз".
- Какие штампованные фразы, - сказала Люся, - твоя Изабелла не отличалась великим литературным талантом.
- Это немое кино, - сказал Родион, - в нем особые правила...
И опять уставился на экран.
Изабелла смеялась, играла в теннис с молодым человеком в светлом костюме, бегала с ним по берегу реки, обнималась-целовалась. И поминутно поворачивалась к Роде. Глаза у нее блестели, и даже со столетней кинопленки посылали волшебный блеск Вечной Юности.
"Вот мы и встретились! Нравлюсь я тебе - живая?"
"Конечно! Ты как раз моего типа - красивая и нестандартная".
Домой Родион и Люся возвращались молчаливые, печальные. Родион думал об Изабелле и Зойке, они сливались у него в один образ. Нестандартный и красивый. Недоступный и желанный.
"Я напишу книгу. Я получу гонорар, поеду во Францию, выступлю по телевидению, куплю Олесе шубу. Возможно, найду еще интересную тему для исследования.
Так будет идти моя жизнь - от одной книги к другой. И я буду счастлив Историей, и не нужны мне никакие возлюбленные, а сексом можно заняться с Олесей..."
- Ты чего такой надутый? - сердито спросила Люся.
- Просто так. Задумался о смысле жизни.
- Твой смысл жизни понятен. Влюбляться в баб, которые живут в параллельном мире.
- Вовсе нет.
- А то не видно! Ты того гляди захнычешь - ах, Изабелла умерла, время безжалостно разлучило нас, но я буду любить ее даже там. И Зоеньку тоже буду любить даже в порнофильмах...
- Мэл, зачем ты дразнишься?
- Противно смотреть на тебя, как ты нюнишься, ты лучше думай, как бы это кино оцифровать.
- Как это - оцифровать?
- Перевести в цифровое изображение, чтобы можно было его просматривать на компьютере и дивиди, баран! И на дорогу гляди, вон КАМАЗ едет. Раскатает тебя в блинчик, будешь знать, очкарик несчастный.
Все чаще и чаще Люся набрасывалась на Родиона с насмешками. Иногда очень злыми насмешками. Родион понимал, что она ревнует его к Изабелле и Зойке. Ревновать к призракам - так же нелепо, как любить призраки...
Глава 32
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: pornostar1@yandex.ru
Тема: от Зойки
Роденька, привет, мой сладкий, как ты там? Алеська сучка эта не родила еще? А кто у вас будет мальчик или девочка? Мне твой адрес дал Кантен Виан. Мы встретились, он приехал со своей девушкой прямо к нам на съемки. Прочитал в интернете где мы снимаемся, позвонил режиссеру и добазарился с ним про меня. Мы так клево провели время. Поехали на монмартр, это такое место в Париже, где тусует богема, и мы сидели в кафе, там бывают всякие художники и актеры. И приехал еще один друг Кантена, он ведущий ТВ шоу, а его девушка - тоже порностар, и она не скрывает, во Франции не считается эта профессия за позор. Только в нашей России все считается позор, родители у тебя пьют позор, брата посадили позор. Как будто я сама себе выбрала таких родителей и братьев. Напиши кстати, как мои родители, я ни фига про них не знаю, и не поймали ли Леньку.
У Кантена девушка Эжени прикольная, но страшненькая, они все француженки страшненькие, ни сисек ни жопы, и мелкие они все, мне по плечо. Эжени порусски говорить не умеет, но мы все равно подружились, потому что я умею уже пофранцузски говорить. Помнишь, ты мне говорил, что я умная, просто у меня не было условий, чтобы развиться. Я языки хватаю на лету, Родя, я в Чехии почешски научилась, здесь пофранцузски.
Я была у Эжени в гостях. Она одна живет и Кантен один, а вместе не живут, только ездит к ней вечером на пару палочек. У них все так, странные, охота платить за две квартиры, все равно его все вещи висят у Эжени в шкафу, я видела.
Родя, мы уже отсняли половину моих эпизодов, а до конца фильма я им буду не нужна, меня там по сценарию убьют в драке. Когда мои эпизоды кончатся, я уеду в Россию. Это будет в декабре по моим подсчетам. А Олеська уже родит, да? Ты поживи с ней пару месяцев для понта чтобы у нее молоко с горя не пропало, а потом я тебя заберу к себе.
Я тебя очень сильно люблю. И мне скучно везде без тебя, хоть здесь и Франция и можно каждый день покупать клевые шмотки.
Я никаких шмоток не хочу. И ко мне здесь клеятся лягушатники, но я ни с кем не хочу. Я вообще ни с кем ни разу после того как мы с тобой в Москве. Мне звонил козел Островский типа хочет помириться, мол он без претензий на секс, просто работать вместе. Я сказала - дай дожить, а в душе послала его на хрен.
Как твоя книга? Кантен мне сказал, что ты закончишь где-то в конце года.
Пиши мне ответ! Мне Кантен сказал, что ты купил компьютер, а у меня тоже здесь ноутбук и вайфай тут везде есть.
Целую.
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: viancan@aol.com
Тема: Кантен
Здравствуй, Родион! Как твои дела, дружище? Как чувствуют себя Олеся и будущий малыш?
Последние материалы, которые ты прислал, исключительно хорошо написаны. Фактически, это художественное изложение реальных событий. Ты написал, что у тебя есть теперь девушка-редактор, кто она? В таком виде книга будет читаться еще интереснее.
Как подвигается дело с оцифровкой фильма?
Написала ли тебе Зоя? Я встретился с нею неделю назад, как только узнал ее местопребывание. Она подружилась с моей герлфренд, и кажется, им интересно вместе.
Думаю, она вернется к тебе. Только нужно ли это тебе? Вы абсолютно разные люди. Тебе хорошо в твоем тихом маленьком городе. А Зоя ищет блеска и шума. Однако, я не заметил, чтобы у нее был какой-нибудь amateur здесь. Похоже, она искренне любит одного тебя.
До свидания.
Успехов в творчестве. Жду писем!
- Родя, ты слишком долго сидишь за компьютером! Не забывай, что у тебя плохое зрение, сынок!
- Родион Валерьевич, здрасте! А мы с Милютиным нашли в лесу какую-то ломачину. Милютин говорит, что это керосиновая лампа, а моя бабка спорит, что примус. В музей не сгодится? На ней написано "1925".
- Родька, привет. Чего делаешь? Я перечитала седьмую главу. Чуть поправила. Зайдешь? Только не сегодня, окей? Человек, работающий моим мужем, дежурит в ночь. И ко мне приезжает мой свитхарт. Кто-кто, надо иностранными языками заниматься побольше. Историк хренов!
- Родя, ты что будешь - борщ или уху? А мне что-то рыбки хочется... Второй день умираю, хочу рыбы...
18 ноября 1916 года
Деревцы
Митенька, здравствуй, ангел мой!
Как ты себя чувствуешь? Мы с папой до сих пор не можем прийти в себя после этой страшной трагедии. Папа страдает еще и от позора, который так несправедливо свалился на наши головы. Весь город смотрит на него осуждающе, словно он хоть чем-то виноват в том, что натворила Изабелла. Возможно, мы были слишком снисходительны к ней, много позволяли - того, чего не следует позволять незамужней девушке. Но ни я, ни папа не хотели казаться ретроградами, и мешать дочери жить современной жизнью. Ей хотелось писать рассказы - мы поощряли, потому что литература - это благородно. Ей хотелось сниматься в кино - отец не был против. Теперь он казнит себя и говорит: "Если бы это была моя родная дочь, я бы, наверное, не допустил этого кино". Отец винит себя в том, что не смог полюбить чужого ребенка, как своего. Но мы же знаем - это неправда! Иногда мне казалось, что Изабеллу он любит даже больше, чем тебя или Котьку.
Что касается меня, то я почти нигде не бываю, сижу дома, смотрю на ее фотографии и плачу. Глупая девочка, почему она не рассказала мне? Почему она мне не доверяла? Мы с отцом нашли бы способ избежать этого ужаса. В конце концов, мы бы дали денег какому-нибудь человеку, чтобы женился на ней фиктивно, а когда родился бы ребенок, устроили бы развод. Ребенок ведь, в браке он зачат или не в браке - все равно Божье создание, и Изабелла полюбила бы его!
Я твержу отцу, что виноваты не мы, виновата наследственность. Мать Изабеллы была такая же импульсивная, порывистая, не говоря уже о ее отце. Тот был просто живой огонь. И оба не взвешивали своих поступков. Бедной девочке досталась эта сумасшедшая кровь, что она могла поделать с собой?
Грустишь ли ты? Вы были с ней очень близки, больше, чем родные брат и сестра. Мне иногда казалось, что ты чуточку влюблен в нее...
Что знает по поводу смерти Изабеллы наша московская родня? А знакомые? Спрашивают ли тебя об этом? Так тяжело было бы переносить сплетни и грязь. Прошу тебя, ничего не говори Оленеву. Я знаю, что она успела отослать ему письмо. Я узнавал на почте. И письмо было уже не вернуть. В любом случае, он не писал, не спрашивал, вероятно, кто-нибудь сообщил ему, что Белочки больше нет.
Нехорошо так говорить, но мы с отцом тысячу раз прокляли его. Митенька, только прошу тебя, не заводи с ним никаких разговоров и ссор на эту тему. Бог накажет его, а нам тяжела вся эта грязь.
Как Котька? Следи за ним, прошу тебя, это еще одна моя боль.
Как трудно достаются нам наши дети, Господи!
Прощаюсь, Митенька, да хранит вас Бог.
Целую. Мама.
Лето плавно перешло рубеж от юности к зрелости. Изящные бутоны сменились пышнотелыми цветами, вальяжно раскинувшими огромные лепестки. Листва в садах приобрела косметику "для зрелой кожи", и стала гламурной - темно-зеленой. Ароматы переспелых яблок и слив накрыли Деревцы с головой, и гармонично смешались с запахом самогонки, которую гнали восемьдесят процентов населения города. Казалось, что весь город беспробудно пьян, причем - пьян добродушно, благожелательно, радостно. Как древние греки во время вакханалий.
Бабуля Родиона ежедневно возвращалась из леса с полной корзиной крепких и душистых боровиков. Дед подрабатывал на "Скорой", а в свободные сутки торчал на пруду с удочкой. Мать крутила банки с огурцами, грибами и кабачками. Олеся прогуливала по переулочкам свой живот в компании еще одной дамочки с животом чуть более крупного размера.
Родион не замечал, как проходят дни. Время представлялось ему в виде вязкой противной субстанции, перетекающей из одного сосуда в другой и назад. Такие сообщающиеся сосуды. Родион наблюдал, как переливается эта тягучая гадость, как растут, почти одновременно, файл с названием "Деревецкие дворяне Свирские" и живот Олеси. Даже это наблюдение было ему неинтересно.
Письма от Зойки приходят. Но Зойки нет.
Книга скоро будет. А радости, которой Родя от нее ждал - нет.
Кажется, он разлюбил весь мир - Зойку, Изабеллу, Историю.
- Родька, ты дома? Чего делаешь? Садись на велик, приезжай к нам. Знаешь, от нарсуда вниз тропиночка, и там - речка и овраг?
Родион сел на велосипед и поехал, даже не спросив - к кому это "к нам". Ему было все равно. Люська была единственный пульсом его жизни, который пока слабенько стучал.
На берегу речки шириной в полтора метра было расстелено лиловое одеяло. Вокруг возвышались гигантские лопухи, циклопические кусты зверобоя, тысячелистник, мутировавший до размеров молодой березы. Растения источали неописуемый - дикий и свободный запах первобытной природы. На одеяле сидела Люська. В одних коротеньких красных шортах, голая до пояса. Волосы у нее были подвязаны скрученным зеленым платком. По воде ходил незнакомый Родиону парень, явно неместный, с длинными волосами и тоже почти голый.
- Привет, - слегка задыхаясь от быстрой езды, сказал Родион.
- Привет, -Люська обернулась с улыбкой во весь свой широкий рот. На шее у нее болтался на длинной цепочке самодельный костяной амулет. - У тебя нет аллергии на луговые травы?
- На эти - нет, - ответил Родион. - А ты чего голая сидишь?
- Воздушные ванны. Что я, тебя стесняться буду, что ли?
Люська привстала на коленях и помахала длинноволосому, бродившему в речке:
- Артист! Иди сюда!
Артист с погорелого театра, подумал Родион. Длинный, тощий, в ухе серьга в виде ящерицы, волосы пострижены в том же дурацком стиле, что и у Люськи - рвано-неухоженном.
- Знакомьтесь, - сказала Люська, - Саня, это Родион Никитин, мой бывший одноклассник и мой самый первый бойфренд. Родион, это Саня Ефименков, мой возлюбленный.
Роде всегда бывало неуютно от Люськиной излишней откровенности. А Саня с ящерицей в ухе, кажется, не понимал, что Люська неприлична в своем топлесс и в своей откровенности.
Или был такой же, как она - наполовину чокнутый.
- Привет, - сказал он, - я пиявок искал. Только их тут нет.
- Пиявки есть в Алексеевском пруду, - сказал Родя, - а для чего они?
Саня спокойно показал левую руку. На кисти и локтевом сгибе было много синеватых точек. Такие точки часто бывали на руках Родиона - статус, реанимация, капельницы и внутривенные инъекции.
- Белый, - сказал Саня, - третий раз завязываю. Очень тяжело. Пиявки, говорят, отсасывают отравленную кровь и способствуют восстановлению обмена веществ.
Родион не понял, что такое "белый", но вспомнил - Люська говорила, что ее возлюбленный наркоман. Ему стало так же страшно, как той ночью, когда вломился обросший и вонючий Зойкин брат-зэк.
- Так лучше в аптеке пиявок купить, - пробормотал он, - в пруду они же не медицинские.
- Садитесь, - велела Люська обоим, - пикник так пикник.
Она стала вытаскивать из корзинки и передавать ребятам: пирожки, огурцы, помидоры, яблоки, копченую рыбу, бутылку самодельного вина.
- Тебе вино нельзя, - сказала Люська Сане, - никаких возбудителей.
- Ладно, - спокойно ответил Саня.
Родион сказал - мне тоже не очень можно, один стаканчик. Люська вздохнула:
- Ну и фиг с вами. Буду одна спиваться...
Над оврагом и речкой висела зеленоватая дымка, отсвет от разросшихся сорных трав. В такой зеленоватой дымке проходит наша жизнь - спокойно, тихо, недвижно, как заплывшая илом и ряской умирающая речка...
- Почему ты не уйдешь от Лиса к Сане? - спросил Родион.
- Потому что у Сани негде жить, - ответила Люська, - потому что я пишу свою книгу, и еще подправляю твою, и мне нужны дом, компьютер и чтобы кто-то содержал меня в это время... А Санька имеет временные заработки, он художник.
Саня слышал. И молчал, глядя на зеленоватую дымку.
- Кстати, - сказала Люся, - у Сани есть знакомый, который сумеет оцифровать наше кино.
Глава 33
Мать вынесла в прихожую туго набитую сумку. Бабушка помогала Олесе надеть пальто, а Родя, присев на корточки, застегивал Олесины ботинки.
- Маме позвонили? - сказала Олеся, поморщиваясь.
Вообще, у нее ничего не болело. Только один раз резко ударило внизу живота, а потом вылилось на пол кухни с полчашки воды. Мать Родиона тут же позвонила Олесиной врачихе, а скорую вызывать не стали. Пока они доедут, десять раз родить успеешь. Дед пошел заводить девятку.
- Мама приедет сразу в больницу. Родя, что ты там возишься? Ты думаешь, роды будут тебя ждать?
- Первые роды длятся двадцать четыре часа, - ответил он, - и процесс раскрытия шейки матки - самый длительный.
- Родион! Прекрати умничать!
- А он мечтает, - закрыв глаза, сказала Олеся, - чтобы я умерла, и он помчался бы к своей проститутке...
- Перестань, Олеся, - мать пресекла проявления токсикоза третьего триместра, - дыши спокойно. Не провоцируй схватки. Родя, неси сумку в машину. Надень куртку, не хватало еще, чтобы ты засипел!
Очень короткая справка
Деревецкий родильный дом располагается на базе районной больницы. Родильное отделение находится на четвертом этаже здания больницы. Рассчитано на десять коек. Персонал: четверть ставки врача-гинеколога, четверть ставки врача-неонатолога, три акушерки, детская медсестра, три техслужащие. Персонал работает по системе "сутки через трое".
При родильном отделении имеется аппарат "Малыш" - для прослушивания сердца плода (в нерабочем состоянии). Компьютерная и УЗД-диагностика не проводится ввиду отсутствия необходимого оборудования.
По статистике, в Деревецком районе рождается около 100 детей в год. Две трети рождений происходит в областном родильном доме, одна треть - в районном.
Олесины папаша и мамаша оккупировали родильное отделение. Точнее, папаши уже не было - он поехал на своей машине за врачом, сообщила мамаша.
- А разве врач не дежурит? - удивился Родион.
Ему объяснили, что у докторши всего четверть ставки роддома. Рожают-то не каждую ночь. Она спит дома. Кому надо - приедут за ней.
Родион хотел спросить, а как же "Скорая помощь", но воздержался. Пришла акушерка - подруга и ровесница Родиной бабушки. В цветастом халате и с растрепанными жидкими косицами.
Вся родня расселась в кабинете, около кушетки, на которой полулежала Олеся в расстегнутом пальто.
- Давай я хоть пальто с тебя сниму, - сказал Родион.
Родня бурно обсуждала с акушеркой статистику рождаемости в районе.
- Где у вас раздевалка? - спросил Родион.
- А положите пока все здесь, - ответила растрепанная акушерка. И Родион решительно вышел в коридор. Там было темно и пахло аммиаком. Родион поискал выключатель, но выключатель отозвался только холодным щелчком. Света не было.
Приехала врачиха. Поздоровалась, прошла в кабинет. В тех же ботинках, которыми шлепала по густой деревецкой грязи.
Родион вытащил мобильник и позвонил Люське.
- Что? - злобно и нервно закричала Люська спросонья. - Ты совсем долбанулся? Ты повез ее в этот концлагерь? Слушай, я сейчас разбужу Лиса, а ты потребуй от врачихи направление в область. Мы вас отвезем на милицейской с мигалками.
- Может, лучше на "Скорой"? - осторожно спросил Родя.
- Никитин, прекрати, наконец, тупить!
В концлагере дружно возмутились Родиному требованию. Родя посмотрел на врачихины грязные ботинки, акушеркин цветастый халат, мятую коричневую рубаху пятьдесят четвертого размера, которую санитарка принесла Олесе и снял очки.
- Мы доедем за сорок минут на милицейской машине.
И добавил решительно:
- Первые роды длятся двадцать четыре часа. И процесс раскрытия шейки матки - самый длительный.
Последнее слово сказала сама Олеся. То ли ее порадовало, что Родион о ней беспокоится, то ли напугали коричневая рубаха и грязные врачихины ботинки. Она встала и сама надела пальто.
Персонал оскорбленно поджал губы. Родственники скорбной процессией прошли за Родионом и Олесей. Родион вел Олесю под руку. Она говорила ему:
- У меня совершенно ничего не болит. Успеем доехать, ничего со мной не случится.
В милицейскую машину поместились (кроме водителя) Олеся, акушерка и Родина бабушка (тоже акушерка).
- Мы поедем сзади! - заявили Олесины родители. Родион и его мать сели на заднее сиденье.
- А я Люську до дому подкину, - сказал дед. - Вы там звоните, как чего...
"Как чего" произошло ровно через час после приезда в областной роддом. Родион в коридоре не успел соскучиться. Родители и бабуля отправились в магазин "24 часа", чтобы накупить лакомой жрачки для Олеси и тортов-шоколадок для медперсонала. Родион бродил один в коридоре, уставленном драными стульями для посетителей, и думал о последних главах книги, о том, почему так долго не пишет Зойка - она ведь уже вернулась в Москву...
Каждые полчаса должна была выходить медсестра, которой Олесин папаша предварительно сунул в карман купюру. Один раз она вышла и сказала таинственные для Родиона слова: "В родзал перевели". А потом что-то пропала, и Родион остался один - с тревожными мыслями об Олесе, Зойке, книге. Маленький азербайджанец бродил в другом конце коридора. Приблизившись к Родиону, спросил:
- Ви курите?
- Нет, - ответил Родион.
Азербайджанец вздохнул.
- Первый ребенок?
- Ну да, - сказал Родион. В этот момент он почему-то вспомнил о том, что у Люськи ребенок в родах умер. И еще подумал о Зойкиных словах "...ты поживи с ней пару месяцев для понта чтобы у нее молоко с горя не пропало, а потом я тебя заберу к себе..."
По спине у него посыпалась ледяная дрожь. И дыхание передавило. Но тут выбежала пропавшая медсестра и радостно объявила:
- Олеся Пчельникова - мальчик, три восемьсот, пятьдесят семь! Фатьма Нагиева - девочка, три триста, пятьдесят!
Ужасы сразу свалились на пол и разбились в мельчайшую пыль. Родя вытащил из портмоне две сотни и отдал вестнице, а потом повернулся к азербайджанцу и сказал:
- Пойдемте на улицу.
Азербайджанец закурил, а Родя вытащил свой ингалятор и брызнул, объяснив быстро, как привык объяснять:
- Это не наркотик. Это лекарство. От кашля.
Ни Зойка, ни Сеня, ни Золотой на мобильные звонки не отвечали. Ни единого друга, которому можно было бы сообщить великую новость.
Родион позвонил Люське - на домашний.
- Никитин, ты задрал, ей-богу. Ни днем, ни ночью от тебя покоя нет. Ну, что, родила твоя незаконная супруга?
- Родила. Представляешь, за два часа. Я думал, так не бывает...
- Небось, порвалась вся как есть?
- Нет, ничего такого. Врач сказал - все прекрасно. На ребенка все отделение бегает любуется. Самый красивый.
- На нее, небось, похож? Она у тебя баба первосортная.
- Я не знаю. Меня пока не пускали.
- Болван. Денег сунул бы, и пустили бы, как миленькие.
Люська говорила каким-то странным голосом. Как будто у нее болело горло или она долго ревела, и губы от рева распухли...
- Мэл, ты болеешь, что ли?
- Нет, с чего ты взял. Просто настроение фиговое.
- Хочешь, я к тебе приду и вместе напьемся? Я же должен отпраздновать...
Лицо у Люськи оказалось и вправду какое-то припухшее. Волосы у нее были скручены в два торчащих хвостика, что делало ее похожей на школьницу-старшеклассницу. Коротенький сарафанчик на зеленых подтяжках усиливал сходство.
- Наливай, что ты там принес.
Родя принес столовое белое вино - единственное, что он мог пить без опасений. Люся наделала из французского батона малюсеньких бутербродов, насыпала в вазочки печенья и соленого миндаля.
Родя тщетно пытался поймать ее взгляд. И тщетно ковырял штопором в бутылке.
- Дай мне! - сердито сказала Люся. - Какой же ты... Мистер-Руки-Крюки!
- Давай выпьем за моего сына!
- Давай!
Люська выпила и тотчас налила себе и Роде по второй.
- Как назовешь?
- Николай. В честь Карамзина.
Люська стала смеяться и дурачиться, и не слушала Родю, который тоже смеялся и объяснял, что пошутил, просто Николай сейчас редко встречается, а истертые до ниток "модные" имена вроде Егора, Дениса, Никиты ему противны.
Люська махнула вторую рюмку: "За Николая Родионовича" и налила себе третью.
- Куда ты гонишь? Что-то с тобой не то, Мэл. Ты какая-то...
- Не такая? Я такая с рождения. А ты только сейчас заметил?
Она выпила - уже без тоста - и побежала в спальню. Вернулась со скрипкой.
- Сейчас я тебе поиграю. Но ты допей эту рюмку в конце концов!
Родя допил. Люська тотчас налила по новой - ему и себе.
- Давай за то, чтобы всем было хорошо!
Родион видел, что у Люськи истерическое возбужденное состояние. Глаза у нее блестели - как будто от слез, скрытых глубоко внутри. Шея покрылась красными пятнами.
"Зря я пришел. А уйду сейчас - еще хуже будет."
Он выпил и перевернул рюмку вверх дном.
- Все, мне больше нельзя.
Люська засмеялась:
- Вот и хорошо. Мне больше достанется. Но сначала я тебе поиграю.
Она уверенно положила скрипку на плечо и объявила:
- Ноктюрн "Всем будет хорошо!" Автор композиции- Мэл Дорецкая. В это музыке вы услышите настроение современного социума. Социум преисполнен светлых надежд на дивное будущее. Автор отразила в своем ноктюрне мелодии не звучащих в природе объектов: свет звезд, блики на воде, розовые переливы зари, в общем, всякую туфту, которая выражает надежды и ожидания.
Люська заиграла, и музыка ее показалась Родиону самой красивой и самой страшной музыкой на свете. От нее хотелось сначала рыдать, а потом повеситься. Люська играла и плакала, с закрытыми глазами, всхлипывала, как побитый ребенок, и скрипка всхлипывала, вскрикивала, ныла отчаянно и насмешливо...
- Люсь, ты чего? - спросил Родя. - Что случилось, расскажи, Люся!
Люська доиграла. Положила скрипку и смычок на край стола. Вытерла слезы и сказала:
- Ничего не случилось. Какой ты, Никитин, неэмоциональный, блин! Я просто ушла в музыку. Представила, как всем будет хорошо. Твоему сыну. У него классный отец, не то, что, например, у меня. Олесе твоей. Французам, для которых ты книжку пишешь. Зойке без тебя будет хорошо. И Сане без меня. И нам с тобой, Родя, без них будет офигительно!!!
Она обняла Родиона за шею и сказала быстрым шепотом:
- Пойдем, потрахаемся? У тебя, небось, сто лет не было?
- Что, Санька опять сорвался на наркотики? - спросил Родион.
- Откуда я знаю? Я вообще про него ничего не знаю. С июля не видела и видеть не хочу.
Они даже не пошли в спальню. Сцепились в комок на кухонном стуле. Три минуты, жарко и бессмысленно. Но обоим стало легче, как будто случайный безлюбовный секс выгнал дурную кровь и дурное настроение.
- Родька, - сказала Люся, - а ведь ты до сих пор по мне западаешь!
В кармане у Роди зазвонил мобильник. Олеся. Мобильник Родя купил ей еще с французского аванса. У нас все замечательно, мальчик сосет грудь, молока предостаточно, и можете вечером приехать. Врач такой клевый, ему дашь денег, и он пропустит наверх - мужа и маму.
На четвертый день Родион привез Олесю с сыном домой.
За три дня они с дедом успели поклеить в спальне обои, привезли от родственников почти новую кроватку, помыли ковер чистящими гадостями, от запаха которых у Родиона начался приступ.
Малыш приехал в чистоту и красоту. Родя нес его сам, и только на пороге отдал своей матери. Олеся с букетом командовала тем голосом, который предназначался у нее ученикам вечерней школы:
- Осторожно головку! Снимите с него конверт, ему жарко!
Малыш был крепкий, розовый, цвет глаз - непонятен, все время спит, цвет волос - неизвестен, на голове две шапочки. Родион подождал, пока восхищенные родичи уйдут в кухню, остался один с сыном и несколько минут смотрел на него и слушал, как он дышит.
Чем дольше Родион смотрел, тем больше понимал - Коля похож на него самого. Как отражение в зеркале. Какой дурак сказал, что новорожденные все на одно лицо, наверное, тот, у кого детей никогда не было.
В ЗАГСе Родиону велели написать странное заявление "о признании отцовства". Свидетельство о рождении выписали пока: "Пчельников Николай Родионович", и Олеся, конечно, подняла дома скандал до небес.
- Послушай, что ты психуешь, они сказали - напишите о признании отцовства, и через неделю свидетельство переделаем. Сейчас таких заявлений полно. Многие живут гражданским браком.
- Может быть, и живут - в Москве или там в Америке. А мы живем в маленьком городе! Мне и так все кости перемыли. А теперь еще ребенок будет внебрачный!
- Не будет, я же тебе сказал - через неделю.
- Ты нарочно не разводишься с этой шалавой! Нарочно! Все надеешься, что она вернется!
Родион вспыхнул, при Олесе вытащил мобильник и набрал Зойку. Поднес к Олесиному уху и дал послушать механическое сообщение о том, что Зойка вне зоны действия сети.
- И так все время! Я сто раз звонил. И на имейлы она не отвечает!
- А ты истосковался, бедняжка!
Мать разогнала их, заявив, что Олеся потеряет молоко, а Родион - заработает приступ. Олеся немедленно послушалась и отправилась в гостиную смотреть сериал. А Родя вышел во двор, под черный осенний ветер, глядел в уродливое небо с грязными тучами и растравлял в себе ненависть к Олесе.
"Как я мог связаться с этой поганой бабой, мещанкой, лицемеркой... Конечно, я сам хорош - изменял ей с Люсей..."
Он вытащил мобильник и позвонил Люсе. Механический голос сообщил, что, и Люся канула в неизвестное пространство вне сети. Странно!
Он вернулся в дом и позвонил Люсе на домашний. Долго длинно гудело.
В спальне захныкал Коля. Родион прошел и взял его, он уже брал его ловчее, чем мать, бабуля и даже Олеся.
Коля шевелил губами и смотрел уже прямо в лицо Родиону. Осознанно.
"Из-за тебя придется притворяться, что я твою мамашу люблю", - подумал Родион. Но вслух не сказал, потому что Коля понимает слова.
Сколько при нас было сказано, когда мы были младенцами, и взрослые думали, что мы бессловесные, а, значит, бессмысленные! Мы поняли, запомнили, намотали на ус, и потому уже в детстве были хитрыми, жестокими, циничными. Что ж вы рассуждаете о добре и зле, взрослые?
Родион вернулся из архива. Он шел четверть часа сквозь ледяной ветер, несущий черные листья, и думал о композиции предпоследней главы. Погодка депрессивнее некуда. В Деревцах в осеннюю пору вешается и травится алкоголем немалое количество отчаявшихся и психически слабых.
Дома было тепло. Мать вышла спросить, не закашлял ли Родя от такой чертовой погоды. Сообщила, что через пару дней приезжает областное начальство, и Родю просят провести для них экскурсию по музею.
Олеся кормила Колю. Кивнула из двери благосклонно.
Бабуля спросила, что будет Родя - картошку с котлетами или пирожки с чаем.
Моя жизнь истекает каплями, как открытая рана. Но меня не рубили саблями, умирать мне еще слишком рано. Я еще поднимусь и выкину эту боль, эти злые чары. И не станет карета тыквою от двенадцатого удара...
Такую странную СМС Родя получил еще днем с неизвестного номера. Пробовал прозвонить этот номер - тщетно. Написать это могла только Люська, и Родион неотступно думал о Люське, его грызли нехорошие предчувствия.
В восемь вечера Родион сел за компьютер.
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: pornostar1@yandex.ru
Тема: от Зойки
Роденька, зайка, прости меня, сучку, что давно не пишу. Тут такие новости, что просто караул. Нам надо срочно развестись! Не потому что я тебя разлюбила, а потому что так будет лучше для моего дальнейшего плана. План мой очень хитрый. Ты же всегда говорил, что я одаренная. Короче, я познакомилась во Франции с одним папиком. То есть, нестарый такой дядька, настоящий француз, и притом - автомобильный магнат. Родька, офигеть, у него есть даже личный самолет. И у него десять миллиардов. Здесь говорят: он стоит десять миллиардов. И это только приблизительно. Он на меня реально запал, не просто потрахаться временно, а жениться. Но мне он до лампочки, мне просто надо выйти за него, получить гражданство Франции и через пару-тройку лет развестись с ним. У них тут платят алементы не на детей, а на жен. Главное - правильно составить брачный контракт. А я составлю, я уже потрепалась в Москве с адвокатами, которые соображают во французских законах. Я получу с него алементов не меньше миллиарда!!!!!!!!!!
Я разведусь с ним, и останусь с деньгами во Франции. И заберу тебя туда. Ты потерпишь два-три года, монамур (это пофранцузски любовь моя).
Так что я подаю на развод в Москве, тебя вызовут повесткой, когда суд.
Родила Алеська? Мальчика? Как назвали?
Пиши быстро ответ.
З.Ы. Я хочу тебя одного. Всегда.
- Родя! - крикнула Олеся. - К тебе пришли!
Родион вышел на негнущихся ногах, чувствуя, как на плечах высыхает и вновь выступает холодная испарина.
В прихожей стоял Лисенков. В милицейской форме, забрызганной дождем.
- Родион, - спросил Лисенков, - ты не знаешь, куда могла поехать Люся? Ее третий день нет дома. И телефон не отвечает.
- А у тети Тамары ее нет?
- Нет, - Лисенков отвечал с таким лицом, как будто сдерживал стреляющую зубную боль, - я объехал всех. И обзвонил всех ее дружков, кого знаю. Серый сказал - может, ты знаешь.
(Серый был "двоюродный брат" Люськи- для Лисенкова, а на самом деле - один из ее любовников)
- Вот, - Родион показал странную СМСку, - это я днем получил. Думаю, от нее. Номер не отвечает.
Лис деловито списал номер.
- Спасибо! Будем пробивать!
И ушел, не попрощавшись.
- Он ее в сто первый раз ищет, - сказала мать, - ну и шалава! Еще хуже Зойки!
- Просто Лисенков ей не пара, - вдруг заступилась за Люську Олеся, - он такой дуболом, а Люське вообще надо бы в Москве жить.
Садись, Олеся, пять в дневник, подумал Родион. Ты всегда ведешь себя правильно. Ты одна мне осталась, и делай, пожалуйста, дальше свои правильные шаги, чтобы я любил тебя, только тебя.
- Кстати, - сказал он, - Зойка прислала письмо. Она подает на развод. Через пару месяцев мы поженимся, Олеся.
Глава 34
Повестка пришла в середине декабря, когда первые снежинки сели на ржавый больничный подоконник, а Родя плохо видел их из-за стойки капельницы. Олеся принесла Роде котлеты, пирожки с грибами и капустой, зефир, печенье, яблоки.
- Сок пока разрешили только яблочный, - сказала Олеся, - гипоаллергенный. А вот чистая футболка. Переоденься как докапает, ладно?
- Скоро докапает. Что дома? Как Коля?
- Кушает. Спит. Что ему. Приходило это отродье с вечерки - Антонов и Милютин. Рвались к тебе, я их не пустила.
- Почему? Я бы им ключи от музея дал, чтобы новые экспонаты разложили.
- Пьянки они будут устраивать по ночам в твоем музее. Нечего тебе нервы из-за них дергать! Я перепечатала предпоследнюю главу и отослала Кантену.
- Не знаешь, Люся не вернулась?
- Нету твоей Люси. Может, кому-нибудь из учителей литературы отнести? Чтоб подредактировали?
- Хуже всех разбираются в литературе деревенские учителя литературы. Пусть будет как будет. Скоро закончу.
Родион писал в больнице, чтобы не думать о Зойке, не слушать бормотание старичков-соседей по палате и не смотреть в окно на безнадежное небо.
Олеся принесла еще чистую тетрадку. А про повестку не сказала. В этом выразились любовь и благородство Олеси. К черту развод и будущий брак, лишь бы Роденька не нервничал.
Вот какая добрая и порядочная была Олеся, а Зойка - продажная душонка и мразь. Но Родион думал о дрянной Зойке день и ночь, серыми рассветами, перед уколами, и длинными вечерами, после уколов. Зоя, Зоя, зайка-зайка. Погибла ты навечно. Тебя съел Золотой Телец, самый безжалостный хищник в мире.
Чтобы забыть о ней, писал о другой девушке, которую сожгла Афродита, та еще сволочь. Выныривает свежая и благоуханная из моря, а потом жрет человеческие жизни, похрустывая со смаком, как подросток чипсами.
Когда Родиона выписали, декабрь уже заметал последние деньки двухтысяча какого-то года. Население резво закупало шампанское, петарды, вареную колбасу, мишуру, зеленый горошек, подарочные пакеты, красную икру и все остальное, чтоб справить праздник прилично.
Кому: viancan@aol.com
От кого: rodyanik@mail.ru
Тема: Родион Никитин
Привет, Кантен! Я вышел, наконец, из больницы, и занимаюсь тем, что привожу в порядок книгу целиком. Благодарю тебя за перевод. Не понял, что это за деньги? Аванс я уже получил, а насчет гонорара говорить еще рано. Предполагаю в первые же дни нового года съездить в Москву, чтобы встретиться с тем парнем, который цифрует наш фильм. Запись готова, я звонил ему. Будет замечательно, если кроме фотографий мы снабдим книгу диском. Это будет очень современно, и привлечет покупателей. Я читал в Интернете, что начало двадцатого века сейчас в огромной моде.
Как у тебя на личном фронте? Когда свадьба?
Про Зою ты знаешь, Олеся тебе писала. Не хочу распространяться на эту тему.
Поздравляю вас с Рождеством! Кстати, празднуют ли во Франции Новый год? Мне казалось, у европейцев больше почитается Рождество.
До свиданья! Привет всем твоим родным и Эжени.
P.S. Думаю, до конца января книга будет готова!
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: viancan@aol.com
Тема: Кантен
Родион, дружище! Я неописуемо рад. Жду с нетерпением, и не только я - все наши (я имею в виду не только родню, но и Дворянское Общество Франции). Издание - то есть, непосредственно, полиграфическая часть, дело недолгое. Мой дядя уже нашел художника, который будет оформлять книгу. Я показал ему текст, теперь он делает эскизы. Ты прав, с диском будет просто великолепно.
И мы вас поздравляем с Рождеством, а с Новым годом поздравлю ближе к делу. И деньги - это вам подарок, не возражай, пожалуйста, ведь ты долго болел, и нуждаешься в лекарствах для восстановления.
Фото Зои видел в наших газетах с ее женихом. Там называют ее "русская кинозвезда".
Как бы ни было жаль, это не твоего типа женщина. И Бог с нею.
До свиданья! Привет Олесе и всей семье!
P.S. Новый год празднуется в Европе гораздо шире, чем Рождество. Рождество - это семейный праздник.
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: pornostar1@yandex.ru
Тема: от Зойки
Родька, ты совсем с дуба рухнул? Вторую повестку тебе шлют. Ты где? У меня же время капает, ёмоё!
Выезжай немедленно!
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: mel563@yandex.ru
Тема: From Mel
Родя, привет! Это Мэл. Пишу с чужого компа. Не вздумай показать это Человеку, работавшему моим Мужем. Я уволила этого работника раз и навсегда. То есть, я смоталась, и больше в Деревцы не вернусь. Он подал во Всероссийский розыск, и моя рожа расклеена по всем московским доскам объявлений. Но мне на это наплевать. Я продала свою книжку (см. прикрепленный файл) и купила дом в глухой деревне в Подмосковье. Буду там жить. Не одна. Я нашла Саньку - в клинике для наркоманов. Пролечили его, кажется, неплохо. Попробую жить с ним. Не знаю, что из этого выйдет. Но, во всяком случае, там, где мы будем жить, героина не добыть!
Попозже отпишусь, как и что.
Целую!
Как добьешь книгу, позвони. Я сменила номер. 89605151237. Никому в Деревцах не давай, Олеське тоже!!!
Прикрепленные файлы Дорога в Никуда.txt.word
Колкий ветер таскал по улицам жалобно поблескивавшие нитки новогоднего "дождика". Кое-кто уже выбросил ёлки, и они распластали перед подъездами еще живые ветви - укор зажравшемуся человечеству. Родион перешагнул через одну такую ёлку, выходя из мрачной московской двенадцатиэтажки. В портфеле у него лежала папка с тремя дисками. Один дистрибутив и две копии фильма "Весна любви". Надо сегодня же отправить их во Францию - обычной почтой, ведь в России начала нулевых годов двадцать первого века Интернет еще не способен отослать целый фильм по имейлу.
Сеня снимал квартиру в районе ВДНХ. Родионов рюкзак с вещами остался там, и Олеся строго приказала, чтобы Родион ночевал только у Сени! (Подразумевалось - не у Зойки).
Да где ж нам до Зойки. У нее другой адрес. Квартиру свою она заперла, снимала номер в гостинице. Одной из тех новых гостиниц, что в пределах Садового Кольца, там простые смертные не живут.
Счета оплачивает, конечно, жених, стоящий десять миллиардов...
- Зоя, - сказал Родион, - я приехал. Давай встретимся где-нибудь, обговорим все, что надо для суда...
- А ты бы подъехал ко мне, - радостным голосом отозвалась Зойка.
Как будто ничего не случилось. Вот сука курвозная, сказал о Зойке Сеня, вчера, когда пили до полуночи кофе и беседовали за жизнь.
- Зоя, нам лучше встретиться на нейтральной территории.
Зойка вдумывалась пару секунд. Потом спросила, где сейчас Родя и назначила - место, время. Через два часа Родион увидел, как белокурая дива в сверкающих туфельках (в январе!) и в шубке из шиншиллы длиной чуть ниже лопаток вы текла, точно струйка серебра, из такси-мерседеса.
- Привет! - Зойка стремительно бросилась Родю целовать. А он так же стремительно уклонился.
- Слушай, не надо этого.
- Почему? - спросила Зойка голоском обиженной дошкольницы. - Ты обиделся, что ли, Родька? Ты ревнуешь, что ли? Господи, но я же хотела как лучше!
- Пойдем, - сказал Родя, - вот, здесь кофе-хауз...
Зойка аккуратно подцепила Родю под локоть и изменила курс его движения. Какой-то кофе-хауз, рыгаловка, прости господи! Такого уровня леди как Зоя Никитина может посетить только кафе "Эдельвейс", где чашка кофе стоит не пятнадцать рублей, а четыреста, и на каждом столике - вазочка богемского стекла с одиноким эдельвейсом...
- Родя, - Зоя стянула белую шелковую перчатку и кончиком пальца стерла черную слезу в углу глаза, - что я такого сделала, почему ты так смотришь на меня? Я люблю тебя одного. Я пытаюсь вытащить тебя из этой грязной дыры, из этих Деревец растреклятых...
- Пожалуйста, - официант подал Зойке меню. Она отмахнулась и приказала:
- Два кофе-гляссе, два десерта "Бланш" и бокал шампанского.
И продолжила, не обращая внимания на выражение глаз Родиона:
-... ненавижу эту деревню... все детство отравлено... все мои несчастья... твоя мамаша... подыхают от зависти... сука Олеська... заживем по-человечески...
Родион смотрел, как нервно стукают по краешку бокала ее ногти - в белом кружеве росписи и кристаллах Сваровски, как летят вверх пузырьки шампанского, а память его услужливо подавала картинки: Зойку за партой вечерки, Зойку на сочинском песке, Зойку в музее, у стола, где впервые...
- Хочешь шампанского? - спросила вдруг Зойка. - Я не заказала, тебе ведь нельзя, но, может...
Родион взял ее руку и прижал к столу так, что Зойке стало больно. Зойка стерпела боль. Встала, повесила на локоть сумочку, похожую на заячий хвостик и сказала:
- Иди за мной.
Родион пошел. Глядя в пол, одурманенный пленник, которого работорговец тащит за собой на цепи... Зойка вошла в пустынный, белый, как пастила, туалет. Там взяла Родю за запястье и втянула за собой в кабинку.
Там было стерильно чисто. На голубой стене над унитазом висела картина - приличный натюрморт с цветами. И пахло тоже цветами - наверное, эдельвейсами. Зойкины губы обошли Родино лицо за несколько секунд. Эти секунды навечно воткнулись в память Роди отравленными булавками. Обниматься было тесно, раздеваться - неудобно. Глядя на нарисованные цветы, Родион входил в жаркое Зойкино устье, ему казалось - миллионы раз, тысячи веков подряд. Шея Зойки такая гибкая, спина и талия - еще гибче. С ними вместе гнется моя жизнь, в который раз, в который раз, Зойка?
- Родя, ты что, плачешь?
Он ушел в мужской туалет, умылся там под краном. Зойка ждала его в зале. Допивала кофе, и глаза у нее были тоже влажные, тоже несчастные.
- Родя, ты куда?
- Завтра в суде увидимся, - сказал он, не глядя ей в лицо, - разведемся, и хватит уже. Хватит уже, Зоя.
- Никитина Зоя Александровна, согласны ли вы развестись с Никитиным Родионом Валерьевичем?
- Да, - сказала Зойка спокойно.
Она смотрела на Родю без особых эмоций. Адвокат объяснил ей, как надо вести себя в суде: корректно, цивилизованно.
И одета Зойка была более, чем цивилизованно - в скромный темно-синий костюмчик от Шанель, с волосами, собранными в благородную "ракушку".
- Никитин Родион Валерьевич, согласны ли вы развестись с Никитиной Зоей Александровной?
В глазах суда провинциальный Родион Валерьевич выглядит гораздо хуже, чем прелестная звезда. У него гражданская жена, у него ребенок. А Зоя только лишь собирается вступить в брак. Причем в законный.
И вид у Родиона был неважный. Глаза покраснели - всю ночь не спал. Крутился в постели, но не вставал, чтобы не разбудить Сеню, не выглядеть в его глазах безвольным моллюском.
- Нет, - сказал он.
- Что? - переспросила судья, молодая красивая блондинка, того же типа, что и Зойка.
- Я не согласен, - повторил Родя глухо.
- Ты что? - крикнула Зойка, потеряв всю корректность и цивилизованность от Родиного идиотизма. - Мы же договорились! Мы же все обсудили!
- По закону развод не может состояться, если один из супругов против. Слушание откладывается на месяц, с тем, чтобы супруги...
- Родя, подожди! - крикнула Зойка с крыльца. Шиншилловая шубка свисала у нее с одного плеча. Родя быстро уходил от нее вниз по неизвестной ему улице. Зойка побежала за ним, но чертовы московские улицы, везде грязь и мусор, заскользили Зойкины шпильки на фольге от шоколада.
- Родька, ну стой, чокнутый! Все равно через месяц нас разведут, хоть ты лопни!
Родион побежал, чтобы не слышать ее, свернул за угол, бросился в подземный переход.
Глава 35
Прошло пять лет. За эти пять лет мир стал совсем другого цвета. Огненные точки продолжали вспыхивать на глобусе, но уже не так часто в Северном полушарии, а все чаще - в Южном. Глобальное потепление размочаливало ледяные щиты полюсов. Европа увидела зимы со снегами и морозами, Россия забыла, что такое солнечное лето. Где-то в Швейцарии устрашающе тикал коллайдер. Люди с украинскими фамилиями оказались лучшими в мире солистами.
Интернет просунул свои щупальца во все глухие деревни.
Каждая бабка на лавочке обзавелась мобильником.
Все это происходило далеко от Деревцов и Родиона. Впрочем, Деревцы тоже слегка перекрасились: в центре города замостили улицы плиткой, в парке поставили лавочки.
Родионову жизнь в течение этих лет можно представить такой вот короткой хроникой:
1) Развод с Зойкой
2) Женитьба на Олесе
3) Публикация книги во Франции
4)Поездка во Францию
5) Презентация книги во Франции
6) Публикация отрывков книги в журнале "Вопросы истории России"
7)Публикация книги в областном издательстве "Золотая аллея"
8) Выступление на областном телевидении
9) Получение Деревецким музеем статуса "объект особой исторической ценности"
10) Работа над монографией "Культура деревецких сел и деревень XVIII - XIX веков"
11) Уход от Олеси почти на полгода (снимал комнату у Светки-Вешалки)
12) Публикация монографии, возвращение к Олесе
13) Рождение второго сына, Аркадия
14) Покупка двухкомнатной квартиры
Что касается людей, так или иначе соприкасавшихся с Родионом, то они тоже активно меняли цвет и формы - нельзя же отставать от Вселенной!
Кантен женился. Он возглавил русскую секцию Дворянского Общества Франции.
Мэл Дорецкая стала известной писательницей. Издала четыре книги. Родила дочь.
Жучок ушел в армию и погиб совсем не в горячей точке. В самоволке по пьяни попал под нож гопников.
Милютин бросил пить и открыл фирму "Такси-Полет".
Золотой выгодно женился - на дочери владельца московского банка.
Сеня устроился в банк к Золотому. По дружбе - начальником отдела. Маленького отдела, конечно.
Светка-Вешалка вышла замуж за местного работягу. Нарожала детей, спилась, разжирела.
Выйдем из рамок сюжета, композиции, поплывем свободно по Реке Жизни. Волны этой реки укачают нас монотонностью, возникнет морская болезнь - даже у тех, кто имеет крепкий вестибулярный аппарат.
Снег за окном в свете фонаря, плачет ребенок, с кухни пахнет яичницей и кофе, а день уже на два часа прибавился. Письмо из Польши, это по запросу в архивы о поляках наполеоновской Великой Армии. Коля, не мешай папе, он работает. Сирень врывается в окна, скоро экзамены, а вы ни черта не учите, я же не могу, ребят, вставить вам свои мозги! Люська прислала свою новую книгу, и автограф какой классный: "Первому, кто привел меня в Романтику". Послушайте, финансы вы должны достать. Я не могу вести раскопки за свой счет. Мальчишки выкопали в лесу наполеоновскую пушку. Кантен зовет в гости. Средиземноморская соль сладко вытягивает из суставов усталость. Муэдзин на минарете близ отеля поет салят-ас-субх, и вместе с сознанием просыпаются суетливые мысли: надо, нельзя, быстрее. Роденька, сынок, как ты себя чувствуешь, Олеся говорит, вчера ты сильно кашлял... Родион Валерьевич, просим вас выступить в областном краеведческом обществе. Это бургундский рыцарь, Коля, а на той картинке французский арбалетчик...
И только один подводный камень торчит в дне Реки Жизни. Зойка.
Родион ничего не знал о Зойке с момента развода. Кантен знал, конечно, и мог бы ему написать. Но Родя сам попросил - ни слова. Не хочу ничего знать. Не хочу каждый раз лежать под капельницей из-за ничтожной девки. Шлюхи, дешевки, дочки деревецких алкашей.
Когда шлюха, дешевка, дочка деревецких алкашей все-таки вторгалась в мысли, Родион доставал с полки книгу. Листал мелованные страницы, рассматривал черно-белые иллюстрации. "Семья Свирских на отдыхе в Ялте, 1911 г.", "Изабелла Сорель в загородном имении, 1914 г.", "Изабелла Сорель и Борис Оленев с Санкт-Петербурге, 1913 г."
К книге прилагался диск. Родион смотрел его раз сто. Изабелла улыбалась ему. Ее ясный взгляд успокаивал Родю, и прогонял воспоминания о Зойкиных ледяных и жгучих глазах.
Бежали по экрану белые толстые буквы.
" Я не люблю вас, Сергей. Я ничего не могу поделать с собой. Вы добрый, благородный и честный. Вы мне как брат. Но я вас не люблю".
Лиловым весенним вечером Родион возвращался в гостиницу, где жил во время межрегионального слета краеведов. Областной город, все переулки были знакомы Роде со времен студенчества. Тихую площадь окружали со всех сторон благоухающие скверы.
- Это места встреч неформальной молодежи, - сказал Родя Андрею Михайловичу.
Андрей Михайлович тоже приехал на слет краеведов из районного городишки. Он был бойкий дядечка лет сорока семи. Они с Родионом жили в одном номере гостиницы, питались в одном кафе. Андрей Михайлович сокрушался, что Родя не делает двух жизненно важных вещей: не пьет и не участвует в работе отрядов "Поиск".
- Вчера я видел здесь целое сборище готов. Интересно было, подошел поближе. А они сказали: "Брат, ты с нами?" Плащ-то у меня черный.
- Отбросы от общества, - брезгливо сказал Андрей Михайлович, - все эти готы, панки, рэпера или как их там. У меня в отряде пятнадцать пацанов, никто такой фигней не страдает. Зря ты, Родька, не вливаешься в движение "Поиск". Это очень престижно. Государство поощряет. Не то, что эти твои наполеоновские хреновины...
- А вот и гостиница!
Вовремя гостиница высунулась из-за облезлых торговых рядов (постройка первой половины 19 века).
-Я хочу еще пройтись, пофотографировать. А ты иди, Михалыч, телек посмотри.
Весна была еще не в опасном для Родиона периоде - ничего не цвело, только распускалось. Он пересек площадь, спустился в дряхлые и древние переулки. Областной город, как мещанская тетка, показывал приезжим модное красивое платье, а нижнее белье - драное и грязное - неуклюже прятал. Родя сфотографировал три облезлых дома. Дома были ветхие, дунь посильнее - и рухнут. Но под крышей одного из них Родион нашел лепной медальон и цифры 1828. Пришлось обойти дом сзади. Там была жуткая грязища - мочеполовая система дома ослабла еще сто лет назад. Прыгая через зловонные ручьи и кучи мусора, Родион сфоткал остов еще более старого дома. Остов дополнили досками (наверное, в период "политического застоя"), и получился сарай. Около сарая сидели на лавочке два алкаша и серая собака с бельмом.
- А вы, молодой человек, из газеты? - спросили алкаши.
Родион уклонился от беседы. Пошел дальше во дворы и дворики, и так долго там бродил, что не заметил, как грязная улица вынесла его на сверкающий рекламами проспект. Мерседесы и ауди проносились мимо стеклянно-металлических дворцов: магазинов, ресторанов, гостиниц.
- Ловко я зашел! - сказал Родион вслух.
Он купил в киоске бутылочку минералки и пошел в сквер. В горле пересохло, дыхание сбилось.
- Привет, - сказала девушка с соседней лавочки.
Родион испугался. Только сейчас он вспомнил, что этот сквер по вечерам становился рабочим местом женщин древнейшей профессии. И правда - на каждой лавочке сидела жрица Кибелы, а иногда и две сразу.
- Гуляешь? - спросила девица. - Скучно?
Что испугало Родиона - это то, что девица смахивала на Зойку. Не на шикарную Зойку в шиншилловой шубке и сверкающих туфельках, а на звезду Деревецкой вечерней школы с черными ногтями и ободранными каблуками.
Родя не мог с собой бороться - пересел на лавочку к проститутке.
- Можем вместе погулять, - сказал та, и на Родю упал ледяной и жгучий взгляд. В нем не было столько льда и огня, как в Зойкиных глазах. Суррогат. Подделка. Копия.
И тем не менее...
Ей было лет двадцать пять, но одежда и грим удачно косили под восемнадцать. У нее были белокурые волосы. Ногти были покрыты черным лаком, местами облезшим.
- Как тебя зовут? - спросил Родя.
- Наташа, - ответила она, - девятнадцать лет. Восемьсот рублей час, минет и классика включены. Анальный секс возможен, плюс тыща.
- А ночь? - спросил Родя, ошалевший от спокойной и бесстыдной рекламы.
- Ночь - пять тыщ, но если возьмешь выпивки-закуски, то договоримся дешевле.
Родя подал ей руку, и они пошли за выпивкой-закуской.
Какой ты, Родион, болван и идиот. Ты идешь с незнакомой девкой неизвестно куда. Тебя могут там ограбить, убить, похитить, продать в рабство. Девка может заразить тебя гонореей, сифилисом, СПИДом, гепатитом Б. Ты рискуешь своей жизнью ради чего... ради того, что дешевка из сквера похожа на такую же дешевку Зойку?
Родион велел благопристойным мыслям заткнуться, и купил бутылку красного, ветчину, сыр, маленький торт и пакет разных фруктов.
- Ты не думай, что у меня притон, сутенеры-бандиты и все такое. Фигня все это. Я иногда подрабатываю. Вообще-то, я швея-мотористка на промкомбинате.
Наташа и Родион поднимались по деревянной лестнице, освещенной лампочкой-сороковкой.
- А сама не боишься на каких-нибудь уродов налететь?
Наташа посмотрела на него, и прямо-таки Зойкины ледяные огни проскочили у нее в глазах.
Роде показалось, что это - Знак.
- Не боюсь. Я сирота. Никто за меня переживать не будет. Я и сама за себя не переживаю.
Он подумал - это второй Знак.
Они сидели за столиком в чисто прибранной Наташиной гостиной. Пили вино и разговаривали. За окнами пролетали иномарки, троллейбусы, маршрутки. Наташа жила на пересечении двух центральных улиц. Ее дом смотрел окнами на стеклянно-металлические дворцы, но сам относился к фонду "ветхого жилья".
- Летом его снесут, - сказал Наташа, - а нам с соседями дадут квартиры у черта на рогах, в спальных районах. Хреново.
До работы ездить далеко...
Она рассказала о себе весьма лаконично. Родители пили. Меня забрали в детдом. Родители допились и сдохли. Квартиру опечатали. Я закончила детдом и вернулась. Все.
- Ты чего торт не ешь? - спросил Родя. - Или на диете сидишь.
- Какая диета, мне бы поправиться чуток. А никак не получается.
- Моя жена все время на диете, - сказал Родя.
Начал за здравие, кончил за упокой. Рассказал в обратном порядке - об Олесе, о Люсе, о Зойке. Как любил Зойку, и как она поменяла его на десять миллиардов и французский паспорт.
- Ты на нее похожа чем-то... Она, говорили, тоже в Москву ездила, на вокзалах...
- Снималась?
- Да.
Наташа испуганно бросилась к Родиону и обняла его - совсем не сексуально. Как будто он был ее ребенком, плачущим маленьким мальчиком. Она гладила его по волосам и говорила:
- А что ж ты, дурачок, не отвечал на ее письма? Если она писала, то значит, хотела к тебе вернуться! Может, она правда, уже разошлась с тем французом?
Проститутка и клиент занялись странным делом. Практически - извращением. Они включили старенький Наташкин компьютер, купленный из двадцать пятых рук на деньги, полученные за продажу молодого детдомовского тела. И стали искать "Зоя Никитина" и "Зоя д'Эрве".
Зоя д'Эрве, русская кинозвезда во Франции, нашлась. В журнале "Гламур" она давала интервью и рассказывала, как одеваться со вкусом на десять миллиардов, как оставаться молодой и красивой, выезжая ежегодно на талассотерапию на Мальдивы, и вообще - как правильно жить. Были фотки. Дом кинозвезды. Интерьеры кинозвезды. Звезда с мужем (носатый чернявый дядя, "нестарый, под полтинник", сказала Наташа). Звезда с дочерью.
Родя посмотрел на дочь, и глаза у него заболели, как будто в них бросили песком.
Четырехлетняя Моник д'Эрве имела вид какой-то мультипликационной зверюшки. Грустного серенького кролика, которому ради прикола надели круглые очочки. Наверное, нестарый супруг кинозвезды думает, что деточка похожа на него. Не на красавицу-маму, видно же.
Она почему-то похожа на русского мальчика Колю Никитина. Бывают всякие игры природы - например, ребенок рождается весь в прабабушку. Или мама, будучи беременной, насмотрится всяких кошмаров - вот вам дитя с родимым пятном во весь фас.
Или мама увозит в своем лоне клетку, оплодотоворенную совсем не мужем, стоящим десять миллиардов.
Бедный цветок, проросший в туалете кафе "Эдельвейс". Лучше бы вместо натюрмортов там поместили презервативы.
- Знаешь, Наташ, - сказал Родя, - у меня что-то адски голова разболелась. Зря мы завели этот разговор. Давай я тебе заплачу - сколько там? И пойду в гостиницу.
- Зачем платить? - спросила Наташа. - Ничего же не было. Давай я тебе на раскладушке постелю. Куда ты пойдешь среди ночи.
Благородство русских шлюх, никогда до его высот не дойти русским аристократкам, бухгалтершам и учительницам.
Кому: pornostar1@yandex.ru
От кого: rodyanik@mail.ru
Тема: от Родиона
Заенька! Здравствуй!
Пожалуйста, не отвечай на это письмо. Я просто хочу, чтобы ты знала. Я видел фотографии твоей, то есть моей дочки.
Я тебя любил, люблю и буду любить всегда.
Кому: rodyanik@mail.ru
От кого: pornostar1@yandex.ru
Тема: от Зойки
Родя! Почему не отвечай?
Я тебя тоже люблю. Не понимаю, почему ты выкидывал мои письма и Кантену сказал, что не хочешь меня знать. Я хотела как лучше, а теперь что уже поделаешь?
Про Моник не рассказывай никому, ладно?
И вообще, пиши мне, как у тебя дела, как жизнь. Я очень скучаю по всем нашим русским, может приеду через пару лет, только сейчас не могу. Моник болеет часто, у нее все твое, и астма тоже.
Помнишь, как эти твои писали друг другу письма, как их звали, Изабель и Митя, да? Давай тоже будем писать письма, а что нам еще остается.
Целую тебя сто тысяч раз.
На этом можно было бы закончить.
Но летом, как всегда, поспела земляника, перелески усеяло грибами. Московские дачники и деревецкие алкаши отправились за этими дарами природы. Город стал тих, как никогда.
Родя возился в музее, когда на пороге послышался детский голос, и в двери возникла женская фигура.
Соломенные волосы, истертые джинсы, босоножки на оранжевой платформе.
- Люся? - удивленно-радостно воскликнул Родя.
- Это вам Мела, а не Люся, - строптиво ответил детеныш неопределенного пола, годов трех, с торчащими на макушке волосами.
Люська и Родя обнялись и поцеловались.
- Сто лет тебя не видел! - воскликнул Родя. - Ты к тете Тамаре в гости? Сейчас, я чайник поставлю.
- Тут у тебя проводка времен Эдисона. Еще воспламенится.
- Проводка новая, не болтай! А как зовут такую хорошую малышку?
Хорошая малышка посмотрела на Родю строго:
- Не балуй меня! Я и так хулиганка.
Родя засмеялся. И стал расставлять чашки и вазочки с печеньем-конфетами-вафлями на секретере красного дерева. Письменный стол Дмитрия Свирского, сына предводителя дворянства, сообщала табличка, привинченная сбоку.
- Вот в этом столе хранились дневники и письма твоих персонажей? - спросила Люся.
- Персонажи - это в твоих художественных книжках. У меня реальные исторические личности.
- А какая, в сущности, разница? - сказала Люська, разворачивая конфету. - Всех нас кто-то придумал.
- Слушай, я же совсем забыл. У меня в сейфе вино есть. Выпьем за встречу?
- Ты стал бухать вино тайком ото всех? Ты становишься истинным деревецким аборигеном.
- Ко мне начальственная экскурсия приезжала - аж из Москвы. Для них покупалось на деньги, между прочим, районной администрации...
Родя заметил, что с Люсей, несмотря на перерыв в реальном общении в пять лет, разговаривать проще, чем с Олесей, матерью, всеми остальными людьми. Она была своя в доску. Всегда есть кто-то, кто для тебя свой в доску, только на перенаселенной планете сложно найти этого человека. Родя тотчас высказал эту мысль Люсе, и добавил - вот Зойка никогда не была для меня своей в доску.
- А ты о ней что-нибудь знаешь? - спросила Люська.
Родион рассказал все. И о Моник тоже, добавив:
- Я знаю, ты никому не разболтаешь.
Некоторое время оба молчали. По высокому потолку с лепниной скользили солнечные пятна. Поскрипывало колесо прялки, которое крутила дочка Люси, Санька.
- Мела! - спросила Санька. - А что это такое?
- Это прялка. Нитки прясть.
- А почему ты нитки не прёшь?
Люся и Родион рассмеялись, и короткая печаль с их лиц убежала. Люся встала из-за стола и тоже потрогала прялку, ступу с пестом, ухваты и светец.
- Тут еще утюг с зубами есть, - сообщила Санька.- Почему-то без провода.
- Она, конечно, никогда не приедет, - сказал Родя в спину Люське, - отец ее умер, брат Юрка умер, мать с Никитой продали квартиру и уехали в Сибирь - они оттуда родом. К кому ей ехать и зачем?
- Если бы она вернулась, это был бы неестественный, приторный и пошлый хэппи-энд, - сказала Люся, - это я тебе как писатель говорю. Тот, кто пишет реальные книжки, делает достоверную концовку. Например, я поссорюсь со своим художником и уйду к тебе.
- Я был бы рад, - сказал Родя.
- Будем держать этот финал в загашнике, - обернувшись, подмигнула Люська.
Родион включил компьютер и поставил диск.
- Мультики? - спросила мелкая Санька.
По экрану побежали белые толстые буквы. По цветущему лугу скакали две собачки. Девушка в белом платье обернулась, и послала Роде соблазнительную улыбку.
"Весна встретила Веронику в загородном имении ее родителей".
Люся села рядом и налила в рюмки вино. В открытое окно влетали теплые запахи яблок и земляники.
28 марта 2010
Медынь