Я сегодня упала в обрыв,-
Я сломала себе две ноги.
И, прощенья у всех попросив,
Я продолжила муки свои..
Я сегодня бежала на красный,-
Меня трижды сбила машина.
И водители беспристрастно
На дороге меня раздавили.
Я сегодня топилась в Неве,-
Все прохожие мне помогали.
Я горела, словно в огне,
А они толкать продолжали.
Я сегодня ночью упала
Во дворе, где-то рядом с сосной,
Потому что я очень устала
Умирать, расставаясь с душой.
(c) Ника.
Круглый жаркий шарик в небе разбрызгивал по городу летнюю жару. Она плавила асфальт, по которому брела Иришка от института до станции метро, она высушивала утреннюю легкую росу на вялой придорожной траве и глаза, не давая пролиться Иркиным слезам, отчего казалось, что плакать она и не собиралась. Прежде чем шагнуть в прохладную серость метро, где слезы непременно польются, Ирка набрала на телефоне номер Кости.
- Привет.
- Ну как? – легкая нетерпеливость в ожидании радостного победного крика.
- Кость, я завалила….
- Что? Ты шутишь?
- Не шучу. Я не сдала экзамены. И я не поступила в институт.
- Но ты же… Готовилась… Занималась, как никто другой….
- Я даже не поняла экзаменационного вопроса.
- Как… И… Как ты теперь?...
- Как-нибудь. Ладно, я в метро – и домой! – «Легче, делай легче тон, не надо ему знать, что ты на краю, иначе край будет слишком близко, не допускай» – шепотом сама себе.
- Мне приехать?
- Извини, я слишком устала. Завалюсь спать, пожалуй. Пока!
Щелчок трубки, ступени вниз и отстраненное одиночество в подземке. Долгожданный покой зыбкого сна.
***
Зима и страшно много снега. Ноги проваливаются глубоко-глубоко, так, что иногда вытащить тебя из сугроба может только отец. Вы с ним катаете пару комков для снеговика, только тебя иногда утягивает в снег, как в болото, и тогда ты зовешь на помощь своего самого сильного и бесстрашного:
- Папа!!!
А звонкий смех рядом и легкое, щекотное вытряхивание снега из валенок, рейтуз и шубки заставит так же звонко засмеяться:
- Мамочка!...
Три неуклюжих комка снега слеплены воедино, у пушистой зеленой сосны на опушке леса.
- Папа, а почему у снеговика нет метелки?
- Потому что у нас современный снеговик, ему не веник нужен, а образование.
Мама, смеясь, снимает с себя очки и ловко цепляет их на морковный нос, под угольными глазами:
- Наш снеговик закончил институт! Он умница и мы его любим!
…Следующая зима. Красные, слезящиеся, и уже никогда не высыхающие глаза бабушки.
- Сиротиночка ты наша….. Бедная ты… Беда-то какая….
Поминальный стол. Два портрета – мама и папа. Свечи. Тяжело дышать. Иду на опушку, проваливаясь, роюсь в снегу. Вот они – очки. Надеваю. Все плывет перед глазами. По стеклам текут слезы, как ручьи от снега весной.
***
Иришка вышла из метро, очнувшись на своей станции по привычке. По привычке поднялась по эскалатору и по привычке пришла домой. Закрыла дверь на ключ. И села на пол в прихожей. Тишина. Не привычная тишина ее уютного жилища, а тяжелая, давящая тишина, за которой непременно последует звук чужих шагов. Потому что этой тишине скучно и одиноко, она хочет игры, она хочет провести по оконному стеклу кончиком ногтя или схватить тебя за запястье холодными, скользкими пальцами. И она не будет долго терпеть. Но пока она замерла, прислушиваясь к тебе.
Иришка крикнула:
- Есть кто дома?
И засмеялась. Бросила на пол сумку и начала расстегивать сапог. Молния разъехалась, перечеркнув безмолвие жужжащим звуком. Скинутый сапог упал с глухим стуком. Сил больше не было. Иришка прислонилась спиной к шкафу и собралась было уже зареветь… Но…
Бумс… Бумс…. Бумс…
В душевой кабине застучала вода, гулкими тяжелыми каплями падая с высоты верхнего душа. Медленный, тягучий звук раздавался эхом, шипенье становилось громче, как будто капли воды обретали при падении огромный вес, разбиваясь о дно всей своей тяжестью на сотни мельчайших, пеной распадающихся брызг.
Удары капель были уже настолько сильными, что долетали легкой моросью до нее в прихожую. Ириша начала вставать. Одна рука за скобку ручки шкафа, другая на перехват… Почему так тяжело? Закон жизни: тяжело идти туда, куда надо идти. Тем более, если поход туда не обещает быть легким и счастливым.
Бамсссссс. Бамссссссс. Бамссссссссс.
Она еле подошла на непослушных ногах к ванной, когда ей в нос ударил запах… Запах сгнивших страниц придуманной ею жизни о том, как могло быть, если… Запах талой воды, бегущей по сточным канавам от снеговика, который растаял однажды… Запах от капель воды, падающих с неземной силой вниз, чтобы разбиться на дне кровавыми брызгами насмерть…
Иришка протянула руку, чтобы выключить кран. И тут поток бурлящей от перегрева жидкости обрушился на нее, пробивая кожу насквозь кровавыми каплями. От боли Ирка заорала, отпрыгнула на кухню, схватила лежащий на столе абсолютно бесполезный, округлой формы, совершенно тупой нож, на развороте свернула в ванную комнату и принялась кромсать эти убивающие ее струи ножом – поперек.
Костя звонил ей весь вечер и на мобильный, и на домашний. Оба телефона шипели, не издавая ни звука.
- Чертова связь, - пробурчал он, одеваясь. – Такого не может быть.
Он вошел в ее подъезд. Темнота.
- Что за черт! Я ведь только недавно лампочки менял! – Костя знал, что прописан ты тут или нет, но с соседями лучше дружить. Еще лучше – воевать, но это только там, где живешь. А там, где часто бываешь – что ж, лампочки тоже выход…. Недорогой и действенный. Хотя… Горят, гады….
Поднялся на этаж, позвонил в звонок. Тишина. Только странное какое-то кап-с-кап-с…. После душа уснула, что ли? Он позвонил еще пару раз, и наконец-то достал ключи, которые ему доверила Иришка «на всякий случай».
В квартире была привычная для него чистота и непривычная ему тишина.
- Ириша! – позвал он.
Никого не было.
- Ириша, ты где?
Тут он услышал какие-то хлюпающие звуки из шкафа. Потихоньку он подошел, прислонился к дверце и спросил:
- Ириша, ты тут?...
И открыл дверь.
Кровью были залиты все стенки шкафа, но последние струи крови булькали и пузырились на ее вене, уже затихая. Иришка на его глазах отрезала себе руку тупым кухонным ножом.
Костя заорал, выскочил на лестничную площадку, стуча во все двери. Кто-то вызвал скорую, в которую мгновенно загрузили Иришку, наложив на руку жгут, кто-то давал Косте нюхать нашатырь, который не помогал.
Она провела в «психической» больнице пол-года. Сегодня она выписывалась. Костя должен был ее встречать. Какой он? Ей говорили, что первые месяца два он проводил с ней почти каждый день, и даже говорил с ее врачом. Ну, врач, конечно, сказал ему правду – с ее диагнозом ей нужен не столько муж, сколько каждодневная сиделка. И детей они иметь не смогут – слишком велик риск. Но он все равно приходил к ней. Она была в кошмарах своей памяти, где время тянется тягуче-медленно, как мед по бумаге, а у него многое что поменялось. Ведь после того, как она «вернулась» - он не приезжал. Она вышла на крыльцо в каком-то лохматом пальто, зажмурилась, глядя на круглое слепящее солнце.
- Что? Что опять? Забыла и не хочу вспоминать…! – главное, говорить с собой строго. Как приучили там.
Подъехала машина. Открыта дверь.
- Костя! Я помню тебя!
Как ребенок, носом уткнуться в свитер. И чтобы тепло от него. И чтобы покой. Пока свитер не против.
Поднимаемся по ступенькам. Моя дверь? Да, моя.
О боже, моя… Меня трясет и руки холодные-холодные.
- Давно не была дома, соскучилась?
- Ддда, очень…
- Вот, смотри, все чисто, как и было: комната, еще комната, кухня, коридор, ванная.
- Ддда, все чисто, как и было…
- Ну, а мне пора. Извини, на работе такое…. Ну ладно, не важно. Да, кстати, хотел отдать тебе твои ключи – не дай бог потеряю, мало ли что. Целую, еще увидимся, да?
- Да. – говорю я.
Я осторожно закрываю за ним дверь. И стараюсь сделать это тихо. Я на цыпочках подхожу к кровати, ложусь и бесшумно накрываю себя одеялом. Я незаметно закрываю глаза. Я стараюсь не плакать… Тишина…
И вдруг из душевой кабинки слышится:
Бумс… Бумсс…. Бумссс…