Предисловие.
Это был удивительный сон, один из тех, которые не забываются. Можно по-разному относиться к снам. Кто-то им безоговорочно доверяет, руководствуясь полученными знаниями в жизни, кто-то считает сны не более чем фантазиями, не имеющими отношения к реальной действительности, ерундой, которой не стоит забивать голову. Да и сама интерпретация снов – вещь зыбкая, ненадежная, поскольку в ней нет четкой системы соответствий, которая бы работала, как часы, в жизни каждого отдельно взятого человека. Я хочу поговорить не об этом. Можно забыть последовательность происходящих во сне событий, какие-то детали, однако отдельные сны не забываются и будоражат ум и воображение как удивительная загадка, которую хочется непременно разгадать. О таком сне мне и хочется рассказать со всеми допущениями, которые там присутствовали и которые вряд ли возможны в нашей жизни в том виде, в каком были прочувствованы мной в реальности моего сна. Кто-то может не согласиться с техническими деталями, выводами и размышлениями персонажей, кому-то это все просто покажется смешным и не имеющим отношения к нашей действительности – ну что ж… Я не претендую на полную достоверность событий, а рассматриваю этот сон просто как один из множества вариантов нашей разнообразной и удивительной жизни с ее иногда невероятными допущениями, над которыми стоит подумать.
Не пытайтесь искать в моем рассказе каких-либо личностных соответствий, прототипов, все герои, хотя и присутствуют в моей реальной жизни, но во сне предстают совсем в другом, неожиданном для меня самой качестве, нежели в реальности. Кроме того, события, описанные во сне, никогда не происходили в моей реальной жизни, в реальности у меня совсем другие декорации, на фоне которых разворачивается действие моей жизни, которое я вольна самостоятельно выбирать из пространства вариантов.
Поэтому здесь нет прошлого, настоящего и будущего, все случается здесь и сейчас, нет деления персонажей на еще живых и уже умерших, на достигших чего-то и не достигших, главное для всех них – найти себя и свой путь в жизни, свое предназначение в зависимости от особенностей своей личности, которые не могут быть хорошими или плохими, если человек находится на своем месте и делает свое дело.
Итак, я предлагаю рассматривать сон как полет души в пространстве вариантов, где возможно все и для всех, а наши возможности ограничены только нашим намерением иметь здесь и сейчас, а также незнанием своей души, ее желаний и стремлений, способностей и особенностей.
Полет души в пространстве вариантов
Это был удивительный сон. Другая реальность, но не менее четкая и осязаемая, чем я привыкла. Я помню летний день, когда я возвращалась домой, с радостью ожидая увидеть отца и своих родных. Сначала пошел моросящий дождь, который я не люблю, но даже он воспринимался мною как ласковый друг, от радости хлопающий в ладоши капель и приветствующий меня на пороге моего дома. А потом, умыв землю, по которой я шла, дождь внезапно кончился, легкий ветерок разогнал облака и выглянуло ослепительное солнце, отразившись в тысячах блестящих капель на моей одежде и волосах, на листьях тополя, росшего у нас во дворе, в сверкающих лужах, там и сям возникших после дождя. Я взошла на крыльцо нашего дома, оглянулась и увидела множество солнечных зайчиков, подмигивающих мне отовсюду, где слились капли недавнего дождя и искры солнечного света. Это неожиданно словно перенесло меня в далекие дни моего детства, когда все вокруг дышало загадками и тайнами окружающей жизни. И я почувствовала, что и на этот раз мне предстоит разгадать нечто необыкновенно загадочное и волнующее, только что?
Ответа я не нашла, но возникшее предчувствие чего-то удивительного и чудесного не оставляло меня, атмосфера тайны, волшебства, окутавшая меня, манили пройти в дом, словно подсказывая, что, доверившись своим ощущениям, я найду ответы на все свои вопросы.
Я прошла в наш дом, который не очень сильно изменился за время моего отсутствия. Точнее, изменился, конечно, в том плане, что стал более удобным и комфортным, но атмосфера свободы, любви, терпения и радости, созданная и поддерживаемая отцом, осталась неизменной со дней моего детства.
В доме меня радушно встретила моя приемная мать, которая воспитывала меня с детства, когда отец женился вторично. Она создала и поддерживала удобство и комфорт в доме, следила, чтоб каждая вещь неизменно находилась на своих местах, а каждый посетитель дома был доволен и весел, и окружающие дружно сходились во мнении, что более красивой, удачливой и гармоничной пары, чем мой отец и его новая жена, трудно себе представить.
Однако с детства я считала, что ее заботы более идут от желания создать о себе благоприятное впечатление, от чувства долга, нежели от души и сердца. Мне не хватало в ней душевного расположения, искренней симпатии, живого интереса и непредсказуемости, которые делают жизнь необычнее, радостнее и интереснее.
Но я не видела отца и свою приемную мать несколько лет, пока училась в университете, соскучилась по ним за годы разлуки и с нетерпением ожидала встречи, волнуясь о том, в каком они находятся состоянии и положении, как и чем живут, общаются между собой, как меня встретят, и что изменилось с момента нашей последней встречи несколько лет назад, когда я еще почти ребенком уезжала на учебу в университет. С этими мыслями я зашла в наш дом.
Моя приемная мать помогла мне раздеться, накормила сытным ужином, отвела в мою комнату, где как раз незадолго до моего приезда был сделан ремонт, и принялась рассказывать, как они живут. Отец уехал на несколько дней в командировку, но обещал скоро вернуться, так что я, хоть и расстроилась по этому поводу, все же надеялась, что вскоре мы увидимся и сможем вдоволь пообщаться.
Пока же моя приемная мать, выглядевшая элегантно и подтянуто, рассказала, что они достроили коттедж и сделали в нем ремонт, купили машину, а главное, она создала новое направление в медицине и открыла собственную клинику по замене больных органов. Я вспомнила, что когда она еще только пришла в наш дом, то вела активные разработки по созданию так называемых «живых протезов», которые с успехом заменяли недееспособные или парализованные органы, ноги или руки. Я почти совсем не разбираюсь в технической стороне проблемы и не понимаю, как возможно было создать такие «живые протезы», как их имплантировать, как сделать так, чтобы они прижились в организме, но факт остается фактом: моей приемной матери это удалось, и ее исследования год от года приобретали все больший размах и популярность, а от клиентов не было отбоя. Люди были готовы заплатить любые деньги только чтобы снова стать здоровыми.
Нельзя сказать, что я совсем не знала о той работе, которую вела моя приемная мать, я была наслышана о ее разработках и ошеломляющем успехе, которым она пользовалась как талантливый врач хирург-изобретатель и как руководитель своего детища – огромного коллектива специалистов клиники, который она собрала у себя. Но вот то, что она занималась в основном только узко техническими проблемами, мыслила логически и была практически не способна к сочувствию и сопереживанию, что богатейший опыт межличностных отношений был вне ее внимания, а также ее стремление все вокруг подчинить своей воле, вызывало мои серьезные опасения и являлось источников постоянных явных и скрытых конфликтов и недоразумений между нами.
С годами она поняла, что ее неумение прислушиваться и понимать нюансы человеческих переживаний и отношений между людьми может серьезно навредить ее карьере, стала больше советоваться с моим отцом и назначила его своим заместителем по подбору персонала. Она понимала, что ее муж никогда не сможет составить ей конкуренцию и в этом смысле абсолютно безопасен для ее карьеры и положения в обществе. Отец, главными качествами которого были доброта к людям, внимание, отзывчивость, сочувствие и сопереживание, постоянно гасил возникающие конфликты между своей талантливой, но амбициозной женой, готовой ради своей цели и престижа идти «по головам» и сметающей все на своем пути, и ее сотрудниками и пациентами, которые восхищались мастерством моей приемной матери, но считали ее роботом, неспособным по-человечески понять и услышать их страхи, опасения и тревоги. Ее так и называли за глаза «живой протез» по имени целой серии приспособлений, которые она создала и успешно поставила тысячам людей.
Суть приспособления заключалась в том, что создавался искусственный заменитель необходимой ткани или конечности, снабженный саморегулирующимся устройством, подстраивающимся под организм хозяина. Это саморегулирующееся устройство улавливало импульсы мозга и выполняло необходимые действия. В устройстве имелись, как в компьютерной программе, тысячи вариантов действий здорового органа, так что в целом после необходимого периода адаптации вместо своих парализованных ног и рук люди получали искусственные конечности, но совершенно послушные воле хозяина. Случаи отторжения таких «живых протезов» бывали крайне редко, поскольку самой операции предшествовала длительная подготовка больного, изучение особенностей функционирования его мозга, организма в целом и проблемы со здоровьем, которую необходимо было решить, «починив» или заменив тот или иной орган. Таким образом, разве эта деятельность не заслуживала уважения?
Что касается нашей семьи, моя приемная мать великолепно и очень технично отшлифовала до совершенства наш быт, дала мне блестящее образование и пыталась подтянуть до своего логического уровня отца, но с переменным успехом, потому что и отец, и я всячески противились муштре и нелепым с нашей точки зрения распоряжениям, которые, хотя и не были лишены здравого смысла, как и все, что делала моя приемная мать, но совершенно не давали простора проявиться нашей индивидуальности.
Иногда в письмах или по телефону отец жаловался на свою жену, что она слишком часто забывает, что она у себя в доме – не на работе - и продолжает им командовать так, как считает нужным, совершенно не считаясь с его желаниями. Хотя, оправдывая и обожая ее за ум и целеустремленность, тут же добавлял, что, возможно, она настолько увлекается ролью начальника как очень приятной для себя игрой, что этого просто не осознает. А у него не хватает силы поставить ее на место, ведь она не хочет ничего плохого, просто забывается время от времени…
Размышляя таким образом о нашей семье, я внимательно оглядывалась вокруг и всматривалась в лицо моей приемной матери. Оно, как всегда, было совершенно непроницаемо и бесстрастно, оживляясь лишь тогда, когда моя приемная мать с упоением рассказывала о своем детище и блестящей карьере. Ее интересовало все: технические подробности новых приспособлений и отточенная до совершенства техника операций, которую она сама разрабатывала, любая сложная проблема, требующая технического и логического мышления, она не упускала ни одного интересного поворота болезни, поскольку, просматривая истории болезни пациентов, сама отбирала для себя наиболее сложные, нестандартные случаи. Это были как раз те загадки, которые интересовали ее прежде всего.
Мне моя приемная мать предлагала также сделать операцию и вместо ног поставить ее «живые протезы», чтобы раз и навсегда покончить с инвалидностью. В ее глазах это была очень удачная сделка. Она получала возможность нового взлета карьеры потому, что имело смысл на моем примере сделать очень хорошую рекламу ее деятельности, к тому же я в ее глазах становилась полностью полноценным человеком с ее помощью. И, наконец, перестала бы считаться позорищем всей семьи и тормозом ее карьеры и окружения, где все должно быть прекрасно: добрый сердечный муж, прекрасный дом, ухоженный сад, новая машина, умная здоровая приемная дочь, раз уж своих детей не было. В этом смысле я из-за своей инвалидности всегда выпадала из ее великолепного ряда успеха во всех сферах жизни, который она тщательно планировала и выстраивала.
Моя приемная мать считала, что эта операция может не только помочь мне покончить с инвалидностью, но и сблизить нас. И поэтому она не жалела логических аргументов, чтобы убедить меня в необходимости принятия такого решения.
С ее точки зрения, я приобретала возможность легко и безболезненно ходить и бегать, перестала бы быстро уставать, смогла бы себе позволить носить любую понравившуюся обувь, удачно выйти замуж, родить и воспитать здорового ребенка, перестать обращать на себя негативное внимание окружающих, устроиться на престижную работу и забыть об инвалидности как о страшном сне.
Что касается технических деталей операции и адаптационного периода, то моя приемная мать давала мне высокий процент гарантии, что все сложится вполне удачно, потому что я молода и практически здорова, у нее достаточно профессионализма, а технически операция практически доведена до совершенства.
Кроме того, живя со мной в одном доме и наблюдая за моим состоянием годами, моя приемная мать достаточно хорошо изучила состояние моего здоровья, особенности психики и моего характера, выработала особые приемы, помогавшие ей хорошо контролировать мое состояние. Можно сказать, она меня… почти полюбила. Во всяком случае, достаточно хорошо узнала. Поэтому, с ее точки зрения, я вполне уже могла ей довериться. И мне было о чем подумать, приехав домой на летние каникулы. Моя приемная мать считала, что лето – самое благоприятное время для операции и адаптационного периода, к тому же достаточно свободное от учебы, так что она сможет все завершить в максимально сжатые сроки, когда я дам свое согласие на операцию. С ее точки зрения, мне оставалось только, не теряя времени даром, согласиться с ней.
Высказав свои аргументы, моя приемная мать вышла из моей комнаты и прошла к себе в кабинет, оставив меня одну. Мне действительно было о чем подумать.
С одной стороны, аргументы моей приемной матери были действительно обоснованны и весомы, но все же я не знала, на что решиться. Меня преследовало какое-то смутное беспокойство, которое я не только не могла себе объяснить, но и четко сформулировать его причину. И совсем не могла спорить и отстаивать свою позицию, потому что не понимала, что меня тревожит.
Я пыталась разобраться.
Как профессионалу своей приемной матери я доверяла полностью. У меня была уверенность, что всю техническую работу она сделает безупречно. У меня была радость, что скоро все закончится и я перестану быть изгоем, но радость какая-то… рассудочная, не сердечная. Это меня тревожило. Но это была явно недостаточная причина для решительного отказа, то, что я никогда бы не сумела объяснить своей приемной матери.
Не хватало какого-то главного понимания моей болезни, ее причин, зачем она мне была нужна и не вернется ли вновь в новом качестве, ведь она моя, если я устраню только следствия, а не саму причину болезни, которая кроется в моей личности. Какая я стану как личность после операции? Что происходит с человеком, когда он теряет сознание? Где находится в это время его, то есть моя, душа? Странные вопросы, на которые никто не мог ответить. И уж точно не моя приемная мать. Иногда у меня было ощущение, что я начинаю сходить с ума. А главное, у меня не было полной уверенности, что все идет в гармонии с моим сердцем и душой. У меня возникало чувство какого-то незримого насилия над собой в случае согласия на операцию, и смутное ощущение, что есть какой-то другой, именно мой путь. Только какой? Я не могла ответить себе на эти вопросы. Приняла душ и легла спать.
Утром моя приемная мать снова вернулась к нашему разговору. Ей нужно было составить четкий план дальнейших действий и не терять времени даром. Я попыталась рассказать ей о своих неясных тревогах:
- Понимаешь, мама. Я тебе, конечно, благодарна за твое очень выгодное предложение, но я не знаю, что тебе сказать. Меня гложет какое-то неясное внутреннее беспокойство, которое я не могу ни себе, ни тем более тебе объяснить. Я полностью доверяю тебе как профессионалу, я знаю, что ты технически все сделаешь просто безупречно. Но ведь эта болезнь моя. В чем ее причины – я не знаю. Я не знаю, как жить вне ее, я всегда с ней жила, за эти годы она стала просто частью моей личности, без нее, как это ни дико звучит, я пока не могу представить себя. Что со мной будет после операции? Не утрачу ли я вместе со своими, пусть и частично парализованными ногами, часть своей личности? Я не знаю, подойдут ли мне твои искусственные «живые протезы». Конечно, у меня непослушные ноги, но они мои, и мне не хочется с ними расставаться, мне их просто жаль, потому что они мои и они… живые…
- Я знаю, что ты испытываешь тревогу и беспокойство, - перебила меня моя приемная мать, которая не отличалась терпением, если чего-то не понимала, - но это еще не аргумент, чтоб отказываться от такого выгодного предложения. Я предлагаю тебе пойти со мной в клинику, где ты сможешь увидеть, как четко функционирует моя система. Что касается твоей проблемы, я давно работаю с твоим заболеванием, у меня множество случаев успешных операций. Я достаточно изучила тебя, чтобы за эти годы выработать правильные рекомендации. Я тебе уже говорила и повторю еще раз, что твоя проблема - в неуправляемости твоей души. Это ваша общая с отцом проблема. И все же я берусь ее решить. Хотя это не моя проблема. Моя проблема в том, что я живу с вами, и на меня обращают негативное внимание из-за твоей инвалидности, я готова помочь тебе, а ты отказываешься. Почему? Я тебя просто не понимаю. Я считаю, что это просто детское, глупое упрямство, твоя вредность, которая никогда до добра не доведет.
- А я считаю, что твоя проблема в том, что ты меня не любишь и поэтому не понимаешь, ты не принимаешь мою инвалидность и меня такой, какая я есть. Для тебя важен внешний успех, что о тебе подумают люди, а я и мои проблемы тебя не интересуют. В результате этого я вынуждена жить одна, потому что рядом с собой ты не даешь мне возможности жить так, как я хочу, и быть той, кто я есть. Ты берешься мне помогать только для удовлетворения своих амбиций. Разве нет?
- Тем не менее, я берусь решить твою проблему, хотя уже много лет мучаюсь с твоим неуправляемым характером. И вместо благодарности получаю одни упреки. Ты идешь со мной в клинику или нет? Там ты сможешь пообщаться с нашими специалистами и пациентами, может быть, они смогут тебе помочь.
- Хорошо. Я иду с тобой.
Мы садимся в машину и моя приемная мать везет меня в клинику. Как только мы подъезжаем к главному корпусу и выходим из машины, моя несговорчивая собеседница преображается. Она представляет меня своим сотрудникам, берет фотоаппарат и проводит что-то вроде экскурсии. Я обращаю свое внимание, что врачи и медсестры одеты в непривычные розовые халаты. Моя приемная мать поясняет, что по исследованиям и рекомендациям психологов именно этот цвет способствует ровному, радостному и спокойному настроению пациентов, настраивает их на успех лечения. Мои язвительные комментарии, что все это очень напоминает насильно надетые розовые очки для создания общей благополучной картины, остаются неуслышанными. Моя приемная мать их просто игнорирует. Хотя я вижу, что она уже начинает терять терпение и едва удерживается, чтобы скрыть свое раздражение за вежливой улыбкой.
Несмотря на это, люди вокруг выглядят довольными и радостными, и я почти начинаю жалеть о своем язвительном выпаде. Уровень моего беспокойства несколько снижается, не исчезая совсем. В этом состоянии я практически позволяю себя уговорить на операцию, прохожу необходимые исследования и сдаю анализы. Моя приемная мать четко контролирует весь процесс и очень довольна своей победой, что она в очередной раз логически доказала мне свое превосходство, превосходство разума над неразумной, непослушной душой.
Но она, как и я, догадывается, что ее победа не является окончательной, потому что в силу своей непредсказуемости я в любой момент могу ее покинуть. Поэтому старается создать мне максимально комфортные и удобные условия. В клинику мы ездим с утра, где она меня всюду сопровождает, сама берет анализы, следит за ходом подготовки к операции и наблюдает за моим психологическим состоянием, ее указания отличаются необыкновенной четкостью, а работа персонала слаженностью. Умеет она создать нужную обстановку, ничего не скажешь.
К обеду мы возвращаемся домой, а потом я могу заниматься, чем мне заблагорассудится: гулять по окрестностям, читать, навещать старых друзей, писать дневники и письма.
К назначенному дню моя приемная мать приглашает в клинику множество журналистов: все должны узнать о ее очередном успехе, обязательно присутствие коллег и пациентов. Это звездный час ее славы, ее освобождения от позора, к которому она долго и тщательно готовится. Все сотрудники знают свое место, все проинструктированы, каждое движение и сама мысль продуманы и выверены. Мне отводят отдельную комнату, где есть телевизор, компьютер, стол и домашняя кровать, даже о цветах позаботились.
Этот знаменательный день начинается с того, что я остаюсь без завтрака. Моя приемная мать предупреждает меня, что придется немного потерпеть, поскольку завтрак и вводимый наркоз несовместимы. Все операции проводятся на пустой желудок и кишечник. Это обязательное условие. Она пытается меня утешить тем, что сама проведет и операцию, и подготовительные работы, и я ни секунды не останусь без ее присмотра и грамотного руководства. Я выдавливаю из себя подобие улыбки.
У меня даже есть выбор: сразу отправляться в операционную, или туда меня увезут, когда я усну, чтобы я, как поясняет моя приемная мать, «ничего страшного и волнующего не слышала и не видела». Тем не менее, я начинаю волноваться. Заметив это, моя приемная мать решает, что разумнее оставить меня в моей комнате пока не начнет действовать наркоз, и я не потеряю сознание. Она едва слышно просит стоящую рядом медсестру:
- Столик со шприцами и анестетиками, – через несколько секунд позади меня в изголовье кровати появляется накрытый столик с необходимыми материалами и инструментами. Видеть я его не могу по той же причине, что не должна ничего этого видеть, зато слышу великолепно. Журналисты и прочие наблюдатели расположились в коридоре, но соблюдается полная тишина, чтобы я не волновалась. Им разрешено присутствовать только после того, как я усну, и меня на каталке, стоящей около двери, перевезут в операционную.
Для моей приемной матери наступает самый ответственный и трудный момент – сделать так, чтоб я спокойно погрузилась в мирный сон. Для нее это самая сложная часть работы, потому что моя приемная мать считает, что имеет дело с моей непослушной душой, больной психикой и непредсказуемым характером. Впрочем, держится она вполне уверенно, ибо кое-какой опыт успешного преодоления моего сопротивления у нее имеется. Она знает, что логика и спокойствие – ее сильные стороны, и намерена их использовать в такой ответственный момент.
Она присаживается ко мне на кровать, стараясь смотреть прямо мне в глаза, и негромко, но вполне отчетливо начинает разговаривать со мной:
- Удобно ли тебе лежать?
- Да, спасибо, я лежу хорошо.
- Я рада это слышать. Потерпи немного, закрой глаза и расслабься, это очень важно для тебя, чтоб ты расслабилась и доверилась мне, я должна сейчас ввести тебе лекарство, чтобы ты крепко спала до самого окончания нашего лечения. Помни, что скоро у тебя будут совершенно здоровые ножки. – С этими словами на ее лице появляется почти ласковая улыбка оттого, что она полностью контролирует ситуацию. На секунду она отворачивается, принимает приготовленный шприц и продолжает говорить, обращаясь ко мне:
- Сейчас у нас все хорошо, ты можешь взять меня за руку, если тебе будет от этого легче, я полностью контролирую ситуацию и твое состояние и, прежде чем начать лечение, хочу знать, доверяешь ли ты мне?
- Да.
- Хорошо. Я специально не использую масочный наркоз, чтобы иметь возможность разговаривать с больным и по его речи следить за его состоянием, как физическим, так и психологическим, - поясняет моя приемная мать коллегам и журналистам.
В это время я ощущаю легкий укол в руку и чувствую, как своей второй рукой она прикасается ко мне и считает мой пульс. Через несколько секунд я начинаю ощущать, как мое сознание заволакивается туманом и в то же время стремительно нарастает тревога, все чувства до предела обостряются, а боль в руке становится нестерпимой. Я отчетливо понимаю, что это – конец моей личности. И я не должна потерять себя, если я хочу жить. Я с трудом открываю глаза, натыкаюсь на удивленный взгляд моей приемной матери. Я пытаюсь приподняться и слышу решительную команду:
- Держите ее! Уважаемые коллеги, обратите внимание, что в момент действия первого анестетика разум пациента утрачивает контроль над его сознанием, поэтому вполне вероятна последняя эмоциональная вспышка, которая характеризуется судорожными беспорядочными движениями, желанием устранить физический дискомфорт, возникающий, когда пациент начинает терять сознание. Особенно это характерно для больных параличами, у которых разум и душа находятся в постоянном конфликте между собой и порождают это заболевание. Единственный путь лечения таких болезней – устранить душу, чтобы человек имел возможность разумно управлять конечностями, которые мы ставим взамен неуправляемых душой и разумом ног и рук. Чтобы справиться с такой эмоциональной вспышкой пациента, необходим второй анестетик… - этих слов вполне достаточно, чтобы через секунду шприц с отвратительной серой жидкостью оказался в ее руке.
Я не могу больше ждать. Я хочу жить. Я делаю рывок, пытаясь разорвать пелену дурмана, пока не стало слишком поздно. Десятки рук устремляются ко мне, пытаясь удержать на месте и в точности выполнить указания моей приемной матери, ведь многие зависят от ее недовольства.
Еще рывок, сползаю на пол, хватаю простынь: своей одежды я не вижу, вероятно, моя приемная мать дала соответствующие указания персоналу, - и слишком медленно, как кажется мне самой, потому что время словно замедляется, как сквозь вату ползу к двери. Все в панике и в движении. Ускользаю между рук. Оглядываюсь.
Страх, беспомощность, злость, ярость, гнев, недоумение, удивление, шок – вся гамма чувств выплеснулась на лице моей матери. Из безличной маски оно наконец-то стало живым лицом обычного рассерженного человека. Возврата к прежней жизни нет. Только что я сожгла все мосты между нами. Рада. Не знаю чему. Это не злорадство и не месть. Может, потому, что я наконец-то достучалась до ее души, задела за живое. Рассердилась – значит, еще есть сердце, она - не робот. Не «протез».
Теперь – неизвестность. Слышу погоню. Ускользаю. Вижу окно и балкон. С трудом карабкаюсь на подоконник, встаю на свои непослушные ноги. От страха и отчаяния кружится голова. Что я натворила?! Что будет дальше? Едва дотягиваюсь до шпингалета, распахиваю окно. Нахожусь почти на уровне второго этажа. Может, разумнее поискать дверь? Слышу топот. Поздно. Мне не успеть. Схватят. Окно – единственный выход.
Крик: «Остановись, дурочка! Что ты опять задумала? Что ты делаешь? Ты хочешь меня загнать в могилу? Ты переломаешь себе все кости! Я же тебя потом не соберу! Ловите ее!» – кажется, это голос моей матери. Как же он изменился! А, правда, что я делаю? Или я совсем перестала соображать?
За окном тополь. Если сделать точный бросок, может быть, успею ухватиться хотя бы одной рукой за ветку. Если она меня выдержит. Если повезет. Это единственное спасение - руки. Мои сильные и цепкие руки. Вы столько раз выручали меня в детстве, когда я не могла ходить и карабкалась вверх и вниз только на руках. Правда, тогда я была легче и гибче. Поздно думать. Возбужденные голоса. Секунда – и я буду схвачена.
Бросок. Свист воздуха в ушах. Стремительный перелет. Есть! Ветка тополя порывом ветра качнулась мне навстречу. Я зацепилась. Что дальше? До земли еще метра четыре. Все равно высоко. Раскачиваюсь, как на качелях. Медленно. Надо бы сильнее. Чем больше амплитуда – тем дальше бросок. Если не сорвутся ладони. Внизу показываются люди в розовых халатах, через полминуты мне от них не уйти. И тогда?.. Лучше не думать…
Еще бросок. Удивленные голоса… Я не могу разобрать, что они кричат. Я еще жива? Или уже перелетела на тот свет, ударившись головой и не заметив этого? Я ничего не понимаю, что со мной. Я парю. Медленно снижаюсь. Я уже достаточно далеко от моих преследователей. У меня есть минута, чтоб перевести дыхание. Я оглядываюсь вокруг. Собираются тучи. Впрочем, они и с утра были. Я плавно опускаюсь на землю. Все хорошо.
Однако расслабляться рано. Что дальше? Не исключено, что скоро меня догонят. На земле я менее подвижна, чем в воздухе. Я не смогу убежать. Это грустная реальность моей болезни. Мои ноги не слушаются моего разума и не успевают за моим туловищем и за порывами души. Они болят, быстро устают, шаркают по земле, за месяц полностью снашивая практически до дыр новую обувь. Это летом. Зимой скользят по сугробам, я часто теряю равновесие и падаю с тротуара прямо на проезжую часть, если надо на остановке забраться в автобус, когда уезжаю по делам, на учебу или на работу. Если я начинаю сильно волноваться или испытываю страх – начинаются судороги в ногах. Тогда я прикована к тому месту, где нахожусь в тот момент. Поэтому важно сохранять спокойствие. Отчасти моя приемная мать была права, установив для меня четкий режим труда и отдыха, надо отдать ей должное. Может, я зря поспешила? Танцевала бы спустя пару месяцев на дискотеках в новых лодочках… И – обезличилась… Не хочу!
Надо бы оглядеться и поискать какую-нибудь одежду. Не путешествовать же в голом виде. С удивлением обнаруживаю, что вместо простыни на мне удобный спортивный костюм. Ладно. Это уже неважно. Главное – я почти свободна.
Хочется осмотреть окрестности, где я оказалась. Медленно бреду по тропинке, которую застилает высокая трава. В воздухе смешивается запах мяты, тысячелистника и множества одуванчиков, легкие парашютики которых кружатся от едва уловимого ветерка и плавно ложатся к моим ногам. Наваливается усталость от пережитого шока. Мне бы прилечь. Только где? Вот бы мне удобный диван для дневного сна. Но что это? Я действительно оказываюсь на новом диване теплого персикового цвета. С удовольствием растягиваюсь на нем и вдыхаю аромат цветов и трав. И тревоги как не бывало. Наступает редкое состояние внутренней гармонии души и разума. Так бы и бродила целыми днями в лесу. Благодать-то какая: птички поют, ветерок ласково треплет мои волосы, где-то недалеко слышится плеск родника. Вокруг нет ничего искусственного. Все живое и настоящее. Так что я постепенно соскальзываю в спокойный, исцеляющий сон.
Сколько времени прошло, я не знаю, а часов у меня нет: все это осталось в клинике. Но это уже неважно. Кажется, что утреннее приключение и побег были со мной не утром, а когда-то совсем в другой жизни, искусственной, выдуманной, ненастоящей. Карьера, суета, погоня за деньгами, властью, престиж и слава - какое это все имеет значение, когда оказываешься наедине с природой и самой собой, своей чуткой душой, неспешным разумом и мудрым сердцем? Когда обретаешь цельность и чувствуешь себя живой… Когда просто любишь то, что видишь вокруг… Включая себя… Любишь, не пытаясь переделать под свой, в чем-то, возможно, ограниченный взгляд, то, что тебя окружает, просто позволяешь всему этому быть вместе с тобой: вместе жить, развиваться в своем времени и темпе, радоваться маленьким и большим чудесам в этом мире, создавать гармонию в своей жизни и пространство, в котором безопасно любить друг друга…
Я проснулась оттого, что солнечный луч нежно касался моей щеки. Сон заметно освежил меня. Я умылась в ручье и стала искать тропинку, которая вывела бы меня к человеческому жилью. Мой диван незаметно исчез, видимо, оказался уже не нужен. А я стала размышлять о странностях пережитого дня. Прежде всего, мне невероятно везло. Хотя я ничего не могла объяснить, прежде всего свои удивительные перемещения. У меня создалось впечатление, что мне просто разрешено жить и радоваться жизни, что нет ничего невозможного, если прислушиваться к негромкому голосу своего сердца.
Интересно, как выглядит этот пейзаж с высоты птичьего полета? Если бы полететь. Просто оттолкнуться от земли и набрать высоту, медленно скользить над вершинами деревьев… Еще раз пережить это волнующее ощущение полета… Только как?
Дорогу мне перегородил небольшой ручей, через который я не могла сама перебраться. Ветки ивы низко нависали над водой. Я оттолкнулась, хотела ухватиться за одну из них и вдруг почувствовала знакомое уже ощущение полета. Возникло чувство, будто я плыву в воде, преодолевая восходящие и нисходящие потоки воздуха. Мне нужно было вперед и вверх, и тело слушалось меня безо всяких усилий с моей стороны. Я выровнялась горизонтально, возникло осознание, что нужно только поймать свой поток, который сам тебя вынесет к твоей цели. Я люблю экспериментировать, и не удержалась от искушения попробовать разные способы полета, потому что руки от постоянной «гребли» в воздушных потоках заметно устали, и полет уже не доставлял такого удовольствия, как прежде. Оказалось, что, как только удается поймать свой поток воздуха, тратить усилия на «греблю» руками вовсе необязательно. Можно просто довериться воздушному течению, лечь на него, отдыхать и наслаждаться проплывающим внизу пейзажем, снижаясь время от времени, чтобы подробнее рассмотреть самое необычное.
Так недалеко от реки я увидела маленьких детей, подобно мне парящих в воздухе. Самый маленький ребенок кувыркался в потоках воздуха, визжа от радости и от солнечных лучей, ласково обнимавших его крохотное тело. Другой мальчик постарше весело скатывался с такого воздушного трамплина в воду, плыл назад и снова совершал полет. Его маленький друг хотел последовать примеру старшего мальчика, но не удержался в воздушном потоке, растерялся и начал стремительно соскальзывать вниз, а до воды было еще далеко. Мне ничего не оставалось делать, как ринуться за ним и подхватить его на руки у самой земли. Я сотворила ему кресло и полетела дальше.
И чем дальше я летела, тем больше у меня появлялось сил и тем легче мне становилось. Во время своего пути я встретила своего дедушку, которого нежно и преданно любила. Мне не хватало его доброты, мудрости и спокойствия, которыми до краев была полна чаша его души. Мне не доставало его надежды и утешения, его неспешных бесед о людях и явлениях, которые меня интересовали. Дедушка был моим первым воспитателем и товарищем моих детских игр, потому что с другими детьми окружающие взрослые играть мне не позволяли из-за моей инвалидности. Они боялись, что я произведу тяжелое впечатление на других детей и испорчу им настроение. Вот и моя приемная мать долго к этому привыкала и уже готова была все бросить и уехать от нас, да друзья уговорили остаться. Тем более, что я пошла в школу своими ногами и была весьма успешна в учебе.
Дедушка долгое время уже не жил с нами, был очень стар, так что я уже совершенно не надеялась его увидеть и не ожидала нашей встречи. Когда издали я увидела его, то не могла больше сдерживаться и что было сил стремительно полетела к нему и плавно опустилась рядом с ним. Мы обнялись, и я зарылась головой в его белую бороду, плача и смеясь от счастья. Дедушка бережно держал меня в своих руках, повторяя: «Внученька! Моя любимая внученька!» Его волосы и борода стали белы, как снег, а глуховатый голос дышал умиротворением и любовью.
Меня удивило, что он был в курсе основных событий моей жизни и на мой изумленный вопрос, как ему это удалось, попросил разрешения оставить при себе этот секрет, добавив, что для любящего сердца нет тайн. Сон, интуиция, предчувствие, выбор из вариантов по характеру – мало ли способов узнать о человеке, если его искренне любишь.
Дедушка, угощая меня ягодами и орехами, рассказал, что все эти годы жил, как отшельник, в лесу и был абсолютно счастлив тем, что волен сам выбирать, как ему жить, что живет он среди природы в абсолютно естественной для себя среде, где нет ничего искусственного. Поэтому и уехал от нас, едва моя приемная мать переехала к нам в качестве новой жены отца. Не мог выносить ее искусственность. На вопрос, чем же он занимается, дедушка рассказал, что для него очень важно сотворить в душе пространство любви. Это главное дело его жизни.
В целом дедушка был весьма рад, что я сохранила внутри себя свободу, и припомнил даже мое прозвище – вольная художница – которым меня наградили мои друзья и преподаватели в университете и которое пришлось ему по вкусу (и откуда только узнал такие детали? Расспрашивать его было бесполезно – все равно не скажет, а упрямство - наша семейная черта!).
Вместо этого мы говорили о наследстве, которое собирался передать мне дедушка. Это не были какие-то материальные предметы, деньги или ценности. Это было – пространство любви, которое каждый творит в своей душе, а еще точнее, способность сотворить внутри и вне себя мир, в котором безопасно оставаться самим собой и любить друг друга.
Как же реализовать все это, сотворить такое пространство? – спросила я дедушку. Он рассказал, что прежде всего необходимо понять, что каждый человек является хозяином своей жизни, своего внутреннего мира, сам творит его своим отношением к себе, людям вокруг и разным ситуациям, которые происходят. И потому его мир – самый безопасный для него во Вселенной. Только нужно очень бережно к нему относиться. Бережно прикасаться к природе, беря от нее только то, что необходимо, не больше и не меньше, бережно относиться к людям, каждый из которых уникален, потому что является подобием Бога на земле, бережно хранить себя, не допуская внутрь обиды, злость, раздражение, потому что любая мысль – материальна. А если уж возникли негативные эмоции, просто простить себя и окружающих, заменив обиды – на прощение, злость – на вдохновение, раздражение – на понимание, помня, что мы все – большие дети в школе жизни, крепко забывшие об этом. Так в процессе очищения души человек обретает чистоту помыслов. Тогда ему становятся не нужны конкуренты, болезни, несчастья, проблемы – эти негласные наши учителя – и они уходят из жизни. Главным становится не борьба за выживание с конкурентами, за место под солнцем, а поиск гармонии в своей душе, поиск своего пути и предназначения на земле. И понимание, что у каждого этот путь и место – свое, его невозможно отобрать, можно лишь помочь человеку раскрыть свой внутренний потенциал, научить любить себя и окружающих, поэтому и мысли рождаются – светлые, образы – радостные, планы – созидающие.
- С чего же начать? – спросила я, завороженная его рассказом.
- А начинать нужно с прощения к самой себе, с накопления в своей душе любви и благодарности за то, что живешь. Мой путь тоже не был простым. У меня, как и у тебя, была инвалидность, только не такая явная. У меня было больное сердце, и я в любую минуту мог умереть. Вот тогда и понял, что мне необходимо очистить свой разум и свою душу от агрессии и негативных эмоций. Я ушел в лес, постепенно изменил питание и начал шаг за шагом пересматривать свою жизнь, благодарить за уроки и прощать моих близких в прошлом и настоящем. Одновременно я часто слушал тишину, в лесу она никогда не бывает абсолютной: там птица пролетит, здесь кузнечик застрекочет, ручей шумит… Много чего. Это не отсутствие звуков, как нам кажется, а отсутствие спешки и суеты, погони за деньгами, чтоб жить не хуже, чем сосед: иметь машину, квартиру, дачу – и так по нарастающей. Но становишься ли от обладания всем этим счастливей?
Я стал больше двигаться – и мое тело на свежем воздухе значительно окрепло. Теперь я не боюсь внезапной смерти от сердечного приступа, как это бывало в городе. Я стал больше прислушиваться к тихому голосу моего сердца и через свое сердце обрел гармонию, мир и покой в душе. А свой разум я направил на сохранение внутри и вне себя этого состояния удивления и радости от соприкосновения с окружающим миром, на поиск путей воплощения своих чистых помыслов. Если я захочу, я в любой момент могу вернуться в город и буду успешным. Только надо ли мне это? Пока я не чувствую в этом потребности и необходимости.
- Как это не чувствуешь? Я очень скучала по тебе все это время, и мне необходимо, чтобы ты был рядом со мной.
- Я тоже скучаю по тебе, но мой путь – это совсем необязательно твой путь, так же как и наоборот. Ты еще молода, и тебе нужно пока жить среди людей. А я готов всегда тебя мысленно поддержать и дать совет. Пока ищи себя, свое предназначение и свой путь. И внимательно слушай свое сердце, ведь только оно способно отличить правду от лжи и подсказать тебе твой путь. Ты сможешь приезжать ко мне на каникулы, или я тебя найду, если это будет необходимо. Ты увидишь меня во сне, и я поделюсь с тобой богатством сердца своего, я буду молиться, чтоб у тебя все получилось, и воплотились в жизнь твои чистые помыслы.
А теперь тебе пора идти дальше по твоему пути, и я не смею тебя больше задерживать, у тебя впереди еще много интересного, - с этими словами дедушка проводил меня до нужной тропинки и скрылся в лесу, а я пошла дальше, размышляя над его словами.
Вскоре я наткнулась на небольшой очень уютный домик. Возле домика был небольшой колодец и скамеечка. Они словно приглашали присесть отдохнуть и восстановить силы. Я напилась чистой родниковой воды и постучала в дверь.
Неожиданно для себя я увидела своего двоюродного брата. Я помню, что когда-то, еще в юности, прозвала его Сергий Радонежский за тот глубокий внутренний свет, горящий ровно и неутомимо, который ощущала в его душе. За тихую, сдержанную радость, которая всегда незаметно наполняла меня в его присутствии. За радугу надежды, которую он умел зажечь. Наконец, за путь к Богу, который становился для меня явным через этого человека.
Сергий Радонежский умел вдохновлять. Каждый раз после нашего общения во мне приоткрывалось нечто, как я считала, мне совершенно несвойственное или, я неточно выразилась, запрятанное столь глубоко, что требовалась особая искра, толчок, способные в глубине души отыскать бриллиант, зажечь и вытащить его на поверхность сознания.
Я помню, что как-то в канун Нового года задумалась, как же поздравить одну из своих близких подруг. Мне долго не приходило в голову ничего путного, пока, наконец, мои мысли не перескочили к Сергию Радонежскому. И от этого мысленного толчка родилось стихотворение.
* * *
Что подарить
тебе
в Новый год?
Что же сказать
я
тебе
смогу? -
Жить –
и идти всегда
вперед
и сохранить все,
что есть,
вокруг,
жить
и ценить
каждый
прожитый миг
так,
чтоб потом
ни о чем
не жалеть,
и оживлять
тех, кто духом сник,
чтобы самой
никогда
не стареть,
чтобы пойти
иногда
и на риск,
чтобы успеть
человека
спасти,
чтобы
надежду
ему
подарить,
чтобы
сумел
он
вершин достичь.
Может,
они не заметны
другим,
мы их –
не видим,
но что из того?
Быть с человеком,
быть
просто с ним -
порой бывает
дороже всего.
И потому
оставайся живой,
искренней,
доброй всегда
в мелочах…
Словом,
всегда
оставайся собой –
личностью
в том,
что начало начал.
Личностью
в том,
что ты
любишь
людей,
ценишь их личность
и ценишь их жизнь,
если же трудно
придется тебе,
вспомни, что
ты – не одна, -
и держись.
Вспомни,
Христу тоже
было невмочь:
всюду враги…
разбежались друзья…
А Он молился,
Как
Им
Помочь,
В сердце решил:
по-другому – нельзя!
Он победил тогда
ярость и злость,
ненависть, ложь –
и принес
тебе
Мир.
И до сих пор воздвигает
мост
между
любыми людьми.
Мост понимания, дружбы, добра –
это та радуга,
что видишь ты
после дождя,
для тебя же –
пора
вновь достигать вершин
Доброты.
Очевидно, Сергий Радонежский, несмотря на отсутствие зрения, которое он постепенно начал терять в детстве, обладал способностью видеть суть людей изнутри: чем живет человек, что скрыто в глубине его сердца и какие у него помыслы.
Нельзя сказать, что Сергия Радонежского не пытались запугивать с тем, чтобы купить за большие деньги и обезопасить себя от его иногда обоюдоострых шокирующих откровений, но для него служение своему внутреннему духовному началу, Богу, как он его понимал, было неизмеримо важнее подобных меркантильных предложений. Через это он состоялся как личность. И чем более Сергий укреплялся в своем духовном пути, тем отчетливее становилась зоркость его сердца. «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами – не увидишь», - любил, сдержанно улыбаясь, повторять Сергий Радонежский слова своего любимого писателя Антуана Экзюпери. Вообще нельзя было сказать, что Сергий принадлежал к какой-то определенной религиозной школе или церкви. Его талант был шире и глубже. У разных писателей и мыслителей с детства учился он мудрости, собирая неспешные свои наблюдения в копилку чуткого своего сердца. И если он был уверен в своих заключениях, ничто не могло его поколебать. С самого детства Сергия Радонежского окружающим его людям казалось, что он из-за постепенного угасания зрения оттесняется на обочину жизни более активными агрессивными людьми и не может за себя постоять, однако это был весьма поверхностный взгляд на его личность. С ним можно было вместе рассуждать, и если ваши размышления содержали зерно доброты и искренности, которую Сергий Радонежский мгновенно улавливал в собеседнике, можно было рассчитывать на самый теплый прием с его стороны. Но если к нему приходил корыстный, льстивый и жестокий человек, он получал суровую отповедь и уходил ни с чем, потому что приходилось заглянуть себе в душу и увидеть внутри себя нелицеприятные качества. Второй раз с теми же помыслами идти не имело смысла.
Ко мне Сергий Радонежский неизменно относился с большой теплотой и нежностью. Вот и на этот раз он с интересом принялся расспрашивать о моей жизни. Я с нетерпением поведала ему о своих недавних приключениях: очень уж было интересно услышать его мнение о моих выходках. Его реакция на мои проделки всегда была достаточно неожиданной, нестандартной. Сергий Радонежский долго смеялся и просил припомнить мельчайшие подробности моего побега: так развеселило его мое поведение, ужас и истеричные крики моей приемной матери. Когда я рассказала ему все подробности, которые только могла вспомнить, Сергий Радонежский стал неожиданно серьезен.
- А ты знаешь, твоя приемная мать… делает успехи на своем поприще. Но ты, как и я, слишком крепкий для нее орешек. Не по зубам.
- А что, она к тебе тоже приходила со своим предложением?
- Конечно, приходила. В самом начале своей деятельности. Она же начинала с протезов пальцев, глаз, ушей, других мелких органов. Ей даже удалось меня вытащить в клинику. Любопытно мне было, как она все это делает. Так что начало с тобой она отыграла по отработанному годами сценарию. Поэтому и была такой уверенной в самом начале.
- А что с тобой было потом? Почему ты отказался от операции? Ты тоже сбежал? – нетерпеливо спрашивала я.
- Нет, я не такой импульсивный, как ты. Я приехал в клинику и попросил месяц на наблюдения и раздумья. Твоей приемной матери это, конечно, не понравилось, но она промолчала и согласилась. Я поселился неподалеку от клиники и каждый день ходил в сад, наблюдал за ее пациентами и беседовал с ними. С некоторыми из них я подружился.
Я заметил, что после операции они меняются. Как будто утрачивается какая-то часть их личности. Но это были всего лишь смутные догадки первых дней, и я не был уверен в их правильности. Я стал наблюдать дальше.
- Но как ты мог наблюдать, если ты не видишь?
- Зато слышу великолепно. Я улавливаю интонацию, звуки походки, замечаю по голосу, в каком эмоциональном состоянии находится человек. Я садился в больничном саду и просто внимательно слушал то, что меня окружало. Если у меня появлялся сосед, я старался завязать с ним хотя бы ничего не значащий разговор, интересовался его жизнью. Постепенно пациенты, видя во мне внимательного и заинтересованного слушателя, делились со мной своими переживаниями и проблемами. Так я узнавал, что их беспокоит. И… замечал изменения, происходившие с ними после операции.
- В чем же они состояли, эти изменения?
- Сложно однозначно ответить на твой вопрос. Я думаю, что люди с протезами твоей приемной матери сами постепенно утрачивали часть своей души и свою живую неповторимость. Всякие неправильности своего характера. Утрачивали инициативу. Начинали видеть мир только с точки зрения выгоды или целесообразности.
- Что-то мне трудно уловить твою мысль. Приведи, пожалуйста, какой-нибудь пример.
- Хорошо. Для начала ответь мне на такой вопрос, ты хорошо знаешь свою приемную мать?
- Думаю, да. А почему ты спрашиваешь об этом?
- Сейчас поймешь. Представь ситуацию. На одной чаше весов находится карьера и престиж твоей приемной матери, а на другой - всего лишь один человек, душу которого необходимо принести в жертву этой карьере. Что выберет твоя приемная мать, карьеру или сохранение души человека какой бы она ни была несовершенной?
- Я думаю, карьеру.
- Вот видишь. И мне так же показалось.
- Послушай, но ведь человек после операции не умирает. Это слишком утрированное сравнение. Человек остается жить, делает карьеру, создает семью, рожает детей. Что в этом плохого?
- Да, но как автомат. Бездушно, как кукла. Тебя это устраивает?
- Почему как кукла?
- Да потому, что внутри него вместо него живет уже не он сам, а тот искусственный протез, который поставила твоя мать. Хотя я не могу это доказать, я чувствую, что это так. Твоя мать в каждый свой протез заложила программу прямого подчинения разуму, установлениям власти, начальникам, авторитетам. За счет этого внутри человека происходит автоматическая настройка и управление им, как это выгодно другому. Человек уже ничего не решает сам. Зато воцаряется порядок. Это сводит на нет любое проявление недовольства, поэтому это очень выгодно правительству. С одной стороны у нас почти ничего не делается, чтобы человек естественным образом сохранял свое здоровье, зато когда оно полностью разрушено, за дело берется твоя приемная мать и штампует… роботов. Я понятно выражаюсь?
- Суть твоих рассуждений я пока улавливаю. Но ведь страшно просто находиться рядом с таким человеком, практически роботом, как моя приемная мать. Неужели у нее нет ни одного шанса осознать свою ошибку и измениться?
- Зря ты так пессимистично. Шанс есть всегда. Возможно, когда твоя приемная мать осознает, что насилием нельзя решить проблемы, откажется от своевластия, душа ее проснется, и тогда…
- Что тогда? Не томи.
- Но тогда она просто станет другим человеком, еще сильнее, гармоничнее, чем есть сейчас… Вторая половина ее личности раскроется… Это все, что я могу тебе сказать. Большего мне Бог пока не открывает, - твердо закончил Сергий Радонежский наш разговор.
А я полетела дальше. Через некоторое время я увидела крышу своего дома. Беги – не беги, а пришло время возвращаться домой, сделав круг в пространстве вариантов. Я плавно снизилась и опустилась на лужайку возле дома. На крыльце меня встречала моя приемная мать. Она выглядела усталой и опустошенной. Мне стало ее жаль. Она подняла на меня глаза и тихо сказала:
- Я больше не буду тебе мешать. Живи так, как сама захочешь. В твоем мире моя воля оказалась бессильна. Я ничем не могу тебе помочь. Я хотела дать тебе искусственные ноги, а ты на своих парализованных ногах… научилась летать. Это выше моего понимания. Я просто констатирую факт. У тебя оказался свой путь и свое видение мира. Не слушай меня, не слушай других, а прислушивайся к своему сердцу, и пусть оно укажет тебе твой путь и твое предназначение.
- Спасибо, мама, за твое понимание, - откликнулась я, впервые ощутив вдруг себя рядом с ней совершенно счастливой и неожиданно вспомнив, что у моей приемной матери есть имя – Светлана, что значит «светлая», а значит, все еще впереди… Я посмотрела на небо и увидела, что тучи над нашим домом расходятся, и показавшееся солнце ласково золотит кроны деревьев и садится за горизонт. Пора было ужинать. Мы несмело обнялись, потом взялись за руки и пошли в наш дом. Нам появилось о чем поговорить…
Июнь 2006 г.
Екатеринбург.