Поезд отправлялся где-то около пяти утра, а в час ночи мы еще на корточках толпой в шесть человек накладывали последние швы на вздрагивающие бока катамарана. Однокомнатная квартира, курение прямо не отходя от кассы, многочасовое положение в форме «зю»… Словом, все эти и прочие неудобства привели к тому, что вместе с предварительным окончанием работ я понял – не могу стоять на двух ногах. Левая нога, набитая ватой (или даже – стекловатой – ощущалось покалывание и какое–то гудение внутри вен) в положении «сидя», при попытке встать на нее отвечала такой болью, что приходилось буквально падать на стул – вата становилась обоюдоострыми гвоздями. Народ минут десять в трансе пытался привести мою ногу в чувство, потом самый здоровый из нас –В – взял меня за шкирку и понес в приемный покой, благо больница располагалась в двухстах метрах от явочной квартиры. Там мне вкатили пару уколов в понятное место, развели руками по поводу диагноза и сказали, чтобы я по утряночке прибыл к невропатологу, терапевту, психотерапевту и т.д. для определения моего непонятного состояния. «Ну, а теперь тащите его в машину и – домой» - сказал дежурный врач и достал журнал, чтобы документально списать килограмм обезболивающего. «На какую машину?» удивился народ. «Да на ту, на которой вы сюда его привезли, у нас другой нету.» «А-а-а» - сказал В и взвалил меня на закорки. Естественно, не могло быть и речи, что я утром попаду к врачам. Я мог попасть только на поезд, поскольку был начальником всего этого мероприятия, называемого весенним тренировочным походом на приток Кубани - Теберду. В то время, как я ехал на спине В, а все остальные шли пешком, мне нужно было давать последние наставления, ибо я понимал, что непосредственно участвовать в заключительных сборах не смогу. В то, что спать до поезда уже не придется, не вызывало сомнений ни у кого. Конечно, кроме меня. Мне сразу сказали «Ты поспи, мы все сделаем, к тебе зайдет В и вынесет тебя к машине, все будет окей!» Я, конечно, предполагал, что скрывается под «окей, но не настолько. Указуя с горбушки В. пальцем в темноте на исполнителей, я старался выдать последние наставления: ты- топор, ты – баллоны для ката, ты – надувашки для двойки, да, надо обязательно проверить – они не разворачивались с осени… ну и так далее по всему списку, от которого, кажется, лопалась голова. Каждый, получив ЦУ, согласно кивал головой, - мол, спи спокойно, начальник, мы дело знаем туго! Меня занесли домой и бросили на пол, поскольку мы буквально на днях въехали в новую квартиру и мебели абсолютно не было, кроме матрасов на полу.
Рюкзак у меня, слава богу, был практически собран. Через полтора часа меня бесцеремонно выкинули из сна, в котором я пребывал, благодаря обезболивающим уколам, и пока относили мой рюкзак, я слегка размялся. На левую ногу вставать было еще довольно больно и хотелось иметь опору в виде левой передней лапы гориллы. Лапы не было. Меня опять тащил В.
Суток в поезде хватило на то, чтобы окончательно запрыгать на обеих ногах. Первый прыжок был связан с тем, что кто- то спросил про топор и вопрос безнадежно повис в воздухе. Топор не взяли! То, что в те незапамятные времена все благополучие в походах зиждилось на хорошем топоре, сейчас уже не понять. Сейчас вертолеты, рафты, бензопилы – чего только нет в техническом арсенале нынешних туристов. Пожалуй, только одного мало – настоящей романтики!
- А зачем топор – спросила «маленькая Вера», наша единственная и неповторимая в случаях, когда нужна грубая мужская сила, подкрепленная крепкими выражениями,- сделаем поход безвредным для природы, может, понравится и зачтется.
- Ну, да. А чтобы надолго понравилось и зачлось, ты первая будешь делать костер – это уже я сказал после небольшого подскока на больной ноге. Эх, кабы знать, сколько еще скакать!
В легком тумане и утренней промозглости мы брели по совершенно пустым улицам Невинномысска в поисках топора. Как будто топор должен был лежать на дороге в пределах пары километров от автостанции в пять утра! Осознание того, что это город южный, совершенно не грело. Примерно через час блужданий увидели за заборчиком невесть почему вставшую в такую рань тетку. Это был шанс, и он состоялся – тетка продала нам что - то похожее на древний каменный топор, естественно, без топорища. Продала дорого, ссылаясь на беспросветную нужду и крайне нужную самой вещь. Словом, чуть ли не тысячелетняя реликвия, доставшаяся ей от самого Александра Македонского. Эта бесценная ржавая покупка, которую мы радостно тащили к автостанции, нам еще много нервов попортит: мы ее точили всей группой, но она как была тупой, так и осталась. Мы ножом сделали топорище из сучка, но это тупое сооружение все время слетало с деревяшки. Причем, каждый ее полет грозил убийством лучших людей группы… Да, не везет, так не везет. Ехали на местном «пазике» до курортного местечка Теберда над одноименной рекой и постепенно понимали, что крупнее повезти с водой не могло – воды в речке не было. Камешки, камешки и между камешками кто – то сверху вылил бутылку нарзана. Вот и вся река. Километров за десяток до Теберды я объявил, что маршрут будем менять по ходу дела – пойдем на р. Кубань от поселка Учкулан. В связи с этим по прибытию в Теберду я сразу бегу в кассу брать билеты на любой механизм, который может пойти в нужную сторону, остальные выгружаются и ждут меня, сориентировавшись, у нужного тяглового объекта. Все ясно? - Да что тут неясного – загомонили друзья – товарищи,- ясно, командир, будет сделано, командир!
Кто ездил на местных «пазиках» по склонам Кавказских гор, того не надо просвещать, как это выглядит. Там женщины, закутанные в черное, бабуси с орлиными взорами и обязательно с мешками, в которых что- то хрюкает, сопит или га - гачет, старики с палочками и в кепи с «аэродромными» козырьками, из – под которых воинственно выпирают Эльбрусы носов… Мы, заезжие с рюкзаками и упаковками из дальних – далей бездельники, стараемся не мешать местному населению, занимая как можно меньше места, громоздимся на упаковках и рюкзаках под крышей автобуса, пристегнув себя на карабины к верхним поручням. Можно понять мое заблаговременное беспокойство о намерениях, так как пробираться к выходу нужно через этот табор минут двадцать, не меньше. Иначе на остановке можно заторчать, уткнувшись в какого- нибудь аборигена с ящиком и двумя хрюшками в нем, вставшего поперек дверного проема. Тогда пол автобуса будет, что-то крича на местном диалекте, пихать тот ящик изнутри на улицу, а успевшие выйти другие пол автобуса, тоже не менее горласто настроенные, будут переть его во внутрь. А что делать нам с нашими упаковками!
Потому я налегке протолкался, пролез, пронырнул к самой двери и на остановке Теберда первым выпрыгнул из автобуса, как бегун на сотку сразу ринулся в автовокзальчик к кассам. Примерно через полчаса, взяв билеты на Учкулан, я выполз из автовокзала на крошечную приавтовокзальную площадь Теберды. Рюкзаки посреди площади громоздились, естественно, кучей. Живописная группа наших слонялась и курила по всей площадке. Кто- то любовался тем, что должно называться рекой. Еще холодный и молчаливый, на краю площадки стоял наш автобус до Учкулана. Впрочем, буквально сразу после моего сошествия к народу, была объявлена посадка на Учкулан. Начали таскать рюкзаки. И вот тут – то мне что – то стало не по себе. – А где «маленькая Вера»? – тихо спросил я у нашего залихватски усатого Олежки. Тот, перетаскивая рюкзак к автобусу, буркнул – да курит, наверное, где – нибудь под забором.
Скоро все было погружено, места заняты, проходы заполнены, а «маленькой Веры» не было. Олежка, которого я назначал ответственным за высадку, суетился не по делу, метался по площади и вдруг закричал – А-а-а, понял, она в туалете, где же еще! У нее живот вроде побаливал!
Туалет был в двадцати метрах от нас, что весьма ощущалось по состоянию атмосферы. А делать – то что? Она же дама! Наша единственная и неповторимая! Олежка притащил откуда – то местную женщину. Та упиралась как могла, но ее засунули в дверной проем, над которым распласталась корявым энцефалитным клещом буква ЖО.
Через две секунды женщина выскочила из проема и забормотала – нету ее там, нету, что я говорила! Там вообще никого нету!
А она вообще – то из автобуса выходила? Ты ее видел? – я пытался получить хоть каплю информации, которую можно было б использовать для принятия решения.
Да вроде… выходила… да я… рюкзаки… А что – я, все я, да я! Олежка вроде сильно обиделся на меня за мои нападки. Никто из оставшихся шести человек группы не видел: выходила…не выходила…Тогда я понял: не выходила. Она единственная наша дама, и мы как – то исхитрились засунуть ее в кресло. Это и повлекло роковой исход – пригрелась, видимо, заснула перед Тебердой! Автобусик вместе с ней укатил дальше, в какое – то там высокогорное село. – Ну, все,- сказал я себе,- вернется – убьет! Олежка – не – Олежка, а руководитель – то я! Она же меня одной грудью зашибет! Все это я, наверное, повторил вслух, поскольку народ начал меня успокаивать – мол, все возьмем на себя…
- А рюкзак ее?
- Здесь, здесь, все вытащили!
- Ну и гады! Сколько ей там придется торчать, она же в майке! И денег нет…Ну, оглоеды, рюкзак забрали, а хозяйку оставили!
Водитель автобуса рассвирепел и крикнул нам в окно – Выкидывайте свои мешки, а! Я поехал, а!
Я, точно помнил, что когда перенацеливал группу на Учкулан, наша «маленькая Вера» внимательно меня слушала. И уж надеялся, что она запомнила это слово -«Учкулан».
Поехали!
Не доезжая до Учкулана километра три, там, где река наиболее близко подходит к дороге, мы попросили шефа остановиться и разбили лагерь так, чтобы с дороги невозможно было нас НЕ увидеть. По дороге запомнилась (на всю жизнь) надпись на плотине Кубанской ГЭС «Пойдет вода Кубань – реки, куда велят большевики!»
Палатки, костер, ужин – дело привычное и благородное, особенно после дорожных малозначащих перекусов, беготни и пр. и пр. Немножко портил картину топор, который наточить камешками из реки, как мы не тужились, не получалось. Да еще постоянно грызла мысль – как там «маленькая Вера».
Уже темнело, ужин стыл, а мы ждали.
- Давайте по «пятьдесят», а, мужики, ну что мы из – за нее?! Щас я водички соображу. Куда она денется, ну что вы! - Олежка крутил свою огромную кружку и пытался соблазнить прочих.
- Не из- за нее, из- за тебя!
Я встал от костра
- Все, шабаш, ужин отменяется до прибытия женской половины. Вытряхивай катамараны, начинаем собирать!
Разошлись. Вы наверняка пережили это в жизни, ну уж в детстве – точно. Вот стоите лицом к кафельной стенке под горячим душем, расслабленно и спокойно впитываете, что называется, кайф. А ведь спина как - то вынырнула из теплого потока, и в этот момент ваш хороший дружок выливает вам на спину ушат ледяной воды!
То же самое почувствовал я, когда подошел к баллонам возле Олежки: вместо больших катамаранных надувашек на земле лежали в четыре раза меньшей емкости - баллоны от байдарки.
- Это что ? Я посмотрел на его противные усы и мне так захотелось повыдергать их все по одной волосинке!
Он сам смотрел тоже непонимающе и растеряно на вытащенные из рюкзака баллоны и молчал. Что говорить, если я еще на вокзале спросил, проверили или нет баллоны. Тогда он, подкручивая ус, нагло глядя прямо в глаза, сказал – А как же. Я сразу как пришел домой, накачал – свернул только перед отъездом, держали как звери! Целые сутки держали!
Как же ты, морда, их накачивал, а? Что теперь делать? Верки нет, баллонов нет! Да-а-а, приехали за тыщу верст киселя хлебать!
Все – заорал я – Все, доставай водку. Сборка отменяется, будем думать, что дальше делать!
В этот момент напротив лагеря на дороге тормознул «пазик», из него не по сезону оголенная выскочила «маленькая Вера» и направилась к лагерю. Я быстро спрятался в прибрежную растительность – авось первый гнев падет не на меня…
Послесловие. Поход, в принципе, состоялся. Набили катамаранные оболочки чем только можно, да и Кубань не та река, где нельзя экспериментировать. Один человек все время бежал по берегу, так как поддувы от моего каяка тоже пошли в катамаран. Перегруженные, тяжелые и неуклюжие наши посудины прошли все. Топор, который мы приобрели у местной бизнес - леди, потом выкинули, оболочки от тех катамаранов сгнили, а вот ощущение вылитого на спину ушата холоднющей воды осталось таким же острым и не проходящим, как в тот давний вечер на берегу реки, которая все так же течет, куда велят большевики. Ну и еще «маленькая Вера» изредка снится в виде неотвратимо надвигающегося танка и ее гусеницы – груди прямо – таки скрежещут надо мной распростертым в придорожных кустиках верхней Кубани. Обычно, я ошарашено просыпаюсь и долго прихожу в себя, в очередной раз убеждаясь: от прошлого нет спасения…