Глава девятнадцатая.
Спохватился Дончак только к вечеру, что пора ему вернуться к одинокой ели и спуститься с вершины горы Радости в долину. Удивлению Дончака не было предела, когда он понял, что спуститься в долину ему не представляется возможным. Сколько не звал он обитателей острова Радости, никто не отзывался на его призывы. Поначалу Дончаку казалось, что виною тому слишком большая высота скалы, на которую его дружно возвысили всем миром обитатели острова, но постепенно, с течением времени ему стали закрадываться сомнения, что его принесли в жертву Солнцу Радости. Но Дончак отгонял от себя такие мысли. Он бледною рукой схватился за шероховатый ствол могучей сосны, лёг грудью на камень, опутанный плющом, и распростёрся усталым телом на скользком уступе над бездной, стал взывать о помощи, сколь было в нём сил. Но вскоре обратил внимание, что в небесах уже всходила Луна, и он решил, что надо позаботиться о ночлеге.
Вернулся Дончак в каменный домик, устроился на ночлег у самого порога, чтобы видеть звёздное небо. Из-за тучки выглянула полная Луна. Она показалась Дончаку очень большой и необыкновенно красивой, и он заговорил с Луной, как со своей возлюбленной.
Красавица Луна, послушай:
- Побудь немножечко со мной,
Погладь мне тихо-тихо душу
Своей серебряной рукой…
Ты так бледна и так печальна,
Побудь, волшебница, со мной,
Я знаю, знаю – друг твой дальний
Гуляет с Северной звездой…
Её он называет милой,
Она нежней и горячей;
Она его заворожила
Полярной нежностью своей.
Он ветреный – твой друг далёкий,
Побудь же, милая, со мной.
Смотри: я тоже светлоокий,
Душою дивно молодой.
Подняться к звёздам – я не струшу,
Ты не смотри, что я – земной;
Потрогай человечью душу
Своей серебряной рукой!..
Стараясь отвлечься от тревожных мыслей и одиночества, Дончак начал потихоньку напевать…
Как тень дорогого ушедшего друга,
Являются прошлого дни…
Они навещают нас птицей досуга,
И меркнут, как утром огни…
Обманной любовью, мечтой невозможной,
Являются прошлого дни…
И, как миражи, дразнят лаской тревожной,
И душу смущают они…
О сны золотые, о звёздные ночи,
О жизни прошедшие дни…
Вы, словно на миг заглянули мне в очи,
Но радостны сердцу они…
Как мука бессонниц заменит нам счастье,
Как Солнце, пробившись сквозь тучи ненастья,
Так дороги сердцу минувшие дни,
Душе помогают любовь сохранить…
Гляжу я на вас вовсе без сожаленья,
Минувшие, тихие дни…
Пришли и уходите в царство забвенья,
Мы вновь остаёмся одни…
Прошу, навестите вновь птицей досуга,
Минувшие, прошлые дни…
Как тень дорогого ушедшего друга,
Как птицу любви мы храним…
Сон, в который погрузился Дончак, был прерван, словно внезапным толчком. И он увидел, что уже белел рассвет. Луна стала невидимой в рассветных лучах Солнца. Куда девались звуки, баюкающие его сон. И мысль тревожная посетила его сердце, окатив его словно волной: Неужели, кроме смерти, никто не сможет отворить двери Эдема? Неужели сна этой жизни, радуги в лазури, горы в зыбком зеркале озёрном, - всё это ведётся лишь в чёрный омут неотвратной смерти? Сомненье затопило сердце. Поэт Дончак держал немой совет со своей душою. Вспомнилось ему, как давно-давно, будучи маленьким ребёнком, прятал он своё лицо в материнской юбке, если пугался чьих-то недобрых взоров. Вот и теперь, ему вдруг захотелось опустить своё лицо в ладони. Тут он обратил внимание, что в заводи горной реки, перед самым водопадом, средь камышей, - плавал белый царственный Лебедь. Дончаку неодолимо захотелось приблизиться к нему, но лебедь взмыл на своих могучих крыльях в небо, и полетел высоко над озером. Дончак жадно следил за полётом этой вольной, прекрасной птицы.
– Птица прекрасная, - невольно воскликнул Дончак, - к родному ты стремишься гнезду, где твоя нежная подруга сплетёт свою пуховую шею с твоею, встречая тебя сиянием своих глаз. А я? Зачем я здесь? Кому я нужен? Зачем я расточаю себя? Нет в воздухе ни единого звука ответа…
Снова вернулся Дончак к одинокой ели. Но сколько не звал он обитателей острова Радости, сколько не кричал им, всё было напрасно, - никто на зов его не откликался, и казалось, что на острове Радости нет ни души. Дончак несколько раз уходил к своему каменному домику, но снова и снова возвращался к одинокой ели, чтобы изо всех сил дать знать о себе, но все его попытки не увенчались успехом. В конце концов, уставший и изголодавшийся он подошёл к реке, сел на берегу и, смирившись с этой новой судьбой, предался размышлениям…
Дончак внимательно, но безучастно начал разглядывать окружающую его природу. Ему явственно слышался певучий нежный лепет листьев. По берегу реки росли золотистые цветы, и казалось, что они с любовью смотрели друг другу в глаза. Ему захотелось сплести из них венок себе на память об этой тихой грусти, но от этого его удержала печаль; ему стало жаль губить эти прекрасные божьи создания. На другом берегу реки рос суковатый дуб, а рядом с ним бук и пирамиды кедров. Казалось, что они образуют храмы в дебрях с вершинами до причудливых облаков и были, словно радугой одеты. Благоухали здесь розы и жасмин, они беззвучно приглашали приобщиться к ним. Дончаку слышалось, как листья движутся, и как трава трепещет перед ним, и как дикарка речка журчит волнами.
О реченька, не шумен твой поток,
В таинственной дали, где твой исток?
Как жизнь моя, причудливо теченье…
Скажи мне: в чём моё предназначенье?
Мне так приятен блеск твоей струи,
И кажутся они - непостижимы,
Прими волненья грустные мои
На снежные сияния вершины…
Зелёных рощ с благоуханьем тонким,
И пеньем птиц со щебетаньем звонким, -
Речушка, жизнь моя, за всё меня прости,
И одиночества страданья облегчи…
Тут Дончак обратил внимание, что белый царственный Лебедь тихо плавает в заводи речушки совсем близко от него, среди листьев кувшинок.
– Опять этот друг мой Лебедь здесь со мною, - подумалось Дончаку, - случайно ли это? Или, может быть, это добрый знак мне, который мне ещё предстоит разгадать? Лебедь проплыл почти рядом с Дончаком и продолжил свой путь к водопаду. Дончак пошёл за лебедем по берегу до самого водопада и удивлялся, что дикая птица не взлетает, когда он шёл с нею рядом, и не отплывает от него ближе к другому берегу. И только, когда водопад начал увлекать Лебедя вниз, он взмахнул могучими крылами и взлетел в поднебесье навстречу Солнцу…
Дончак не удержался и вскрикнул радостным криком: «Мой Лебедь, мой друг крылатый, ты своим примером указал мне путь к спасенью! Если это не чудо, тогда что есть чудо?! Благословен ты, царственный Лебедь! Не душа ли моя проплыла здесь в образе этого прекрасного, царственного Лебедя! Не моё ли сердце бьётся в груди этой прекрасной, гордой птицы?!»
Дончак закрыл лицо руками, опустился на землю и долго-долго сидел так неподвижно, успокаивая нахлынувшие чувства. И уже не сам он пел, это пела его царица-душа:
Не станем плакать, Лебедь, друг любимый,
И истязать себя среди тревог…
Ты в чистый пламень взмыл неистребимый,
Где вечностью наполнен твой чертог!
Ты воспарил над этим наважденьем,
Где искушенья жизни так сильны,
Горячку называют наслажденьем,
И этим - так горды, и так больны…
Но воспарил ты духом исцеленный,
И прямо к Солнцу свой направил лёт!
О друг мой Лебедь, Солнцем окрылённый,
Лети, лети за Солнцем вслед - вперёд!..
Взлети и ты, душа моя, как птица,
С улыбкой Солнца в утреннюю рань!..
Над головою неба плащаница,
Внизу – земли заплаканная ткань…
И вторит песне гений всех мелодий,
Созвучьями – небесным и земным,
Царит в сердцах гармония природы
И в птичьем хоре, и ручьём лесным…
Есть выше смерти в небесах примета, -
Звезда, что и в лучах зари видна,
О радость жизни, словно искра света,
Ты ликованьем солнечным полна!
Ты в чистый пламень взмыл неистребимый,
Где вечностью наполнен твой чертог!
Не станем плакать, Лебедь, друг любимый,
И истязать себя среди тревог…
В короткое время Дончак привёл в исполнение свой грандиозный замысел, идею которого подал ему белокрылый друг, царственный Лебедь. Он прикатил к водопаду огромную бочку от ели, на которой его приподняли на гору Радости обитатели острова. Наполнил её доверху травой и водорослями, зарылся в эту траву и совершил беспримерный полёт в бурной стихии водопада – в голубое, глубокое озеро…
Конец первой книги. Продолжение следует