Солнце, вставай!

       Представьте себе, что вы смотрите на землю с высоты птичьего полета и жизнь на земле видите совсем не такой, к какой привыкли. Мы живем в эпоху нарождения нового взгляда на жизнь – взгляда «из недр космического сознания», который не разделяет физическое и духовное.
       Кто они носители нового знания, вестники нового мира? Какими их видим мы, какими они видят нас?
       В повести, которая может быть интересна как детям, так и их родителям, сделана попытка показать жизнь «новых» детей или, как их еще именуют, Индиго. Главных героев отличает осознание своих жизненных задач, твердость в следовании по своему жизненному пути и, главное, сердечная связь с основополагающим для них миром Духа.
      
      
       
Посвящается новым детям
      
       ЧАСТЬ 1
      
       ГЛАВА 1
       САМОУТВЕРЖДЕНИЕ
      
       Сколько себя помнила, Аша знала, как ее зовут. Только маме почему-то казалось, что из-за младенческого неразумия ее дочка называет себя неполным именем. Хотя, как можно было рассуждать о неразумии, когда девочка с двух лет неплохо справлялась с двумя арифметическими действиями, а в три – прекрасно читала, однако не детские книжки, а… газеты. Тогда же, едва был пройден трехлетний рубеж, появились первые сознательные протесты.
       –   Наташенька, встань, пожалуйста, с пола. Пол холодный, – однажды декабрьским вечером попросила девочку мама.
       Девочка даже не пошевелилась, ее взгляд оставался устремленным в потолок. На мгновение маме даже показалось, что дочь уснула с открытыми глазами.
       –   Наташа! Что я должна сделать, чтобы ты поднялась? – повысила голос мама.
       По-прежнему не изменяя позы, девочка тихо, как будто равнодушно, произнесла:
       –   Скажи: «Аша, встань с пола».
       Так постепенно, перестав отзываться на данное при рождении имя Наташа, она заставила маму и брата называть себя Ашей.
       Еще многое не устраивало Ашу в этом неприветливом мире, в котором каждый взрослый считал своим долгом во всем ограничивать ребенка, при этом никак не мотивируя свои указания.
       –   Нельзя! Не тронь! Убери руки! – слышалось на каждом шагу.
       –   Почему нельзя?! Почему не тронь?! Зачем убрать руки?! – не соглашалась Аша, но со временем поняла, что серьезных объяснений от взрослых не добьется.
       И она сама решила разбираться в этом новом для нее мире. Тем более, что за прошедшие с тех пор три года, почувствовала серьезную поддержку, которая шла…
       Сначала Аша не запоминала сюжеты удивительных сцен, которые разворачивались перед ней во сне. А когда просыпалась, то продолжала ощущать себя в теле мальчика, большого мальчика или юноши – она не знала наверное – по имени Араш.
       –   Ашенька, Ашуля, вставай, уже поздно, – будила ее поутру мама, чтобы отвести в детский сад.
       В ответ Аша могла заявить что-нибудь вроде:
       –   Я – не Аша, я – Араш. Я здесь, чтобы научить вас любить.
       Мама иногда терялась, опасаясь, что Аша серьезно больна, но чаще сердилась, потому что разбираться по утрам с выдумками дочери ей было некогда. А уж когда Аша попыталась однажды рассказать запомнившийся сон брату, его реакция и вовсе отбила охоту делиться с ним своей ночной, необычайно содержательной жизнью.
       –   Не можешь ты быть одновременно девочкой и мальчиком, – бубнил брат Эльдар, в спешке поедая бутерброд с колбасой.
       Аша ненавидела запах колбасы, а потому, сдерживая дыхание, едва процедила сквозь зубы:
       –   Я не вру.
       Брат взглянул на нее, на то, как она нехотя подносила ко рту ложку с кашей, и вдруг рассердился:
       –   Врешь! Еще как врешь! Ты постоянно притворяешься! Ну, не может нормальный человек есть эту гадость, а колбасу и мясо называть отравой! Не может человек быть нормальным, если он утверждает, что живет двойной жизнью!
       В это время к мерзкому запаху добавился еще один, не очень приятный, – Аша называла его «плесень». Это был запах гнева. Всякий раз, когда раздражение окружающих било по ее слабым детским нервам, появлялся этот мертвенный запах.
       Ашу стало тошнить. Чтобы не вырвать, она потянулась к тарелке брата, собираясь выбросить второй бутерброд с колбасой в мусорное ведро. Угадав ее намерение, брат схватил ее за кисть. Было больно, и Аша, пытаясь освободиться, тряхнула рукой. Бутерброд, а следом за ним и тарелка, на которой он лежал, полетели на пол. Ударившись о кафель, тарелка разлетелась вдребезги. Один осколок больно вонзился в ногу юноши, и, не помня себя, он с силой оттолкнул от себя сестру.
       Падая на пол, Аша собиралась завопить от отчаяния и обиды и вдруг... перед ее внутренним взором мелькнуло лицо Араша. И тут же чудесным образом к ней стало возвращаться спокойствие и уверенность в своей правоте. Она готова была уже улыбнуться, когда брат, испуганный ее молчанием, подбежал к ней, чтобы помочь подняться. Мимолетного взгляда на его встревоженное лицо было достаточно, чтобы понять: брат ожидает от нее «нормальной» реакции. И тогда Аша горько зарыдала.
       На шум в кухню прибежала мама. Увидев капли крови на полу, она тотчас же отстранила Эльдара от сестры, лихорадочно пытаясь рассмотреть, что поранила Аша.
       –   Элик, как ты мог? – упрекала мама. – Как у тебя рука поднялась?..
      
      
       НОВАЯ ПЛАНЕТА (МИР ИНОЙ)
      
       К новой планете Араш, как всегда, привыкает с трудом. Он лежит на земле и смотрит в небо. Солнце – огромное солнце – огненной чашей висит над ним. В его волнах можно утонуть, захлебнуться.
       Конечно, на родной планете Араша тоже есть солнце, но оно не такое огромное и не желтое, а фиолетовое. Лучи желтого солнца угнетают Араша, и он с трудом заставляет себя подняться на ноги.
       Шаг, второй, еще один… Под ногами хрустят мелкие прозрачные камни. Освещая их, солнце зажигает в них разноцветный огонь. От этого слепящий свет чуждых Арашу оттенков становится еще невыносимей. Араш закрывает глаза. В своем воображении он вызывает зеленый цвет и представляет себя где-то рядом.
       Высокая – в рост Араша – трава. Ее листья узкие и жесткие. Араш раздвигает гибкие стебли, направляясь туда, откуда веет прохладой. Дрожание воздуха усиливается, и становится ясно, что где-то впереди происходит значительное испарение. И правда, там, где кончается трава, обнаруживается обширное углубление в почве и в нем – холодная жидкая среда, над которой струится-играет прозрачный водяной полог.
       Араш входит в ледяную воду, и ему сразу становится легче. Погрузившись с головой, он обретает способность к Общению.
       –   Учитель! Зачем я здесь? – сейчас ему необходимо, чтобы Учитель укрепил его память, всякий раз страдающую после перемещения на другую планету.
       И вот уже образы чередой проходят перед его внутренним взором. Если бы он взялся озвучить их, получилось бы примерно следующее:
       –   Твое задание на этой планете не просто исследование свойств ее материи и обогащение твоего сознания, но, прежде всего, спасение высшего элемента ее сознания – человечества.
       В результате значительной катастрофы, спровоцированной им самим, его темным мышлением, ему пришлось уйти под землю. Прошли века, очистилось небо, и на поверхности планеты снова стала зарождаться жизнь. Но люди по-прежнему боятся вылезать из своих нор. Боязнь света и чистого воздуха превратила их в кротов, питающихся червями. Атакуемые низкими инстинктами, их сердца теряют связь с духом.
       Везде, где только можешь, ищи молодых – тех, кто тянется к свету, и учи их. Зови их полюбить жизнь под небом, покажи им способ существования на поверхности планеты, пробуди в них божественную любовь.
       Всего мгновение требуется Арашу, чтобы вспомнить забытое. Образ Учителя наполняет его сердце огнем высокого восторга и благодарности, стремлением раствориться в сознании Любимого и более никак не проявлять свое Я. Но уже скоро облик Учителя становится строгим, и холодок, который пробегает вдоль позвоночника, вынуждает Араша очнуться.
       –   Действие! Только через него достигнете! Только в действии научитесь творить! – Араш хорошо помнит слова Учителя.
       Он поднимается на поверхность водоема. Солнце огненной плетью ударяет по глазам.
       –   Найти, научить, спасти, – закрывает глаза Араш, пытаясь представить гуманоидов планеты, чтобы уже в следующий миг очутиться подле них.
       Резкий удар в грудь заставляет Араша упасть. Сознание фиксирует агрессию и вероятность уничтожения тела, в котором он сейчас пребывает. Но сердце пронизывает острое чувство жалости, сострадания к охваченному страхом существу, которое, навалившись на него всем телом, прижимает его к мелким камешкам почвы.
       –   Оставь его! – где-то позади себя слышит Араш высокий с хрипотцой голос.
       Тело, которое только что сдавливало ему грудь, затрудняя дыхание, медленно отодвигается, продолжая прижимать его руки к земле.
       Теперь перед собой Араш видит двоих. Один – тот, который держит его – похоже, мальчик. А рядом с ним – девушка с очень длинными спутанными волосами.
       –   Ты кто? – снова звучит хриплый голос, и голова девушки склоняется над ним.
       Черные волосы накрывают его лицо, лезут в нос, заставляя чихнуть.
       –   Ха-ха-ха! – неожиданно разражается смехом мальчик. – Он чихает!
       Мальчик отпускает руки Араша и, хлопая в ладоши, начинает приплясывать, выкрикивая:
       –   Он чихает! Он чихает!
       Девушка обрывает его: «Перестань!», и мальчишка снова подскакивает к Арашу, не переставая кричать:
       –   Ты кто?! А ну, говори! Признавайся, кто?
       Араш легко поднимает свое тело над почвой и возвращает его в вертикальное положение. Заметив недоумение и испуг в глазах девушки и ее спутника, он понимает, что впредь нужно, насколько возможно, подражать способу действий этих согбенных, неуклюжих тел, которые лишь в малой мере умеют подчиняться приказам мысли.
       Положив руку на сердце, Араш склоняется в поклоне, а затем, выпрямившись, на языке жителей планеты произносит:
       –   Я – друг. Меня зовут Араш.
       –   Ее зовут Ило, а меня Гла! – немедленно откликается мальчишка.
       Он уже ничего не боится и с интересом разглядывает чужака.
       –   Ты живешь наверху? – спрашивает девушка.
       Ее не оставляет подозрение, что этот белокожий, одетый в белое, человек может оказаться врагом. Она пытается смотреть в его глаза, но не видит в их белом, почти прозрачном, взгляде ничего, что могло бы ее успокоить.
       –   Ты с неба? – вдруг вспоминает она обрывки каких-то сказаний.
       –   Я пришел, чтобы помочь, – поясняет Араш.
       Мальчик обегает его вокруг и, не найдя ничего, что свидетельствовало бы о каком-нибудь приношении, недовольно спрашивает:
       –   Где еда? Где одежда?
       –   Все будет, – обнадеживает его Араш и, предугадав нетерпеливое «когда», добавляет:
       –   Будет тогда, когда вы захотите научиться жить по-новому здесь, наверху.
       Наверное, если бы после этих слов воспоследовало землетрясение, Араш удивился бы меньше, чем от услышанного.
       –   Никогда! – в унисон закричали брат и сестра.
       Металлическая чешуя, покрывающая их тела, угрожающе зазвенела, и Араш уловил в этом звуке отголосок страха – боязни проклятия, постигающего, согласно племенному уставу, каждого, кто осмелится покинуть подземелье и попытается обосноваться на поверхности планеты.
       И все-таки в этом решительном «никогда» Арашу почудилась затаенная тяга к свету, свежему воздуху, новой яркой жизни. Он понял, что сумеет выполнить задачу, данную ему Учителем.
      
      
       ГЛАВА 2
       НЕЧАЯННЫЕ ОТКРЫТИЯ
      
       Как бы там ни было, сны следовало рассказывать – со временем убедилась Аша. Пересказанные хотя бы раз, они уже не забывались так быстро, даже если их содержание было не вполне понятным. Утром, сразу после пробуждения, она стремилась припомнить все сама, до мельчайших деталей. Среди дня и вечером могла еще разок повторить свой рассказ маме или игрушечному льву Бонфи или же любому случайному спутнику. Конечно, никто из них не верил, что она рассказывает о чем-то всамделишном. Сказки, да и только!
       Мама тоже так думала. И хотя зачастую она выслушивала дочь не слишком внимательно, бывало так, что маленькая рассказчица вместо благодарности заслуживала упрек:
       –   Снова ты меня заговорила! И мы забыли…
       В этот вечер получилось похоже. Сначала мама по дороге домой вполуха выслушала один из Ашиных снов. А когда они переступили порог квартиры, вдруг заявила:
       –   Вот, пожалуйста! Из-за твоих разговоров мы хлеба не купили. Элька сегодня придет поздно, придется мне идти за хлебом.
       Мама вздохнула и стала снова обувать туфли, которые только что аккуратно поставила под вешалку. Наблюдая за матерью, Аша подумала о том, что она устала. Ей было жаль мать, ее натруженные за день ноги, которым теперь вновь доводилось влезать в узкие туфли на шпильках…
       –   Дочура! – прервала Ашины размышления мама. – Не стой без дела, прибери этот хаос, пока меня не будет.
       И мама показала в один из углов их единственной комнаты, где стоял маленький столик, на котором и под которым в беспорядке валялись Ашины игрушки, одежда и даже кое-что из еды. Заметив недоеденный кусок хлеба, мама возмущенно покачала головой:
       –   Аша, какая же ты у меня неряха!
       Дальше обычно шел следующий диалог.
       Аша спрашивала у мамы: «А что такое неряха?» На что мама неизменно отвечала:
       –   Это когда вещи не кладут на место.
       Затем следовал очередной непростой вопрос:
       –   А откуда известно, какое у вещи место?
       –   Где удобно, чтобы она не валялась, – отвечала мама.
       –   А моим вещам удобно везде, – решала Аша, ничуть не сомневаясь в правоте подобной точки зрения.
       Их разговор, как правило, заканчивался тем, что Аша кое-как собирала свои вещи в кучу, и мама, оценивая результаты ее усилий, с тяжелым вздохом сама наводила порядок.
       Сегодня помогать дочери мама не стала – она торопилась, и теперь Аше самой до маминого возвращения предстояло заниматься уборкой. Однако едва за мамой захлопнулась дверь, Ашу тут же посетила одна замечательная мысль: чтобы облегчить маме жизнь, нужно что-нибудь приготовить. И она отправилась на кухню.
       С трудом водрузив на плиту кастрюлю с супом, Аша принялась искать спички. Обежав взглядом небольшое помещение, она вдруг вспомнила, что спички могли остаться в комнате: когда утром почему-то не было света, мама зажигала свечку.
       Спички, и правда, лежали на комоде рядом с незамысловатым деревянным подсвечником, в котором, как мачта на малом судне, торчала новая длинная свеча.
       Аша стащила подсвечник на пол, достала спичку, и вскоре уже узкое трехцветное пламя весело взметнулось кверху. Смотреть на него было так увлекательно: оно жило, играло и, как ни клонило его сквозняком, всегда стремилось только вверх. Более того, огонь отклонялся также и под действием Ашиного взгляда.
       Вначале Аше слабо верилось, что пламя реагирует на ее взгляд. Для чистоты эксперимента она закрыла форточку и дверь и, чтобы не дуло с пола, переставила свечу на диван. Но и там язычок огня продолжал исправно «уходить» от ее взгляда. Это было так здорово!
       И вдруг, неизвестно отчего, свеча вывалилась из подсвечника и опрокинулась на спинку дивана. Синтетическая обивка враз загорелась, распространяя ужасную вонь. Схватив первое, что попалось под руку, Аша накрыла огонь. Еще немного подымив, он утих. Вздох облегчения вырвался из Ашиной груди.
       А потом были мамины слезы по поводу испорченного дивана и прожженной дыры в ее любимой шали. А потом…
       –   Элик, да Бог с ним, с этим старым диваном, – успокаивала мама брата, который требовал для Аши наказания.
       –   Этот человек пришел с великой миссией! Отравить нам жизнь! – возмущался Эльдар, припоминая Аше ее разговоры о том, что она имеет важное задание на земле.
       Ни мама, ни брат так и не удосужились проверить силу Ашиного взгляда. Они и слышать не хотели о том, чтобы снова зажечь свечу. Тогда Аша легла на пол поближе к своему Бонфи и, прижавшись к его круглому, спрятанному в пышной гриве уху, стала нашептывать. Сейчас ей совершенно необходимо было рассказать обо всех важных для нее вещах: о сегодняшнем опыте с огнем, о ее миссии на земле и сострадании к людям, которые горюют о неглавном, второстепенном.
      
      
       ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ? (МИР ИНОЙ)
      
       –   По каким законам вы живете? – однажды спросил Араш у Ило.
       Девушка пожала плечами. Тогда Араш ребрами ладоней раздвинул сверкающие камушки почвы так, что образовалось два холмика.
       –   Что для вас считается плохим, а что хорошим? – поочередно показал он на холмики.
       Девушка дотронулась пальцем до одного из холмиков и сказала:
       –   Хорошо, когда есть еда… когда никто не кричит… не дерется...
       Гла, который с интересом прислушивался к беседе, заметил:
       –   Плохо – это когда наоборот, когда у тебя отбирают еду, пугают, а ты боишься.
       –   А что такое любовь, вы знаете? – задал очередной вопрос Араш.
       В глазах мальчика загорелись искорки лукавства.
       –   Это когда мужчина и женщина вместе, – выпалил он.
       Араш поднялся с колен и выпрямился во весь рост. Теперь он возвышался над собеседниками, подобно скале.
       –   Когда люди хотят быть вместе, это не всегда любовь.
       Он поднял руки вверх, и глаза его обратились к небу:
       –   Любовь – это связь с божественным.
       То, как он это сказал, заставило тело Ило покрыться мурашками.
       –   Божественным, – эхом отозвалась она.
       Мальчик подвинулся ближе к Арашу и тронул его за ногу:
       –   А что такое божественное?
       Словно очнувшись от каких-то своих высоких переживаний, Араш улыбнулся и снова опустился на колени перед Ило и ее братом.
       –   Божественное всюду, – развел руками Араш. – Оно есть во мне, в тебе, в твоей сестре, во всей этой природе. Его может быть больше или меньше. Здесь, на этой планете, его мало.
       –   Потому нам так тяжело жить, – тень пробежала по лицу девушки.
       –   Искать божественное и любовь к нему – самая важная задача человека, – сказал Араш и пристально посмотрел в глаза Ило.
       Та вдруг покраснела, ибо внезапно ощутила прилив восторга и желание тотчас же прильнуть к этому странному, словно выбеленному солнцем, человеку.
       –   Получается, что любовь – это самое-самое хорошее, – прошептала она и опустила глаза.
       Свет, который только что струился из глаз Араша, ушел, и глаза его потемнели, как всегда, когда он задумывался. От него не укрылись чувства, которые он пробудил в девушке, но это было не то, чего он добивался.
       –   Любовь – это большая радость, – сказал он. – Однако на этой планете недостает любви и потому мало радости.
       –   А где ее много? На других планетах? – вскочил на ноги Гла.
       Ему уже не сиделось на месте. Размахивая руками, он принялся бегать вокруг своих собеседников и кричать:
       –   На других планетах! Там на небе!
       Араш улыбнулся и спросил у девушки:
       –   Возможно, ты тоже хочешь побегать?
       Но Ило отрицательно покачала головой. Чувство, которое недавно потрясло ее и еще теплилось в сердце, заставляло ее прислушиваться: все ли оно на месте.
       –   Где же радость больше? – спросила она, заглядывая в глаза Араша.
       Втайне Ило надеялась, что он снова посмотрит на нее своим лучистым взором, возвращая ей восторг. «Еще! Еще больше!» – стучало ее сердце. Но Араш сложил ладони вместе и, направив их вверх, стал смотреть в небо:
       –   Радость и любовь больше там, где больше божественного… на других планетах… в межпланетных пространствах… Божественное всюду.
       И снова мурашки побежали по телу Ило.
       –   Ты с другой планеты, значит, ты – божественное, – решила она.
       –   Ты – божественное! Ты – божественное! – закричал Гла, подскакивая на месте и поворачиваясь так, как будто хотел ввинтиться в небо.
       –   Божественное везде, – повторил Араш.
       Он произнес это таким торжественным тоном, что мальчишка тотчас же прекратил вертеться и снова уселся рядом с сестрой.
       Араш сказал:
       –   Запомните, самое божественное – в небе. Там находится самая большая сила, которая проливает на вас огромную любовь и огромную радость.
       –   А почему мы это не чувствуем? – с подозрением посмотрел на Араша мальчик.
       Ило дернула брата за руку – ей послышался вызов в его голосе. Сейчас быть возле Араша, слушать его было для нее самым важным.
       –   Чтобы что-то получить, нужно просить, – незамысловато ответил Араш.
       –   Прошу, прошу! – воздел руки к небу Гла.
       Сестра снова одернула его и с благоговением посмотрела на Араша. Мог ли он не ответить на ее молитвенный призыв? Положив ладонь на сердце, он сказал:
       –   Твоя просьба должна проистекать отсюда. Здесь должен разгораться огонь любви. Отсюда он должен взлетать к небу. И тогда навстречу ему полетит еще больший огонь. Мать и Отец небесные любят тебя!
       Склоненное лицо матери. Тепло материнской груди. Сладкий вкус материнского молока. Тепло, защищенность, благодарность, радость, восторг!
       Воспоминания молнией пронеслись в душе Ило и заставили притихший было огонь вспыхнуть снова. Ей непреодолимо захотелось всем телом прижаться к Арашу и она потянулась к нему. Удерживая ее за руки, Араш сказал:
       –   Я – всего лишь проводник небесной любви. Любовь посылают тебе твои божественные родители. Твое сердце еще слабое, оно не может достучаться до небес, чтобы соединиться с божественной любовью. Мое сердце есть провод, который соединяет твое сердечко с Сердцами Матери и Отца небесных.
       Девушке вдруг стало невыносимо грустно. Она почувствовала, что не сможет немедленно получить ту радость, которая только что крылом задела ее и взмыла в небо. Она отодвинулась от Араша и опустила голову. Ощутив перемену в настроении сестры, Гла насторожился.
       –   Мы и без любви твоей божественной обходились и жили, – дерзко сказал он, а затем толкнул сестру в плечо. – Давай, пойдем вниз.
       По-прежнему не поднимая головы, девушка встала и, уже повернувшись, чтобы следовать за братом, проговорила:
       –   Плохо мы живем. Без радости… без света… без любви.
      
      
       ГЛАВА 3
       «ИЗГНАНИЕ БЕСОВ»
      
       Знакомые посоветовали маме повезти Ашу в Святогорский монастырь. Мол, если в человеке порой ощущается проявление чужой воли и при этом ведет он себя не так, как обычно, значит, это одержание или по-простому – «бесы».
       «Изгонять бесов» отправились холодным зимним утром, когда свет луны еще не отпустил землю, нагоняя вялость и сон. И Аша спала: спала во время поездки по городу в троллейбусе, спала, пока автобус в течение двух часов вез их к монастырю. Солнце уже было высоко, когда мама стала ее будить, одновременно натягивая на нее, застегивая, завязывая зимнюю экипировку из шерсти, искусственного меха и кожи.
       Аша не представляла себе, что такое монастырь, вернее, она думала, это что-то вроде очень большой церкви, а потому была немало удивлена, когда, пройдя вдоль высоченного забора пару сотен метров, попала во двор, где было много разных строений, в том числе и ожидаемая Ашей церковь. Очищенная от снега дорожка привела ее к одному из длинных, похожих на склады зданий, внутри которого солнечное морозное утро померкло для Аши. И не потому что в коридоре, заполненном людьми, было недостаточно света. Просто здесь было много такого, что подавляло, вызывало удушье: люди с дикими взорами и такие, которые вскрикивали или подвывали, раскачивались, словно от сильной боли. Запах «плесени» волной накатил на Ашу, и она поспешила освободить шею от шарфа и застежек, надеясь, что это облегчит удушье. Сначала ей, и вправду, стало немного легче, но после того как мама попыталась накормить ее, прежнее состояние возвратилось.
       Аша встала со скамьи и осмотрелась. С одной стороны был коридор, где томились в ожидании люди, с другой – виднелась дверь, в которую они недавно вошли. Аша направилась к выходу – там, вдали от толпы, ей наверняка должно полегчать.
       –   Аша, не уходи никуда, – напутствует ее мама, отвлекаясь от беседы, которую ведет с молодой женщиной сидящей рядом.
       Подойдя почти к самой двери, налево Аша вдруг обнаруживает еще один коридор. Сначала неуверенно, потом все быстрее… и вот она уже бежит по узкому полутемному проходу и радуется: мерзкий запах оставляет ее. Она останавливается, когда в дверном проеме видит каменную лестницу. Импульсивное стремление продолжать бегство заставляет ее подняться на второй этаж. И снова длинный коридор, с обеих сторон которого одинаковые темные двери, потом поворот и за ним такой же коридор, только еще более длинный. Примерно посередине этого кажущегося бесконечным помещения Аша неожиданно замечает, что одна из дверей слегка приоткрыта. Толкнув ее, она попадает в маленькую комнату-келью, где на деревянном стуле с подлокотниками лицом к ней сидит человек. Келья плохо освещена, поэтому Аша не сразу замечает, что человек в черной одежде отличается от тех монахов, которые встречались ей в это утро.
       –   Подойди ко мне, – зовет ее человек тихим, слегка осипшим, голосом.
       Приблизившись к нему, Аша вздрагивает: ее останавливает взгляд его остекленевших, как будто мертвых, глаз. И пока тонкие длинные пальцы скользят по ее лицу, плечам, рукам, она соображает, что этот человек ничего не видит. Когда слепой завершает свой «осмотр», Аша спрашивает:
       –   А можно я тебя тоже пощупаю?
       Слепой разрешает, и тогда кончики Ашиных пальцев дотрагиваются до сухой кожи щек, подходят к вискам и потом касаются морщин на лбу. Становится очевидным, что постепенно усиливающийся в келье аромат роз исходит от этого исхудавшего, словно бесплотного, человека.
       –   Он хороший, очень хороший, – решает про себя Аша.
       Она слегка отстраняется от слепого, чтобы удобнее было вести беседу, и спрашивает:
       –   Ты совсем ничего не видишь?
       –   Совсем, – отвечает монах, протягивая к ней руку.
       Аша кладет на его прохладную ладонь обе свои пухлые ладошки, а после вдруг отдергивает руки, заявляя:
       –   Так не бывает.
       –   Почему? – слабым голосом шелестит слепой.
       Указательным пальцем Аша принимается «рисовать» на его ладони:
       –   Когда я закрываю глаза, я вижу у себя в голове картины. Люди, цветы или деревья. То, что бывает со мной. А еще могу увидеть, чего никогда не было. Совсем другой мир. Красивый. Там никто никого не обижает, все любят друг друга и помогают.
       –   Славно, – отзывается монах, – мне тоже знаком этот мир. А этот, – и он дотрагивается свободной рукой до Ашиного плеча, – могу только представлять... Я ведь его никогда не видел.
       –   И какой по-твоему этот мир? – интересуется Аша, невольно ощущая свою близость к этой едва знакомой душе.
       –   Волны света. Только свет. Когда в келье никого нет, он матовый, белый. Мысли окрашивают его разно. Те, что от Бога, несут любовь, синим да розовым, иногда фиолетовым красят. А те, которыми, бывает, демоны искушают, те с черными да золотыми искрами приходят.
       –   А люди? А собаки? А цветы? – сыплет вопросами Аша.
       Слепой улыбается:
       –   И цветы, и люди, которые от Бога, божественные краски в мое видение вносят: чистые, яркие. Вот ты, дитя, вошла сюда, и с тобой вместе голубой и розовый свет явился. И я сразу уразумел: чистая, милосердная душа посетила эту убогую келью.
       –   А запахи ты слышишь? – допытывается Аша.
       –   Кто же не чует запахов? – удивляется собеседник.
       –   Да нет же. Не те запахи, которые есть, а те… – Аша затрудняется объяснить, откуда берутся потусторонние запахи, которые она слышит, – …те, которых нету здесь. Например, тут нигде нет цветов, а кажется, что пахнет розами.
       Слепой снова улыбается и начинает гладить Ашу по голове:
       –   От ангелов исходит сей чудный аромат, стало быть, они близко.
       Аша не стала спрашивать про «плесень», и так было ясно: появление подобного запаха привлекает то нехорошее, что обитает в невидимом мире, близком к земле. Была и другая причина, по которой ей не хотелось упоминать о разного рода нечисти в этот момент. После разговора о свете, о чудных запахах, она внезапно почувствовала приближение чего-то прекрасного, возвышенного. Если раньше ее отепляла сердечность сидящего перед ней немощного человека, то теперь она стала ощущать чудное тепло, идущее откуда-то изнутри, из собственного сердца.
       Зазвонили колокола, и слепой сказал, что они призывают монахов к молитве. Аша призналась, что не умеет молиться. Тогда монах сложил ее ладони вместе и сказал, что будет молиться, а она, чтобы думала о хорошем, о Боге. Аша так и сделала. Под монотонное бормотание слепого она закрыла глаза и подумала о том, как добр тот, кого называют Богом. Каждому, кто любит его, он посылает хорошее: ангелов с их чудными запахами, прекрасный свет. Стоило подумать о свете, как перед ее внутренним взором вспыхнуло и стало разрастаться серебристо-белое сияние. Слепящее, оно скрывало то, что было внутри него. Но сердцем Аша чувствовала: свет заключает в себе божественную фигуру. Волна радости охватила ее. Она не слышала, как позади нее отворилась дверь, как в дверном проеме появились двое: ее мать и сопровождавший ее монах. Она не видела, как мать открыла рот, чтобы что-то произнести, и как монах, решительно подхватив ее под локоть, тут же прикрыл дверь кельи, шепотом уговаривая ее обождать.
       Мать, пока она стояла перед дверью в ожидании, стала бить дрожь. Поиски дочери, беспокойство о ней и та картина, которую она увидела в келье, расстроили ее и без того постоянно напряженные нервы. Последнее видение не оставляло ее даже после того, как сопровождавший отвел ее в сторону и, усадив на скамью, стал отпаивать водой. Перед ее внутренним взором продолжали стоять страшные закатившиеся глаза на сухом, словно у мумии, лице и пребывающая в таком же ступоре маленькая коленопреклоненная фигурка. Поразительной была и поза дочери, в которой, казалось, ни один человек не мог бы долго оставаться неподвижным: ее тело было изогнуто назад, руки тянулись кверху, а голова на неимоверно напряженной шее обращала лицо к потолку. Застывшее выражение широко распахнутых глаз и приоткрытый рот больше всего испугали женщину.
       –   Что это было? – спросила она у монаха, с трудом удерживая готовые хлынуть слезы.
       –   Это явление божьей благодати, матушка, – с благоговением проговорил монах.
       Мать повернула к нему голову и с недоверием спросила:
       –   Может, это одержание?
       –   Что Вы, Господь с вами! – перекрестился монах. – Молитва святого человека призвала свыше небесную благодать и осенила его и ваше чистое сердцем дитя. Радуйтесь. Благодарите Господа.
       На обратном пути у каждой из них была своя причина для молчания. Аша, даже если бы ее попросили, не могла говорить, так как переживала свое недавнее восхищение, лишь телесно присутствуя в этом мире. Ее мать, эмоционально угасшая и разочарованная отсутствием очевидного для нее результата, продолжала перебирать варианты «спасения» дочери. Поднимая ногу, чтобы ступить на подножку автобуса, она вдруг подумала: «Хорошо бы показать Ашу психиатру».
       –   Да-да, – воодушевилась она, – пусть он поставит все точки над «i», пусть…
       Но этой мысли не суждено было завершиться. Сильный укол в сердце заставил женщину не только прервать внутренний монолог, но даже пошатнуться.
       –   Женщина, вам плохо? – обеспокоился водитель автобуса, готовый по первому сигналу вскочить со своего места и броситься на помощь.
       –   Нет, нет, – поспешила успокоить его мать и, бодро преодолев последнюю ступеньку, стала продвигаться по салону с мыслью, что эта боль – случайность, следствие всего пережитого за день.
       Было ли это случайностью? В дальнейшем, когда равномерное гудение мотора успокоило ее и мысли как бы сами собой стали приходить и уходить, не возбуждая значительных эмоций, она снова подумала о психиатре, о методе или лекарствах, которые помогли бы Аше забыть о снах… Но тут сильнейший укол в сердце заставил ее охнуть и затаить дыхание. Пережидая, пока боль пройдет, она стала думать, что если ей сейчас суждено умереть, то нужно начать размышлять о самом светлом и хорошем – может быть, о Боге, которого она не знает... А еще она подумала, что следует попросить прощения у всех, кому она делала плохо или о ком думала без любви.
       –   Аша, детка, прости меня, – прощалась она с дочерью, – я только хотела тебе помочь...
       После этого она почувствовала себя обновленной, очищенной и со спокойным сердцем позволила себе «покинуть» землю – задремать. А когда проснулась, автобус уже подъезжал к родному городу – следовало собираться самой и одеть Ашу.
       Едва отворив дверь, мать и дочь, были встречены радостными возгласами Эльдара:
       –   Ба! Какие люди!
       И, не давая им опомниться, юноша жестом фокусника извлек из-за спины большой ананас:
       –   Глядите, что я вам приготовил!
       Не встретив ответного энтузиазма, он почти рассердился и, как всегда, свое недовольство обрушил на Ашу:
       –   Что это мы такие благочинные стали? Нас уже не интересуют простые мирские радости?
       –   Ну-ка, ну-ка, что это мы так прижимаем к сердцу? – стал приставать он к сестре, заметив в ее руке небольшой кусочек картона.
       Когда Аша показала ему иконку – образ святого – покровителя Святогорского монастыря – он скептически заметил: «Ну-ну…» и отправился в кухню, подбрасывая и ловя на ходу нарядную шишку ананаса, украшенную пышным зеленым хохолком.
       Устраивая иконку на полочке возле кровати, Аша неожиданно спросила маму:
       –   А почему у нас в доме нет ничего божественного?
       Эльдар, который, как черт из табакерки, вдруг появился в дверном проеме, иронично заметил:
       –   Потому что в нашем доме есть ты.
       Аша не уловила обидного подтекста в словах брата. Ей подумалось: «Наверное, раз никто не может этого сделать, я сама должна принести божественное в дом». Эта мысль ей очень понравилась, и она от души поблагодарила святого, ибо в этот день усвоила, что прекрасное посылается свыше.
      
      
       ГЛАВА 4
       НЕ УБИЙ! (МИР ИНОЙ)
      
       Третий был весьма приземистым и еще более сутулым, чем его соплеменники. Низкий лоб, нависающий над глазами, делал его взгляд давящим и тяжелым. Он вышел на поверхность вместе с Ило и Гла и теперь, не спеша, направлялся к Арашу. Ненависть, смешанная со страхом, темными стрелами летела к нему от незнакомца и, отраженная огненной защитной оболочкой, творимой божественной любовью, возвращалась назад, поражая источник. Когда группа, наконец, приблизилась к Арашу, смятение мужчины было так велико, что заставило его искать спасения. Инстинкт самосохранения подсказывал ему необходимость защищаться или нападать, что было для него равносильно. А потому недрогнувшей рукой он выхватил из-за пояса узкую металлическую пластину и занес ее над ненавистным ему чужаком, собираясь ударить. Араш ощутил, как по телу змейкой поднимается давно забытое чувство, стремясь угасить в нем радость, угрожая нарушить его связь с божественным единством пространства. Один глубокий вдох позволил ему справиться с призраком страха, найти в сердце нить, связующую его с любимым Учителем. Образ Учителя никогда не оставлял Араша и в случаях самодеятельности всегда вдохновлял посылать сердечную помощь нуждающимся. Едва поток любви коснулся озлобленной сущности незнакомца, тот вздрогнул, напряжение кисти, удерживающей клинок, ослабело, и стало ясно, что желание убивать у него пропало. Протянув к нему руку, Араш сказал:
       –   Будь добр, позволь мне воспользоваться твоим инструментом.
       Отдавая Арашу клинок, незнакомец почувствовал явное облегчение. Ило и Гла, которых физическая сила традиционно принуждала к повиновению, теперь тоже расслабились. И когда Араш позвал их следовать за ним, Гла на ходу стал вскидывать руку с воображаемым клинком, подражая жесту соплеменника. Наверное, мальчик проделывал это уже в двадцатый раз, когда они подошли к холмам, у подножия которых Араш предложил им остановиться. Опустившись на колени, он затем вонзил остро заточенную пластину в землю и начал вынимать оттуда части грунта. Работая, он пояснял:
       –   Будучи замоченным в жидкости, этот материал пластичен, ему можно придавать любую форму, и благодаря его вязкости она не рассыплется.
       Ило послюнила пальцы и намочила ими небольшой комочек. Разминая голубоватую массу и после придавая ей форму шара, кольца, пластины, она вдруг сообразила:
       –   Так вот из чего были сделаны старинные сосуды!
       Подражая сестре, Гла, не жалея слюны, тоже занялся лепкой. Зато их новый спутник внезапно резко наклонился и выхватил из рук Араша свой клинок.
       –   Дурак, – процедил он сквозь зубы и, уже выпрямляясь, сказал:
       –   Это служит, чтобы убивать, а не тупить о землю.
       –   Зачем тебе нужно убивать? – поинтересовался у него Араш.
       Незнакомец окинул его пренебрежительным взглядом и напоследок назидательно произнес:
       –   Не убьешь ты – убьют тебя.
       Когда незнакомец стал удаляться своей уверенной, тяжелой походкой, Гла с гордостью объявил:
       –   Он – наш, он будет мужчиной Ило.
       –   Нет! – вдруг вскрикнула девушка.
       Она сказала это так громко, что уходящий обернулся.
       –   Тише, ты, – прохрипел Гла. – Вернется – убьет.
       Но тот, о ком шла речь, коротко взглянув на них, лишь презрительно сплюнул и затем продолжил свой путь.
       Собрав весь добытый им грунт в подол своей длинной одежды, Араш направился к воде, которая начиналась сразу за холмами. Там, размочив отдельные комки, он стал лепить из податливой массы две одинаковые правильные формы. Положив их для просушки на солнце, он неожиданно спросил:
       –   Знаете ли вы, что убивать нельзя?
       Гла посмотрел на Араша с удивлением:
       –   Выходит, ждать, пока тебя прикончат?
       –   Меня же не прикончили, – улыбнулся Араш.
       –   Ты не жил там, под землей, – мрачно сказал Гла и принялся терзать лист высокой прибрежной травы, разделяя его на отдельные полосы.
       Не отрываясь от своего занятия, он слушал Араша, который с оттенком грусти в голосе говорил:
       –   Уничтожая тело человека, мы прекращаем пребывание божественного в этом теле, и вместе с ним исчезает ток любви, который изливался через него на планету. И хотя божественный огонь бессмертен и продолжает свою жизнь в небесных обителях, планета, лишенная любви, страдает. Вот вы когда-нибудь убивали?
       Ничуть не смущенный этим вопросом, Гла деловито отчитался:
       –   Одного хистёнка убил однажды. Есть очень хотелось.
       Собеседники молчали, и мальчик вдруг почувствовал себя неловко:
       –   Я не своего убил. Чужого. Своих я и пальцем не трогаю.
       –   А я – человека, – подвинулась ближе к Арашу Ило.
       Взглянув на него, в его чистые, строгие глаза, она судорожно вздохнула и закрыла лицо ладонями. Так, ни на кого не глядя, она призналась:
       –   Это был ребенок. Во мне. От чужого нехорошего мужчины. Я не хотела этого ребенка и…
       Тут Ило вновь вздохнула и замолчала. Араш почувствовал, как ему передается тоска ее пробуждающегося от диких инстинктов сердца. Первым его порывом было утешить, унять эту боль так, чтобы она ушла в землю – благо, он умел это делать. Но вместе с тем он понимал, что только через боль эта проснувшаяся к состраданию душа сможет когда-нибудь осознать: убивать нельзя.
       Тихо, очень проникновенно Араш заговорил:
       –   Дитя, не допущенное к существованию на планете, непомерно страдает. Опускаясь из небесной обители на планету, оно готово одаривать ее божественной любовью. Нарушая этот божественный замысел, мы выступаем против всего божественного. Ибо божественное едино. Как едина капля воды и целый водный простор, в котором она пребывает.
       Гла, которого не очень-то проняла эта речь, все же оставил свое занятие и подошел к сестре, которая грязными ладонями вытирала бегущие из глаз слезы. В порыве сочувствия мальчик слегка ударил ногой о ее ногу, но на Ило это не произвело никакого впечатления.
       –   Не убий! – неожиданно повелительно произнес Араш.
       Эти слова прозвучали как заклятие и, казалось, не оставляли ни единого шанса их ослушаться. Взяв Ило за руку, он повел ее к воде и, отмыв грязь с ее рук, стал умывать ее лицо. Сложно сказать, то ли холодная вода, то ли особые прикосновения рук Араша привели девушку в состояние полного умиротворения, готовности без сожаления о себе проявлять сочувствие ко всему, что ее окружает. Она выпрямилась и слегка потянулась. Подставляя мокрое лицо лучам заходящего солнца, она позвала:
       –   Гла, братишка, иди сюда, пусть Араш тебя умоет. Может, и ты увидишь мир другими глазами.
      
      
       ПРОТИВЛЕНИЕ
      
       Изредка, когда мама допоздна задерживалась на работе, а брат Эльдар оставался на ночное дежурство в госпитале, за Ашей в детском саду присматривал детсадовский сторож Никита. Бывший военный, Никита был человеком весьма внимательным и ответственным. Обойдя вместе с Ашей помещения садика и убедившись, что они надлежащим образом заперты, он, как правило, обосновывался в комнате заведующей. Там он включал телевизор и, усадив девочку около себя, смотрел либо новости, либо какие-нибудь спортивные соревнования.
       Ашу интересовали телевизионные новости, особенно когда там рассказывали о красивом и удивительном. Но было много такого, что ее удручало. Все разрушительное вызывало в ней протест, усугубляя его невозможностью тут же исправить положение вещей. В этот вечер ее отчаяние было вызвано сценой уличной перестрелки. Беспомощность жертв и собственное бессилие заставили ее страдать. Недоумевая, почему люди не способны прекратить страдания на земле, она спросила:
       –   Дядя Никита, зачем нужно убивать?
       Не отрывая глаз от телеэкрана, Никита провел рукой по своей коротко остриженной голове и сказал:
       –   Необходимости убивать нет. Есть необходимость защищать и защищаться.
       –   От кого? – простодушно спросила Аша.
       –   От всех, кто хочет обидеть или уничтожить человека.
       Новости подошли к концу, и Никита предложил Аше снова совершить с ним обход помещений. По дороге он рассказывал:
       –   Вот, к примеру, если кто-нибудь решит проникнуть в наш садик, я как охранник должен буду применить средства защиты.
       –   Что, убьешь его? – насторожилась Аша.
       –   Да нет, конечно, – улыбнулся сторож.
       Он достал из кармана небольшой металлический баллончик и с доброй усмешкой сказал:
       –   Вот оно – мое практически безобидное оружие. Брызнешь разок, и у непрошеного гостя слезы из глаз потекут. Пока он резкость наведет, я его задержать успею до приезда милиции.
       Раньше Аше никогда не приходило в голову защищаться, даже когда дома, во дворе или в детском саду кто-нибудь проявлял по отношению к ней агрессию. Маму огорчали ее синяки и ссадины, а брат, устав от попыток научить сестру элементарному отпору, как правило, сам разбирался с обидчиками. В этот вечер, прислушиваясь к бодрому и добродушному тону Никиты, Аша вдруг поняла, что защита может быть неагрессивной и что она нужна для того, чтобы остановить зло. В действенности этой мысли она смогла убедиться уже на следующий день.
       После завтрака, когда детсадовская группа собиралась на прогулку, к Аше подошел один мальчик и, как это уже бывало, сказал:
       –   Ты пойдешь со мной в паре.
       Мальчик был неприятен Аше, и она отказалась. Тогда мальчишка схватил ее за руку и начал давить. Прежде у нее было два выхода: вырвать руку, на которой в этом случае оставался синяк, или позвать на помощь воспитательницу. Однако на сей раз она достала из кармана платья маленький баллончик и, коротко нажав на кнопку, брызнула на мальчишку каким-то остро пахнущим веществом. Тот, ойкнув, немедленно отпустил ее руку и после с отчаянным ревом стал тереть кулаками глаза.
       Аша была растеряна: она не хотела отвечать злом на зло. Чувство вины за причиненную ею боль настолько подавляло ее, что она не смогла ответить ни на один из вопросов, задаваемых ей взрослыми:
       –   Кто научил тебя брызгать из балончика? Почему ты решила, что мамины духи – безобидное средство защиты? Знаешь ли ты, что могла лишить мальчика зрения?
       Только брат, узнав о случившемся, одобрил ее:
       –   Наконец-то моя сестра набралась ума... Не позволяй себя обижать. Всегда найди как защититься.
       Однако Ашу это не утешило. Ее мучил вопрос: как сделать так, чтобы защита не превращалась в наказание. Свой вопрос она смогла доверить лишь сторожу Никите, когда в следующий раз задержалась в детском саду. Наслышанный о ее «успехах», Никита похлопал Ашу по плечу:
       –   Эх ты, Аника-воин. Защита – это всегда наказание. Без наказания не бывает защиты.
       Его слова укрепили Ашины подозрения: лучше оставить мысли о защите и жить, как раньше, – так доставаться будет хотя бы ей одной. Заметив, как погасли глаза девочки, сторож присел перед ней на корточки и сказал:
       –   Ну-ну, нос не вешать! Все в этом мире должно совершаться по закону соответствия. Какая угроза, такой и ответ должен быть. И если какой-то детсадовский пацан зажимает тебе руку, наступи ему на ногу или, на худой конец, слегка укуси. Сработает фактор неожиданности, и тебя оставят в покое.
       Можно и словами озадачить нападающего, сбить его с толку. Это уж и вовсе безобидная защита.
       –   Тогда это не наказание! – оживилась Аша.
       –   Не наказание... но все равно сопротивление, – уточнил Никита.
       –   А без сопротивления никак нельзя? – с надеждой посмотрела на сторожа Аша.
       Мужчина задумался. После того как он так категорично заявил, что защита всегда является наказанием, а потом опроверг себя, ему не хотелось вкладывать в эту доверчивую детскую душу какие-нибудь ошибочные заключения. Он уже хотел отказаться от ответа на этот вопрос, но тут ему вспомнилась история, которую любила рассказывать бабушка:
       –   На одного странника однажды в дороге напали разбойники. Странник, который привык жить с Богом в сердце, во всем полагался на него. Поэтому он не стал сопротивляться, когда у него отобрали котомку с хлебом и молитвенной книгой. Он молчал, когда с него сняли одежду, и не проронил ни звука, когда его стали избивать. В это время он творил сердечную молитву, благодаря Бога за его милость. Добрые люди подобрали странника, лечили его и кормили, пока он не поправился. А разбойников скоро поймали и примерно наказали.
       –   Выходит, есть люди, которые предоставляют божественным силам решать за них, кого и как следует наказать, – заключил Никита.
       –   Я тоже так буду, – решила со вздохом облегчения Аша.
       Но ее собеседник, заподозрив в этом решении нежелание противиться злу, спросил:
       –   А ты уверена, что связь твоя сердечная с Богом защитит мир от зла? Ведь только тот, кто умеет призвать божественные силы для вершения суда на земле, может не беспокоиться о том, что зло будет вовремя остановлено.
       Аша вдруг совершенно ясно представила огромного великана, который, очутившись в стране с крохами-лилипутами, ступает куда ни попадя, уничтожая все на своем пути. Зло-великан, уверенное в своей безнаказанности, не останавливало своего страшного шествия, и Аша решила воззвать к божественной силе, чтобы та явила преграду его пагубным действиям. И услышали силы небесные Ашин сердечный призыв и послали на землю огонь. Ударила молния в землю, и разверзлась земля, и злой великан, где стоял, там и провалился, и больше уже никогда не сеял зла на земле.
       После этого видения у Аши снова появилась уверенность в связи с божественным целым, а еще она знала, что впредь всегда будет противиться злу, не позволяя ему уменьшать в ней божественную любовь.
      
      
       ГЛАВА 5
       ДОНЕСТИ ПРЕКРАСНОЕ
      
       В ванную Аша шла в приподнятом настроении: ей казалось, что рисунок, и впрямь, получился красивым. Еще бы! Он «до краев» был наполнен Ашиными любимыми красками: фиолетовой, голубой, синей и лиловой, кроме того, задуманный образ весьма сносно воплотился на бумаге. Возвращаясь в комнату, возле столика, на котором она оставила только что законченную работу, Аша увидела маму. Конечно, далеко не все люди могут распознать глубину замысла того или иного произведения. Какими бы примитивными ни казались рассказы или рисунки детей, чаще всего, мысль-породительница серьезнее видимого результата. Грубость зрительского восприятия, отмечая лишь внешнюю сторону произведения, сводит на нет усилия творца по передаче красоты как сути божественного. Ведь, в действительности, устремляясь к красоте, художник стремится к божественному.
       Являлась ли мама таким поверхностным зрителем или попросту, утомленная дневными заботами, была не в состоянии вникнуть в Ашину задумку, девочка не знала. Но вскоре мамины первые впечатления перестали быть для нее загадкой.
       –   Это кто? – для начала спросила мама, показывая на высокую фигуру в длинных одеждах.
       –   Это ангел, – ответила Аша, хотя про себя называла этого и других проводников Света из надземного мира не иначе как «светиками».
       –   А что он делает? – продолжала расспрашивать мама.
       –   Цветы насаждает.
       Аша, может, рассказала бы и о прочих деталях авторской задумки, но тут мама рассмеялась:
       –   А я думала, что это уборщица чистит урны.
       Вот те раз! Стоило после этого объяснять, что то, что мама приняла за урны, на самом деле, очень большие цветы, которые выращиваются светиками специально для младенцев – обитателей надземного мира? Свет погас в Ашиных глазах.
       Уловив неприятие дочерью такой легкомысленной оценки, мама смутилась и тут же попыталась сгладить неловкость, задабривая Ашу показным интересом к ее рисункам. Заметив во взгляде дочери холодок недоверия, а в ответах – крайнюю сдержанность в дальнейшем она постаралась быть осторожнее и, прежде чем вынести вердикт, терпеливо выведывала у нее подробности творческого замысла. Так, когда на Ашиной полке у кровати стали появляться замысловатые фигурки из пластилина, мама не поленилась даже заучить их чудаковатые имена: буглик, прыгунька, жосень… Зато брат Эльдар, как будущий хирург склонный к радикальным суждениям, интересовался ими без обиняков:
       –   Что это за уродцы?
       Достучаться до небес бывает проще, чем до сердец человеческих, и потому общение с небом оказывается предпочтительнее общения с людьми. Так видимое заменяется невидимым.
       –   Куда же они девались? – в один прекрасный день поинтересовалась у Аши мама, обнаружив на полке вместо семи, ставших привычными, фигурок лишь островки, свободные от пыли.
       Наверное, если бы мама заглянула в коробку с пластилином и увидела там смятые разноцветные комки, она бы не задала этот вопрос. Ее неосведомленность, однако, позволила ей узнать кое-что крайне любопытное:
       –   Ночью приходили ангелы и всех оживили. Как только мои зверики ожили, они сразу убежали в лес.
       И правда, перед тем как превратить в бесформенную массу каждого полюбившегося ей зверика, Аша приговаривала:
       –   Светик, жизнь нам подари, на свободу отпусти.
       Возможно, постепенно Аша смирилась бы с непониманием окружающих и оставила всякие попытки установить единомыслие, однако жизнь, как говорится, внесла свои коррективы.
       Однажды на уроке рисования, демонстрируя перед группой Ашин рисунок, воспитательница сказала:
       –   А вот Аша нам нарисовала дирижера, который управляет удивительным оркестром. Очень красиво. Молодец!
       На сей раз Ашу поразила не столько самоуверенная простота трактовки, сколько своеобразное понимание красоты. Дирижер дирижирует оркестром… Вот так красота!
       –   Это уже слишком! – решила про себя Аша и, подбежав к столу воспитательницы, выхватила из ее рук свой рисунок.
       Как ни странно, такое ее поведение не получило немедленной категорической оценки, однако в конце дня, перед тем как отпустить Ашу домой, воспитательница попросила ее вместе с мамой заглянуть к детсадовскому психологу.
       Ашу ничуть не удивило, когда молодая женщина-психолог, рассматривая ее рисунок с «дирижером», поделилась следующим наблюдением:
       –   На твоем рисунке я вижу волшебника, который с помощью волшебной палочки создает живые картины. Правда?
       Девочке не очень хотелось уточнять, что же, на самом деле, изображает ее картина, однако желание быть понятой, изначально присущее всем людям, взяло верх:
       –   Это ангел, а не волшебник.
       Участливость, с которой посмотрели на нее глаза молодой женщины, развязала Аше язык, и на следующий вопрос: «Чем ангел отличается от волшебника?» она ответила без утайки.
       –   Волшебник живет на земле – ангел на небе. Все красивое сначала придумывают ангелы. Потом они рассказывают об этом людям. И потом люди делают это на земле.
       Когда мама услышала такое не вполне «нормальное» объяснение, она дернула дочь за рукав. Решив, что, разоткровенничавшись, допустила оплошность, Аша посмотрела на психолога, ожидая и с ее стороны какой-нибудь неодобрительной оценки. Но женщина оставалась невозмутимой. Она что-то написала на листке и, протянув его маме, сказала:
       –   Я бы посоветовала вам обратиться к моему педагогу. Она опытный психолог. Может помочь вам и вашей девочке.
      
      
       КТО ТВОРИТ КРАСОТУ (МИР ИНОЙ)
      
       По мере того как возводились стены здания, которое строил Араш, к нему приходили разные люди. В первую очередь, их влекло любопытство к строительству и немногих затем к духовным беседам. Последние в основном были молодыми людьми. Однако встречались такие, которые провели под землей более трех десятилетий своей непростой жизни. Одной из них была Ану – женщина без возраста, полная и приземистая. По тому, как часто она появлялась у стен дома, Араш понял, что семьи у нее нет.
       Со времени изготовления первого кирпича прошло немало, и Араш значительно усовершенствовал технологию. Теперь и Гла, и любой другой его соплеменник, заполняя одинаковые металлические формы, могли делать красивые и ровные камни для постройки. Однако растирать желтоватый порошок, раствор которого предназначался для выравнивания стен, Араш доверял только Ану. Своими терпеливыми пухлыми ручками она превращала бесформенные комки сначала в тонкую пудру, а после, растворив ее в воде, аккуратно наносила состав на стену.
       Однажды ночью, когда Араш отдыхал, погрузившись на дно водоема, перед его внутренним взором предстала удивительно красочная картина. От земли к небу воспаряли люди. В своих протянутых кверху руках они несли огонь. Достигая небес, он из красного превращался в бело-голубой, отражаясь восторгом в больших сияющих глазах. И Араш понял, что непременно должен предъявить картину здешним, едва разумеющим красоту людям.
       Материалы для красок Араш раздобыл в разных уголках планеты. Желтые и красные пористые породы обнаружились поблизости, а вот минералы синего цвета пришлось доставать издалека. Готовить из них пигмент он не доверил даже Ану. Женщина очень обиделась на него за это.
       –   Даже делаемое с любовью, но лишенное мастерства может оказаться не вполне совершенным, – пояснил ей Араш.
       –   Мастерство – это то, что делаешь много раз? – спросила Ану, еще надеясь, что Араш изменит свое решение.
       Однако он, не отрываясь от приготовления краски, сказал:
       –   Мастерство приходит не столько в результате многократного повторения действия, но тогда, когда человек раз от разу стремится выполнить одну и ту же работу все лучше и лучше. Мастер – тот, кто хочет как можно совершеннее воплотить красоту.
       Всего одна ночь понадобилась Арашу, чтобы расписать единственную полностью готовую стену. А уже утром, едва желтый диск местного солнца показался из-за горизонта, появились первые зрители. Еще издали заметил Араш три невысокие фигурки. Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, они направлялись к дому. Когда Ану и двое детей, державших ее за руки, поравнялись с Арашем, он в знак приветствия поклонился им. Но женщину, которая прежде ответно кланялась чуть не до земли, охватил ступор. Вот уже и дети, освободившись от ее опеки, разбежались в разные стороны, и Араш, обращаясь к ней, не раз заявлял о своем присутствии, а она все продолжала стоять, словно потеряв дар движения и речи.
       Как только Ану пришла в себя, она сразу же стала искать глазами своих маленьких спутников. И вскоре нашла их неподалеку за увлекательным занятием: из мелких прозрачных камешков почвы Араш учил детей строить незамысловатые сооружения – конусы и дорожки к ним. Занимаясь с детьми, он успел, однако, заметить изменения, происшедшие в женщине: приподнятость духа сообщила ее походке несвойственную ей легкость – она будто парила над землей. И если раньше Арашу не раз приходилось очищать ауру Ану от отемняющих ее следов прежней горестной жизни, то сейчас она самоочистилась и вся сияла светом высокого восхищения явленной красотой. Показывая на стену с парящими на ней фигурами, Ану вымолвила:
       –   Как же это очень-очень хорошо…
       –   Ты хотела сказать «красиво», – поправил ее Араш.
       –   Красиво, – повторила женщина, пытаясь уловить смысл незнакомого ранее слова.
       На помощь ей пришел Араш:
       –   Красивое – это когда ты, глядя на него или соприкасаясь как-то иначе, очень радуешься ему.
       –   Сильно-сильно, – кивнула Ану и светло улыбнулась.
       –   И весь светишься, вот как ты сейчас, – в ответ улыбнулся Араш.
       Ану не выдержала и рассмеялась. Она была безмерно счастлива. Ей хотелось слушать эти дивные речи, вдыхать легкий, удивительный аромат, который исходил от Араша.
       И тогда он сказал:
       –   Знаете откуда появляется красивое?
       Араш сказал это во множественном числе, потому что незаметно для Ану к ним присоединились еще два заинтересованных лица – Ило и Гла. Признаваясь в своем незнании, слушатели дружно покачали головами и, усаживаясь напротив Араша, приготовились внимать.
       –   Каждое действие вначале было мыслью, – произнес он с расстановкой.
       Показывая на выполненную им картину, он сказал:
       –   Здесь отображена та мысль, которая несколько дней назад пришла ко мне из надземного мира.
       –   Выходит, что мысли появляются оттуда же, откуда происходит божественное! – Гла даже подскочил на месте, удивленный собственной догадкой.
       Заметив в своих собеседниках чистый огонь понимания, Араш подтвердил:
       –   Верно. Надземное населяют божественные мысли, но поблизости от планеты оно в большей мере насыщено мыслями человеческими, которые бывают как хорошими, так и плохими. А вот какие мысли приходят к человеку, зависит от его огней – их способности притягивать хорошее или плохое.
       Произнеся «огней», Араш почувствовал, как незнакомое понятие, ворвавшись в сознание неофитов, угашает их интерес, и потому он вдруг со страстью произнес:
       –   Я люблю вас! Божественные родители шлют вам свою любовь!
       Словно по мановению волшебной палочки, Ило и Ану вновь сосредоточились на рассказе Араша. Тем временем он говорил:
       –   Сейчас я послал вам огонь любви. Много разных огней есть у человека, но огонь высокой любви рождается сердцем. Только при участии сердечного огня можно притянуть из надземного мира мысль красоты, побуждая человека действовать прекрасно.
       –   Видно, красота приходит оттуда, сверху, а человек ее только достает, – задумалась Ило.
       –   А кто ее делает там? – встрял в разговор Гла, предпочитавший все конкретизировать.
       –   Хороший вопрос, – похвалил его Араш. – Чтобы ответить на него, мне придется начать издалека.
       Весь видимый мир создан божественной силой из невидимой глазу огненной материи. Божественная мысль любви из этой блистательной материи творит прекрасное.
       –   Наша планета тоже прекрасное? – постучал ногой по земле Гла.
       Сестра хотела толкнуть его, чтобы он не вертелся и не задавал нелепых вопросов, но рука Араша мягко остановила ее уже поднятую руку.
       –   Мальчик прав, – сказал он. – И эта планета, и люди, ее населяющие, созданы прекрасными. Человек – самое прекрасное творение божественной пары – создан как подобие своих божественных родителей. Это означает, что он тоже является творцом и мыслью своей призван творить красоту.
       Последняя фраза снова дала повод Гла для новых мыслей.
       –   Я – творец! Он - творец! Они – творцы! – выкрикивал он, поочередно показывая пальцем на своих собеседников.
       –   Сейчас ты – творец шума! – рассердилась на него сестра, ощущая, как от крика брата рушится возвышенная атмосфера общения.
       Перед ней вдруг мелькнул образ зажженного огня и затем поток воды, гасящий его.
       –   Не будь гасителем огня! – одернула она мальчика.
       Это было сказано таким повелительным, не терпящим возражений тоном, что Гла поневоле притих. И тут Ану, которая до сих пор сидела молча, поднялась на ноги и заговорила, обращаясь к своим товарищам:
       –   Сегодня мы впитали много красоты, и теперь пойдем домой. Давайте понесем прекрасное нашим людям!
       Ее голос звенел таким воодушевлением, что брат и сестра, наскоро попрощавшись с Арашем, тут же двинулись за ней. Следом торопливо семенили младшие, которые в отличие от взрослых, насытившихся светом мысли, из наземного уносили кристаллические камешки, насыщенные светом солнца.
       –   Будьте благословенны, зажженные сердца! – напутствовал самодеятелей Араш.
      
      
       ГЛАВА 6
       НОВЫЕ
      
       Кабинет, в котором принимала психолог был небольшим, но уютным. Аше особенно приглянулось место на диване ближе к окну, возле которого стояло большое с длинными воздушными корнями растение. Но психолог попросила девочку занять место на мягком стуле напротив себя, и сейчас Аша смотрела на ее широкое немолодое лицо, пытаясь за стеклами очков уловить взгляд небольших серых глаз.
       –   Давай знакомиться, – обратилась к ней женщина. – Чтобы тебе было удобнее, можешь называть меня, как тебе понравится. Придумай мне имя.
       Аша вдруг почувствовала знакомый запах. До этого его не было, а теперь… Да, так пахла мамина зубная паста, и мама говорила, что это запах мяты. Аромат был слабым, от него веяло холодком и спокойствием.
       –   Меня зовут Аша, а вас я буду звать Мята, – наконец определилась девочка.
       –   Аша! – укоризненно проговорила мама.
       Но психолог поспешила ее успокоить:
       –   Ничего-ничего, очень даже достойное имя. Прекрасное растение: очищает воздух, успокаивает.
       В этот момент Аша почувствовала, что сидит неудобно, низко, и переменила позу, забравшись коленями на стул. Она оперлась о стол локтями и положила подбородок на ладони, оказавшись, таким образом, визави с психологом. Мама тотчас же поднялась и подошла к Аше, чтобы усадить ее «по-человечески», но психолог не позволила. И вообще попросила ее впредь сохранять молчание, что бы ни случилось.
       Вот на стол легла толстая бирюзовая папка. Аша знала, что перед тем как нести рисунки к психологу, мама уложила их в такую же папку. Когда женщина заговорила, оказалось, что Аша не ошибается:
       –   Я ознакомилась с твоими рисунками и хочу задать тебе вот какой вопрос. Почему ни на одном из них ты не изображаешь ничего земного?
       –   Мне здесь не нравится, – последовал категоричный ответ.
       Очевидно это утверждение составляло основу Ашиных протестных настроений.
       –   Чем тебе не угодил здешний мир?
       Аше показалось, что проявлять недовольство в позе внимательного слушателя нелепо, и потому, по-прежнему оставаясь на коленях, она сняла локти со стола и выпрямилась. Теперь она оказалась выше психолога, и та вынуждена была смотреть на нее сверху вниз.
       –   Все люди врут, – ничуть не смущаясь, заявила Аша.
       –   И я тоже? – склонив голову набок, с неподдельным интересом спросила психолог.
       –   И вы, Мята, тоже, – закивала девочка.
       Позади себя она вдруг уловила слабые шорохи, одновременно ощущая легкое жжение в затылке. Так проявлялось мамино недовольство, ее озабоченность поведением дочери. Но это не остановило Ашу. Не дожидаясь очередного вопроса психолога, она поторопилась обосновать свое критическое умозаключение:
       –   Когда мы сюда пришли, вы, Мята, сказали, что рады нас видеть. Тогда вы говорили неправду.
       Рот женщины растянулся в слабой улыбке.
       –   Верно, – согласилась она, – я тогда думала, что успею напиться чаю, да вот, не успела.
       Указательным пальцем правой руки она поправила очки на переносице и задала Аше очередной вопрос:
       –   Откуда ты знаешь, когда люди лгут?
       Аша расставила руки в стороны и принялась очерчивать ими дуги от головы психолога вниз:
       –   Я вижу свет вокруг людей, а когда они врут, появляются такие серые пятна.
       –   Значит, ты видишь ауру, – сделала вывод психолог.
       –   Это важно, – сказала она, отметив что-то в своей тетради. – Однако сейчас важнее договориться вот о чем. Давай говорить друг другу только правду.
       –   Давайте, – охотно согласилась Аша.
       –   Но вот беда, – посмотрела на нее поверх очков психолог. – Если я однажды не сумею сказать тебе всей правды, ты снова уличишь меня во лжи и перестанешь мне доверять?
       Аша поняла, что на этот вопрос ответа дать не сможет, и, отводя взгляд к потолку, машинально проговорила:
       –   Это когда объем информации превышает возможности восприятия.
       –   Кого ты сейчас цитируешь? – поинтересовалась психолог, стараясь не выдать своего удивления.
       –   Моего брата. Это он говорит, чтобы подразнить меня. Я ему не нравлюсь.
       Женщина пробежала глазами свои записи и затем сказала:
       –   Возможно, ты его недооцениваешь. Вчера я долго разговаривала о тебе и твоем брате с твоей мамой и у меня создалось впечатление, что Эльдар – любящий и заботливый человек.
       При упоминании о брате Ашу, как всегда, охватили противоречивые чувства. С одной стороны она испытывала неприязнь к его манере иронизировать, сопротивляясь его настойчивым попыткам «опустить ее на землю», а с другой – он заменял ей отца.
       –   Да, он заботливый. Он заботится, чтобы была еда, вещи и чтобы поспать подольше.
       –   Может, это оттого, что он очень устает? Ты никогда не заглядывала в его учебники? Не бывала у него на работе?
       Вопросы психолога немного озадачили Ашу. Она слезла со стула и уселась обычным образом. Это должно было означать, что пора сменить тему разговора. Уловив ее сигналы, психолог, тем не менее, продолжала:
       –   Если правда, что твоего брата интересует только видимая часть мира, тогда получается... как бы сказал твой брат... что твой объем информации о надземном превышает возможности его восприятия. Ты знаешь о мире больше, чем он.
       –   Но он же старше! – не поверила Аша.
       –   В наше время это ни о чем не говорит. Конечно, в делах житейских стоит прислушиваться к старшим, но в творчестве… Ни у кого не иди на поводу. Придумывай так, как считаешь нужным. У тебя много знаний, которые ты получаешь из надземного мира.
       –   Откуда вы знаете? – удивилась Аша, поднимаясь со стула.
       Женщина поймала себя на мысли, что тоже хочет поскорей закончить беседу, в которой чувствовала себя в большей мере ответчиком в суде, чем специалистом, который проводит обследование.
       –   Погоди еще немного, – обратилась она к Аше. – Напоследок нам нужно решить с тобой еще одну вещь.
       Психолог заглянула в свои записи и поправила себя:
       –   Пожалуй, две вещи. Во-первых, отвечая на твой вопрос, я хочу сказать, что сейчас появилось немало таких людей как ты.
       –   Что-то они мне не встречаются, – заметила Аша.
       –   А теперь встретятся. Я дам твоей маме два телефонных номера: девочки и мальчика. Они дружат между собой, думаю, они с радостью примут тебя в свою компанию.
       Аше очень хотелось с кем-нибудь подружиться, но ей уже почти не верилось, что это возможно. Ее необычные рассказы о том, другом, мире, а также независимое поведение заставляли сверстников сторониться ее.
       –   Давай с тобой договоримся еще об одном, – слегка подалась вперед психолог. – Если у тебя появятся проблемы, начнет портиться настроение или вдруг возникнут какие-нибудь вопросы, сразу приходи ко мне.
       Аша видела: это было сказано искренне, без лицемерия, и потому ответила откровенностью на откровенность:
       –   Консультация у вас стоит денег, а денег у нас не хватает.
       –   С тебя я не стану брать денег. Приходи.
       Аша снова взглянула на излучения психолога и поняла, что женщина говорит правду.
       –   Хорошо, приду, – согласно кивнула она и вышла в коридор, чтобы дождаться там маму.
       Ашина мама, Рамина, следуя приглашению психолога, пересела с дивана на стул. Обнаружив, однако, что теперь ей плохо видна пальма, созерцание которой так успокаивало ее в продолжение беседы психолога с дочерью, она села на стуле боком, оказавшись лицом к горшку с цветком. Заметив ее беспокойство, хозяйка кабинета сказала:
       –   Давайте все-таки выпьем чаю с мятой.
       Рамина не возражала и, пока готовился чай, повернула стул лицом к пальме. Едва две дымящиеся чашки оказались на столе, психолог заговорила об Аше:
       –   Вы утверждаете, что ваша дочь ведет себя не совсем нормально. Побеседовав с ней, я увидела обратное.
       Чтобы убедиться в серьезности слов психолога, Рамина повернулась к ней лицом и, удостоверившись, что та не смеется, вздохнула:
       –   Я же вам рассказывала вчера. Она не слушается.
       –   Верно, она не хочет слепо выполнять чьи-либо распоряжения, необдуманно подражая известному способу действий.
       –   Что в этом плохого? Так всегда было. А как же иначе учить правильно себя вести?
       Рамина нуждалась в том, чтобы видеть лицо собеседницы, и, пока шел разговор, то и дело поворачивала голову. Полагая, что ей так будет комфортнее, психолог поднялась со своего места и встала спиной к окну, как раз возле пальмы. Чашку с горячим чаем она захватила с собой и теперь, сделав глоток, сказала:
       –   Видите ли, нынче дети пошли другие. Они не могут слепо подражать. Не хотят. Они четко понимают, что у них есть выбор, и настаивают на том, чтобы действовать по своей воле.
       –   Так что же делать? – забеспокоилась Рамина. – Они же еще маленькие и способны натворить Бог знает что.
       –   С ними нужно разговаривать.
       Эта фраза заставила Рамину вновь присмотреться к собеседнице: не шутит ли она. Но психолог, сохраняя невозмутимое выражение лица, пояснила:
       –   Конечно, нужно не просто разговаривать с ребенком, но объяснять. Пояснять буквально каждое ваше намерение относительно него, обосновывать каждое распоряжение. А во многих случаях и советоваться.
       –   Получается, что я должна вести себя с ней, как со взрослой?
       –   Именно. Детям многое неизвестно в этом мире, и они постоянно стремятся осознать, зачем им нужно то, чему вы их учите, ставят под сомнение ваш жизненный опыт.
       –   Не понимаю, – недоумевала Рамина. – Когда человек что-то пытается осознать, он вынужден сравнивать то, с чем он сталкивается, со своим предыдущим опытом. Объясните мне, пожалуйста, какой у маленького ребенка может быть жизненный опыт.
       Следующий момент в разговоре мог стать ключевым. От того, примет ли мать новые знания о мироздании, доступные ее ребенку, зависело их дальнейшее взаимопонимание, их будущая совместная жизнь. А потому психолог отставила чашку с недопитым чаем и заговорила тише, доверительнее:
       –   Наш опыт хранится не только в нашей памяти, но и в ощущениях. Раньше дети слушались родителей, движимые чувством безопасности, самосохранения. Родители для них олицетворяли собой защиту, выполняли роль посредника между ними и большим незнакомым миром, в котором им предстояло научиться себя вести. Нынешним детям этого недостаточно. Сейчас приходят на землю дети, которые помнят о своем чувственном опыте.
       –   Откуда? – спросила Рамина.
       В ее взгляде сквозило недоверие, и потому психолог подошла к полке, висевшей на стене, и показала на одну из книжек:
       –   Я полагаю, вы слышали о теории реинкарнации, то есть о неоднократном воплощении человеческой индивидуальности на земле.
       Рамина кивнула.
       –   Было бы нелепо предположить, что человек, каждый раз уходя с земли, ничего не сохраняет в своем сознании.
       Рамина с трудом воспринимала эти сведения. Не отрывая взгляда от разлапистых пальмовых листьев, она пыталась согласовать свои прежние представления с новыми знаниями. Но согласие явно не приходило. Поймав ее настороженный взгляд, психолог сказала:
       –   Так же как растение накапливает питательные вещества и информацию обо всем своем жизненном цикле в своем семени, так и зерно человеческого духа собирает весь свой жизненный опыт в результате каждого воплощения на земле.
       –   Если все так, как вы говорите, почему же раньше дети прислушивались к родителям, а не…
       –   …к голосу своего духа? – перебила Рамину психолог и, подняв руки ладонями кверху, будто желая показать, что сокровища человеческого духа отныне станут важнее телесной жизни, сказала:
       –   Да, новые дети сориентированы, прежде всего, на духовное, на творческий подход ко всем жизненным процессам.
       Погруженная в глубокие раздумья, Рамина не заметила, что психолог, допив свой чай, вернулась на прежнее место за столом, и потому, обращаясь к ней, стала искать ее взглядом:
       –   Значит, вы говорите… нужно все объяснять… советоваться…
       –   Да. И что очень важно, абсолютно искренне. Никакой игры. Дети сразу улавливают ложь. Для них в отношениях главное любовь, понимание. Они пришли на землю нести любовь и согласны сотрудничать и доверять лишь тем, кто поддерживает в них чувство любви. То, что гасит в них этот огонь, вызывает у них протест, который только кажется бессмысленным. На самом деле, подобное поведение продиктовано их духовным опытом, усиленным стремлением во что бы то ни стало сохранить и умножить в мире любовь.
       Старания воспринять как можно больше нового привели к тому, что у Рамины разболелась голова. Опасаясь, что упустила что-либо важное, она попросила:
       –   Может, вы дадите мне почитать о том, что говорили?
       –   С удовольствием, – с готовностью отреагировала психолог и, протягивая Рамине три тонкие книжки одинакового формата, не без гордости сказала:
       –   Я вам их дарю. Они написаны мной специально для таких родителей.
       –   Бестолковых? – улыбнулась Рамина.
       –   Неосведомленных. Но любящих. Любовь двигает горами!
      
      
       ГЛАВА 7
       ПРИЗВАННЫЕ ГОРЕТЬ (МИР ИНОЙ)
      
       Сегодня их было много и они были неспокойны. Большинство подземного народа не поддерживало их стремления к постепенному исходу из подземелья. Подстрекаемые противниками жизни на свету, они шумели и настойчиво требовали от Араша объяснений, что им даст новая среда существования.
       Араш ощущал хаотические толчки, атакующие защитную оболочку его ауры, попытки нарушить его сердечную связь с божественным, с Учителем. «С чем бы они ни пришли к тебе, навстречу им ты должен нести любовь», – об этом наставлении Учителя Араш не забывал никогда. И сейчас он искал в сердцах толпящихся искру встречного понимания. Ану, маленькая Ану, одна смотрела на него тепло, ее ищущий взгляд обнажал стремление во что бы то ни стало вновь обрести нерушимую веру в Учение, носителем которого являлся Араш, снова искать вместе с ним истину и находить ее в момент объединения сердечных энергий.
       Волнение людей усиливалось, и Араш вынужден был что-то немедленно предпринять.
       –   Кто вы?! – воскликнул он.
       Его непривычно грозный голос, сверкающие белым огнем глаза заставили людей попятиться. Тогда он сделал шаг вперед и снова повторил свой вопрос. Ану молитвенно сложила руки, в ее взоре застыли удивление и боль: тот, кому она бесконечно доверяла, как доверяет младенец родителю, казался сейчас немилосердным и чужим. Слеза скатилась по ее щеке, когда она тихо, почти шепотом, произнесла:
       –   Мы – люди.
       –   Вы – люди! – торжественно произнес Араш – так, словно нарекал их новым именем, призывая соответствовать его величию.
       Теперь стрелы неприязни прекратили свою атаку – агрессия толпы сменилась недоумением. Кое-кто повернулся, чтобы уйти, некоторые испуганно пятились, нашлись и такие, которые подвинулись к нему ближе и уселись у его ног. Среди них были Ило, Ану и Гла.
       Когда не готовые к восприятию Учения ушли, своим обычным мягким и спокойным голосом Араш спросил:
       –   Так кто такие люди?
       Как это часто бывало, ерзая и размахивая руками, Гла заявил:
       –   Это башка, туловище, две ноги и две руки. Правильно?
       Лицо Араша озарила улыбка, и он спросил:
       –   И кто у них главный?
       –   Голова, конечно, – довольный своей сообразительностью сказал мальчик.
       –   А почему, когда спишь и голова тоже спит, то продолжаешь жить во сне? – спросил кто-то из группы.
       Вместо ответа Араш озадачил их новым вопросом:
       –   Получается, внутри человека есть что-то, что может покинуть тело, пока оно спит?
       Как можно было объяснить этим несведущим людям, что импульсы, заставляющие мозг мыслить, а физическое тело функционировать, исходят от нескольких других энергетических тел. И Арашу пришлось начать издалека:
       –   Я знаю, среди вашего народа есть целители, которые, чтобы исцелить человека, проделывают ряд последовательных действий. Сначала они берут из очага кусочек горящей породы и оборачивают его слоем металлической ткани, затем накладывают следующий слой, и так несколько раз. После всего полученный сверток они вкладывают в каменное изображение человека. Подведя к нему больного, целитель вынимает сверток и повторяет всю процедуру в обратном порядке. Только теперь каждый слой ткани он ополаскивает в воде, произведя соответствующее заклинание. Когда, наконец, он добирается до кусочка породы, что был внутри, то с соответствующим напутствием отправляет его в очаг. Так что же это все означает?
       Молодые люди молчали. Они не знали ответа и не представляли, как мог Араш знать о процедуре целительства, которая считалась сокровенной и которую не мог видеть никто посторонний. Между тем, Араш продолжал:
       –   Давайте представим себе, что каменное изображение человека – это его тело – то, о котором говорил нам Гла, – видимое глазу. Сверток, сделанный целителем и помещенный в «видимое тело» человека, изображает его невидимые тела, которые размещаются одно внутри другого.
       –   А горящий кусочек что изображает? – вспомнила Ило.
       –   Как раз то, что является основой каждого человека – его огненное божественное основание, его дух.
       Сердце Араша расцветало благоговением – так было всегда, когда он упоминал о духе или обращался к божественному. Интонации восхищения проникали в его речь:
       –   Как тепло от раскаленного кусочка проникает сквозь все оболочки, в которые он заключен, так и огонь духа пронизывает все покрывающие его тела.
       –   Кто греет, тот и главный! – пришел в восторг от своей догадки Гла.
       Поддерживаемый другом, он даже затанцевал от радости. Одобряя его сообразительность, Араш все же дал понять, что о мощи духовного состояния человека свидетельствует не только его главенство над остальными телами:
       –   Сила огня духа зависит от его связи с божественным. Чем сильнее эта связь, чем больше единство духа со своей божественной родиной, тем он могущественней.
       После упоминания о силе и могуществе – рычагах, неизменно приводящих местных молодых людей в возбужденное состояние, – в группе возник шум, движение… Казалось, сосредоточенному размышлению пришел конец, но тут Араш поднял руку и щелкнул пальцами. Он умел делать это настолько громко, что ослушаться его было все равно, что земному животному проигнорировать звуки удара бича. Тишина наступила мгновенно, и среди этого почти мистического молчания снова зазвучал вдохновенный голос Араша:
       –   Все, что несет дух своим оболочкам, отображается в телах, заключающих его. Прекрасное, рожденное связью с божественным, оставляет в них частицы своей чистой, побуждающей к прекрасным мыслям, чувствам и действиям, силы. Так человек насыщается прекрасным.        –   Отчего же человек бывает такой тварью? – спросил кто-то из группы.
       Араш не любил, когда унижали человека, даже в самом испорченном он видел божественное начало, и потому, отвечая, он акцентировал каждое сказанное им слово:
       –   Каждый человек, сам по своей воле, заражает свои оболочки желаниями и мыслями, которые идут вразрез с велениями его духа. Все нечистоплотное проявляется в телах человека в виде темных огней и может закрепиться надолго, очень надолго. Так портится его характер и так появляются в его теле болезни.
       Как всегда то, что находило подтверждение в жизненном опыте слушателей, вызвало у них наибольший интерес, и теперь многие заговорили разом.
       Ану встала и подошла к Арашу, ей не давал покоя один вопрос:
       –   Скажи, что же все-таки делает целитель?
       Объясняя, что целитель, символически ополаскивая оболочки водой, по сути, представляет себе, как в это время очищаются тела человека, Араш вновь заинтересовал всех слушателей. Они заставили повторить рассказ о целителе, теперь уже с подробным объяснением всех его действий, и, в конце концов, задали законный вопрос: «Зачем целитель возвращает кусочек породы в очаг?»
       Это был долгожданный вопрос, и сокровенный ответ на него должен был прозвучать в полной тишине:
       –   Так гаснущий огонь духа
       снова призван возгореться
       и обновить связь
       с божественной родиной,
       ибо только огонь духа
       делает человека Человеком.
      
      
       ПРОВОДНИК ЛЮБВИ
      
       Аша уже бывала в госпитале, летом, когда серое «казарменное» здание скрывалось в пышной зелени кленов, лип и берез, а на первый план выступали роскошно цветущие розы и яркие низкорослые летники. Графика зимнего пейзажа была строга и нагоняла уныние. Шагая по расчищенной от снега дорожке к госпитальному зданию, Аша испытывала сомнение: стоило ли ей напрашиваться к Эльдару на работу. Вдруг ее поведение, которое порой заслуживало неодобрение брата, рассердит его, и вместо примирения их отношения испортятся еще больше?
       Для начала лучше было молчать. И Аша молчала, пока лифт поднимал ее и брата на четвертый этаж в хирургическое отделение; вежливо улыбалась, односложно отвечая на приветствия коллег Эльдара; терпеливо ожидала, наблюдая, как брат готовил перевязочные и дезинфицирующие материалы.
       –   Пока я буду на обходе, посидишь в кабинете старшей сестры, – сказал Эльдар.
       –   Я с тобой. Я же в халате! – вскочила со стула Аша, напрашиваясь к нему в сопровождающие.
       Брат остановился, и по его вдруг напрягшейся спине Аша догадалась: сейчас начнется… Провокация, и в самом деле, состоялась:
       –   Ты же у нас чистюля. Всяких гадостей не любишь, а там гной и кровь.
       Но Ашу это не остановило, от ее давешней осторожности не осталось и следа:
       –   Я потреплю.
       В первой же палате, в которой очутилась Аша, она сразу поняла, что брат оказался прав. Несвежий воздух и астральная «плесень» немедленно подняли в ней волну тошноты, заставив задержаться у входа. Она уже хотела выйти, когда внезапно услышала:
       –   Потерпите, дедушка, голубчик. Сейчас вашу рану промоем, лекарство туда положим, и болеть перестанет. Вот так…
       Не слишком разговорчивый дома, с больными Эльдар говорил почти без пауз, оживляя унылую атмосферу палаты, поднимая дух восьмерых нездоровых людей. В его ауре явно читалось сострадание.
       Аше вдруг стало стыдно до слез. Она поняла, что вела себя нахально – да-да, именно, нахально – по отношению к брату. Огонь сочувствия и веры, так безоглядно отдаваемый им чужим людям, нуждался в восполнении. Но вместо любви и ободрения, которые она могла дарить ему, она сама застывала в ожидании получения.
       Конечно, это было не длинное рассуждение об эгоизме, но всего лишь искра непроявленной мысли, что вспыхнула в Ашином сердце и враз нарушила устойчивость предубежденного отношения к брату. То, что всегда разводилось ею по разным полюсам – Эльдар и сфера божественного, – в этот момент обрело единство.
       Чудотворный магнетизм любви повлек Ашу к брату, заставляя ее забыть о тошноте, о неприглядности использованного перевязочного материала и вида обнаженных израненных тел. Сейчас главной ее задачей было помочь ему бороться с недугами, как-то облегчить состояние болящих.
       «Как дела?» – начинал Эльдар свое общение с очередным пациентом. И тот в подробностях или без выдавал сводку своего самочувствия. В одном случае Аше, которая ходила теперь вслед за братом, отчет больного показался недостаточно подробным и она сказала:
       –   У этого дедушки еще сердце болит.
       Как это часто бывало в состоянии катарсиса Ашина способность прозревать человеческие ауры обострялась. Для брата это не было секретом, а потому на ее замечание он вначале не обратил никакого внимания. Но когда у койки очередного болящего она неожиданно заявила: «У этого дяди в правом боку пластинка винтами к костям приделана», Эльдар немедленно вывел ее вон из палаты.
       –   Больше так никогда не делай! – наказал он сестре.
       –   Почему?
       –   Потому что я твой старший брат. Я тебе вместо отца, твоя защита.
       Эльдар был не на шутку взволнован, и Аша поняла, что никакие ее возражения приняты во внимание не будут. И все-таки:
       –   Я слышала, что после психолога мама просила тебя, чтобы ты мне все объяснял.
       Очевидно, брат уже несколько овладел собой. Он взял Ашу за руку и, подведя ее к одной из дверей отделения, сказал:
       –   Пока ты без объяснений посидишь в ординаторской, а позже я приду и обо всем тебе расскажу. Лады?
       В комнате, где Аше пришлось дожидаться брата, был всего один человек – немолодой мужчина по имени Лев. Сидя за столом, он делал записи, время от времени вздыхая и покашливая. Аша долго крепилась, но потом не выдержала:
       –   Дядя, у вас голова болит.
       Не отрываясь от своего занятия, Лев пробормотал:
       –   Точно. Давление, наверное, повысилось.
       Повинуясь врачебному инстинкту, он достал из ящика стола тонометр и измерил давление – выяснилось, что оно повышено.
       –   Девочка, а откуда ты знаешь? – вдруг осенило его.
       –   Я вижу, – Аша поднялась с дивана и подошла к мужчине.
       Показывая пальцем на его голову, она говорила:
       –   У вас тут и тут вокруг головы цвет тусклый, и еще в других местах…
       –   Ну-ка, ну-ка, в каких местах? – вышел из-за стола Лев.
       Сейчас Аша сканировала его ауру, фиксируя все, что находила аномальным, вслух. Мужчина согласно кивал головой и комментировал:
       –   Верно, верно. Сердце пошаливает, и в правой почке песочек имеется. Печень? Нет, это, скорее, в желчном желчь застоялась. Вчера на дне рождения был.
       Вскоре осмотр пришлось прервать – Льва вызвали в перевязочную. Аша вздохнула: теперь ей совсем уже нечего было делать.
       На подоконнике стояли горшки с цветущими сенполиями. Аша уселась на диван и стала трогать опушенные листочки. Они напоминали ей шерстку малышей-щенков и глядели на нее большими фиолетовыми цветами – глазами…
       Аша проснулась оттого, что почувствовала холод – это брат перенес ее сонную в больничный холл и теперь устраивал в кресле под «зонтом» большого пальмового листа. «Крыша» над головой была весьма кстати, потому что брат, устроившись в кресле напротив, начал ей выговаривать. Он сердился на Ашу за то, что она нарушила его запрет и «осматривала» врача, который уже раструбил по всему отделению о том, какое чудо – сестра Эльдара.
       –   Ты же потеряла море энергии, – досадовал брат. – Люди всегда рады получить что-то даром. Они тебя используют, и в результате ты заболеешь от утечки энергии. Все болезни от недостатка энергии. Ее нужно беречь. Это самое драгоценное, что есть у человека.
       Понимая, что выговор брата продиктован исключительно желанием защитить ее, Аша все же не могла согласиться с последним утверждением:
       –   Самое драгоценное – это связь с божественным. Любовь.
       Эльдар не любил, когда сестра пыталась заложить в основание практической жизни какие-то свои выдумки или же интуитивные прозрения. Однако сейчас необходимость убедить ее в ошибочности сегодняшнего поведения, не затевая выяснений о правоте одной из сторон, заставили его пойти на компромисс.
       –   Правильно, любовь, – согласился он. – А ты не задумывалась, что любовь тоже энергия?
       И тут Эльдару на ум пришла удачная аналогия:
       –   Помнишь, мы смотрели, как запускают в космос ракеты?
       Аша утвердительно кивнула головой.
       –   Так вот, ракетоноситель отправляет ракету летать вокруг земли и сам сгорает. Если его энергии будет недостаточно, ракета не получит нужной скорости и упадет обратно. Так и у человека. Если ему будет не хватать энергии его тела-ракетоносителя, то он не сможет отдавать нужное количество любви людям.
       –   А почему по телевизору хвалили тетю, которая смотрела на людей и рассказывала про их болезни? – вынырнула из-под пальмового листа Аша.
       –   А ты не догадываешься?
       Аша пожала плечами.
       –   У тети телесная энергия, как у слона, а у тебя, как у обезьяны. Вот превратишься в слона, изучишь медицину, тогда и рассказывай.
       –   Обезьяна в слона не вырастает, – задумалась Аша и вдруг уяснила, что не хочет учить медицину: она заглядывала в учебники брата и подумала, что они совсем непонятные и ужасно скучные.
       –   А без медицины никак нельзя? – поинтересовалась она.
       –   Никак. Медицинские знания дают возможность не только находить, в каком месте нарушена деятельность того или иного органа, но и устанавливать причину нарушения.
       Аша вздохнула с облегчением. Она решила, что не станет больше изображать «врача-диагноста»: брат показал ей, что сострадание требует ответственного подхода. И самое главное, она почувствовала, что энергия любви в жизни может проявляться по-разному: и так, как у нее, и так, как у ее брата. Все ее претензии к Эльдару сейчас улетучились, и в порыве нежности она подошла к нему и крепко-крепко обняла, приговаривая:
       –   Ты – мой самый лучший брат, ты – мой самый сильный защитник…
      
      
       ГЛАВА 8
       СОУЧАСТИЕ
      
       Солнечным утром выходного дня Аша встретилась с мальчиком, о котором говорила психолог. Одетый в яркий зимний костюм, мальчик занимался тем, что забирался на горку и затем разными способами съезжал вниз. Едва познакомившись с Ашей, он тут же предложил ей поддержать это нехитрое развлечение.
       Играть с Полем было здорово. Неистощимый на выдумки, он и Ашу побуждал к проявлению творческой энергии. И у нее получалось съезжать с горки как бегемот, объевшийся сосисок, или сопровождать движение громким хрюканьем – так могла радоваться только свинка, которая, не удержавшись на ногах, одолевала спуск на пятой точке.
       В самом разгаре веселья Поля стала звать воспитательница. Она просила его закончить игру и идти вместе с гостьей домой. Поль соглашался, но потом снова принимался съезжать с горки, якобы в последний раз. Это сердило женщину и, в конце концов, она пообещала доложить о его поведении отцу. Поль забеспокоился, вернее сделал вид, что обеспокоен, и, действительно, готов следовать за воспитательницей домой. Однако когда та повернулась к нему спиной и прошла несколько метров вперед, мальчик достал из-за пазухи мобильный телефон и сделал звонок. Аша была немало удивлена, когда через несколько секунд идущая впереди фрау Алекс подняла трубку и, откровенно кокетничая, стала беседовать со своим давним поклонником. Поль изображал его так убедительно, что женщина не только поверила его искреннему восхищению, но и согласилась обождать, чтобы встретиться с ним здесь, возле детской площадки, через четверть часа.
       –   Ура, полчаса наши, – прошептал мальчик, пряча в карман курточки телефон.
       И он вновь принялся одолевать обледеневшие ступени горки, чтобы в очередной раз замысловато съехать вниз. Аше кататься надоело. Поглядывая на воспитательницу, которая, переминаясь с ноги на ногу, озабоченно смотрела по сторонам, она спросила у Поля:
       –   Зачем ты врешь?
       –   А ты, что, никогда не врешь? – удивился Поль.
       –   Никогда.
       –   Значит, нарываешься на неприятности, – решил мальчик.
       Теперь он стоял наверху горки и, глядя на Ашу сверху вниз, казался уверенным в собственной правоте. Однако Ашу никогда не покоряла чужая убежденность, у нее на все имелось свое мнение:
       –   Если врать, тогда это буду не я.
       Поль почесал вспотевшую под шапкой голову и сказал:
       –   Если с фрау Алекс всегда по-честному, она загоняет: сделай то, пойди туда, вымой уши, руки, ноги… Надо же как-то защищаться!
       Аша не могла принять этот аргумент, как оправдание лжи, но в чем-то она разделяла позицию Поля. Ей тоже не очень нравилась фрау Алекс.
       Немка была сплошным восклицательным знаком: и длинный рост, и худоба, и, наконец, дополняющее их обилие восклицаний в речи – все говорило о сухости ее натуры, о формализме в обращении с людьми.
       –   Was ist passiert?!*  – кричала она, когда видела, что Поль съезжает с горки задом наперед.
       –   Was bedeutet das?!**  – восклицала она, когда Поль в ответ показывал язык.
       –   Ist gef;hrlich!***  – запрещала она поход к деревянному терему, из которого спускалась горка с низкими бортами.
-------------
*     Что случилось?! (нем.)
**   Что это значит?! (нем.)
*** Это опасно! (нем.)

       Не секрет, фрау предпочла бы, чтобы Поль превратился в бесчувственного робота – послушного исполнителя ее указаний. Но Поль был не таким. Он был очень самостоятельным и смышленым мальчиком. Когда Аша попала в его комнату, она смогла убедиться в этом.
       –   Давай играть, – пригласил он к компьютеру свою новую знакомую.
       –   Давай.
       И Аша стала послушно выполнять его указания. Лихорадочные нажатия на клавиши провоцировали некое мелькание на экране монитора: там кто-то от кого-то убегал, кто-то кого-то догонял… Вскоре Аша поняла, что играть на компьютере ей не интересно, и она прямо сказала об этом Полю. Кроме того, она заметила:
       –   Если кто-то выигрывает, он радуется. Зато тот, кто проиграл, огорчается. Выходит, они не могут быть заодно.
       –   Значит, это мешает дружить, – задумался Поль.
       Сообразив, что завести дружбу с Ашей будет непросто, он старался понравиться ей, искал, чем бы ее заинтересовать:
       –   А что ты больше всего любишь делать?
       –   Рисовать, – ответила Аша первое, что пришло на ум.
       Этот незамысловатый ответ чем-то потешил Поля: он улыбнулся, взялся за компьютерную мышь и немного погодя пригласил гостью взглянуть на экран. А там… цвели диковинные цветы, летали люди, выдувались огромные мыльные пузыри, внутри которых рождались разные удивительные существа… Все это были собственные графические работы Поля, которые во время просмотра гармонически дополнялись удачно подобранной музыкой.
       Многие сюжеты Аше были близки и понятны. Вот только один… Он изображал двух людей, между которыми летали какие-то шарики на веревочках.
       –   Это как один человек посылает мысли другому, – пояснил Поль. – Это мне тетя рассказывала, а я нарисовал.
       Аше не показалось странным, что один человек может на расстоянии передавать свои мысли другому и тот будет их воспринимать почти так же, как если бы они вели обычный разговор. Поль обратил ее внимание на то, что расстояние мысли не помеха.
       –   И что, мысль может долететь до звезд? – спросила Аша.
       –   Может, – подтвердил Поль. – Тетя говорила, что мысль может долететь всюду.
       –   Получается, она может долететь до божественного, – решила Аша, вдруг вспомнив, как ее учил молиться слепой монах.
       Случайно, а может и нет, взгляды детей обратились в один из углов комнаты, где висела старинная икона, и Поль признался:
       –   А меня бабушка учила молитвам. Но я все равно люблю по-своему сказать. И вообще я все люблю по-своему.
       С этим «по-своему» Аша была целиком согласна. Она и сама всегда стремилась находить самостоятельные решения, утверждаемые порой вопреки настояниям окружающих, которые воспринимали ее и остальных людей как набор ожидаемых реакций. В борьбе с такой косностью годились всякие, пускай и не слишком лояльные способы самовыражения.
       Скажите, к примеру, как можно было ответить на вопрос: «Wie Ihnen hier gef;llt?»* , если не понимаешь языка, на котором он задан? В ответ Аша изобразила несколько жестов руками, как будто была глухонемой. Это почему-то оскорбило немку, и она воскликнула:
       –   Diese Schmach!**
       Диалог состоялся тогда, когда фрау Алекс в очередной раз нагрянула в комнату Поля, чтобы проверить, чем занимаются дети. Поль также не преминул показать ей нелепость ее поведения.
       –   Parf;m, Lippenstift, Puder, Lidschatten ...*** – стал перечислять он, явно намекая на более чем неравнодушное отношение воспитательницы к декоративной косметике.
       –   Alles hat seine Grenzen! Es hat satt f;r mich!****  – закричала Алекс и выбежала вон.
-------------
*       Как вам здесь нравится? (нем.)
**     Это безобразие! (нем.)
***   Духи, помада, пудра, тени для век… (нем.)
**** Всему есть предел. С меня достаточно! (нем.)

       –   Пошла звонить отцу, – прокомментировал Поль ее последние слова.
       –   Тебе попадет? – озаботилась Аша.
       –   Это потом. Зато сейчас свобода!
      
      
       К СОВЕРШЕНСТВУ (МИР ИНОЙ)
      
       Плотность материи этого мира угнетала Араша. В то время как на его планете промежуток между зарождением мысли и ее утверждением в уплотненном виде мог быть как угодно короток, в этом мире расстояние между замыслом и его реализацией занимало дни, месяцы, годы. Кроме того, каждое соприкосновение с аурами планетных жителей «засоряло» его собственную, вынуждая Араша тратить на ее очищение драгоценную энергию, настроенную на работу в надземных сферах.
       С тех пор как люди стали перебираться на поверхность планеты, Араш чувствовал себя, как ловец жемчуга, задержавший дыхание и нырнувший в поисках сокровищ. Да, он выносил «на поверхность» прекрасные огни опыта самоотдачи, но изнеможение его, порой, бывало велико. И тогда ему на помощь приходил Учитель. Посылая поток благодетельной энергии, он укреплял в ученике стремление нести эстафету Света, продолжать деятельное участие по преобразованию жизни на планете. За что бы ни брался Араш, всему он давал толк. Благодаря ему, тяжелая металлическая одежда была заменена на тканную, изготовленную из листьев прибрежной травы, а письмена на камне – письмом на бумаге. Была отвергнута нездоровая, лишенная солнца, подземная пища и найдена полезная – растительная. Появились первые огороды и, конечно же, разрабатывались лучшие технологии приготовления еды. Последнему немало способствовали молодые люди – старшие приятели Гла, которые выковали и притащили наверх металлическую посуду и теперь нередко столовались в доме Ану. Нельзя сказать, что в результате общения с Арашем их мировоззрение сильно изменилось, но, привлеченные новым и необычным, они охотно принимали участие в строительстве наземной жизни, внося элементы самодеятельности. Это они придумали охранять Солнечный от набегов своих более диких соплеменников, это они, объединившись, нашли способ отстаивать свое право бывать наверху, строить жилища и выращивать растения, это они помогали всем желающим преодолевать семейные табу на выход из подземелья.
       Наблюдая за стремительными изменениями в жизни своих соплеменников, с удивлением отмечая объединительные тенденции в их поведении, Ану понимала, что центром происходящего является Араш. Именно его мощная энергия, зовущая к преобразованиям, вдохновляла всех следующих за ним неутомимо трудиться, непрестанно повышая качество труда. Так из молодых и не очень умелых постепенно вырастали новые мастера: ткачи, строители, гончары, земледельцы. Здоровый соревновательный дух лучше всяких принудительных мер заставлял их настойчиво совершенствовать свое мастерство. И все-таки никто и ни в чем не мог превзойти Араша.
       Что бы ни делал Араш, к чему бы он ни прикасался, приобретало иное качество, обостряя в плодах его деяний черты красоты, насыщая их магнетизмом высших, отличных от грубопланетных энергий. Ану не уставала восхищать сокровенная магия его энергетики, но иногда она грустила, а то и сердилась на себя, что не способна ни в чем сравниться с Арашем. Да, она стала признанным мастером кулинарии и пока ей не было равных в окрашивании тканей, но все же…
       –   Почему я не могу, как ты? – спрашивала она Араша.
       И он без устали повторял:
       –   Твоя мысль еще не может так действовать, как моя. Мысль – главный инструмент человека, и ее действие определяется ее мощью, ее целенаправленностью и, самое главное, ее содержанием. Представь себе железное орудие. Направленное уверенной и сильной рукой с целью распахать землю, оно приносит благо, а с убийственной целью – несет зло. Благая мысль должна наращивать силу вплоть до ее неотвратимости. Тогда она обязательно произведет действие и самым наилучшим образом.
       Араш советовал Ану тренировать свою мысль везде, где она найдет возможным. И Ану старалась. В процессе приготовления пищи она усиленно думала о пользе, которую та принесет; поливая растения, она не забывала говорить им о своей любви и желала им здравствовать; и вообще с некоторых пор каждое дело она начинала с мысленных посылок, первая из которых традиционно предназначалась божественному – направляющему и умножающему силы человеческие.
       Не только Ану, но и остальные ученики Араша учились управлять своими мыслями. Нужно было видеть радость Гла, который, мысленно воздействуя на участок своего тела, впервые вызвал потепление в нем. Радовался и Араш, наблюдая за растущей в учениках тяге к совершенствованию.
       Однажды к нему привели незнакомую женщину. Наслышанная о даре целительства Араша, она пришла, чтобы выяснить подлинность этого явления и доложить о нем своему отцу – одному из лучших целителей подземелья. Сознавая свою особенную миссию, уверенная в своей неотразимости, Дара держалась высокомерно и холодно. Едва появившись перед Арашем, она тут же потребовала от него провести сеанс исцеления. Но Араш, которому была чужда любая демонстративность, отказал ей. Почувствовав себя оскорбленной, Дара вместе с тем ощутила полную растерянность: она не могла вернуться к отцу «с пустыми руками». Сердобольная Ану приютила ее в своем доме, и теперь Дара была вынуждена помогать ей по хозяйству, присматривать за ее малолетними воспитанниками. Как-то раз, засмотревшись на одного из малышей, Дара, державшая в руке нож для разделки корней бульо, неосторожно махнула им и вместо корня попала себе по пальцу. Потеряв вначале дар речи от боли и ужаса при виде висящей на кусочке кожи фаланги пальца, она через мгновение отчаянно закричала. Все, кто были поблизости, прибежали на этот крик. Среди них был и Араш.
       Так Даре впервые пришлось присутствовать на сеансе целительства, в котором она не увидела ничего особенного – не потому что ей мешала острая боль, но оттого, что на ее глазах не происходило ничего такого, что бы заслуживало ее внимания. Араш попросту приставил отрезанный палец на место, крепко зафиксировал его повязкой и велел не развязывать в течение нескольких дней. А когда повязка была снята, палец оказался вполне дееспособным, без малейших признаков каких-либо повреждений. Казалось, миссия Дары наверху может быть завершена – она получила то, чего добивалась. Однако теперь ее не могла удовлетворить внешняя сторона дела. Пожив некоторое время в высокой атмосфере общения с Арашем, она жаждала не только вникнуть в тайны целительства, но загорелась желанием подражать ему.
       Куда девалось высокомерие и самолюбование молодой женщины, с которым она совсем недавно появилась в Солнечном! Даже внешне она постаралась отрешиться от себя прошлой, коротко обрезав волосы и облачившись в простое матерчатое платье. Единственное, что оставалось в ней неизменным – блеск узких темных глаз, выдававший в ней страсть к познанию.
       Так Дара пополнила группу учеников Араша и стала узнавать то, что было скрыто от глаз. Кроме множества анатомических подробностей человеческого тела, которые ей предстояло изучить, она должна была усвоить сложный состав человека как взаимодействующей системы нескольких энергетических тел. С большим рвением Дара взялась изготавливать при помощи Араша и Ану разнообразные макеты: анатомического строения физического тела человека, а также устроения остальных его тел. Последний был выполнен из полых стеблей растения уду, вложенных, благодаря разнице в толщине, один в другой, и демонстрировал, как одно тело может вмещаться в другом, являя их полное взаимное соответствие.
       –   Если видимое тело пронизано сетью энергетических каналов, по которым проходит энергия, питающая органы и клетки, то точно такие же каналы имеются и в телах – прообразах физического тела, – пояснял Араш, показывая на трубочки макета.
       Собрав макет в единое целое, он затем пронзил трубочки длинной иглой и сказал:
       –   Как видите, любое повреждение наружного физического тела без промедления отзывается на следующих за ним телах. И наоборот, любое нарушение в движении энергии по каналам внутренних тел непременно вызовет болезненные проявления в физическом теле.
       Гла, который никак не мог взять в толк, как внутренние нарушения могут вызывать внешние, подошел к макету и, вытащив иголку, попытался просунуть ее изнутри наружу. Но у него ничего не вышло. Тогда Ило сказала:
       –   Похоже, что изнутри может вредить только мысль.
       –   И что она, по-вашему, делает? – продвинул ее к дальнейшему пониманию Араш.
       –   Она… она…
       Тут Дара пришла ей на помощь:
       –   Она мешает движению энергии в каналах. Как камешек, который засел в трубке, по которой течет вода.
       Сейчас все участники мыслительного процесса смотрели на Араша, ожидая подтверждения или опровержения своих догадок, но Араш лишь кивнул головой: теперь, считал он, наступила очередь учеников находить ответы на вопросы.
       –   Следовательно, для того чтобы вылечить человека… – начала Дара, но Гла – любитель подхватывать мысли на лету и их буквалистски развивать – перебил ее:
       –   … нужно вытащить все камешки!
       –   Нужно убрать мысль! – сказала Дара, постучав согнутым пальцем по лбу мальчишки.
       –   Огонь мысли неуничтожим! – поразил учеников Араш. – Его может поглотить только огонь другой мысли – исцеляющей.
       –   Боже мой! – осенило вдруг Дару. – Значит, ты, когда лечил мой палец, заменил в тонком теле сигнал о его повреждении мыслью о его полном здоровье!
       –   И при этом представил себе, как восстановились энергетические каналы и ткани, – добавил Араш.
       Про себя же он думал сейчас не столько о важности воспитания волевых умений, сколько о сегодняшнем и будущем преображении сердец и умов своих учеников, о мудрости Учителя, указующего верные пути.
      
      
       ГЛАВА 9
       ВСТРЕЧА
      
       Мелкий сухой снежок задумчиво опускался с небес, сужая восприятие окружающего до камерных размеров. Здание музыкальной школы, возле которой была назначена встреча, своим грязно-желтым цветом также не способствовало обострению бдительности. А потому только вплотную подойдя к крыльцу, Аша и Рамина обнаружили там девочку и ее бабушку.
       Девочка была маленького роста и звали ее Еля. Ее карие глаза смотрели на Ашу с большим вниманием: казалось, она хочет что-то вспомнить. В самом деле, когда, взявшись за руки, девочки двинулись вслед за Раминой и Елиной бабушкой, Еля сказала:
       –   Вспомнила! Это тебя я видела позавчера во сне.
       Тут Елина бабушка обернулась и скомандовала:
       –   Девочки! Не отставайте!
       И уже обращаясь к Ашиной маме, весьма энергично отчиталась:
       –   Елечка у нас очень занята. У нее и музыкальная школа, и школа с глубоким изучением иностранных языков, и стихи она пишет... Вот вы нас до дому проводите, она поест и сразу за уроки.
       Аша пожала плечами:
       –   Моя мама тоже хотела меня в пять с половиной лет в школу отвести. А брат сказал, что до семи лет не рекомендуется отдавать детей в школу. Она с ним даже поспорила. Сказала, что с моими знаниями там в первом классе делать нечего. Тогда Эльдар ей пообещал, что через год отведет меня сразу во второй класс.
       Когда Аша договаривала последние слова, она почувствовала, что ток внимания, идущий от собеседницы, прекратился. Аша повернула голову и увидела то же, что и Еля: на них с плаката смотрели огромные глаза цвета морской воды, полные любви и сострадания – они поневоле притягивали взгляд.
       –   Выставка городских художников. Вход свободный, – прочла Аша внизу плаката.
       Что-то подсказывало ей: она непременно должна побывать на выставке. И она стала глазами искать маму, но мамы нигде не было.
       –   Они пошли туда, – показала за угол выставочного зала Еля.
       –   А давай, мы забежим, только эту картину посмотрим, – придумала Аша.
       Еля не ответила ничего, но стала живо подниматься по ступенькам.
       –   Надо же, какие маленькие и одни. Видно живопись любят, – сказала одна дежурная другой.
       Чтобы никто не расспрашивал о том, где их родители, девочки, не раздеваясь, прошли на выставку. В первом зале картины не оказалось, и они перешли в следующий. Аша уже собиралась идти дальше, но заметила, что Еля задержалась у одной из картин. Рассматривая большое полотно с весенним дождливым пейзажем, она что-то говорила. Аша подошла ближе и услышала:
       Неисповедимы пути печали –
       столько в них скрытых причин.
       Ветер соленый и дождь обвенчали
       грусть и надежду в просторах долин.
       Грусть – косые струи дождя, надежда – цветущие ветки вишен… Аша тоже залюбовалась картиной, а потом спросила:
       –   Так это из-за стихов тебя к психологу водили?
       Продолжая рассматривать картину, Еля говорила:
       –   Они сами придумываются, когда я вижу что-то красивое. Смотрю на картину и просто пересказываю то, что слышу в голове.
       –   А меня за странные рисунки ругают, а еще за сны, – разоткровенничалась Аша.
       –   А знаешь? – повернулась к ней Еля. – Это ведь я тебя позавчера во сне видела и еще… вот те большущие глаза.
       –   Точно? – переспросила Аша.
       –   Вот и ты не веришь. Меня еще из-за этого к психологу потащили.
       Однажды приснилось, что дедушка мой плачет и нога у него громадная, распухла. Утром я ему сказала, а он не поверил. А через несколько дней он ногу сломал. Ему гипс наложили, и нога толстущая стала. Как в моем сне.
       –   Я верю, – сказала Аша, увлекая девочку за собой в следующий зал. – А мне вот точно никто не верит. Мне кажется, что по ночам я живу на другой планете. Я – мальчик и зовут меня Араш.
       Елины глаза заблестели:
       –   Ну-ну, а дальше?!
       Неподдельный интерес собеседницы вызвал в Аше ответный огонь, и она, поспешно приземлившись на один из диванов, стала с увлечением рассказывать обо всем, что помнила из жизни Араша.
       –   Да, такое придумать ты не могла. Так же, как я свои стихи, – дослушав Ашин рассказ, решила Еля.
       –   Я никогда ничего не придумываю! – обрадованная поддержке, подтвердила Аша.
       –   Господи, малютки, да вы даже не подозреваете, какие вы молодцы! – вдруг раздался над девочками высокий мужской голос.
       На них, счастливо улыбаясь, смотрел худой лысоватый мужчина. Что-то было странное в этой улыбке, и потому идти за ним девочки согласились с опаской. Они чуть было не повернули назад, когда услышали за спиной:
       –   Ты только погляди! Наш космист уже детям мозги пудрит!
       Но тут мужчина рассмеялся и сказал:
       –   Девочки, не бойтесь. Я – художник, я вам картины свои показать хочу.
       –   Белухин, – прочла Аша подпись под одной из картин. – А я думала, ваша фамилия Космист.
       –   Это меня так прозвали, – улыбнулся художник. – Из-за того, что я пишу на космические темы. Смотрите, вот здесь другие миры, а здесь…
       И художник Белухин стал водить девочек от картины к картине, рассказывая им о своем видении мира. Когда Аша вдруг заметила искомый портрет, с которого на нее смотрел обладатель проникновенного взгляда, она сразу же перебила художника:
       –   Скажите, это Бог?
       Художник прищурил глаза, как будто что-то старался припомнить:
       –   Однажды мне приснились глаза. Да-да, не лицо, а одни глаза. Они пристально смотрели на меня, и взгляд их ежемгновенно менялся. Он был то строгий, то грустный, то полный восторга, то исполненный сострадания. Это так потрясло меня, что наутро я тут же сел писать портрет неизвестного.
       Неожиданно для себя Аша вспомнила, где она видела похожий взгляд. Так смотрели на нее, когда она была Арашем, глаза Учителя. Только она собиралась сообщить об этом Еле, как тут ее сбил с толку мамин голос:
       –   Господи, Аша! Вот ты где!
       То, что происходило дальше, напоминало дурной сон. Бабушка быстро увела Елю, несмотря на ее протесты: ей очень не хотелось расставаться с Ашей. Ашина мама, напротив, будто бы забыла о дочери. Она пристально смотрела на мужчину, который тоже не мог оторвать от нее взгляда, и как-то обреченно заговорила:
       –   Ну, здравствуй, Белухин.
       –   Мина, – прошептал художник, виновато улыбаясь.
       –   Ты знаешь, Белухин, – голос Рамины был полон горечи, – когда я от тебя уходила, думала, избавляюсь от твоих фантазий, от твоих медитаций и нелепых диет. Выходит, нет...
       Ощутив нарастающий в теле жар, Рамина стала снимать с себя шапку, шарф, пальто. Аша едва успевала подхватывать вещи и складывать их на диван. Расстегнув воротник кофты, женщина говорила:
       –   Так вот, Белухин. Взамен я получила какую-то дикую планету, на которой люди живут под землей, и юного мессию, ведущего их к светлому будущему. И, наконец, сплошное… сумасшедшее… непослушание!
       Художник и Аша были потрясены – каждый по-своему. Какой-то незнакомый острый запах, какие-то странные пятна в ауре матери немало встревожили Ашу. Она взяла мать за руку, но та, посмотрев на нее, как на чужую, снова повернулась к художнику:
       –   Белухин, ты еще не понял?!
       И видя недоумение мужчины, с грустью проговорила:
       –   Эх, ты! Тонкая натура, называется. Это же твоя дочь, Белухин.
       На глазах художника показались слезы, он протянул руки к Аше, но тут Рамина как будто очнулась:
       –   Немедленно домой! – скомандовала она Аше и, подталкивая ее к выходу, стала на ходу одеваться.
       Уже у самой двери на улицу, доселе молчавшая, Аша вдруг заявила:
       –   Я хочу к папе!
       –   Не сейчас, – устало проговорила Рамина.
       –   Я – к папе, – повернула назад Аша.
       Столкнувшись с дежурной, она обратила внимание на то, что женщина протягивает ей листок:
       –   На, возьми, тут адреса и телефоны всех художников. А папа, если захочет, теперь и сам тебя найдет.
      
      
       СУД  БОЖИЙ (МИР ИНОЙ)
      
       Араш спешно взбирался на гору: за его спиной плескалась-догоняла темная масса. Верх горы тонул в ослепительном сиянии, и Араш знал, что там – спасение. Когда подъем был завершен, Араш почувствовал, что на вершине горы он не один. Он не видел своих спутников, но знал: так же, как и он, они радуются свету, счастливому избавлению от опасности быть поглощенными морем тьмы, оставшимся далеко внизу.
       Очнувшись от странного сна, Араш ощутил тяжесть на сердце. Недобрые предчувствия заставляли его искать пояснения знаков, шедших из надземного мира, намекающих на события ближайшего будущего. Он поднялся со дна водоема и попал под своды ночи, слабо освещающие планету светом звезд и трех ничтожно малых планет-спутников. Солнечный спал. Три его дома, огород и колодец тонули в объятиях ночного неба и выглядели случайной обмолвкой в общем контексте пространства. Но Араша не могла обмануть иллюзия малости и ничтожности дел человеческих. Он знал, что, возводя Солнечный, утверждает на планете новые течения энергии, связывает все светлое на ней с огненным единством божественного. Умножение духовности на планете являлось залогом ее дальнейшего существования.
       Подойдя к первому на планете, дому Ану, Араш опустился на землю у его северной стены. Тоска не отпускала – сдавалось, что темное море где-то рядом и готово вот-вот подкатиться к ногам. Огненная нить, связующая сердце Араша с сердцем Учителя, трепетала: зов о поддержке и отеческом совете несся в надземные сферы. Но сердце молчало, тяжесть подавляла его. Когда Араш уже было отчаялся получить ответ, в глубине его существа вдруг возник импульс. Стремясь к проявлению, он порождал мысль, горнее происхождение которой не вызывало у Араша сомнений, какой бы странной и несвоевременной она ни казалась. Наполнив сердце, она в конце концов породила решимость.
       Араш поднялся и пошел будить обитателей Солнечного.
       Наиболее неохотно просыпались дети, больших трудов стоило уговорить их одеться и следовать за взрослыми. Зато Гла и его приятель, обрадованные возможностью нарушить режим и к тому же испытать небольшое приключение, были бодры и весело шагали во главе отряда.
       Араш знал, что ведет людей к высотам – холмам, которые в темноте слабо отличались один от другого. Но дать ответ на вопрос: «Зачем?» он затруднялся. Пока он раздумывал, что сказать людям, кто-то, кажется Ану, воскликнул:
       –   Смотрите! Там свет!
       И правда, над одним из холмов висел белый огненный шар. Пораженные увиденным, люди на некоторое время застыли на месте, но после потянулись туда, привлеченные магнетизмом знака. В том, что это был знак, Араш ничуть не сомневался.
       –   Мы должны пока побыть здесь, – сказал он, когда его спутники собрались на вершине.
       На все последовавшие затем вопросы, Араш отвечал одно и то же: «Скоро узнаете», хотя сам уже предвидел течение событий.
       Дети успели уснуть, когда вскрикнул тонкий женский голос, а за ним загомонили-заголосили все разом:
       –   Ой-ой-ой! Горит! Наши дома!
       Некоторые порывались бежать гасить загоревшийся в одночасье Солнечный, но были остановлены другими – теми, кто усмотрел в пожаре не просто случайность, но злой умысел. И уже вскоре все они смогли убедиться в правильности последнего предположения: на фоне яркого пламени обозначились маленькие темные фигурки, которые из хаотически перемещающихся человечков превращались в единый отряд, вооруженный точечными огнями факелов. Насчитав до сотни блуждающих огней, Гла вдруг понял, что отряд движется в сторону холма, на котором хоронились обитатели Солнечного.
       –   Побежали! – закричал он. – Они сейчас придут и прикончат нас!
       –   Всем стоять! – голос Араша поражал своей мощью.
       Поддержанный раскатом грозового неба, он заставил убегавших сначала остановиться, а потом вернуться назад.
       Приказом, не допускавшим возражений, зазвучала речь Араша:
       –   Наш божественный Учитель наказал нам спасаться на этом месте, указанном им. Вы сами видели свет и понимаете, что он – не природного происхождения. Что бы ни случилось, знайте: Учитель с нами! Он защитит и убережет!
       После этой речи молодые люди теснее сгрудились вокруг Араша. Многим было страшно: земные и небесные огни приближались к холму, поддерживаемые оглушительными раскатами грома. Арашу уже была знакома сокрушительная сила гроз на планете, но у него не возникало и тени сомнений в правильности своих действий. Сейчас, когда нагнетение атмосферы стало огненно разряжаться, восстановился ток его связи с Учителем: огонь проявленный способствовал нисхождению потоков огня надземного.
       Только участием сил небесных можно было объяснить то, что произошло после.
       Факельное шествие, быстро приближающееся к холму, было остановлено ударом молнии. С непривычной частотой затем один удар последовал за другим. Люди бросились врассыпную, но белые зигзаги нагоняли их и поражали, словно были направлены чьей-то карающей рукой.
       В ужасе происходящего Араш увидел проявление небесной справедливости, которая всегда предполагала защиту светлых построений от нападок тьмы. Перед его внутренним взором в эти мгновения сияла сфера, в центре которой серебряным огнем пылало ядро. Араш знал, что каждый этап переустройства мира начинается с закладки в основание строительства огненных энергий, утверждающих его мощь, смещающих останки изживших себя построений. Он прозрел в этом ослепительном сиянии главный импульс – импульс возрождения духовных основ, насыщения духовным сознанием всего бытия планеты. Пройдет не одно столетие, пока сила огненного ядра будет исчерпана и произойдет закладка новых энергий. А до тех пор все, идущее вразрез с направлением основных путей эволюции планеты, будет терпеть поражение. Теперь Араш усмотрел весь замысел Учителя по спасению жителей Солнечного. Поток темных отрицательных мыслей нападающих, коснувшись сферы светлого строительства, был отброшен обратным ударом, возмутив огненную стихию. Скоординированная волей Учителя, она и явилась исполнительной силой верховного закона.
       В мертвой тишине, которая воцарилась сразу после окончания грозы, полным благоговения голосом Араш сказал:
       –   Возблагодарим Учителя за спасение! Сердечно благодарю тебя, Учитель, за все, что ты сделал для нас!
       Каждый, кто был на холме, рано или поздно включившись в процесс молитвословия, начинал ощущать прилив бодрости и возрождение надежды. И уже не испуганный, подавленный недавним зрелищем люд возвращался к своим жилищам, но единый отряд, проникнутый мыслью о необходимости продолжения начатого строительства.
       Вид пожарища, которое в рассветных лучах поражало своей безобразной чернотой, еще больше укрепил людей в необходимости действовать. Не взирая на бессонную ночь, они, разбившись на отдельные группы, принялись разбирать, чистить и отмывать то, что уцелело в огне. Уединившись на дне водоема, Араш посылал им благодетельную энергию божественной любви.
       –   Да будет Солнечный! Да утвердится на планете жизнедательный обмен с надземным! Да питает вас божественная любовь!
      
      
       ГЛАВА 10
       ОТЦЫ И ДЕТИ
      
       –   Руманова, за тобой пришли! – позвала воспитательница.
       Аша оторвала взгляд от книжки и увидела… художника Белухина. Он стоял в дверном проеме и улыбался своей странной виноватой улыбкой.
       –   Я разговаривал с твоей мамой, и она разрешила тебя забрать, – говорил он, пока Аша одевалась.
       Аша посмотрела на художника с недоверием:
       –   Это мама просила, чтобы ты ко мне пришел?
       Белухин покачал головой, и его улыбка стала еще более смущенной:
       –   Я сам позвонил… Чего ты на меня так смотришь?
       Пытаясь проникнуть в глубины белухинской души, Аша пристально смотрела на мужчину. Но рассмотреть его ауру ей не удавалось, сказывалось целодневное пребывание среди людей.
       Темнело, фонари еще не включили. Морозный воздух холодил все слабо защищенные места. Аша засунула руки поглубже в карманы и спросила:
       –   Ты зачем нас бросил?
       Очевидно, мужчина заранее готовился к ответу на этот вопрос и оттого без заминки проговорил:
       –   О тебе я ничего не знал. А твоя мама не захотела со мной жить, потому что я не умел заботиться.
       –   А сейчас умеешь?
       –   Сейчас?
       Белухин вдруг почувствовал, что, отвечая, хочет видеть глаза ребенка, и потому предложил:
       –   Давай зайдем в это кафе.
       Аше не хотелось в кафе, но она согласилась: серьезные разговоры взрослые предпочитали вести сидя. Пирожное, которое принесла ей официантка, она есть не стала, зато снова повторила свой вопрос о том, научился ли Белухин заботиться. У Белухина было много времени, чтобы обдумать ответ:
       –   Я научился заботиться. С годами я больше, чем раньше, научился думать о других. Но я понял, что не должен брать на себя много забот, так как в основном свои силы отдаю искусству и размышлениям о Космосе.
       –   Тогда зачем ты пришел ко мне?
       Взгляд художника изменился – вместо ласкового и открытого, он вдруг стал беспокойным, словно мужчина не был уверен в том, что говорит:
       –   Родители не должны бросать детей.
       Аша молчала, и он заговорил уже более уверенно:
       –   Никогда не представлял, что с детьми может быть так интересно. Наверное, когда интересно, забота не в тягость.
       Аше пришло в голову, что, когда взрослые не любят детей, им тяжело заботиться о них. И ей стало грустно.
       Когда Белухин в очередной раз забирал Ашу из детского сада, он обратил внимание на беспорядок, царивший в ее шкафчике.
       –   Ну и что, что беспорядок? – пожала плечами Аша.
       Художник задумался:
       –   Знаешь, беспорядок – это одна из вещей, за которую на меня сердилась твоя мама. До встречи с ней я никогда не задумывался о необходимости порядка в повседневной жизни.
       –   А теперь? – заинтересовалась Аша.
       Белухин вывел девочку из здания детского сада и, только покинув опустевший детсадовский дворик, заговорил:
       –   Когда я пишу картины, я всегда знаю, что в ней должен быть полный порядок или гармония. Соседние цвета должны поддерживать друг друга, а не угашать, а все формы располагаться так, чтобы правильно передать мысль, заложенную в картине.
       –   Ну, да это для тебя очень мудрено, – перебил сам себя художник. – Просто должно быть красиво. Это всегда чувствуется сердцем: красивая картина или нет. Красота – признак божественного. Настоящая красота несет божественный огонь.
       –   Это красивое? – показала Аша на ярко освещенную витрину магазина одежды.
       Белухин усмехнулся и сказал:
       –   Здесь нет божественного огня. Он попадает в картины, музыку, тексты, когда тот, кто их творит, соединяет свой сердечный огонь с божественным. Возможно, тебе это не понятно, но, поверь, земная красота отличается от надземной, как кукла от человека.
       –   А можно посмотреть твои картины? – спросила Аша.
       –   Те, что на выставке, ты уже видела, а которые дома…
       Тут Белухин неожиданно засмеялся:
       –   Там у меня жуткий беспорядок.
       Аше тоже стало смешно, а потом она вдруг сообразила:
       –   Если у тебя беспорядок, выходит, ты не понимаешь красоту.
       –   Я просто не замечаю того, что вокруг меня, потому что мои мысли заняты картинами. Но это нехорошо. Ведь если предметы, которые находятся в моей комнате расположены как попало, значит, они создают хаос, то есть беспорядок энергий. Выходит, что, когда я там, беспорядок на меня плохо действует.
       Прощаясь с Ашей, Белухин сказал:
       –   Спасибо, что заставила меня задуматься о существе порядка. Давай договоримся. Я наведу у себя в доме красоту и приглашу тебя в гости, а ты тоже постарайся навести порядок.
       –   И приглашу тебя в гости, – улыбнулась Аша.
       Навел ли отец желаемый порядок или попросту соскучился по дочери, но однажды после обеда он зашел за Ашей и повез ее к себе.
       В мастерскую они ехали на троллейбусе, заполненном по случаю выходного дня всего наполовину. Несмотря на это Аша ехала стоя, ближе к двери, чтобы хотя бы на остановках дышать свежим воздухом. Белухина тоже сильно беспокоил неприятный запах, который бывает у закисшего в воде белья и который, как он про себя отметил, шел от человека неопрятного вида, расположившегося посреди салона. А потому на своей остановке Белухин с облегчением выбежал вместе с дочерью навстречу ветру и свету и так же стремительно двигался до самого дома. Наверное, заданный темп сохранился бы и до двери белухинской квартиры, насколько это возможно при пешем подъеме на пятый этаж, если бы не…
       На лестнице между третьим и четвертым этажами проход им преградила полная женщина.
       –   Наконец-то! – закричала она, брызгая в лицо Белухину слюной.
       Аша даже попятилась, ощутив энергетический удар, предназначавшийся отцу. Из перекошенного раздражением рта женщины исторгались истошные вопли:
       –   Федор! Спускайся! Сейчас он у нас за все ответит!
       Озадаченный, Белухин хотел миновать агрессивную толстуху, но не тут-то было. Нависая над ним многими пудами своего тела, она являла собой непреодолимое препятствие. Вскоре к ней присоединился не менее упитанный мужчина. То ли от возмущения, то ли оттого, что сильная одышка мешала ему говорить на ходу, едва добравшись до Белухина, мужчина, не проронив ни слова, схватил его за руку и потащил за собой.
       Пока они поднимались на четвертый этаж, его жена злорадно повторяла:
       –   Вот-вот, пусть полюбуется! Пусть посмотрит, что натворил! И за все заплатит! За все, полностью!
       Похоже, взрослые, решая свои проблемы, совершенно забыли об Аше. А между тем, в квартире толстяка она почувствовала себя даже хуже, чем в троллейбусе. От испарений злобы у нее разболелась голова, предметы и фигуры людей как бы окутались дымкой, и вместо неясных очертаний перед девочкой вдруг совершенно четко проявились два рогатых монстра. Вместе с криком из их оскаленных пастей вырывалось багровое пламя, а концы когтистых пальцев выбрасывали вспышки лохматого коричневого пламени.
       –   А-а-а! Бою-у-сь! – отчаянно возопила Аша, бросаясь вон из квартиры.
       За ней, немедленно прервав поток извинений, оправданий и виноватых улыбок, бросился Белухин. Нагнав дочь только у двери собственной квартиры, он тут же прижал ее, дрожащую, к себе.
       –   Сейчас, малыш, сейчас мы войдем, – приговаривал он, поворачивая ключ в замке. – Сейчас все будет хорошо, – открывал он дверь. – Сейчас все вытрем, – провожал он по залитому водой полу Ашу.
       Но быстро осушить такое количество воды было невозможно.
       –   Пойди, посиди в кухне, я здесь сам управлюсь, – предложил Белухин Аше.
       Однако девочка, которой нет-нет да и мерещились жуткие страшилища, предпочитала отвлечься, заняв себя каким-нибудь делом. Поскольку второй тряпки в доме не нашлось, отец предложил Аше в качестве «промокашки» свою видавшую виды домашнюю рубашку.
       Даже не умея как следует выкручивать намокшую ткань, со своим участком работы Аша справилась раньше Белухина, который, пока дочь управлялась в коридоре, пытался осушить залитую по щиколотку ванную.
       –   Что день грядущий мне готовит?.. – напевал он, шлепая босыми ногами по мокрому полу, и, прерывая пение, предлагал дочери:
       –   Ты пойди в кухню, там в холодильнике тортик, мороженое, апельсины – все для тебя. Достань, поешь…
       В кухню Аше идти не хотелось, и она отправилась в единственную белухинскую комнату. Надеясь отыскать выключатель, Аша какое-то время шарила рукой по стенам у входа. Но потом, оставив безрезультатные попытки, стала продвигаться вперед, постепенно научившись ориентироваться в полумраке.
       В комнате пахло краской и еще чем-то едва уловимым. Этот запах ей вдруг напомнил келью слепого монаха-провидца. Только в келье была ровная атмосфера, наполнявшая ее сердце теплом и тихой радостью, а здесь… Впрочем, односложно объяснить, какие энергии составляли ауру помещения, было невозможно. Участки тепла сменяли холодные потоки, откуда-то шли колющие токи, а где-то наступало полное умиротворение. Подойдя к мольберту, Аша провела рукой по стоящему на нем полотну. Тепло шло от него пятнами – вероятно, картина была незаконченной, и потому энергетика ее была неровной.
       В этом удивительном мире, пробираясь мимо мебели и облепивших ее картин, Аша чувствовала себя словно в сказочном лесу. Картины были везде: у дивана и у кресла и просто прислоненные к стенам, которые в два-три яруса – до самого потолка – были увешаны полотнами разного размера. Лишь на небольшом столике у дивана одиноко темнел силуэт прямоугольной формы. Аша уже собиралась пройти мимо, как вдруг боковым зрением заметила в его районе светящееся пятно. Руки протянулись как будто сами и взяли со столика картину. Ашу не удивила ее тяжесть, способность мыслить сейчас вообще покинула ее – в сердце входило ощущение благодатной полноты, чувство бесконечной красоты мира.
       Так с картиной в руках Аша вышла в коридор, на свет, где тотчас же столкнулась с отцом. Продолжая машинально вытирать полотенцем практически сухие руки, Белухин уставился на дочь, попав в плен множества разнообразных ощущений. Глядя в отрешенные глаза ребенка, державшего в руках образ богоматери, он наполнялся восторгом творца, загораясь немедленно начать писать полотно «Благословляющая». Потом отвергал эту идею, понимая, что эксплуатировать маленького ребенка, заставляя его позировать, грешно... В какой-то момент перед его внутренним взором возникла заброшенная церковь, в которой он когда-то в детстве под слоем пыли обнаружил старинную икону. Зачем-то он подобрал побитую шашелем доску с потемневшей от времени краской и притащил домой к бабушке. А когда бабушка умерла, забрал икону к себе... Теперь, глядя на отреставрированное, блестящее лаком изображение, он подумал, что должен расстаться с ней, передав ее дочери. Эта мысль уколола его в сердце, и, сдерживая заползающую в него тоску, он спросил:
       –   Нравится тебе?
       Еще не вполне опомнившаяся от своего ступора, Аша согласно кивнула головой.
       –   Тогда бери ее себе, – вздохнул Белухин и неожиданно обнаружил, что уже битых десять минут трет полотенцем руки.
       Он потянулся, чтобы повесить его на веревку, но не успел. Аша поспешно подошла к нему и положила на покрытые влажной тканью руки светящуюся икону.
       –   Тебе она нужнее, – уверенно произнесла она.
       И тут, словно измученный холодом и темнотой путник, который вдруг очутился в тепле у живого огня, Белухин весь размяк и, едва сдерживая слезы, проговорил:
       –   Солнышко мое, дорогое…
       Заметив так явно обнажившуюся слабость отца, Аша посмотрела на него ободряюще.
       –   Папочка, ты обещал тортик, – сказала она, подталкивая отца по направлению к кухне.
       И Белухина, которого еще недавно томило чувство сиротства при мысли о том, что ему придется остаться без иконы, сейчас захлестнула волна несказуемой радости. У него появилась любящая дочь!
      
      
       ГЛАВА 11
       НУЖДА (МИР ИНОЙ)
      
       И вновь, ощутив одуряющую тяжесть, идущую от земли, Араш ушел глубоко на дно водоема. Стремление отрешиться от этого наполняющего сердце страданиями мира и вознестись в сферы иные приобщало его к источнику благих надземных энергий. Сердечные токи, соединяющие его с Учителем, приносили полные жизни образы, восстанавливая силы, укрепляя его связь с любимой планетой. Сейчас он видел, как в кристально чистом воздухе горят огненные слова Учителя: «Благословляю вас на подвиг!» Как, привлеченные любовью, сбегаются лани и благородные олени, слетаются чудноголосые птицы и блистающие чешуей рыбы. И даже растения на зов огненного сердца подбираются ближе, окружая любящего благоуханием дивных ароматов. Ну а люди – понимающие без слов и всегда готовые к самопожертвованию – устремляются к творчеству: гармоническому единению мощи энергий, заключенных в их пламенеющих сердцах.
       Подобно тому как живительной влагой насыщается тело жаждущего, принося ему долгожданное облегчение, так наполнилось благодатью сердце Араша, вызвав в нем ответно поток горячей благодарности Учителю. Преисполненный любовью и радостью, двинулся он навстречу испытаниям. И они не замедлили.
       Уже на следующее утро стук множества деревянных подошв и детский плач заставили мир наземный замереть – от удивления и тревоги, недоумения и сострадания. Казалось, даже редкие птицы, голоса которых иногда напоминали об обитаемости небес, и те потеряли дар произнесения своих речитативов. К Солнечному приближалась толпа женщин с детьми. Страх и агрессия исходили от измученных взрослых, отчаяние и неприятие бьющего по нервам обилия светового потока склоняли детей к постоянным жалобам и плачу. Было очевидно, что люди, только что вышедшие из-под земли, нуждаются в экстренной помощи. Чуть ли не вся община Солнечного проявила деятельное участие, утешая и даря надежду изгнанным из-под земли женам и детям тех самых воинов, которые накануне поджогом Солнечного и стремлением уничтожить его жителей, навлекли на планету гнев грозных надземных сил.
       Чтобы ободрить павших духом жительниц подземелья, Араш поспешил «зарядить» энергией любви воду для питья. Проведя рукой над чашей, он затем кивком головы давал понять Гла, что ее можно относить страждущим. Не один десяток чаш разнесли Гла и его друзья, прежде чем от стана пришельцев повеяло умиротворением. Тихая песня, убаюкивающая сонных детей, доносилась оттуда, когда Гла, наконец, присел возле Араша.
       –   И что мы с этой толпой будем делать? – недовольный сложившейся ситуацией, спросил он.
       –   Жить, – просто ответил Араш, который в это время «заряжал» порошок, предназначенный для выпекания мучных изделий.
       –   Если бы это были мужчины, хотя бы наполовину… Вот это была бы польза! – настаивал Гла.
       –   Будут и мужчины, – примирительно говорил Араш. – Напрасно ты недооцениваешь женщин. Ведь они созидательницы: рождают детей, воспитывают их, организуют жизнь семьи…
       –   А дома кто строить будет? Нам самим сейчас жить негде! – не мог успокоиться Гла.
       –   Давно ли ты, друг мой, стал жить в доме и питаться хорошо приготовленной полезной пищей? – остановил его Араш.
       В его голосе не было упрека, но мальчик вдруг почувствовал, как облачко стыда выплыло из сердца, заставив умолкнуть десятки просившихся на язык рациональных соображений.
       Так почти пятьдесят женщин и более сотни детей самого разного возраста в несколько раз умножили небольшое население Солнечного. Разумеется, кормить их досыта не получалось. Постоянно голодные, взрослые старались забываться в работе, детей же пытались отвлечь игрой и обучением, а чтобы они меньше страдали от голода, их регулярно поили заряженной водой.
       Араш понимал, что не готов немедленно решить проблему насыщения своих подопечных. Конечно, можно было постоянно заниматься осаждением тонких материй – «манны небесной» – и таким образом полностью удовлетворять потребности людей в пище. Но лишь в крайних случаях Араш прибегал к подобным опытам, объявляя затем, что достает сей съедобный порошок из особых тайных запасников. Он знал, что эти темные, диковатые люди, прежде всего, нуждаются в движителях, направляющих их к усиленному труду и получению знаний.
       Несмотря на жизнь впроголодь, никто не умер, никто не заболел, и вновь прибывшие стали проникаться доверием к основателям Солнечного. Не удивительно, что маленькие дети потянулись к Арашу сразу, с первого же дня. Кто, как не малыши, чувствуют поток добросердечия? Зато женщины, лишенные мужского внимания, стали соревноваться, дабы завоевать сердца тех немногих юных представителей мужского пола, которых они встретили здесь, в наземном мире. Наблюдая за разгорающимися страстями, Араш старался не допустить прорастания в обновленном сообществе семян разврата и вскоре был вынужден выступить перед новыми поселенцами с речью:
       –   Достойные женщины – матери своих детей! Прекрасный мир будущего, в котором вы хотели бы видеть ваших детей, строится только любовью – чистой любовью, исходящей из сердца. Низменные желания порождают низменные действия, а недостойные действия, в свою очередь, заставят в будущем страдать ваших детей. Им придется пожинать плоды нетерпения и разнузданности, посеянные вами сейчас.
       –   Зов тела – это зов природы, – раздался из группы сидящих перед Арашем женщин грубый голос.
       Рты окружающих раскрылись, обнажая черные зубы, – женщины улыбались и при этом согласно кивали.
       –   Вы – не животные! – выкрикнул из-за спины Араша Гла так часто произносимую учителем фразу.
       В отличие от мальчика Араш успел ощутить, что никакие разумные доводы не подействуют на эту находящуюся во власти примитивных желаний массу, и потому, внезапно оказавшись на ногах, он загремел:
       –   Встать и слушать меня!
       Испуганные молниеносным преображением самого привлекательного мужчины в поселке, с которым не раз в мыслях своих имели телесную близость, женщины поспешили подняться и, разинув рты, продолжали внимать грозному, не терпящему инакомыслия тону Араша:
       –   Каждый, кто хочет жить в нашей общине, отныне и навсегда будет подчиняться правилам, которые устанавливаются мной и общиной! Отныне и навсегда каждый мужчина и каждая женщина, которые созрели для создания семьи и деторождения, должны будут заключить договор. Они должны договориться о том, что будут жить вместе в любви и взаимном уважении и так же растить детей. И договариваться об этом они будут при свидетелях. Никакие другие формы телесного сближения мужчин и женщин не допускаются! Каждого, кто будет замечен в нарушении этого правила, ждет изгнание!
       Страх перед изгнанием и перспектива медленной и мучительной смерти тут же охладили пыл многих новых представительниц общины. Приутихли и желания юношей, которые красовались перед старшими женщинами, полагая в ближайшем будущем удовлетворить свою растущую похоть.
       Наблюдая все это, Араш сокрушался:
       –   Они должны быть напуганы, они должны быть голодны, чтобы удерживаться от совершения неверных действий. Они подчиняются только насилию, и только будучи поставлены в жесткие рамки, ведут себя подобно людям.
       Эх, люди, люди! Чем заросли ваши сердца?! Какими животными энергиями окружился ваш дух, что и голос его не уловляется вашими очерствевшими чувствами? Как возвратить вас к вашему изначальному богоподобию?
       Его собеседник – крепкий, жилистый мужчина утешал его:
       –   Все совершается в свое время. Вода возвращается в избранное русло, огонь перестает бушевать, а человек научается жить сердцем.
       Конечно, Оэль – отец Дары – сейчас лишь повторял то, что некогда слышал от Араша. Привлеченный рассказами дочери о ее чудесном исцелении, он поспешил встретиться с «коллегой». Но уже после первого собеседования с Арашем его первоначальные стремления, связанные с получением нового целительского опыта, обрели иное направление. Отныне главными для него стали опыты постижения мироустройства, усвоение истоков и причин наземных явлений и углубление в законы, управляющие миром. Он не уставал записывать лекции и беседы своим бисерным почерком, чтобы после, переписывая их, уточнять отдельные мысли, создавая, в конце концов, при помощи Араша стройную запись Учения любви. И теперь, когда Араш был так разочарован в человечестве этой планеты, Оэль поспешил принести исписанные листки и принялся читать. Слово за словом текла огненная вязь Учения, возвращая Арашу вдохновение действия, очувствование его связи с Учителем. Видя все это, он приказал Оэлю отныне и до конца дней его утром и вечером читать записи Учения всем желающим.
      
      
       ГЛАВА 12
       ПРЕОБРАЖЕНИЕ (МИР ИНОЙ)
      
       Араш не уставал искать. Он искал доходчивые слова, которые открывали бы воспитанникам картину мира, он искал случая продемонстрировать целесообразность той или иной формы поведения, отношений между людьми с разным уровнем сознания и всегда искал возможность насытить эти голодные души любовью. Податливые с готовностью отзывались на его призывы к добру, совместным согласованным действиям и постоянству труда на общее благо. Были и такие, которые, соглашаясь открыто, нарушали затем общие правила, принося общине немалый вред. Араш понимал, что одно-два примерных наказания – изгнание или смертная казнь – могли эффективно остановить попытки насилия, воровства и жестоких драк. Но он не был тем, кто осуждает и приговаривает, его миссией было спасение. И потому крайней формой наказания, по настоянию общины, было принято надевание на человека клетки – конструкции из металлических прутьев, замкнутой несколькими замками, которая крайне ограничивала возможность передвижения и физического действия. По мере того как из-под земли поднималось все больше и больше народа, носителей клеток прибавлялось. Для особо агрессивных пришлось изобрести что-то вроде тюрьмы – отдельного огороженного участка земли, покрытого навесом, внутри которого взаперти содержались клеточники. Конечно, им не позволялось сидеть там без дела: кто-то мастерил обувь, кто-то прял и плел из пряжи одежду или изготавливал нехитрую домашнюю утварь. Выполненная работа давала им право получать пропитание.
       Добрая Ану вначале очень огорчалась, узнав, что именно ей досталась роль тюремного повара.
       –   Мне бы для деток готовить, – просила она Араша.
       Но учитель не уставал объяснять ей о пользе приготовленной ею еды:
       –   Ты умеешь насыщать пищу целительными энергиями твоего сердца. Она есть лекарство от жестокости и грубости. Ты сама видела слезы благодарности заключенных, вкушающих твои приношения.
       Дару, в чьи обязанности входил ежедневный медицинский осмотр клеточников, тоже не радовала должность тюремного лекаря. Ее тяготило пребывание среди грубых энергий как в мужском, так и в женском отделениях, угнетала фривольность и низменные побуждения этих темных людей. Утешало единственное – возможность наблюдать за тем, что делает и говорит находящийся рядом Араш.
       А начинал учитель всегда с небольшой проповеди, и, пока он говорил, среди заключенных царило благожелательное молчание. Благость этих минут сохранялась и во время подношения заключенным мучных шариков, обладающих специальным успокоительным действием.
       Однажды Дара видела, как, получив свой шарик, один из клеточников вдруг схватил Араша за руку и прижался к ней губами. Слезы искреннего раскаяния потекли по обросшему темными волосами лицу. Прежде чем отойти от рыдающего человека, Араш возложил свою вторую руку ему на макушку и уже через мгновение негромко произнес:
       –   Ты свободен.
       После этого случая заключенные – всяк на свой лад – старались изобразить перед Арашем покаяние, но чудо освобождения происходило нечасто. Следя за видимой простотой действий учителя при раздаче шариков, наблюдательная Дара догадалась: при возложении руки на макушку заключенного ему передается очистительный поток энергии, способствующий освобождению от преступных мыслей.
       –   Почему ты не делаешь это с каждым? – пристала она как-то с расспросами к Арашу.
       –   То, что легко открывается, так же легко закрывается, – ответил учитель.
       Они сидели под ночным небом у костра и слушали мелодию, которую кто-то наигрывал на свирели. Даре вдруг представились дудочка и отверстия в ней и пальцы музыканта, то закрывающие, то открывающие их. «Человек – не инструмент, – осенило ее. – Нельзя по желанию извне заставить его быть таким, как хочется. И все-таки…»
       –   Я знаю, что ты можешь повлиять на человека раньше, чем ты его освобождаешь, – настаивала она на своем.
       –   Когда я произношу проповедь, я, действительно, сопровождаю ее подобием гипнотического воздействия. Оно способствует осознанию оступившимися своих ошибок в прошлом и усвоению правильных действий в будущем.
       –   Значит, осознание, – задумалась Дара. – Чем же бессознательное исправление хуже сознательного, которое всегда сопряжено с долгими страданиями?
       Араш пошевелил прутом угли догорающего костра и, когда в нем вновь зардели язычки пламени, сказал:
       –   Ты хочешь избавить человека от страданий, но ты не представляешь, что тем самым обрекаешь его на еще большие страдания. Ведь не принятые один раз, энергии будут стучаться снова и снова в следующих жизнях – до тех пор, пока не будут прочно усвоены сознанием. Доброта и милосердие, не доступные сердцам жестоким, должны затеплиться в них и, укоренившись, стать основой их существования.
       Несмотря на темноту, от Араша не укрылись слезы, которые текли по лицу ученицы. Не о человеке вообще, но о себе горевала Дара, ощутившая безнадежность попыток влюбить в себя Араша. Именно теперь она уразумела, что сердце, вмещающее всех, все энергии, не выделяет кого-то одного, но изливает свою любовь на каждого, кто готов принять ее. И претендовать на львиную долю этой любви, стать ее собственницей она не имеет права. Это все равно, что пытаться присвоить свет солнца и назвать его – безлично дарящего живительную силу – своим.
       –   Ты – наше светило, – тяжело вздохнула она.
       Араш ничего не ответил, но, когда легкое прикосновение его пальцев снизу вверх прошло вдоль ее позвоночника, ей вдруг стало необыкновенно радостно. Ведь и ей эти страдания даны для того, чтобы избавиться от чувства собственности и научиться подчинять стихии своих желаний огненной воле сердца.
      
      
       ГИПНОЗ
      
       В большом зале музыкальной школы Аша сидела рядом с Елей. Перед началом концерта девочки рассматривали рисунки в Ашином блокноте и оживленно беседовали, но когда на сцене появился первый выступающий, Елина бабушка попросила девочек прекратить разговоры. И Аша замолчала – вовсе не оттого, что боялась строгости Елиной бабушки, но потому что никогда прежде не слышала такой музыки.
       Вначале звуки рояля, как рассыпанный бисер, не хотели складываться в единый узор. Аша «ходила» пальцами по спинке винилового кресла впереди нее и привыкала к этому странному волнующему звукоряду. Сменился очередной выступающий, и мелодия скрипки неожиданно обнаружила в глубине ее души некое сокровище. Как будто в свете луча заискрились, заиграли разноцветные грани. Ашины глаза закрылись, и перед внутренним взором, как это иногда уже случалось прежде, предстал яркий узор. Музыка менялась – менялись узоры, их ритм и цветовая гамма.
       По окончании последнего выступления, перекрикивая шум аплодисментов, Еля тормошила подругу:
       –   Ашка, ты что, спишь?
       Но Аша только качала головой, ей не хотелось рассказывать о своих видениях при Елиной бабушке: недоверие, а скорее неверие, взрослых всегда разрушало очарование впечатлений, подаренных надземным миром. И тогда Еля предложила пройти в класс, где она занималась игрой на фортепиано.
       Едва за девочками затворилась дверь, как Еля сразу же уселась за инструмент, намереваясь продемонстрировать Аше свои умения, но после передумала и поднялась с черного лакированного табурета:
       –   Хочешь попробовать?
       По-видимому, Еля верно уловила Ашину мысль, потому что подруга тут же заняла ее место. Аша всегда мечтала понажимать клавиши пианино, но в детском саду этого делать не позволяли.
       Ашины пальцы давили на белые и черные костяные клавиши. Она прислушивалась к звукам, но понимала, что музыки не получается. Музыкой, скорее, можно было назвать падение капель за окном. Они дружно слетали с сосулек и ударялись о жестяной подоконник, создавая некий солнечно-водяной ритм. Слепящий свет, блеск сосулек, игра капель – открыли еще одно сокровище в Ашиной душе. Так красота внешняя пробуждает сокровенные накопления, побуждая к творению новых индивидуальных форм красоты.
       – Огнем играет лед под солнцем,
       хрусталь изысканной капели
       звучит, звенит в моем оконце
       простая музыка свирели,
       – вдруг продекламировала Еля.
       Можно было не сомневаться – она чувствовала то же, что и Аша: созвучие душ всегда воодушевляет, вызывая радостную готовность к совместному сопереживанию.
       Оторвав взгляд от окна, Аша и Еля посмотрели друг на друга и... рассмеялись. Они хохотали так заливисто и громко, что даже не заметили, как дверь отворилась и в класс вошел долговязый парнишка с футляром в руке.
       –   Девчонки, ну-ка брысь отсюда! У меня сейчас урок, – скомандовал мальчик и стал выкладывать на стол скрипку, ноты из папки и, наконец, дневник.
       На яркой обложке дневника красовался странный чудик. «Наверно, инопланетянин», – подумала Аша. А Еля, обращаясь к мальчику, неожиданно выдала:
       –   Мы – не девчонки!
       Мальчик обернулся и с недоумением уставился на подружек:
       –   Вы еще здесь?
       Его недовольство не укрылось от Ели, но она вовсе не спешила выйти из класса – напротив, не отрывая глаз от больших в роговой оправе очков незнакомца, продолжала настаивать на своем:
       –   Мы – не девчонки, а просто маленькие взрослые. На нашей планете все такого роста.
       Еля говорила и при этом водила своим тонким пальчиком туда-сюда – прямо перед носом у паренька.
       –   Не заливай, – ухмыльнулся он.
       Но Еля, словно пытаясь внушить собеседнику свои мысли, говорила раздельно и внятно:
       –   Мы здесь инспектируем.
       –   Кого? Нашу школу? – улыбнулся мальчик.
       –   Нет. Всех землян, – весомо и с расстановкой проговорила Еля.
       –   Послушайте, инспектора, валите отсюда. Сейчас мой препод придет и скажет, что я не готов к уроку.
       Тут Еля легко вздохнула и на выдохе произнесла: «Не получилось». А после засмеялась. Вслед за ней рассмеялась и Аша. И, взявшись за руки, девочки выбежали из класса.
       –   Что у тебя не получилось? – поинтересовалась Аша, едва они оказались за дверью.
       –   Я когда-то видела по телевизору, – понизила голос Еля, – одного гипнотизера. Он говорил мальчику, чтобы он спал, а сначала водил у него пальцем перед глазами. Однажды я попробовала так с кошкой Муркой, и она уснула.
       –   Просто кошка Мурка устала от твоих фантазий, – где-то рядом прозвучал знакомый голос: он принадлежал Ашиному брату Эльдару.
       Аша догадалась, что брат разыскивал ее, чтобы отвести домой, но сейчас ее занимало другое.
       –   Ты умеешь делать гипноз? – спросила она.
       –   Не умею. Этому на другой медицинской специальности учат, – на ходу отвечал Эльдар.
       –   А может девочка быть гипнотизером? – не отставала от него сестра.
       –   А может щенок работать сторожевой собакой? – иронично переспросил Эльдар.
       И Аша поняла, что он снова, как тогда в больнице, намекает на то, что все чрезвычайные проявления энергии требуют немало сил и соответствующей подготовки. И тогда она сказала Еле:
       –   Знаешь? Давай не будем спешить. Возможно, ты и научишься гипнозу, но потом... когда вырастешь.
       –   А пока будете послушными девочками, оденетесь и пойдете домой, – встретила их Елина бабушка.
       Ни на что другое Аша и не рассчитывала. Чего можно ожидать от взрослых, для которых дети – это, в первую очередь, «кушать, спать, гулять»? А ведь стоило им улыбнуться, проявить внимание к ребенку и, глядишь, секретная дверца в мир, полный чудесных тайн, приоткрылась бы, и знание, не осознаваемое малышом, было бы озвучено на понятном ему языке. Игнорирование же детских «фантазий» заставляло дверку захлопываться, скрывая за ней неясную память об ощущениях и правдивых образах, принесенных юным существом из надземного. Будьте внимательны к детям, взрослые!
      
      
       ГЛАВА 13
       СВОБОДА ВОЛИ (МИР ИНОЙ)
      
       Большой камень, возле которого устраивался Оэль для провозглашения истин высшего Учения, утром был холоден, а вечером оживал в лучах заходящего солнца. Зная магию вещей, а именно то, что они впитывают всю окружающую энергию-информацию, Оэль сохранил камень и тогда, когда для чтения Учения было построено специальное помещение – светлица. Просторная светлая комната с бурым, неправильной формы камнем у дальней стены заполнялась лишь до половины, когда подходило время чтения, и возглашающий огорчался. Стягивая с себя белую накидку, которую надевал, дабы подчеркнуть свою особую миссию, он вопрошал Араша:
       –   Если сказанное тобой и записанное на этих листках так полезно, почему ты не заставишь всех ходить в светлицу для прослушивания истин?
       Увы, только малая часть приходящих посещала светлицу ради научения свободному движению к совершенству. У остальных преобладало обыкновенное любопытство. Что уже говорить о тех, чья нога никогда не переступала порога этого небольшого храма? Араш видел это и потому отвечал:
       –   Когда человек приходит добровольно, им движет любовь к истине, всякое же принуждение любовь убивает. Нельзя Учение о любви постигнуть без любви.
       С той же настойчивостью, которая позволяла Оэлю изо дня в день утром и вечером находить в себе огненный порыв к служению, он искал путей к приумножению слушающих:
       –   Быть может, если бы отсутствующие слышали прекрасные слова Учения, они воодушевились бы к постоянному восприятию.
       Араш показал на участок травы, видневшейся сквозь распахнутые двери светлицы:
       –   Эти стебли одинаково освещены и одинаково орошаются влагой, но одни из них тянутся кверху, а другие стелются по земле. Одни и те же слова воспринимаются людьми по-разному. Пропущенные через сердце, через огонь любви, они, в самом деле, способны изменить сознание человека к лучшему. Услышанные же из интереса, любопытства ради, скользят они по поверхности мозга, не задевая сокровенных глубин души, не создавая сколь-нибудь заметных изменений в мышлении и устремлениях.
       И стал тогда Оэль не только объявлять во всеуслышание любимые им истины, но и беседовать со слушателями, дабы пробужденные познавали глубже, а прикоснувшиеся имели бы шанс проникнуться сердечно, уверовав в то, что прежде воспринималась их мозгом как иллюзия, не имеющая оснований в жизни каждого дня.
       Усваивать сердечные истины, перестраивая мышление в соответствии с ними и действуя затем изо дня в день в их духе, оказывалось непросто. Несмотря на то что Оэль постоянно делал акцент на необходимости реализации высоких истин в повседневной жизни, он и сам не однажды шел на уступки привычкам своего мышления. Стремясь во что бы то ни стало увеличить число прихожан, пусть даже в нарушение закона свободной воли, он искал обходные пути для заманивания в светлицу новичков. Некоторым его проектам не суждено было воплотиться. Запрещение их Арашем вызывало на лице Оэля скорбное и упрямое выражение. Зато когда ему удавалось убедить учителя в полезности некоей своей инициативы, он весь зажигался радостным порывом к осуществлению замысла. Немало времени и сил ушло у основателя светлицы на то, чтобы добиться от ткача изготовления роскошного и яркого полотна, призванного задрапировать заднюю стену светлицы. А уж с росписью стен ему вызвался помочь сам Араш, решив возобновить самую первую фреску Солнечного, уничтоженную при пожаре.
       Горел огонь в светильнях, превращая феерию ночи в дневное действо. Блестела краска в металлических плошках, отливая синевой и серебром, киноварью и охрой. Намеченные на штукатурке контуры воспаряющих фигур звали к воплощению замысла.
       Не успел Араш сделать и нескольких мазков, как обнаружил, что в дверном проеме маячит некая таинственная фигура. Повинуясь приказу Оэля, незнакомец вскоре был вынужден переместиться в зону света. В представлении он не нуждался.
       – А-а-а, это малёвник, – разочарованно произнес Оэль, указывая в сторону худого, длинноволосого человека. – Сколько его помню, никогда не жил под землей долго. Периодически исчезал, а по возвращении что-то малевал на стенах. Одним словом, ходок.
       Араш не разделял скептицизма говорившего. Только что увидев незнакомца, он сразу почувствовал в нем силу неисчерпаемой творческой энергии, рождавшей синие искры в его ауре. Такому человеку можно было доверять. И потому, когда малёвник приблизился к краскам, Араш посторонился, в то время как Оэль бросился наперерез, готовясь удалить незваного гостя из светлицы. Однако Араш остановил его.
       Словно чаши с драгоценным напитком поднимал с пола и подносил к лицу малёвник сосуды с красками, кои затем рассматривал, нюхал и даже, зачерпнув пальцем, отправлял в рот. С таким же благоговением брал он в руки кисти из хистячьего меха и, проведя рукой по мягкому волосу, обмакивал их в краску.
       От Араша не укрылось то колоссальное напряжение, с каким за художником следили прищуренные глаза Оэля. Произведение, призванное украсить светлицу, не должно было рождаться в атмосфере недоверия и враждебности, поэтому Араш поспешил увести своего ученика прочь.
       Едва ночное небо тысячами звезд замерцало над головой Оэля, его страхи и тревоги стали исчезать, и полное доверие к учителю вдруг открыло створки его сердца, разрешив потоку радости излиться вовне. Чувство благодарности и смущение перед откровенным признанием недолго боролись в его душе. Вскоре он уже прижимал свои сухие горячие губы к руке учителя, шепча слова признательности. Не ведал он, что Араш сейчас смотрит на него кротким и грустным взором, ибо чувство, зародившееся в душе Оэля, было навеяно им, Арашем, с целью отвлечения мысли ревностного ученика от художника и возможных следствий его творческих усилий.
       Лишь к вечеру следующего дня позволил Араш единственному посетителю светлицы – Оэлю – нарушить одиночество малёвника.
       Прекрасные человеческие фигуры в белом – под стать самому Арашу – возносили огонь к небесам, превращая яркий земной красный в серебряно-голубой небесный. Изумленный красотой не виденной прежде росписи, Оэль теперь с уважением взирал на ее создателя, скорчившаяся фигурка которого ютилась в одном из углов. Малёвник почивал. Чтобы не обеспокоить его, Оэль на цыпочках пробрался к своему месту у камня. То и дело поглядывая на восхитивший его шедевр, он приступил к ритуалу вечернего чтения. Увлекшись Учением, он по укоренившейся привычке принялся читать его вслух и не заметил, как изможденный работой малёвник проснулся и нашел в себе силы встать и подойти к нему. Оэль не видел детской простодушной улыбки счастья, которая свидетельствовала о том, что ее обладатель услышал, наконец, то, о чем всегда мечтал услышать – то, что безмолвно озаряло его сердце многие годы. Малёвник был человеком Света.
      
      
       ПЕРЕМЕНЫ
      
       –   Ма, кто приходил? – полюбопытствовал Эльдар, когда стук захлопывающейся двери возвестил об уходе визитера.
       –   Курьер, – задумчиво проговорила Рамина, на ходу рассматривая большой коричневый конверт.
       Она прошла в комнату и там, с тем же задумчивым выражением лица, вскрыла его.
       –   Странно, очень странно, – говорила она, просматривая бумаги.
       Любопытство пересилило нежелание Эльдара прерывать работу над рефератом, который не столько писался, сколько вымучивался уже более двух часов. Он поднялся с дивана и подошел к матери.
       –   Ничего себе! – вырвалось у него после чтения первого же документа.
       –   Ты, что, не рада? – удивился он, глядя на мать, которая, машинально перебирая бумаги, была по-прежнему углублена в какие-то свои размышления.
       –   С одной стороны, рада, – начала Рамина.
       Она на время умолкла, а потом, очнувшись от своих раздумий, повернула лицо к сыну:
       –   Это удивительно... просто непостижимо. Покойный двоюродный дедушка никогда не пылал к нам любовью. Я и не помню его совсем, зато помню, что мама рассказывала, как ходила к нему после войны просить хлеба для детей. Он всегда был состоятельным. Тем не менее, бабушке твоей он отказал и сказал, что в своем доме попрошаек не потерпит. С тех пор бабушка к нему больше не ходила. А теперь вот целую квартиру завещал…
       –   Видать, совесть заговорила, – воодушевился Эльдар и, подбежав к Аше, схватил ее за руки и стал ими хлопать в ладоши, приговаривая:
       –   Ашка, танцуй! Теперь у всех будут отдельные комнаты и много-много места!
       Однако Аша не знала: хорошо это или плохо. У нее никогда не было отельной комнаты, и потому она спросила:
       –   Мы, что, там будем радоваться больше?
       Ни на секунду не задумываясь, брат пообещал:
       –   Ну конечно!
       Уверенность Эльдара не убедила Ашу. Возможно, интуитивно она чувствовала, что все зависит от людей, а не от окружающей обстановки, что, если люди не меняются, никакие условия извне не сделают их счастливее.
       День переезда был трудным для мамы и Эльдара, но не для Аши. Пока взрослые хлопотали, она с интересом рассматривала фургон, в который грузили домашние вещи. Здесь, на улице, они выглядели иначе. Лишившись привычного окружения, они словно растерялись, как теряются люди перед неизвестным.
       –   Ничего-ничего, – приговаривала Аша, поглаживая по шелковистой гриве льва Бонфи. – Скоро приедешь и будешь снова жить в знакомой комнате.
       Однако вряд ли можно было назвать обстановку новой квартиры знакомой. Здесь была своя мебель, свои занавеси, покрывала и светильники. О старом жилье напоминали разве что личные вещи Румановых. Аша чувствовала себя неуютно. Мама старалась подбодрить ее:
       –   Смотри, в какой комнате ты будешь жить! Она самая светлая, а из окна виден парк. Смотри, какая красота!
       Но комната, казалось, была враждебно настроена к девочке. В ней пахло чем-то химическим, увядшими хризантемами и, похоже, пробивался отвратительный запах плесени.
       –   Мне здесь не нравится, – заявила Аша, поворачиваясь, чтобы уйти.
       Но мама остановила ее:
       –   Ашенька, детка, ты скоро привыкнешь. Давай ты сейчас ляжешь спать, а утром увидишь: все будет по-другому.
       В голосе матери, в ее лице ощущалась такая усталость, что Ашин порыв – немедленно покинуть неприятную комнату – поутих. В конце концов, сон тоже был формой ухода от реальности.
       Когда свет погас, стало явственно ощущаться чье-то присутствие. Запах плесени усиливался. Аша натянула на голову одеяло и замерла. Страх не отпускал. Затаив дыхание, она старалась укрыться от надвигающейся тьмы. И вдруг почувствовала, как черные крылья опускаются на нее и топят в удушающей безысходности.
       Не помня себя от страха, Аша с воплем выбежала в коридор. И тут же столкнулась с мамой. Мама прижала ее к себе, но расспросить не успела – в коридоре появился Эльдар.
       –   Аша, что за фокусы? – подошел он к сестре.
       Потрогав ее лоб, он заключил:
       –   Здорова. Наверное, просто устала. Пусть идет спать.
       –   Она боится, – крепче обняла дочь Рамина.
       –   Все ясно, – сказал Эльдар, сообразив, что в эту ночь Аша будет спать с матерью.
       Но когда через сутки ситуация повторилась и они втроем вновь сошлись в коридоре, Эльдар выплеснул свое недовольство на сестру:
       –   Где же ты собираешься спать? Снова матери не дашь выспаться?
       Не переставая всхлипывать, Аша пробормотала:
       –   Где не будет страшно.
       –   Ну-ну, давай, – скептически заметил брат.
       С плохо скрываемой иронией он затем наблюдал, как Аша обходила комнаты, присаживаясь на кровати и диваны, чтобы определить, где чувствует себя комфортнее. В конце концов, поведение сестры стало его раздражать:
       –   Мама, что ты с ней церемонишься? Есть такие вещи как долг, необходимость…
       –   Она еще маленькая, – заметила мать, обнимая Ашу за плечи.
       Но у девочки на сей счет имелось иное мнение:
       –   Это придумали взрослые. Ничего такого нету, а есть только любовь.
       Уверенность человека, умудренного опытом жизни, которая сейчас звучала в голосе сестры, рассердила Эльдара:
       –   По-твоему, каждый может делать, что захочет?!
       Аша утвердительно кивнула.
       –   Конечно, если человек любит, он ничего плохого не сделает, – попыталась примирить детей Рамина.
       Однако Эльдар не сдавался:
       –   Если бы она любила нас, то не морочила бы по ночам голову.
       –   А я и не морочу, – возразила ему Аша. – Я уже нашла.
       –   И ты будешь здесь жить? – усмехаясь, поглядел на сестру Эльдар.
       Ашин выбор вызвал возражения и у матери. В самом деле, из пяти комнат выбрать самую тесную, ныне служившую кладовой для вещей Румановых, казалось полной нелепицей.
       Когда Рамина рассказала об этом у себя на работе, женщины посоветовали ей позвать священника, чтобы «очистил» квартиру, а одна сотрудница пообещала прислать знакомого биоэнергетика, чтобы тот указал негативные зоны.
       Рамина была довольна, когда женщина-экстрасенс пришла в отсутствие Эльдара. То, что она говорила, непременно вызвало бы у него протест:
       –   В комнате, которую вы отвели дочери, умирал старик. В ней никому жить нельзя, – перво-наперво сказала она.
       Проводя рукой вдоль стен, она говорила:
       –   В ней нужно сделать капитальный ремонт: убрать все до кирпича. В крайнем случае, выбросить отсюда все старые вещи и как можно чаще зажигать открытый огонь. Что касается выбранной девочкой комнаты – это, действительно, самое энергетически чистое помещение, так как до вашего приезда оно практически пустовало.
       Аша с интересом выслушала то, о чем рассказывала гостья, а потом вдруг сказала:
       –   А я вас знаю. Вас зовут Дара.
       Женщина внимательно посмотрела на Ашу и рассмеялась. Маму тоже рассмешила очередная Ашина фантазия. Она не уразумела причину радости гостьи, чье сердце нежданно наполнилось трепетным благоговением, ибо эта маленькая девочка напомнила ей любимого Наставника.
      
      
       ГЛАВА 14
       ЖИЗНЬ БЕЗ КОНЦА (МИР ИНОЙ)
      
       Чем мог отравиться Гла, не знал никто. Вечно голодный, мальчишка зачастую тянул в рот что ни попадя. Теперь он лежал на ложе из сухой травы и стонал. Каждый раз, взглянув на зеленоватый цвет его лица, Ило принималась плакать, но Араш не позволял ей замыкаться в страдании. Он заставлял ее отпаивать брата специальными отварами, обкладывать мешочками с разогретой на огне кристаллической почвой.
       –   Твоя мысль должна быть направлена к выздоровлению брата. Она поддержит в нем процесс восстановления равновесия, гармонии внутренних ритмов. Хаос всегда стремится нарушить гармоническое построение. Но божественное созидающее начало ведет непрестанную битву с силами разрушения, и, поддержанное мыслями добра, побеждает.
       Когда Гла полегчало и он уснул, перестав метаться на своем шуршащем ложе, Ану увела Ило к себе, чтобы успокоить и накормить. В ее отсутствие Дара решила подежурить у постели мальчика, но Араш заверил ее, что все обойдется и больного можно оставить одного.
       Они шли молча. Длинные тени ложились впереди и, казалось, указывали путь к храму Оэля. Араш чувствовал напряженность ауры своей спутницы и даже знал, чем она вызвана. Однако проявить то, что ее беспокоило, предоставлял ей самой.
       Наконец Дара не выдержала.
       –   Не понимаю, – взволнованно произнесла она. – Не понимаю, почему ты позволил ему так мучиться? Я знаю. Я точно знаю, что одним своим прикосновением ты мог бы вылечить его.
       Араш остановился и, повернувшись к своей спутнице, сказал:
       –   Я бы нарушил течение его жизни.
       –   Но он мог бы умереть, – переживала Дара.
       Араш ощущал колющие токи осуждения, идущие от нее, но по-прежнему не торопился успокаивать женщину – ее мысль должна была созреть. Так и не прервав гнетущее молчание, он снова зашагал по направлению к светлице. Когда Дара поравнялась с ним, он сказал:
       –   Жизнь каждого человека имеет определенную задачу. Это сокровенное задание охраняется духом человеческим, который постоянно побуждает человека к его выполнению. Человек в своей жизни не всегда руководствуется велениями духа и должен пережить страдания, чтобы утвердиться на избранном задании.
       –   Но смерть… смерть не даст ему утвердиться, – глухим голосом произнесла Дара, переступая порог светлицы.
       Оэль, который в это время готовился к вечернему чтению, оторвался от записей и вопросительно посмотрел на входящих:
       –   Смерть так же преходяща, как и любое другое явление в беспредельной жизни человеческого духа.
       Дара поискала глазами отца, но взгляд ее привлекла коленопреклоненная фигура малёвника. Он возился у камня алтаря, что-то зачищая, вытирая, полируя. Не оборачиваясь к входящим, он пробубнил:
       –   Когда я умер…
       –   Умер? – не поверила Дара.
       Она подошла к художнику вплотную и услышала поразительные вещи:
       –   Получилось, я не понял, что умер. Как во сне: летишь куда-то… впереди свет, а потом… он…
       Тут малёвник вернулся к прерванному занятию, продолжая полировать камень.
       –   Кто «он»? – не выдержала затянувшейся паузы Дара.
       –   Не знаю.
       Похоже, у малёвника пропала всякая охота рассказывать дальше, и Дара переключила свое внимание на расписанные им стены. Она заметила, что кроме первой фрески, в светлице появилась и вторая – на противоположной стене. На ней изображалось нежгучее пламя, сквозь которое проходили люди. Будучи изначально недостаточно чистыми, из огня они выходили в белых одеждах с сияющими лицами. Над огнем, в небе, высилась величественная фигура небесного Учителя, призывающая людей к очищению.
       –   Это он? – вырвалось у Дары.
       Малёвник и на этот раз не смог дать вразумительный ответ. Он что-то проворчал себе под нос и, как будто понимая, что от него не отстанут, поднялся на ноги. Указывая рукой на стены, художник говорил:
       –   Он сказал мне нарисовать эти картины. Еще дал задание: сделать картину на камне.
       Оэль подошел к дочери и сейчас, когда малёвник оставил свое место у алтаря, смог, наконец, рассмотреть выполненный на его передней части барельеф.
       –   Знала бы ты, сколько мы спорили, – покачал он головой. – Я ему говорю: изобрази мужчину – учителя, а он мне твердит, что алтарь нужно посвятить божественной любви и что символом этой любви он видит женщину. Спорили – чуть не разодрались. Когда пришел учитель Араш, сказал, что мы оба правы.
       Дара присмотрелась к увиденному впервые барельефу (незаконченную работу малёвник прятал под покрывалом) и заметила, что кроме прекрасной пары там изображен ребенок. Умостившись на руках матери и отца, в ручонках, протянутых к зрителю, он держит чашу с огнем, символизируя чистоту и высокое горение связывающего всех троих чувства, а также самоотверженное приношение любви на алтарь человечества.
       Отшлифованный особым способом, неинтересный прежде, камень теперь приобрел блеск, отчего изображенные на нем фигуры приобрели особенную живость. Не в силах оторвать взгляда от завораживающей ее красоты, Дара позвала малёвника, чтобы выразить свое восхищение. Но тот не отозвался. Когда во второй раз женщина не получила отклика на свой зов, она сама направилась к малёвнику, собираясь отчитать его за невежество.
       Художник, как это часто бывало, лежал на боку, подтянув колени чуть ли не к подбородку – сказывалась многолетняя привычка ночевок под открытым небом. Не успела Дара поравняться с ним, как вдруг между ней и лежащим выросла фигура отца. Едва взглянув на малёвника, Оэль наказал дочери разыскать Араша.
       С недобрым предчувствием подходила Дара к учителю, который оказался неподалеку от храма. Он стоял недвижно, устремив взгляд за горизонт.
       –   Малёвник умер, – бесстрастно сообщил он подошедшей к нему Даре.
       Чтобы не закричать, женщина прикрыла рот ладонью. Отняв руку от лица, она затем схватилась за белую ткань одежды на груди Араша. Кулаки ее сжались, глаза потемнели, а дыхание стало прерывистым от волнения:
       –   Ты и теперь смиришься с этим… несчастьем?! Скажешь: он выполнил все задания и… Зачем ему теперь жизнь?!
       Араш прижал к себе рыдающую Дару и, успокоительно поглаживая ее по спине, заговорил:
       –   Художник, побывав в надземном мире, действительно, получил конкретные задания. Напряженная работа последних дней и подсознательная установка на то, что все жизненные задания им выполнены, ослабили его организм.
       Пока Араш говорил, Дара совсем успокоилась: отчаяние сменила тихая грусть.
       –   Странно, – задумалась она, – под землей я видела столько смертей… Никогда не было так больно.
       Араш отстранил от себя Дару и громко позвал Оэля. Когда тот появился в дверях светлицы, учитель велел отцу и дочери оставаться снаружи и никого, ни под каким предлогом внутрь не пускать.
       Ожидали долго. Дара наблюдала за бурым облаком, которое постепенно затягивало солнце. «Надвигается непогода, – подумала она. – Опять все младенцы в поселке будут плакать». Но облако, подгоняемое неистовыми воздушными потоками верхних слоев атмосферы, прошло стороной, вскоре обнаружив приветный лик солнца. Вот солнечный луч упал на порог храма, и там…
       Не только Дара, но и ее отец потеряли дар речи. В темном проеме они увидели… две фигуры.
       –   Однако все вспомнил, – косноязычно говорил малёвник, улыбаясь. – Большое задание осталось. Там.
       Дара поняла, что он указывает на дома Солнечного. «Расписывать дома? Разве может это задание быть грандиозней того, что он уже сделал?» Дара вопросительно посмотрела на Араша.
       Учитель заботливо положил руку на плечо воскрешенного художника:
       –   Изображение алтаря должно воплотиться в жизни. И нашему творцу предстоит принять в том самое деятельное участие. Пожелаем ему удачи!
      
      
       ЗАТМЕНИЕ
      
       На празднование дня рождения Поля Ашу взялся отвести Белухин. Подходя к зданию ресторана, принадлежащего отцу Поля – господину Соловьеву, Аша обратила внимание на странное название, значившееся на вывеске.
       –   Лукулловы пиры, – прочитала она вслух.
       –   Лукулловы пиры, – улыбнулся Белухин. – Значит, кормят тут отменно, и голодной ты сегодня отсюда не уйдешь.
       Гостей вышел встречать Поль в сопровождении фрау Алекс. Вездесущая немка в отсутствие матери, ныне пребывающей на гастролях за границей, широко улыбалась и четко выполняла распоряжения хозяина: всех родителей, сопровождавших своих чад на детский праздник, приглашать к застолью. Как ни отнекивался Ашин отец, ссылаясь на свою условную занятость и непарадную одежду, фрау не позволила ему уйти и, раздобыв в гардеробной бархатный малиновый пиджак, собственноручно напялила его на ковбойку Белухина.
       Заметив, как неловко чувствует себя отец под взглядами холеных, прекрасно одетых гостей, Аша отказалась покинуть его и занять свое место за детским столом. Вместе с Белухиным ее усадили как раз напротив хозяина – господина Соловьева.
       После бокала вина Белухин заметно порозовел, его движения стали раскованней, а голос громче. Аша решила, что теперь она может идти к детям. Но отец, осведомленный о ее неважном аппетите, поставил ей одно условие: съесть «витаминный» салат. Он не знал, что сырые овощи и орехи дочери были буквально «не по зубам». Еще вчера у Аши начал шататься молочный зуб, и каждое накусывание причиняло боль.
       Осторожно пережевывая пищу, Аша поневоле прислушивалась к разговорам взрослых. Гости не уставали нахваливать изысканную кухню ресторана, в то время как его хозяин щедро делился своими дальнейшими проектами. Узнав, между прочим, что Белухин – художник, он тут же предложил ему создать серию картин для украшения одного из залов. Картины по его замыслу должны были отвечать духу старинных натюрмортов, изображающих обилие великолепных яств.
       – В столовой, где сквозь дым ряды окороков,
       Колбасы бурые и медные селедки,
       И гроздья рябчиков, и гроздья индюков,
       И жирных каплунов чудовищные четки… – декламировал он стихи Верхарна.
       Аша не знала, кто такие каплуны, но почему-то после стихотворения ее начало тошнить. Возможно, этому способствовал противный вкус крови, который она ощутила во рту. Аша потрогала зуб языком – он теперь еле держался. Дожидаясь паузы в разговоре, чтобы обратить на себя внимание отца, Аша внимательно слушала говорящих.
       –   Ну не могу я, не могу! Я никогда не писал мертвую природу, – не соглашался Белухин, нервно теребя салфетку.
       –   Да бросьте вы ломаться! Вот моя соседка говорит, что видела Ваши работы на выставке. Хорошие работы, говорит. Правда, Нинель?
       Учтиво блеснув белоснежными фарфоровыми коронками, Нинель охотно закивала.
       –   Ну вот! А вы говорите, – расплывался в радушной улыбке Соловьев. – Художник должен уметь писать все!
       Огорченный отсутствием взаимопонимания, Белухин налил в бокал вина и залпом выпил. Аша легонько дернула его за рукав, но отец не уловил ее сигнала. Соловьев тоже выпил и, удовлетворенно выдохнув, сказал:
       –   В конце концов, никто вас не заставляет писать шедевры. Я и на копии старинных мастеров согласен. Оплатим Вам командировку в центральные музеи, и творите на здоровье.
       Эта новая мысль, казалось, примирила Белухина с рабской необходимостью потакать чужим прихотям. После очередной порции вина он дал свое согласие и, немного успокоившись, обратил, наконец, внимание на дочь, которая продолжала теребить его за малиновый рукав.
       Белухин охотно сопроводил Ашу в туалетную комнату и там с помощью чистой салфетки выдернул злополучный зуб, после чего уже не настаивал, чтобы дочь ела. Перед тем как отправиться к детям, Аша спросила отца:
       –   Папа, зачем ты соглашаешься, если сам не хочешь?
       Белухин замялся:
       –   Видишь ли… Соседи требуют больших денег на ремонт затопленных потолков. А у меня их нет. Они грозятся: если не отдам им всех денег, подадут на меня жалобу в суд.
       В бильярдной, где Аша нашла маленьких гостей именинника, Поль заправлял игрой на мини-бильярде. Каждый из них по очереди ударял по шарам, и в том редком случае, когда шар залетал в лузу, удачнику полагался приз. Аша тоже получила пушистого желтого котика после того, как совершенно случайно ударила длинным кием по одному из белых шаров. Приглаживая блестящий синтетический мех на спинке котика, она вдруг подумала, что отец напоминает ей шар, по которому все ударяют: мама, которая, случается, отзывается о нем не слишком лестно, Эльдар, полагающий, что мужчина, не сумевший обеспечить семью, вообще недостоин внимания, соседи снизу…
       –   Вот вырасту, – решила Аша, – буду делать только то, что люблю и умею лучше всего.
       Когда детей позвали есть десерт и они вернулись в зал, веселье было в самом разгаре. Играла музыка, танцевали пары, только Белухин и еще несколько человек составляли компанию Соловьеву, который не вполне искренне заявлял, что в отсутствии жены ни с кем другим танцевать не желает.
       Аша заметила, что отец говорит во весь голос, стараясь перекричать громко играющий ансамбль. Когда она подошла к нему, он уже встал из-за стола и, возбужденно жестикулируя, обращался к Соловьеву:
       –   Вы чувствуете себя хозяевами жизни! Но вы ошибаетесь! Вы – хозяева мертвой жизни: натюрмортов из вещей, домов и нефтяных скважин. Живое не принадлежит вам! Вы кидаете жалкие подачки тем, кто, в самом деле, способен влиять на живое: облагораживать, звать к вершинам духа, к завоеванию новых горизонтов, и воображаете, что именно вы являетесь главными действующими лицами человеческой истории. Тьфу! Я плюю на вас!
       Несмотря на то что изрядно выпивший отец вел себя недостойно, Аша чувствовала, что гордится им: он избавился от страха и теперь никому не позволит принуждать себя к несвойственным ему поступкам.
       С плохо скрываемым презрением Белухин был выпровожен из ресторана вместе с дочерью. Холодный воздух несколько отрезвил его, и он решил, прежде чем сесть в транспорт, немного пройтись пешком. Вцепившись в нейлоновый рукав его куртки, Аша старалась помочь ему сохранить равновесие. Когда походка отца стала немного ровнее, Аша спросила:
       –   Ты, что, отказался от картин?
       –   Какие теперь картины?! – махнул рукой Белухин.
       Аше показалось, что он уже не рад своей бурной демонстрации вольнодумия, спровоцированной алкоголем. И чтобы хоть как-то подбодрить его, она повторила от кого-то ранее услышанную фразу:
       –   Свободные художники не продаются!
       Белухин вымученно улыбнулся и, в свою очередь, проявляя заботу о дочери, спросил:
       –   Ну что, зуб уже не болит?
       –   Зуб у меня вот, – показала Аша на карман пальто.
       Белухин остановился и, повернувшись к дочери, взял ее за плечи:
       –   Детка, ты права! Никогда не сдавайся! Даже если все зубы придется по карманам рассовать!
       Отстранившись от Аши, Белухин вдруг запел и, стараясь попадать в ритм бравого марша, зашагал еще бодрее. Аша снова гордилась отцом и, как могла, подпевала:
       –   Смело товарищи в ногу! Духом окрепнем в борьбе…
      
      
       ГЛАВА 15
       ЗНАНИЕ (МИР ИНОЙ)
      
       –   Под землей несчастье! – однажды разнесся по Солнечному слух. – Страшная эпидемия неизвестной болезни. Люди мрут так быстро, что трупы не успевают сжигать.
       Едва до Араша дошло это известие, он сказал:
       –   Я должен им помочь!
       –   Мы с тобой, – заявили Дара и Оэль, но были остановлены Арашем.
       Им так же были отвергнуты и все другие предложения о помощи. Тягостные предчувствия томили его.
       Перед грядущими испытаниями Араш решил погрузиться на дно водоема, чтобы очисть ауру от чуждых энергий, приобщиться к живительным токам родной планеты. Однако на берегу что-то остановило его. В темной воде тонул тусклый свет трех небольших спутников этой неприветливой планеты. Красная луна зловеще мерцала сквозь рваную пелену ночной облачности. «Кровь плотного тела», – мелькнуло в голове у Араша. Бледный свет наиболее удаленной планетки-спутника вдруг вызвал у него мысли о смерти. Вести от ближайшей к планете желтой луне Араш не дождался – небо окончательно затянули облака. Но и без этой последней подсказки ему уже было известно все, что ожидает его под землей.
       Не успел Араш спуститься в одну из нор мира печали и мрака, как двое подхватили его под руки и куда-то повели.
       Факелы освещали низкие, грубо обработанные своды, серо-бурые стены коридора и одинаковые черные дыры по обе стороны – вход в индивидуальные норы местных жителей. Откуда-то доносился лязг металла, слышался детский плач, неясные голоса взрослых, но громче всего звучало эхо шагов идущих. Один, два, три... – всего три тысячи шестьсот семьдесят шагов насчитал Араш до цели – широкого арочного проема в конце одного из пройденных коридоров.
       В огромной пещере, куда попал Араш и два его провожатых было удивительно светло. Свет многих масляных светильников позволял разглядеть обстановку – вещи, еще хранящие следы бодрящих энергий старинного надземного житья, предшествующего катастрофе. Здесь даже было некое подобие изысканного ложа, на котором лежал коротенький бледный человечек с маленькими злыми глазами. Одного взгляда на него Арашу было достаточно, чтобы уразуметь, какая бездна низменных интересов кроется в этой вялой немощной оболочке.
       Человечек оценивающе оглядел инородца с головы до ног и, похоже, озлобился еще больше. Привыкшая довлеть над подчиненными, его энергия столкнулась с алмазно-твердой защитной оболочкой ауры Араша. Князек отвел взгляд от незнакомца, неловко сполз с ложа и, прохрипев «за мной», двинулся во внутренние помещения. Там, в одной из комнат, обставленной с невиданной на современной планете роскошью, на огромном красном ложе затерялась фигурка – точная копия подземного диктатора. Страдалец был при смерти, и Араш открыто сообщил об этом отцу.
       –   А ты здесь для чего? – грубо спросил правитель: нетрудно было догадаться, что молва о воскрешении малёвника уже дошла и сюда.
       Араш смотрел на умирающего и отчетливо понимал, что, даже если бы хотел, не сможет вернуть к жизни сына диктатора: искра духа покинула того задолго до этого момента. Страстная приверженность к дурманящему порошку, половому разврату и одуряющей праздности превратили некогда смышленого живого мальчика в полоумного распущенного негодяя.
       –   Я не смогу вернуть его к жизни, – твердо сказал Араш.
       –   Это твое последнее слово? – мрачно взглянул на него правитель и, не дожидаясь утвердительного ответа, скомандовал стражам:
       –   В яму его!
       Очутившись в непроницаемой тьме глубокого и узкого колодца, по пояс в ледяной воде Араш почувствовал некоторое облегчение. Но тут же осознал: в колодце он не один. Какая-то живность плескалась в воде и, добравшись, до него «прилипала» к ногам, намереваясь напиться крови. Араш не стал дожидаться плачевного результата. Он сделал глубокий вдох и с мыслью о любимом Учителе задержал дыхание. При этом тело, получившее мощный заряд высокой энергии, стало терять вес, поднимая его наверх.
       Когда появилась возможность ухватиться руками за край колодца, Араш позволил себе выдохнуть и стал настраиваться на последнее решающее усилие. Едва он напрягся, чтобы подтянуть тело наверх, как почувствовал на своих запястьях захват чьих-то сильных рук, которые очень быстро вытащили его из злополучной ямы. В потемках, царивших в коридоре, Араш обнаружил себя в обществе двух мощных коренастых мужчин – благодаря им он только что покинул яму с кровососами. Рядом находился третий – более рослый и стройный, жестами призывающий следовать за ним. Приблизительно через две с половиной тысячи шагов худощавый провожатый полез в одну из нор, и Араш понял, что должен ползти за ним.
       Зрелище, которое представилось взору Араша, было удручающим. В углублении, выдолбленном в массивном камне, на толстом слое угольной пыли покоилось тело недавно умершей женщины, а у основания камня сидели, обнявшись, две маленькие девочки. Их грустные глаза смотрели на Араша с огромной надеждой: отец пообещал, что приведет человека – чудотворца, который воскресит их мать.
       Отец, девочки и их мать, чье тонкое тело еще не покинуло видимого плотного, являли собой редкий для этой планеты союз чистых и согласных между собой тружеников. Сердце Араша радовалось и горевало одновременно. Он отвел мужчину в сторону, подальше от девочек и тихо проговорил:
       –   Я мог бы вернуть к жизни вашу жену, но ее физическое тело стало непригодным, оно слишком истощено болезнью.
       Предваряя рыдания, готовые вырваться из горла молодого человека, Араш до боли сжал его ладонь и заговорил еще тише, чем прежде:
       –   У вас остается немного времени, чтобы найти с помощью друзей и знакомых другое пригодное тело: возможно, только что умершего человека или же того, кто категорически не желает жить. Если вы любите свою жену, не обращайте внимания на возраст и внешность человека. Как только найдете его, сразу же доставьте сюда.
       Молодой человек и несколько верных друзей метались от норы к норе, расспрашивая родственников и знакомых о самочувствии близких, о больных и лежащих при смерти, но никого подходящего не находили. Умирающие и больные не желали расставаться с надеждой на выздоровление; те, кто еще недавно от безысходности жизни кричали, что покончат с собой, категорически отказывались отдавать свое тело; старики в ответ на предложение сердились, заявляя, что им еще жить да жить.
       Отчаяние подкашивало ноги ищущего. Он уже почти сдался, когда почувствовал, как кто-то подталкивает его к незнакомому жилищу. Миновав лаз-коридор, он очутился в темной, практически пустой норе, у дальней стены которой ютилось скорчившееся существо – безногий слепой подросток.
       Девочка стонала, ее изнуряли боли в отрезанных по колено ногах. Страдая после смерти родителей от голода и одиночества, она была рада освободиться от нестерпимо мучившего ее тела. Когда несчастную принесли к Арашу, она подтвердила, что не желает более оставаться в искалеченном теле и охотно уступит его нуждающимся.
       Оставшись наедине со своими пациентами, Араш волевым усилием усыпил девочку. Когда тонкое тело спящей выделилось для путешествия в надземный мир, Араш испросил высшего соизволения отсоединить серебряную нить, связующую тела. Лишь сердечно ощутив токи, согласующиеся с его устремлением, он произвел освобождающую операцию и не медля стал побуждать тонкое тело женщины внедриться в новое неполноценное, но обладающее достаточной жизненной энергией тело.
       Нелегкий процесс ассимиляции с новым телом, в том числе пробуждение и трагическое поначалу осознание иных возраста и физических возможностей, был достаточно длительным. Когда женщина окончательно собралась с духом, чтобы встретиться с близкими, Араш позвал мужа и дочерей и объявил им:
       –   Ваша мама решила, что будет отныне вашей любящей и заботливой сестрой. Любите и берегите ее!
       –   Я буду любить и заботиться о вас, – подтвердила слова Араша калечка, в незрячих глазах которой стояли слезы.
       Предвидя полное расстройство жизни этой некогда прекрасной семьи, Араш предложил:
       –   Ну-ка, пошли со мной наверх!
       Страх перед неизвестным мелькнул в глазах мужчины, но, скользнув взглядом по жалкой фигуре девочки-инвалида, он, вдруг махнув рукой, велел дочерям собираться. И вскоре уже странная процессия неторопливо двигалась по подземным коридорам. Впереди шли те самые крепкие парни, которые вытащили Араша из колодца: один из них нес женский труп, другой – девочку-инвалида. Позади них брели мужчина и две маленькие девочки. А замыкал шествие Араш. Он не опасался, что его увидят: никуда не исчезая и не прячась, он умел, когда нужно, создать впечатление невидимости физического тела.
       Несколько раз стража останавливала идущих и, убедившись в безвредности похоронной процессии, пропускала их дальше. Так они дошли до тайного неохраняемого лаза из подземелья и, коротко простившись с любимым некогда телом жены и матери, стали карабкаться наверх.
       Если бы Арашу была неведома преданность сердец его учеников, он был бы крайне удивлен трогательным приемом, оказанным ему и его спутникам на поверхности планеты. Однако для недавних подземных жителей, не привыкших к такому теплу и радушию чужих людей, он оказался просто-таки шокирующим. Необыкновенными казались и предсказания Араша о жизненных перспективах созданного им симбиоза души и тела:
       –   Сначала душа и тело будут «спорить» между собой. Плотное тело, усвоившее определенные привычки, отвечающие прежнему образу жизни и, самое главное, обладающее иным строением нервов, будет поначалу болеть; возможно раздражение и уныние. Постепенно это пройдет. А через некоторый долгий период, когда весь состав плотного тела – частица за частицей – заменится в соответствии со структурой, продиктованной тонким душевным телом, к «пересозданному» таким образом человеку вернется прежний облик, разумеется, за исключением ног.
       В результате пережитого девочка-инвалид стала понемногу прозревать, что в дополнение к рассказам ее мужа-отца, укрепило славу Араша-чудотворца.
       –   Не следует народу говорить о чуде, – наставлял он Оэля. – Необходимо указывать на неисчерпаемость знаний и повторять, что только большие знания, правильно примененные, дают соответствующие следствия.
      
      
       ЛЮБОВЬ ДЕЙСТВУЮЩАЯ
      
       У кабинета, где делали прививки, Аша сидела рядом с молодой женщиной в темных очках. В плохо освещенном помещении это казалось, по меньшей мере, странным. Не менее странно выглядел ребенок, лежавший на руках женщины: он был достаточно большим, для того чтобы играть роль «ручного» дитяти. «Неправильно» выглядели и его запрокинутая назад голова, и выражение бледного худого лица с уставленным в потолок взглядом серо-голубых глаз.
       –   В некотором царстве, в некотором государстве... – заводила мамочка сказку... – От улыбки станет всем светлей... – пела она после.
       Так она не прекращала забавлять сына, единственной реакцией которого была блуждающая загадочная улыбка.
       –   Гришенька очень плохо видит, и, чтобы он не боялся, он должен слышать мамин голос. Правда, Гриша? – поясняла женщина окружающим, одновременно обращаясь к мальчику.
       О чем бы она ни говорила, что бы ни делала, ее бодрое, жизнерадостное внимание ни на минуту не отвлекалось от сына.
       –   Он понимает то, о чем вы ему рассказываете? – спросила ее Ашина мама.
       – О да! Гришенька все понимает. Он – добрый и разумный мальчик. Правда, Гришенька?
       Женщина, которую ее соседка называла Аллой, казалась мадонной с иконы, целостный образ которой ощущался Ашей как сочетание милосердной любви и жизнеутверждающей силы, зовущей на подвиг. Ее открытое благожелательное восприятие мира возвращалось радостной готовностью к немедленной отдаче добра и светлой улыбки. Создавалось впечатление, что ничто не может заставить ее потерять тот здоровый юмор, который свидетельствует об отсутствии страха и саможаления. Так, посмеиваясь, говорила Алла об огромном черном синяке под глазом, оказавшимся за очками:
       –   Это ничего, пройдет. Это от иглоукалывания. Вот так я зрение спасаю.
       Было очевидно, что женщина со всеми своими проблемами готова справляться сама, но Аше непременно хотелось как-нибудь проявить участие в делах этой юной матери, и она вызвалась идти в прививочный кабинет вместе с Аллой и Гришей.
       –   Аша, сейчас не наша очередь, – удерживала ее мама.
       –   Девочка, выйди из кабинета! – прогоняла ее медсестра.
       –   Я только Гришу за ручку подержу, чтобы он не боялся, – настаивала Аша.
       –   Пусть подержит, пусть, – уважая Ашино стремление к проявлению деятельного добра, согласилась Алла.
       Тонкий розовый аромат, который исходил от женщины во время ожидания, вдруг пропал, и Аша поняла, что его источает не парфюмерия, но сама прекрасная сущность его обладательницы. Наблюдая за Аллой, Аша догадалась о причине исчезновения запаха: женщине пришлось изрядно напрячься, чтобы удерживать во время укола вырывающегося из ее рук сына. Ашина «помощь» ничего не значила по сравнению с усилиями матери по удержанию и последующему утишению мальчика. Едва он закричал от боли, Алла ровным, бодрым и даже строгим голосом стала призывать:
       –   Гриша, настоящие мужчины не плачут! Гриша у нас будет солдатом! Солдаты не плачут! Солдаты едят кашу и маршируют. Солдаты ничего не боятся!
       Радостная уверенность, звучащая в голосе матери, укрепила в мальчике чувство защищенности, и очень скоро его расстройство прошло, сменившись обычным безучастным выражением лица.
       Аше непременно хотелось дождаться, пока Алла и Гриша соберутся, чтобы отправиться домой, а потому свой черед делать прививку она пропустила. Конечно, Рамину раздражало своеволие дочери, однако, следуя рекомендации психолога («влезть в ее шкуру», распознать мотивы ее поведения), она постаралась переключить внимание на теперешних Ашиных фаворитов. Заметив, что Алла одевает сына не по сезону легко, Рамина озаботилась:
       –   Ему не будет холодно?
       –   Что вы, – улыбнулась Алла. – Он холода не боится. Я мерзну, а он – нет. Правда, Гриша?
       Не было сомнений, что женщина говорит правду, и все же торчащая из воротника легкой курточки голая шейка мальчика подчеркивала его полную беспомощность.
       –   Я сейчас, – сказала Аша и, вытащив из маминой сумки новую мохеровую шапочку и такой же шарфик, стала отдавать их Алле.
       –   Пусть будет Грише, – сказала она.
       Женщина с удивлением поглядела на Ашу:
       –   Что ты, девочка. Гришеньке не холодно.
       –   Все равно, – настаивала Аша, – пусть тогда носит зимой.
       Алла вопросительно посмотрела на Рамину.
       –   Пускай, – слегка вздохнула та.
       Тогда Алла улыбнулась Аше и сказала:
       –   Спасибо тебе, девочка. Гришенька тебе очень благодарен за подарок. Правда, Гриша?
       Когда настал Ашин черед одеваться, Рамина спросила:
       –   Ну, и в чем ты собираешься идти на улицу?
       Вначале Аша как будто пропустила мимо ушей этот вопрос и, только облачившись в куртку, повернулась к матери:
       –   Гришина мама любит Гришу, она ему отдает все силы – всё, что у нее есть. Ты тоже меня любишь. Правда же?
       –   Люблю, – улыбнулась мама, представляя, как Ашина голова «утонет» в ее берете.
      
      
      
       ЧАСТЬ 2
      
       ГЛАВА 16
       ВОЗВРАЩЕНИЕ (МИР ИНОЙ)
      
       Пробуждаясь, Араш не почувствовал, ставшей привычной в последнее время тянущей боли в сердце. Он не спешил открывать глаза, наблюдая, как ликующее чувство полноты существования разрастается в душе. Он наслаждался давно не слышанной симфонией гармонично соединяющихся звуков. Мир... радость... покой...
       –   Здравствуй, друг!
       Любимый голос нарушил состояние расслабленного растворения в прекрасном. Оно тут же сменилось радостной готовностью действия на общее благо. Араш открыл глаза, и одновременно его тело приняло вертикальное положение. Сияние ауры Учителя заставило его зажмуриться, вознося силой вспыхнувшего восхищения в огненный мир духа.
       –   Будь здесь, друг! – удержала оседающее тело Араша рука Учителя.
       Глаза юноши вновь открылись – в них сверкал вдохновенный огонь осознания: он снова на родной планете, рядом с дорогим Учителем, который сейчас здесь, с ним... Вот сейчас Учитель откроет новое знание... одну ладонь он приложил к медальону на своей груди, другую – ко лбу Араша... И тотчас же Араш в полной мере принял целостный мыслеобраз, подробности которого осадили его ликование, заставив сердце вспомнить о боли.
       Крик, неистовый крик пронзил гнетущую атмосферу подземного царства планеты, на которой еще недавно самоотверженно трудился Араш. Кричащий и топающий ногами злобный маленький диктатор захлебываясь от ненависти к Арашу, к обитателям Солнечного, в годовщину смерти сына созвал к себе всех подданных, способных держать в руках оружие. Он сгорал от жажды немедленного мщения, желая сию же минуту прекратить расцвет жизни на свету.
       Призванные военноначальники проявляли нерешительность: память еще хранила ужасное поражение передового отряда, напрочь уничтоженного огненной стихией. Уловив обреченность во взглядах своих лучших воинов, диктатор вдруг странно успокоился. Он жестом показал, чтобы все ушли, а сам двинулся вглубь своих покоев. На его лице играла сумасшедшая улыбка.
       Маленький человек двигался не останавливаясь. Только в комнате покойного сына он ненадолго задержался у красного ложа, чтобы взглянуть в молочно-белое лицо набальзамированного трупа. Рывком взметнув край алого покрывала, он накрыл им неподвижное тело и затем еще быстрей зашагал дальше. Наконец, он остановился в тупике, у небольшой металлической дверцы, и принялся проделывать какие-то сложные манипуляции: вращать ручки, набирать номера кодовых замков. Когда тяжелая толстостенная дверь в ответ на его усилия начала медленно отъезжать в сторону, он даже не потрудился дождаться, пока она полностью освободит проем. Протиснувшись в узкую щель, он заспешил к металлическому щиту и вновь принялся колдовать, дергая какие-то рычаги, нажимая на кнопки, вращая маленькие и большие колеса.
       Двоим, входящим в этот момент в помещение было очевидно: дело не шло – диктатор стучал ногами и злобно ругался. Они уже как будто успокоились и не так энергично, как вначале, продвигались к неистовствующему человеку, как вдруг один из них что было силы рванулся вперед с криком: «Не-е-е-т!» В это же мгновение его истерический вопль был заглушен невероятной силы взрывом, потрясшим недра планеты...
       Сердце Араша сжалось от боли. Планета разлеталась на куски.
       Он с трудом поднял опущенную голову и еле слышно спросил:
       –   Что с ними?
       Последовавший ответ Учителя несколько утешил его. Он видел, как Ило, Гла, Оэль и Дара, чудесная Ану и другие его ученики обрели достойное место в лучших межпланетных мирах и после подлежали воплощению на планете Земля – трудном, но достойном для них мире.
       Сердечная боль еще какое-то время не оставляла Араша. В крушении планеты он ясно ощущал свою вину: воскрешение двоих обернулось страданием для множеств, уничтожением целой планеты. Позже, отрешившись от давящих чувств, сердечно устремив внимание на насущные нужды человечества, он неожиданно осознал: планета и ее человечество были обречены на гибель, в его задачу входило поднять дух тех немногих, которых еще можно было спасти до катастрофы. Это знание до сих пор было скрыто от него мудрым учителем. Разве можно окрыленно строить, когда чуешь неизбежность скорого разрушения?
      
      
       ВОЗВРАЩЕНИЕ
      
       Холод и чернота коридора кажутся невыносимыми. Каждый шаг в этом страшном месте дается с трудом. На лбу выступает испарина, от холода снаружи и жара изнутри бьет мелкая дрожь. Единственное, что удерживает Ашу от последней степени отчаяния, – слабый свет, далеким маяком брезжущий впереди.
       Иногда слышатся голоса, обрывки фраз:
       –   Горло, легкие – все чисто... Нет, это не менингит...
       –   Летаргия?.. Кома?..
       –   Ашенька, детка... хотя бы глоточек... ложечку съешь...
       –   Доктор, как долго?..
       –   Нервного происхождения...
       –   Не было никаких стрессов...
       –   Ничего другого...
       Снова мрак коридора. Тишина нарушается мерным стуком капель. Идти уже нету сил. Аша ложится на землю и закрывает глаза. До ее слуха доносится:
       –   Очнулась! Очнулась, моя хорошая... доченька...
       –   Ну, Ашка, ты даешь! Целую неделю дрыхла. Температура под сорок.
       Некоторое время Аша лежит с открытыми глазами, пытаясь понять, что происходит, и, наконец, осознает, что ее тяжкое путешествие среди холода и мрака подошло к концу. Слабая улыбка озаряет ее лицо. Она соглашается выпить травяной чай. Глоток, еще глоток... Все. Сил больше нет. В изнеможении она откидывается на подушку и засыпает.
       Господи! Снова тьма, снова узкий проход. Аша со стоном делает шаг, другой. А идти-то, оказывается, легко! С шага Аша переходит на бег... Неверный и недостижимый прежде, свет растет!
       По мере того как разрастается свет, сердце исподволь полнится ликованием. И вот уже радостный глаз готов различить в сплошном сиянии очертания необычайного храма, стены и купола которого, кажется, сами излучают свет.
       Сон переносит Ашу внутрь храма и оставляет среди множества обращенных к ней спинами людей. Их высокий рост, длинные светлые одежды и головные уборы, напоминающие капюшоны, – все необычайно. Очевидно, люди чему-то внимают: что-то видят и слышат. Аша напрягает слух и вроде бы начинает различать какие-то удивительные протяжные звуки и ритмичные возгласы на их фоне. Все больше вслушиваясь, она неожиданно улавливает череду звуков, словно шелестом прибоя доносящих до нее знакомое: «Араш-ш... Араш-ш-ш...»
       Сначала тихо, затем все громче и громче Аша начинает звать любимого друга. Но никто не откликается на ее зов. Сердце ее сжимается от тоски, быть может, впервые за четыре года разлуки с ним. «Он должен быть где-то здесь», – не покидает Ашу настойчивая мысль. Она заставляет девочку устремиться вперед. Безо всяких усилий пробираясь меж легких, словно бестелесных, фигур, Аша в конце концов попадает в место, свободное от людей, и тотчас же замечает, что стоит перед колонной, сотканной из света. Слабый вначале, он постепенно усиливается, и одновременно все явственней, все прекрасней становится пение. И хотя в нем сейчас ничто не напоминает дорогого для Аши имени, она знает, что снова прикоснулась к высокому миру Араша – миру любви и красоты.
       С тех пор как прервалась ее ясновидческая связь с Арашем, дивные ночные откровения стали забываться. Яркие, полные острых переживаний путешествия заменили мимолетные наития, не оставлявшие в Ашином сознании глубоких следов.
       Поступив в школу, Аша училась играючи и была отличницей. Ей даже удалось перескочить из первого класса сразу в третий. Но после... Возможно оттого, что с приходом многих учителей нарушился мир почти интимной задушевной близости с учителем, а может потому, что с началом многопредметного обучения терялась игровая стихия, Аша явно заскучала. И теперь считалась одной из отстающих учениц своего класса. После болезни ее успехи и вовсе сошли на нет.
       Недельный горячечный бред одарил Ашу новой, весьма неожиданной способностью. Она обнаружила, что почти всегда знает ответ на поставленный вопрос: будь-то математическая задача или иной естественнонаучный вывод. Однако объяснить, как она получает свои ответы, ей не удавалось. Знание результата, полученное без логических рассуждений, казалось Аше достаточным и никак не подвигало ее к изучению фактов, правил, анализу и синтетическим умозаключениям. Последовавшие за этим неуспехи создали угрозу нескольких переэкзаменовок, о результатах которых Ашина мама боялась даже подумать: при Ашином равнодушии к занятиям, даже если на целое лето засадить ее за учебники, вряд ли они будут успешными. И мама снова повела Ашу к психологу.
       Кабинет психолога преобразился. Теперь в нем было все белое: белое кожаное кресло, такой же стильный диван, белая драпировка на окнах. В кресло садиться не хотелось, ложиться на диван тем более.
       –   Тогда устраивайся, где хочешь, – развела руками психолог.
       Аша устроилась прямо на полу, в центре сероватого с белыми цветами ковра.
       –   Удобно? – спросила ее женщина, усаживаясь в кресле напротив.
       Аша кивнула: здесь было самое энергетически чистое место.
       –   Ну, и как твои дела? – поинтересовалась психолог.
       Аша пожала плечами. По ее мнению все было просто прекрасно: к ней возвращался мир Араша – ее мир. Однако с точки зрения взрослых...
       –   А помнишь, ты называла меня Мятой? Какое имя ты бы сейчас мне дала?
       Слово, которое вдруг всплыло в голове, было странным. Стоило ли его озвучивать?
       –   Мон-сте-ра, – разделяя слоги произнесла Аша, представляя себе при этом нечто монстровидное.
       Психолог улыбнулась одним уголком рта – она нисколько не смутилась:
       –   А ты знаешь, что такое монстера?
       –   Чудовище?
       Женщина рассмеялась и показала в угол комнаты, где у окна в большой деревянной кадке произрастало внушительных размеров растение с замысловато изрезанными листьями. Похоже, оно стояло тут еще раньше, в первое Ашино посещение.
       –   Интересно, почему тебе в голову пришла такая мысль?
       Аша повернулась к психологу: в ее глазах сквозило недоумение, которое возникало всегда, когда от нее помимо готового ответа требовались какие-то доказательства. Женщина передвинула кресло поближе к девочке и, слегка наклонившись вперед, доверительно сказала:
       –   За много тысячелетий жизни на Земле, доказано, что знания ответа на вопрос совершенно недостаточно. Здесь мало знать, что получится в конце, нужно понимать, как оно получается и уметь его получить.
       Поймав на себе изучающий взгляд Аши, психолог поняла, что та слушает ее невнимательно.
       –   У вас болит в правом боку?
       –   Печень, желчный, – кивнула психолог. – Вот видишь, ты все это знаешь и, возможно даже, понимаешь, что это излечимо. Однако, как это лечить, не знаешь, и, если бы мне понадобилась какая-нибудь операция, ты не сумела бы ее сделать.
       –   Мне это не важно.
       –   Хорошо, – согласилась психолог, – давай о чем-нибудь жизненно важном.
       Она разгладила на коленях свою узкую юбку из плотной ткани фисташкового цвета. Затем, растопырив второй и третий пальцы правой руки, установила их в вертикальном положении на тугом полотне.
       –   Смотри, вот человечек. Совсем маленький. Он уже умеет стоять. Но ходить самостоятельно ни разу не пробовал. И вот наступает срок, когда он знает, что может дойти до своей мамы.
       Психолог оторвала глаза от «человечка» и посмотрела на Ашу. Ашины растопыренные пальцы в это время смотрели вверх. Ее «человечек» явно стремился научиться ходить по потолку.
       –   Заметь, – постаралась привлечь к себе внимание женщина, – прежде чем что-то совершить наяву, человек уже видит конечный результат. Но, взгляни...
       Пальцы психолога начали медленно и как-то неуверенно переступать по натянутому полотну юбки:
       –   Чтобы дойти, он должен многому научиться. Поднимать ноги на нужную высоту. Попеременно переставлять их так, чтобы в каждый момент одна нога могла удержать тело в равновесии. Научиться правильно огибать препятствия. А в твоем случае...
       –   Ходить вверх ногами, – улыбнулась Аша.
       –   Получается, что нужны знания и постоянная тренировка. Давай потренируем наше мышление.
       Психолог легко поднялась с кресла и подошла к пальме:
       –   Давай все-таки выясним, почему ты сравнила меня с монстерой.
       Аша молчала: ей нечего было сказать. Но женщина не торопила ее. Она взяла пульверизатор и принялась опрыскивать растение. Множество мелких капель заблестело на крупных темнозеленых листьях. Аша подошла к растению и тронула один из них. Потом она слегка сжала коричневатый воздушный корень и наконец повернулась к психологу:
       –   Он сказал...
       Здесь Аша запнулась. Понимают ли ее? Впрочем, присматриваться к выражению лица визави, не было необходимости: она чувствовала – понимают.
       –   Сказал, что очень любит воду, – продолжала она уже без оглядки. – Когда много воды, он становится роскошным... Еще он может цепляться за все и так расти...
       В этом месте Аша развела руки в стороны и затем, описав плавные дуги, соединила их вверху.
       –   То есть он готов широко распространяться и высоко забираться. Верно?
       Аша утвердительно кивнула.
       –   Теперь перейдем к другой монстере, – в голосе психолога сквозила улыбка. – Если для цветка питанием является вода, то для меня – это еще и твердая пища. Верно? Если цветок от обильного полива становится, как ты сказала, роскошным, то я от обильной пищи толстею.
       –   Немножко, – согласилась Аша.
       –   Куда там, – махнула рукой психолог. – С тех пор как мы не виделись, на целый размер. Ну, да Бог с ним. Вернемся к нашим баранам.
       Она замолчала, словно что-то припоминая, но вскоре ее лицо оживилось:
       –   По-твоему, я и эта пальма можем цепляться за опоры, расширяться и лезть наверх. Думаю, что в моем случае это применимо к моему мышлению. Я цепляюсь своей мыслью за все возможное, когда решаю трудные задачи. Я постоянно учусь, чтобы повышать и расширять свое сознание, то есть учусь думать и понимать. Ну как, похожа я на монстеру?
       Аша качнула мокрый лист – казалось, он согласно закивал – и улыбнулась.
       –   Видишь, понимание может принести радость. И без тренировки мысли – прохождения ее канату рассуждений – никак на Земле-матушке не обойтись.
       Аша тяжело вздохнула. Ей целое лето придется «ходить по канату мысли», чтобы догнать одноклассников и перейти в шестой класс. Правота психолога была принята ею не столько умом, сколько неким внутренним чувством. Как будто кто-то бесконечно более мудрый шепнул ей: «Ты здесь. И потому должна выполнить все свои задачи».
      
      
       ГЛАВА 17
       ОТКРОВЕНИЯ
      
       Перед тем как уснуть, Аша обычно наблюдала за игрой розовых, синих и зеленых огней, которые расцветали на белом фоне двери ее комнаты. Она нарочно не задергивала штору, впуская в комнату огни уличной рекламы. В этот вечер калейдоскоп огней странным образом исчез, и там, куда смотрела Аша, вдруг появилась знакомая фигура.
       –   Араш! – попыталась вскочить с постели Аша.
       Но тело не слушалось ее. Будто невидимыми оковами оно было приковано к кровати. К радости узнавания теперь примешивалось разочарование от невозможности приблизиться, дотронуться до того, кого она так долго ждала. А он и сам, похоже, не собирался подходить к Аше. Его силуэт по-прежнему серебрился у входа в комнату, создавая в полумраке волнующую атмосферу тайны.
       Когда Аша смирилась с неизбежностью контакта на расстоянии, она заметила в правой руке Араша небольшую тонкую палку. Палка слабо светилась голубым.
       Аша сперва даже испугалась, когда палка поднялась и стала приближаться к ней. Ее сердце забилось чаще, а рука как бы сама собой потянулась навстречу голубому лучу. Едва палка коснулась открытой ладони, как боль ожога потрясла все Ашино существо. Еще не опомнившись от болевого шока, Аша так же машинально подставила вторую ладонь. Этот второй контакт с огнем оказался не менее болезненным, чем предыдущий. Продлись боль немного дольше, Аша не выдержала бы, закричала. Но тут луч коснулся ее лба, между бровями. Удивительное спокойствие снизошло на девочку, и она мгновенно погрузилась в глубокий благотворный сон.
       Наутро оказалось, что обе Ашины ладони «помечены» небольшими ярко-розовыми пятнами. Легкое жжение в этих местах еще больше усиливало сходство с обычным ожогом. Неприятные ощущения не помешали Аше взять ручку, чтобы описать этот исключительно важный эпизод ее жизни.
       С некоторых пор Аша перестала делиться своими необычными впечатлениями с кем бы то ни было. Даже верный Бонфи теперь не удостаивался роли наперсника. Водруженный на шкаф, он с грустью поглядывал на свою хозяйку. Сейчас его место на полу занимали большие листы с Ашиными живописными работами. Собственно, работы валялись везде – по всей комнате, оставляя узкий проход для передвижения. Они копились здесь с тех самых пор, как четыре года назад Белухин определил дочь в художественную школу. Способности к живописи и рисунку у Аши имелись, и не малые, однако отсутствие интереса к детальной передаче увиденного постепенно свело на нет ее успехи в рисунке. Белухин сам ходил в художку, чтобы улаживать Ашины дела. Именно его стараниями девочку, ни разу не сдавшую с первой попытки все зачетные работы, переводили в следующий класс, продолжая терпеливо обучать классическим приемам художественного ремесла.
       После встречи с Арашем Аша взялась за кисть только на следующий день. Неоконченные работы, которые завтра, максимум послезавтра, нужно было доделать, чтобы получить зачет, она отложила в сторону. Установив на мольберт новый картон, она стала писать. Аша не знала, что изобразит на картине, и не вполне понимала то, что появлялось из-под ее кисти.
       На картоне рождалась композиция из круговых спиралей, эллипсов и других более сложных форм, прописанных четко или едва намеченных, словно просвечивающих сквозь пелену тумана. Композиция была для Аши сложной. Ее колористическое решение давалось не сразу. Не отличавшаяся ранее упорством в подборе цветов, сейчас Аша выверяла каждый оттенок, сражаясь за его гармоничное включение в общую симфонию красок.
       Был момент, когда поиск нужной краски слишком затянулся. Бросив на пол кисть и палитру, Аша стащила со шкафа льва Бонфи и, как в раннем детстве, легла на его мягкую податливую спину. Его энергетика, усвоившая так много восторгов и вдохновенных рассказов, быстро успокоила Ашу. Погрузив лицо в пышную шелковистую гриву, она втянула носом знакомый запах. Захотелось чихать. А еще захотелось немедленно вернуться к работе...
       Подхватив с пола палитру, она поискала глазами кисть. Кисти нигде не было.
       –   Я знаю, где ты, – наполнилась задором Аша. – Но за тобой не полезу. И без тебя обойдемся, – обмакнула она в краску палец.
       Ощутив слабое покалывание, Аша удивилась: ничего острого на палитре в этом месте не было. Когда она вновь осторожно дотронулась до той же краски, покалывание повторилось.
       –   Странно, – проговорила она и легкими касаниями поправила нужное место на картине.
       Поиски подходящего оттенка для следующего фрагмента заняли несколько минут. Но когда он был найден, выяснилось, что он тоже «колется».
       –   Я могу находить нужную краску пальцами! – обрадовалась Аша.
       Кое-как обтерев руки тряпкой, она полезла под кровать, извлекла закатившуюся туда кисть и продолжила работу в особо приподнятом настроении. До очередного визита отца она успела создать еще одну, не менее выразительную композицию.
       Когда Белухин увидел последние Ашины работы, его реакция – неожиданная и взрывная – чрезвычайно поразила Румановых.
       –   Что это такое?! – кричал он, тыча пальцем во все стороны Ашиной комнаты. – Что это за конура?! Где здесь свет?! Где воздух для работы?!
       Рамина, наблюдавшая за этим словоизвержением из коридора, воспользовалась перерывом между гневными репликами бывшего мужа.
       –   Что ты предлагаешь? – холодно спросила она.
       –   Пусть работает в моей мастерской, – воодушевился Белухин. – Ты же знаешь, у меня теперь огромная мастерская. Там много света, воздух, а тут...
       –   Аша, ты как? – спросила Рамина.
       Но Аша отрицательно покачала головой.
       После такого ответа Белухин несколько сник, но, бросив взгляд на свежие Ашины картины, задумался:
       –   Нужно что-то делать.
       –   Делай! – раздражилась Рамина. – Давай! Уже год стоит пустая, единственная в нашей квартире отремонтированная комната. Светлая. Большая. И что?
       Белухин с недоумением посмотрел на Ашу:
       –   Солнце, нужно перебираться.
       Но Аша снова отрицательно мотнула головой.
       –   Вот видишь?! – взорвалась Рамина. – Видишь это дикое упрямство?!
       –   Мама, пойдем я тебе валерьянки накапаю, – обнял ее за плечи Эльдар. – Пусть художники разбираются между собой сами.
       Осталось загадкой, как Белухину удалось уговорить дочь занять свободную комнату, но вскоре он вышел сияющий и объявил:
       –   Мы перебираемся!
       И с невиданным для него энтузиазмом принялся перетаскивать Ашины вещи в предназначенную для нее комнату, договорившись с дочерью, что старая отныне будет служить лишь хранилищем для ее работ. Поздно вечером, уже собираясь уходить, он вдруг с досадой обронил:
       –   А зачет-то мы с тобой пропустили.
       –   Ага, – легко согласилась Аша.
       –   В понедельник пойдем, – решил Белухин и откланялся.
       Впервые за последние годы он без малейшего смущения нес в художку свои рисунки, собираясь выдать их за Ашины зачетные работы. Секрет его горделивой уверенности крылся в той же папке с рисунками, среди которых имелись и последние шедевры юной художницы. А в том, что это были настоящие шедевры, Белухин ни минуты не сомневался.
       –   Так-с. Что тут у нас? – недовольно проговорил Эндемик, вынужденный делать вид, что верит, будто авторство предъявленных работ принадлежит его ученице.
       –   Рисунок есть, натюрморт имеется... Ага, копия Левитана. Что ж, недурно. А это что?
       –   «Космический ветер I» и «Космический ветер II», – не без гордости отрапортовал Белухин.
       –   Ну, всему же есть предел, – прошипел Эндемик. – Зачем же так-то?
       Он мрачно поглядел на Ашу:
       –   Руманова, ответь честно. Это отец писал?
       В своей обычной лаконичной манере Аша отрицательно покачала головой.
       –   Значит, сама писала?
       –   Сама.
       –   Хорошо, – с видимым недовольством проговорил Эндемик. – Вот тебе загрунтованный холст, вот тебе краски. Заметь, самые лучшие. Работай. А мы с твоим отцом пойдем поговорим.
       Аша взяла кисть, намереваясь приступить к импровизации, но не сумела уловить ритмическую нить – не так легко бывает сразу достучаться до небес. Тогда она глубоко вдохнула и закрыла глаза. Возникшее чувство можно было назвать безмолвной молитвой, когда осознанный порыв к красоте восхищает дух в надземное, одаряя новым, неожиданным знанием. Ввысь! Безудержно! Всем сердцем! И в следующее мгновение ликующее «теперь я все знаю!» огненной радостью осенило Ашину душу.
       Араш был не то же самое, что она! Он был ее Учителем – таким как Будда или Христос для своих учеников. Она была с ним крепко связана – почти одно целое. Потому что они любили друг друга. И каждое действие Учителя было для нее разумным и не нуждалось в оправдании. Оно, конечно же, было для Ашиной пользы, наилучшим образом направляя ее для скорейшего прохождения земного урока и освоения энергий тонкоматериальной сферы.
       Когда через пару часов художники возвратились в студию, оба они были немало поражены увиденным.
       В правом углу картины виднелась призрачная фигура в длинной белой одежде. Голубой светящийся предмет в ее руке был протянут по направлению к другому персонажу – стоящей в пол-оборота маленькой девочке в ночной рубашке. Доверчивое движение девочки, протянувшей обе руки своему нежданному гостю, трогательная простота обстановки – заставляли зрителя проникнуться искренностью переданных на холсте чувств.
       –   Нет слов, – развел руками Эндемик, поворачиваясь к Белухину. – Ты уж прости меня, недоверчивого.
       –   Да я-то, Эндрю Демидович, на тебя зла не держу. Ты вот ребенка как-то поощри, – подвел его к дочери Белухин.
       Однако Эндемик, восприняв просьбу как-то слишком буквально, засуетился:
       –   Зачет у тебя, Аша, в кармане. Экзаменационная работа, считай, готова. Завтра придешь, доработаешь и получишь свою законную пятерку. А за лето подготовишь на выставку...
       Но Аша уже не прислушивалась к его словам. Они навеивали грустные мысли:
       –   Эх, вы. Если бы вы что-то понимали, я бы познакомила вас со своим Учителем. И вы могли бы полюбить его так же, как и я. Он по-настоящему прекрасен. И не холстом этим восхищались бы, а им, Арашем.
       Вслух же она заметила:
       –   Я люблю своего Учителя.
       Белухин и Эндемик удивленно переглянулись и рассмеялись. Аша смеялась вместе с ними. Ее переполняла радость сегодняшнего откровения.
      
      
       ГЛАВА 18
       СПЕШИТЬ НА ЗОВ
      
       Аша закрыла глаза. Ощущение какого-то распирания, давления в голове не давало уснуть. Ее тело отяжелело и, вместе с тем, казалось чем-то отдельным, отделенным от самой Аши. Полет был стремительным. Впечатления полета (как в снах) не было – не полет, а, скорее, перемещение. Сначала все внутри сжалось, а потом резко освободилось: словно после длительной задержки дыхания вдруг пришел освободительный вдох. И так же свободно Аша осознала себя в поразительно ярком, «дышащем» мире, где все вокруг было волнующимся и переливчатым и, словно что-то сообщало, передавало и само впитывало каждый посыл. Верх и низ – воздух и почва – сливались воедино, образуя кристаллически искрящееся пространство, наполненное восхитительным звучанием. Горло сдавливало от восторга, сердце, охваченное сладостным волнением, трепетало.
       Но вот перед Ашей возник человек. Его огромные немигающие глаза вперились в нее пронзительным, огненным взором. От давления этого взгляда хотелось спрятаться, исчезнуть. О-о-о! Все Ашино существо содрогнулось не то от восхищения, не то от ужаса. Ее смятенный ум не в состоянии был решить, кто перед ней: демон или посланец Света. Мгновение спустя на нее снизошло чудесное умиротворение: воздух наполнился благоуханием роз. Нет, это было лучше... во сто крат прекраснее! И Аша поняла, что перед ней существо высшего плана.
       Едва возникло, вспыхнуло понимание, внутренний голос позвал ее: «Следуй за мной!» И только что стоящий напротив, человек оказался от нее на значительном расстоянии.
       - Как же следовать? – смутилась Аша. – Даже бегом мне не успеть.
       Над головой, подобно восхитительной драгоценности, вдруг засверкало что-то блестящее. Аша посмотрела наверх и застыла от удивления. В воздухе неподвижно висела рыба – сапфирово-синяя переливчатая рыба. Она, как и человек, появилась «из ниоткуда». Мгновенная мысль – прикоснуться к этой красоте – подняла Ашу в воздух. И тут же ее рука протянулась и дотронулась до колкой, как под током, бесплотной сущности. Аша резко отдернула руку. Рыба тоже конвульсивно дернулась, и зеленые змейки заиграли на ее блестящих покровах.
       Новое необыкновенное ощущение вспыхнуло в Ашиной душе. Казалось, прикосновение открыло ей какую-то огромную, доселе неведомую страну. Как будто рыба в одно мгновение успела рассказать о красоте и необъятности любимого ею мира. И хотя Аша по-прежнему не понимала, где находится, все, что она видела, стало необыкновенно близким и родным. Музыка ее сердца слилась с музыкой пространства.
       На фоне этого осознания без слов некоторым диссонансом прозвучал внутренний голос – он снова звал следовать за встреченным ею человеком. Аша осмотрелась, но знакомой фигуры не увидела.
       –   Я должна догнать его, – подумала она.
       Мгновением позже Аша, и в самом деле, ощутила себя рядом с незнакомцем. Он был таким же прекрасным и ясносияющим, как... Учитель... Араш! Это был он! Как же она сразу не узнала его?!
       –   У меня много обликов, и постепенно ты узнаешь их все, – пришло к ней внутреннее разумение.
       Ашино сердце трепетало от радости, радость возносила ее невесомое тело в небеса. Выше нее летели теперь только птицы – стайка, словно из света сотканных, крылатых существ. От них на землю тянулись струи радужного света.
       –   Вот это радуга! – восхитилась Аша, возвращаясь на прежнее место.
       –   Здесь каждый может быть маленьким солнцем. Дотронься до цветка.
       Аша встала на колени, намереваясь заключить в ладони очаровательную головку – точь-в-точь полураскрывшийся бутон земной розы – и поцеловать его. Но цветок легко уклонился от объятий, позволив лишь слегка коснуться своих лепестков. Ашины пальцы почувствовали холодок – к ним от цветка устремились синевато-серебряные спирали, а, между тем, они и сами испускали встречный поток жемчужно-розового света. Благодаря этому обмену, Ашина радость приобрела какой-то новый насладительный оттенок, как это бывает при получении откровения. Как будто, наконец, нашелся искомый фрагмент мозаики, триумфально завершающий некую миниатюру, посвященную красоте мира.
       –   Каждый получает то, чего ему не хватает для приобщения к красоте, – слышала Аша. – Красота может быть только общей, для всех одновременно. И каждый должен обладать частицей полной всеобщей красоты – одинаковой для всех. Красота объединяет всех в одно целое.
       Когда Аша проснулась, она помнила лишь три последние слова. Смысл остальных утверждений Учителя остался с ней исключительно в образном виде: огненно-светящаяся сфера протягивает свои лучи ко всему сущему, оставляя везде свою точную крохотную копию.
       Ощущение полноты и радости существования, которое Аша вынесла из надземного, хотелось удержать как можно дольше. А потому, пробудившись, она сразу же взялась за кисть, торопливо намечая основные элементы сюжета: птиц со сверкающим оперением; лучистые цветы, парящие над землей; потоки света, идущие с небес, и знаковую для ее полотен фигуру в белом.
       –   Аша, иди сюда! – послышался из-за двери голос брата.
       Аша с неохотой отвела глаза от картины и, кое-как обтерев руки тряпкой, пошла на зов.
       В руках у брата был учебник математики. И это в первый-то день каникул! Аша тяжело вздохнула и обреченно опустилась на стул рядом с Эльдаром.
       –   Меня не интересует ответ, давай решай! – пять минут спустя разнесся по дому его зычный голос.
       –   Это же тупизм какой-то!
       –   Бред!
       Реплики следовали с короткими интервалами. Рамина насторожилась: раздражение в голосе Эльдара нарастало.
       –   Я так не буду! – послышался Ашин протест.
       –   Сядь!
       –   Не хочу!
       Рамина вошла в комнату как раз в тот момент, когда Эльдар, вцепившись в Ашино запястье, пытался усадить сестру на место.
       –   Элик, отпусти ее, – попросила мать.
       Эльдар исподлобья взглянул на Ашу и нехотя разжал пальцы.
       –   Элик, если ты будешь так с ней заниматься, лучше не надо. Ты же ей все нервы испортишь.
       –   Это она мне всю нервную систему подорвет своим ослиным упрямством, – угрюмо буркнул Эльдар в сторону захлопывающейся за Ашей двери.
       –   Наверное, Элик, нужно нанять учителя. Учителям виднее, как справляться с такими учениками.
       «Учитель... задачи... математика...» – Аша с тоской посмотрела на мольберт. Прекрасный, трепетный мир, широкая панорама которого еще недавно занимала горизонт ее сознания, теперь безнадежно отдалялся. Одно за другим захлопывались его окна, оставляя Ашу наедине с серым миром необходимости.
       Из глубокой задумчивости Ашу вывел телефонный звонок.
       –   Аша, это тебя. Какой-то мальчик.
       Телефонная трубка была холодной. Она приятно остужала горящее ухо.
       –   Привет, – сказала трубка чужим голосом.
       –   Я тебя знаю? – после некоторой заминки поинтересовалась Аша.
       –   Это Поль, – ответила трубка.
       Аша попыталась увидеть собеседника внутренним зрением (иногда ей это удавалось), однако возникший в голове образ никак не вязался с обликом мальчика, которого она видела в последний раз на том самом злополучном дне рождения, когда отец...
       –   Ну, чего молчишь? – спросил ее Поль.
       –   Не знаю, – без энтузиазма ответила Аша.
       –   Э, да ты, подруга, совсем скисла. Я это усек, еще когда сканировал тебя.
       –   Сканировал? – удивилась Аша.
       –   Есть такое, – отозвался Поль. – Но это не по телефону...
       –   Знаешь, что? Я сейчас заеду за тобой.
       Аша не успела никак отреагировать – на том конце провода положили трубку.
       К машине они шли молча. Поль сильно вытянулся и теперь был почти на голову выше Аши. Даже если бы Аша хотела узнать о нем больше по выражению его глаз, она не смогла бы. Верхняя часть его похудевшего лица была закрыта очками с тонированными стеклами. В его осанке, коротких неэмоциональных фразах угадывалась несвойственная прежнему Полю жесткость. По всей видимости, именно она придавала нижней части его синей ауры металлический блеск.
       Заговорить с Полем Аша отважилась только в машине.
       –   Что значит сканировать? – спросила она.
       Поль с недоверием посмотрел в спину шоферу и попросил его включить музыку. Когда от стен салона мелких горохом стали отскакивать резкие вскрики саксофона, Поль, приблизившись к самому Ашиному уху, сказал:
       –   Это способность такая. Думаю о ком-нибудь и всегда знаю, что у него на душе. Кстати, чего хандришь?
       Саксофон немного притих, и блеющий, вкрадчивый голос принялся не спеша выводить замысловатую мелодию. Аша поморщилась: ей не хотелось вспоминать об утреннем инциденте. Она отвернулась от Поля и стала смотреть в окно: здание банка, аптека, кафе... У светофора машина остановилась. Длинный красный, короткий желтый и разрешающий зеленый... Аша вдруг решила, что сейчас же расскажет Полю обо всем.
       Картина получилась довольно хмурой: целое лето занятий ненавистной математикой, месяц почти в жуткой скуке пионерского лагеря, а под конец – экзамен, зачеты...
       –   Если бы можно было исчезнуть, я бы исчезла, – подытожила Аша.
       –   Да-а, дело – дрянь, – задумался Поль.
       Двор и двухэтажный особняк, к которому подкатил автомобиль, теперь уже не казались такими большими. Аша засунула руки в карманы вельветовой курточки, а потом спохватилась: на крыльце появилась фрау Алекс. Впрочем, какое ей дело было до немки?
       –   Здравствуй, девочка. Добро пожаловать, – кривя рот в улыбке, проговорила Алекс.
       Аша поздоровалась и посмотрела на Поля. Выражение его лица было непроницаемым. Когда они подошли к крыльцу, немка продолжала стоять, склонив голову набок и как-то заискивающе, украдкой взглядывая на своего воспитанника. Она торопливо распахнула перед ним дверь, пропуская его и гостью в дом.
       В своей комнате Поль сразу расслабился и повеселел. Он с увлечением стал показывать Аше то, чему посвящал все свободное время: рисованию персонажей для компьютерных игр. Аша отметила про себя чрезвычайную трудоемкость процесса создания объемных изображений, сноровистые движения Поля и уверенность, с которой он ориентировался в непостижимо сложных для нее вещах. Однако когда Поль перешел к демонстрации одной из игр, созданных по его сценарию, Аша почувствовала себя неуютно. Обхватив колени руками, она напряженно всматривалась в огромный экран монитора, стараясь понять, что же действует на нее столь отталкивающе. Там, в заэкранье, разворачивалось действо, исполненное активных, агрессивных движений, яростная страстность которых не могла не вызывать протест.
       –   Почему он такой жестокий? – показала она пальцем на воина в сизой металлической чешуе.
       –   На моей планете предателей всегда сбрасывают в пропасть.
       «Он говорит о своей жизни на другой планете, – внезапно дошло до Аши. – Вот откуда в его ауре металл...»
       –   Я был воином на своей планете.
       –   Убивал?
       –   Воины у нас не занимаются уничтожением. Они только обездвиживают противника.
       –   А потом?
       –   Потом их замораживают.
       –   Как в твоей игре...
       –   Да, как в игре, но в ней всего не передашь. У нас врагов не просто замораживали, а складывали в камеры, где с помощью лучей переписывали память этой жизни. После пробуждения они все становились рабочими.
       –   Как в игре... – снова отметила Аша.
       Она попыталась представить себя с «переписанной» памятью – эдакий бездушный робот-автомат, выполняющий приказания взрослых.
       –   Но ведь это все равно, что уничтожить!
       –   Совсем нет, – покачал головой Поль. – Внутри человек остается тем же самым: и характер, и привычки. У него просто появляется новая история, более добрая.
       Могло ли насилие давать положительные результаты? И потом, если привык поступать гадко...
       –   Но если он до этого делал плохое, наверное, ему уже не захочется делать хорошее, – предположила Аша.
       –   По-разному бывало. Некоторым приходилось переписывать память заново.
       Аша представила себя в больничной пижаме, с учебником математики в руках... На радость Эльдару и маме... И вдруг улыбнулась: «Даже если ей вытрут память, ее встречи с любимым учителем во сне не прекратятся. Что бы ни делали с памятью, любовь из сердца вытереть им не удастся».
       Аша повеселела:
       –   Ты был храбрым воином?
       –   Не знаю, – покачал головой Поль. – Я не любил непродуманных действий. Все додумывал до конца. По-земному я был кем-то вроде генерала. Но потом встретил Умана и ушел.
       –    Это того монаха в игре?
       –   Вроде монаха. Он был сам по себе. Мы с ним бродили. Он учил меня настраиваться на прием космических лучей, принимать их и по лучу переноситься на его планету. Последнее ты тоже видела в игре.
       В словах Поля чувствовалась затаенная тоска. Встретить духовного учителя – большое счастье, а потерять... Аша встала со своего места и подошла к иконе, висевшей у изголовья кровати. Вокруг нее она еще раньше заметила свечение. Аша дотронулась до образа рукой, а потом решительно сняла его со стены. Поль с удивлением наблюдал за ее действиями, за их кажущейся иррациональностью. Он позволил приложить к своей груди икону и не сопротивлялся, когда Аша прижала ее его же крест-накрест сложенными руками. После она положила свою теплую маленькую ладонь ему на макушку.
       Когда через некоторое время в дверь постучали, Поль неожиданно бодро крикнул: «Войдите!» И тут же объявил стоящей на пороге фрау Алекс:
       –   Алекс, Аша едет с нами!
       –   Но позвольте, Ваш отец...
       –   Мой отец сделает так, как я скажу. Вы это знаете. Sie verstehen?*
-------------
* Вам понятно? (нем.)
       
       Аша была озадачена не меньше, чем немка, и, когда та ретировалась, явно позабыв, зачем приходила, она спросила:
       –   Куда ехать?
       –   Потом узнаешь, – весело парировал Поль – Главное, на все лето.
       –   А как же ма-те-ма-ти-ка? – по слогам проговорила Аша, заражаясь его задором.
       –   К черту математику!
       –   Я не хочу на второй год... – деланно запричитала Аша.
       –   Не дрейфь. С математикой что-нибудь придумаем...
       Аше трудно было поверить, что несвобода может так легко обернуться свободой. Она вдруг вспомнила Ило и Гла и бедную Ану. Что они чувствовали, когда из мрака попали на свет и обрели ТАКОГО Учителя? Сейчас Аша была уверена: это он, Араш, все устроил. Только он мог так необычайно помочь. И в ее сердце мощно вспыхнул огонь признательности.
      
      
       ГЛАВА 19
       ИСПЫТАНИЕ
      
       Когда из-за поворота показалась серая громада замка, Аша даже вздрогнула. Его зубчатые башни каменными исполинами венчали вершину скалы, поросшую невысокими деревьями и кустарником. Наглухо закрытые ставнями бойницы умножали впечатление угрозы и неприступности.
       –   Я так себе его и представлял... – радовался Поль, разминая ноги после многочасовой поездки.
       –   Mutter Gottes!*  – с опаской разглядывала фрау Алекс неприступные стены, ограждающие древнее творение.
-------------
* Матерь Божья! (нем.)

       Мрачная тень, укрывающая в это время суток все видимое пространство двора, располагала Ашу к самым меланхолическим настроениям. «Радуйся» ее солнечной природы без энтузиазма воспринимало порождение средневековых представлений о надежности, защищенности и агрессивной встрече незваных пришельцев. То и дело спотыкаясь о жесткие пучки травы, пробивающейся между фрагментами каменной плитки, она безропотно следовала за Полем, который с ликованием завоевателя устремлялся на встречу со своей кумирней.
       –   Вот это да! – восхищался он массивной дубовой дверью, окованной железом.
       –   Вы только посмотрите! – показывал Поль наверх, уводя взгляд на немыслимую для современного жилища высоту, где он упирался во мрак огромных деревянных балок, поддерживающих свод.
       Но Ашу сейчас занимало другое. Сначала ее внимание привлекли отсветы огня на стенах и едва различимые поначалу запахи коптящих факелов, металла и крови. А после она с содроганием услышала крики боли и стоны, предсмертные хрипы и злобную брань. Смятенная ее душа окончательно утеряла способность к усвоению внешних впечатлений, когда перед ней замаячили призраки человеческих страданий: кроваво, натурально, поражающе. Аша упала на колени, закрыла глаза руками и судорожно зарыдала.
       –   Ашка, прекрати! Мы же здесь жить не будем, – пытался успокоить ее Поль, вместе с фрау Алекс уводивший ее прочь из средоточия многовековых страданий. – Мы будем жить вон в том белом доме. Все удобства. Сад классный. Ты только успокойся!
       Однако увиденное еще долго держало Ашу в безжалостной реальности прошлого, на века ставшей неотъемлемой принадлежностью некогда грозного сооружения. Она не замечала, как ее довели до отеля, как раздели и уложили в постель; она никак не отреагировала на слова старичка-врача, который уколов ей успокоительное, велел спать и видеть во сне розовых слонов...
       Отречение сердца и разума от земных забот нередко позволяло Ашиной душе парить высоко в надземном. Кверху рвалась она и в этот, еще ранний для сна, час, пытаясь освободиться от оков недавних впечатлений. Однако далеким фоном сознания и посейчас владели обрывки страшного зрелища бойни, звон мечей и звуки глухо падавших на пол человеческих тел, заставляя Ашу вздрагивать и время от времени вскрикивать.
       Фрау Алекс, сбитая с толку Ашиной истерикой, следила за неспокойным сном девочки с некоторой опаской. С одной стороны, она поручилась, что на отдыхе будет присматривать за девочкой, равно как и за Полем. Следовательно, она просто обязана была сообщить ее родителям о случившемся. С другой стороны, немке очень не хотелось давать повод господину Соловьеву думать, что она не справляется со своими обязанностями. Девочка, конечно, впечатлительная, даже чересчур... Но вот она уже затихает, ее голова перестает метаться по подушке, и, похоже, ею овладевает настоящий глубокий сон. «Утро вечера светлее», – на свой лад перефразирует Алекс русскую поговорку и, облегченно вздохнув, решает отложить принятие окончательного решения на завтра.
       Смеркается. Откуда-то снизу доносятся накатывающиеся волнами звуки рояля. Из душа, куда не так давно удалилась немка, слышится шум бегущей воды и ее грассирующее негромкое пение. Внезапно проснувшись, Аша различает непонятные звуки, видит полоску света, проникающего в дверную щель... Она явно не понимает, где находится... Порывается встать, выйти из комнаты, но... какая-то мощная сила будто придавливает ее к кровати. Может, эта удивительная сила принадлежит руке, которая вдруг протягивается к ее лицу? Может, она вызвана синими лучами, исходящими из концов пальцев? Рука проделывает какие-то пасы над Ашиной головой. Ознобное, «электрическое» покалывание проходит от ног до макушки и затем затухает. Счастливо улыбнувшись, Аша спокойно погружается в здоровый, безмятежный сон. Ее ауру больше не обременяют губительные последыши разрушительных энергий, атаковавших ее в замке. И утром она уже воспринимает замок как объект туристического интереса или, скорее, как не самый привлекательный объект для будущей живописной работы. Зато Поль...
       Не секрет, это была задумка Поля – на все лето обосноваться в окрестностях одного из старейших замков, чтобы как можно натуралистичнее отобразить в сюжете своей новой игры «дух замка». Вначале Поль даже собирался поселиться в недавно отреставрированных комнатах второго этажа, однако по настоянию отца оставил нелепую мысль провести почти три месяца в огромных сырых и холодных залах без воды и других элементарных удобств. Фрау Алекс с радостью перекрестилась, когда услышала, как в споре победил Соловьев-старший, наперед оплативший двухкомнатные апартаменты в близлежащем отеле для сына, его шофера-охранника и женской половины группы.
       По приезде Поль, как обычно, занял недвусмысленно жесткую позицию. Он сформулировал ее примерно следующим образом: «Я делаю то, что считаю нужным, а вы не смеете мне мешать поступать по-своему, даже если мое поведение вам покажется неестественным». Как никому другому, фрау Алекс было известно, что за этим категорическим императивом кроется весьма серьезное намерение отстаивать свои желания, вплоть до применения самых радикальных методов. До сих пор у немки начинало неприятно ныть под ложечкой при воспоминании о том, как однажды в ответ на очередное ее «Paul, verhalten sich gut!»*  Поль вдруг схватил нож и полоснул себя по запястью. Теперь достаточно было малейшего намека со стороны Соловьева-младшего, чтобы Алекс из назойливого надзирателя превратилась в терпеливого стороннего наблюдателя. Когда Поль, прихватив сумку с ноутбуком, отправился творить «на место боевых действий», то бишь в замок, Алекс, приставив к нему охранника Вэна, расслабленно вздохнула: от Аши она ожидала более адекватного поведения.
-------------
* Поль, ведите себя хорошо! (нем.)

       Подобно пламени, всегда устремленному вверх, Ашина мысль тянулась в это утро к Учителю. Она была уверена, что рука, так благостно утишившая ее волнение, милосердно стершая из ее памяти тягостные впечатления, принадлежит именно ему. В глубоком спокойствии, охватившем все ее существо, она следовала за фрау Алекс, куда бы та ни позвала: в душ, на завтрак, на утреннюю прогулку. Однако, легко согласившись сойти в сад, Аша предполагала не бесцельное хождение по дорожкам, но работу на пленэре. Немка по своей недальновидности узрела во вчерашней Ашиной «выходке» уже знакомое ей экстремальное выражение эгоцентрической натуры и потому предпочитала не спорить со странной девочкой, «отсутствие» которой на земном плане было для нее очевидным. Бесцельно побродив вокруг места, где расположилась Аша со своим этюдником, Алекс, в конце концов, устроилась на скамейке неподалеку, заняв, по ее мнению, удобную наблюдательную позицию.
       Аша не обращала внимания на сложные маневры немки, как впрочем, не замечала людей, деликатно останавливающихся за ее спиной, чтобы взглянуть на ее работу. Она парила. Как парили на ее картине белоснежные кроны цветущих вишен, как в нездешнем фиолетовом свете парила фигура Учителя, несущая благодать черной, потрескавшейся, жаждущей света почве. Алекс допускала, что любопытствующие могут наблюдать за девочкой с безопасного расстояния, однако, когда к Аше вплотную приблизился какой-то господин, немка неожиданно ловко подскочила к нему с вопросом:
       –   Будьте добры, представьтесь.
       –   Ангелов. Доктор философии, – поворачиваясь к ней, отрекомендовался солидный среднего возраста мужчина.
       Достоинство, сквозившее во всех его движениях, уверенная и неспешная манера говорить успокоили подозрительность фрау Алекс. Тем не менее, подражая, как ей казалось, уверенному тону незнакомца, она с апломбом заявила:
       –   Я обязана присутствовать при вашей беседе.
       –   Как вам будет угодно, мадам, – согласился с ней Ангелов и вновь приблизился к картине.
       –   Позвольте вам сделать замечание, – обратился он к Аше. – Мне понятна ваша мысль о том, что в природе все восхищается, когда на землю приходить небожитель. Однако чем он поможет мертвой земле, которую покинули даже деревья? Все его действия, и вы это знаете, служат к украшению всего живого, что есть на земле.
       Аша слушала молча, продолжая мазок за мазком проявлять на полотне задуманное. Когда слой темной земли подтянулся к почерневшим основаниям вишневых деревьев, Ангелов, удовлетворенно кивнув, повернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал к дороге, ведущей в горы. Направив взгляд поверх очков, фрау Алекс посмотрела ему вслед, всем своим видом выражая несогласие с вольным поведением незнакомца, не удосужившимся проститься с дамой.
       –   Ungezogen* , – пробормотала она и, с досадой махнув рукой, вновь отправилась к своему наблюдательному пункту.
-------------
* Невоспитанный (нем.)

       Поскольку Аша ни за что не соглашалась идти обедать, пока не закончит картину, в ресторан она и фрау Алекс попали ближе к вечеру. Раздражаясь от голода и нежелания девочки выбирать мясные блюда, немка, прежде чем приступить к трапезе, стала читать Аше лекцию о вреде нерегулярного питания и сомнительной пользе вегетарианства.
       –   Напрасно вы так нервничаете, – услышала она позади себя знакомый голос. – Я тоже вот уже тридцать лет не употребляю кровавой пищи и чувствую себя превосходно.
       Когда Ангелов с разрешения фрау Алекс присел за столик, немка деланно сокрушаясь, проговорила:
       –   У этой девочки viele Probleme.*
-------------
* много проблем (нем.)

       –   У кого их нет? – с улыбкой заметил Ангелов и, явно игнорируя приглашение нарочито любезной немки вести разговор в присутствии третьего лица на незнакомом ему языке, обратился к Аше:
       –   Я могу тебе чем-то помочь?
       –   Машэматыка, – шепеляво отозвалась девочка, обкатывая во рту кусок ледяного мороженого.
       –   Ага, – удовлетворенно заметил господин, поднося к ее рту салфетку. – Это как раз по моей части.
       –   Позвольте, – с подозрением в голосе начала Алекс, – вы же еще несколько часов назад уверяли нас, что специализируетесь в области философии.
       –   Это никак не мешает мне быть профессором математики, а также владеть рядом иностранных языков.
       Под его проницательным взором, фрау Алекс неожиданно почувствовала себя смущенной и, неловко дернув рукой, уронила кусочек шоколадного мороженого на свою новую шелковую юбку. С возгласом «Ah, warum ich nicht verwenden eine Serviette?!»*  она вскочила со стула и засеменила в сторону ресторанной кухни.
-------------
* Ах, почему я не воспользовалась салфеткой?! (нем.)

       Проводив ее взглядом, Ангелов обратился к Аше:
       –   Ну что ж, я могу позаниматься с тобой математикой. Только при одном условии.
       Очередной кусок ледяного мороженого во рту снова не позволил Аше внятно отреагировать на его слова.
       –   Ты должна будешь делать это с удовольствием.
       По-видимому, Аша не представляла себе, как можно заниматься решением задач с удовольствием, и потому не проронила ни слова.
       –   Поверь мне, это возможно, – словно догадавшись, о чем она думает, заметил профессор. – Вот завтра в девять и начнем.
       Заметив тень, набежавшую на лицо девочки, он добавил:
       –   Час позанимаемся, а потом ты свободна.
       Поздно вечером, когда Аша уже собиралась ложиться спать, дверь распахнулась, и в комнату решительным, энергичным шагом вошел Поль.
       –   Привет, подруга! – без каких-либо предисловий он бросил на ее постель альбом с эскизами.
       Нужно отдать ему должное: Поль был неплохим рисовальщиком. Сцены сражений, которые разворачивались на фоне огромных призрачных теней на стенах замка, отличались живостью композиции и хорошей прорисовкой.
       Пока Аша знакомилась с плодами целодневного труда Поля в стенах замка, сам он придирчиво разглядывал ее работу, установленную на мольберте. Когда их глаза встретились, Поль спросил:
       –   Что рисуешь? Что-то космическое? Какая-то аллегория?
       –   Нет, не аллегория.
       –   Тогда что?
       Аша чувствовала неготовность Поля к сердечному уразумению высоких смыслов:
       –   Не могу сказать, ты сейчас не поймешь.
       В глазах Поля мелькнул недобрый огонек, но сразу же погас:
       –   А когда по-твоему пойму?
       –   Не знаю. В твоей ауре сейчас много красного. Ты очень воинственный.
       –   А как же иначе?! – вспылил Поль. – Ты же видишь, чем я...
       Он неожиданно оборвал себя на полуслове и сухо заметил:
       –   Мы еще вернемся к этому разговору. Непременно.
       Повернувшись, чтобы уйти, он вдруг остановился и, не оборачиваясь, сказал:
       –   Я тебе о себе все выложил. Ты тоже должна, иначе никакой дружбы не будет.
       –   Я запомню, – согласилась Аша, не представляя, как сможет заговорить с Полем о самом сокровенном.
      
      
       ГЛАВА 20
       НЕБЕСНОЕ И ЗЕМНОЕ
      
       В струящихся, тонко звучащих потоках серебристо-голубого света невысоко над землей парили в танце две вдохновенно-прекрасные фигуры. Их светотканные одежды восхитительно подчеркивали красоту и пластичность движений. Под сопровождение нежного, хрустального звона руки, как будто возносили невидимые приношения небу. Кружение рождало и усиливало прекрасно-изменчивый аромат, волнами расходящийся вокруг. Постепенно около пары стали собираться ослепительные искры, редкими звездочками рассыпанные в пространстве. Светящийся покров становился все плотнее и ослепительней – пока не объединил двоих в единый сверкающий кокон. Два крошечных крылатых существа, чье порхание напоминало вспышки радужных огней, подлетели к вершине кокона и, купаясь в его искрящемся свете, запели-зазвенели, воздавая хвалу великой силе, объединяющей сердца.
       В какой-то момент ослепительный покров вокруг человеческих фигур начал разрежаться, обнаруживая между ними третью – маленького человека. Переливы ликующих звуков заполнили пространство – маленький человек смеялся. Он только что обрел новую жизнь и с ней новую возможность совершенствоваться. Он принес обновленную энергию радости человечеству своей планеты, всего мира.
       Едва проснувшись, Аша тут же взялась за кисть, оживляя на полотне феерическую картину высокого творчества двух начал. Ее мужчина и женщина, воздев руки к небесам, привлекали светящийся кокон и в нем – чудесного смеющегося ребенка. Сокрытый в прописанных белилами тончайших покровах, маленький человечек в ультрамариново-синем с серебристыми искрами небе воистину воспринимался драгоценным даром небес.
       Присутствуя в теле на земле, Аша, тем не менее, была недоступна для общения с окружающими. Ее сознание, погруженное в реалии иного мира, никак не фиксировало земные звуки и прикосновения. Лишь много позже, когда солнце клонилось к западу, она очнулась и в бессилии опустилась на пол. Еще не вполне разделяя надземное и земное, она позволила фрау Алекс напоить себя горячим молоком с каким-то лекарственным запахом. Должно быть, немка, следуя указаниям господина Ангелова («Как? Вы еще и врач?!»), добавила в него содержимое бутылочки, на которой значилось «Настой №1». Спокойно и взвешенно действовать ей самой, крайне напуганной невменяемостью девочки, позволило употребление «Настоя №2», после которого она не менее пяти часов проспала крепким безмятежным сном.
       Когда Аша узнала, что пропустила время занятий, она немного огорчилась: слово, данное ею этому удивительному господину, который понимал ее более остальных, было нарушено. Не исключено, что теперь он мог отказаться от занятий с нерадивой ученицей, не умеющей выполнять обещания.
       Аша без энтузиазма ковыряла вилкой в тарелке с салатом, когда вдруг услышала над головой: «Здравствуйте, дамы!» По-видимому, и для фрау Алекс сие приветствие оказалось полной неожиданностью.
       –   O Mein Gott!*  Разве можно так пугать?! – воскликнула она, роняя ложку в консоме.
-------------
* О, мой Боже! (нем.)

       –   Простите, если потревожил вас, уважаемая, – весело отозвался Ангелов и без лишних церемоний устроился за столиком напротив Аши.
       –   Ну-с, как мы себя чувствуем?
       –   Нормально.
       –   А почему не слышу энтузиазма?
       Аша со смущением поглядела на Ангелова:
       –   Про урок забыла... Вы теперь не станете со мной заниматься?
       –   Отчего же? Стану, – тон профессора посерьезнел. – Полагаю, что твоя забывчивость имеет уважительную причину.
       –   Я могу показать, – подхватилась Аша, намереваясь незамедлительно продемонстрировать свою новую работу.
       Но Ангелов – сторонник регулярного образа жизни – согласился следовать за Ашей только после того, как она закончила ужинать.
       –   Ну что ж, причина, по которой был пропущен урок, представляется мне весьма уважительной, – сказал он после детального осмотра Ашиной работы.
       Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, как будто некое скрытое волнение мешало ему свободно дышать, он затем на удивление свободно и бодро заговорил с фрау Алекс:
       –   Надеюсь, мадам, вы составите нам компанию.
       И, не дожидаясь ее согласия, вместе с Ашей стал спускаться вниз. Обескураженная такой бесцеремонностью, немка (в который раз!) пробормотала в адрес Ангелова «Ignorant»*  и, захватив теплую накидку, поспешила вслед за ним и девочкой в сад. Роль бессловесно следующей тени выпала на ее долю и там: дорожки, вымощенные тесаным камнем, были настолько узкими, что позволяли прогуливаться рядом лишь двоим. Конечно, ей было не привыкать к постоянным унижениям, однако сейчас она почему-то чувствовала себя особенно оскорбленной: ее взгляд упирался в спины идущих впереди, а разговор долетал обрывками.
-------------
* Невежда (нем.)

       –   Расскажу начало истории... будут выполнены задания... на следующий день – конец...
       –   А если... не все задания?
       –   Значит, не вся история...
       Прислушиваясь к голосам говорящих, Алекс забыла об обиде и теперь старалась не отставать от профессора и его маленькой спутницы. Между тем, Ангелов продолжал:
       –   Однажды один мальчик спросил учителя: «А правда, что за добрые дела к людям являются ангелы?»
       –   Ты это можешь проверить сам, – отвечал учитель.
       –   Как это сделать? – не отставал мальчик.
       Тогда учитель вручил ему небольшой камень и сказал:
       –   Попробуй использовать этот камень для благого дела, а после увидишь: правда ли то, что говорят.
       Два других ученика этого учителя тоже взяли у него по камню с тем, чтобы испытать правдивость сказанного.
       Когда на следующий день ученики пришли на занятия, первым делом учитель стал их спрашивать о том, как они употребили данные им камни.
       Первый рассказал, что по дороге домой увидел рыбу в почти пересохшем русле реки и, чтобы она не погибла, сделал для нее с помощью камня запруду.
       Второй сообщил, что камень ему понадобился тогда, когда он обнаружил семейство муравьев, затеявших строить новый муравейник. Уложенный возле главного входа, камень предохранил его от потоков дождевой воды.
       Третий хитро прищурился:
       –   А я запустил свой камень в небо. Понятно, до ангела долететь он не мог. Но пусть знает, что я жду встречи с ним.
       –   Ну и как, состоялась ваша встреча с ангелом? – спросил учитель.
       Мальчики в недоумении переглянулись.
       –   Что вам снилось? – уточнил он затем.
       Оказалось, что первому приснился кувшин, полный чистой родниковой воды. По словам учителя, ангел давал понять мальчику, что он всегда найдет, чем утолить жажду.
       Второму, который увидел во сне новую черепичную крышу, учитель объявил о решении ангела всегда помогать ему в стремлении иметь достойный кров.
       Последний мальчик еле дождался своей очереди говорить:
       –   А я видел самого ангела! – с плохо скрываемой гордостью заявил он.
       Заметив, как понурились другие ученики, он возгордился еще больше.
       –   Что делал ангел в твоем сне? – спросил его учитель.
       –   Он улетал в небо, – простодушно радовался мальчик.
       На этом профессор прервал рассказ, пообещав, что, как только Аша выполнит данное им задание, сразу же услышит окончание истории.
       По мнению фрау Алекс, далее профессору следовало непосредственно приступить к занятиям математикой, однако вместо этого, совершая обход небольшого отельного садика, он пустился в самое что ни на есть абстрактное философствование.
       –   Что для тебя значит цифра один? – спрашивал Ангелов у Аши. – Отвечай, не раздумывая.
       –   Кисточка.
       –   Верно – твоя рабочая кисть. Та, что нуждается в краске. Тогда цифра два это?.. – профессор прищелкнул пальцами, торопя Ашу с ответом.
       –   Краска?
       –   Краска и кисть вместе – один плюс один. Потом они трудятся и рождается третье. Получается, что три у нас – это кисть, краска и...
       –   Картина!
       –   Не знаю, поймешь ли, но эти трое – кисть, краска и картина – все вместе рождают четвертого – впечатление. Его существование немыслимо без тех троих.
       –   Человек состоит из земли и воздуха, огня и воды, но не является ни первым, ни вторым, ни третьим, ни четвертым... – задумавшись, процитировала Аша пришедшие ей на ум слова Араша.
       В глазах Ангелова мелькнул огонек восхищения, которое он тотчас же пригасил и вполне будничным голосом сказал:
       –   Если ты серьезно погрузишься в мир чисел...
       Дальнейший ход мысли профессора фрау Алекс проследить не удалось. Ей пришлось отстать от него и его ученицы, чтобы выслушать по телефону доклад человека, приставленного для охраны Поля. Оказалось, что мальчик категорически не желает покидать помещение замка, рассчитывая пробыть там всю ночь.
       –   Ist Unvorstellbar!*  – воскликнула немка и, не мешкая, поспешила в замок, дабы вразумить потерявшего здравомыслие воспитанника.
-------------
* Немыслимо! (нем.)

       В гостиничный номер Алекс вернулась в слезах. Войдя в ярко освещенное помещение, она попала как будто в иной мир с иной атмосферой, иными заботами.
       –   Девочка, ты почему еще не спишь? – устало спросила она Ашу.
       –   Задачки решаю.
       Разумеется, Ашино прилежание отчасти было продиктовано желанием услышать конец занимательной истории, рассказанной профессором. Однако в большей степени ей хотелось оправдать его доверительное отношение к ней, достойно ответить на его искреннее внимание и учительскую заботу, направленную на приучение ее неокрепшего ума к размышлению.
       –   Задачки решаешь, – машинально повторила немка.
       Она смотрела куда-то мимо Аши, в ее глазах стояли слезы.
       –   Что с Вами, фрау Алекс?
       Немка расстроенно махнула рукой и закусила губу, чтобы не разрыдаться. Как чертенок из табакерки, Аша вдруг выскочила из-под одеяла. Шаг, другой по кровати – и вот она уже обнимает Алекс:
       –   Все плохое пройдет... Плохое всегда проходит. Придет новый день. Солнце будет светить, птички будут петь в небе голубом... Все будет хорошо...
       Когда не думаешь о том, что сказать, когда слова идут из самого сердца – скорее не слова, но сердечное тепло, трогательная забота о том, к кому они обращены, помогают человеку изменить угол зрения, воспрянуть духом.
       –   Что это я?! – встрепенулась вдруг немка и, отстранившись от Аши, с напускной бодростью скомандовала:
       –   Спать! Гасить свет и спать!
       Стоило ей повысить голос, как тут же резкая боль сдавила виски. Гримаса страдания на мгновение исказила ее лицо, но вскоре уступила место обычной маске бесстрастной сухости.
       –   У вас голова болит. Вам нужно выпить таблетку и чаю, – заметила Аша.
       –   И еще лечь, – поморщилась Алекс и, пошатываясь, отправилась в свою комнату.
       Когда в номер принесли чай, она уже лежала с компрессом на голове, не представляя, как сможет открыть глаза, подняться и сесть к столу.
       –   Аша, – слабым голосом позвала она.
       Словно только тем и занималась, что ждала этого зова, Аша немедленно очутилась в соседней комнате. Подхватив обеими руками блюдце, на котором достаточно устойчиво стояла белая фарфоровая чашка, она понесла ее больной. В номере царил полумрак, слабое освещение не позволяло в подробностях видеть детали обстановки. Сосредоточившись на том, чтобы не пролить еще дымящийся напиток, Аша не отрывала взгляда от чашки. Когда до цели оставалось буквально несколько шагов, ее нога неожиданно обо что-то зацепилась. «Упасть нельзя!» – пронеслось в голове у Аши, и тело, которое уже было вовлечено в процесс падения, словно под действием некоей чудесной силы, восстановило свое вертикальное положение.
       Обретя равновесие, Аша обернулась – позади было пусто. И руки... ее руки были пусты! Чашки не было ни под ногами и нигде на полу. Аша подняла взгляд и с изумлением увидела ее стоящей на ночном столике. Тонкая струйка пара поднималась вверх – она по-прежнему была полна горячего чая.
       Охваченное самыми разнообразными эмоциями, Ашино сердце забилось чаще: «Учитель как ты сделал это?! Благодарю... Благодарю тебя! Знаю – ты никогда не оставишь меня... Люблю тебя, мой Учитель!»
      
      
       ГЛАВА 21
       НОВЫМИ ПУТЯМИ
      
       Они прохаживались по дорожкам утреннего сада, обновляя дыхание в свежести прохладного горного воздуха, наслаждаясь новизной впечатлений от созерцания пленительной красоты цветущих растений.
       На ходу просмотрев содержимое Ашиной тетради, профессор заметил:
       –   Ну что ж, для начала неплохо. Четыре правильно решенных примера из шести... Расскажу, пожалуй, тебе, чем окончилась история.
       –   Ангел повернулся и улетел?
       –   Так и было. Когда учитель узнал подробности сна мальчика, он спросил: «Разве ты не понял, что ангел отвернулся от тебя, чтобы уйти, быть может, навсегда?»
       –   Всего-навсего за то, что я бросил камнем в небо?
       Учитель строго посмотрел на непонятливого ученика и сказал:
       –   За твое неверие. Если бы ты, в самом деле, верил, что небесные силы отвечают лишь на призыв сердца, тебе бы не пришло в голову так грубо требовать немедленных чудес.
       Аше вдруг вспомнился неприятный эпизод, когда один из «подземных» запустил в Араша камнем, и тот, ничуть не оскорбившись, сказал:
       –   Смотри, чтобы брошенный камень, не превратился в глыбу, когда вернется к тебе.
       Господин Ангелов с удивлением воззрился на Ашу, которая невзначай проговорила последнюю фразу вслух.
       –   Пожалуй, именно так следовало бы закончить эту незамысловатую историю. Глубоко мыслишь, – погладил ее профессор по голове.
       –   Давай немного поколдуем во вселенной чисел, а после, если не секрет, расскажешь об источнике своей мудрости.
       Он пригласил Ашу занять одну из деревянных скамеек, скрывавшихся среди каре из аккуратно подстриженных кустов.
       Пока профессор извлекал из черной кожаной папки бумагу, ручку и листок с подготовленными накануне задачами, Аша взобралась на скамейку с ногами и выглянула из-за кустов, широкой стеной ограждающих эту часть сада. То, что открылось взору, тотчас же заставило ее испытать сильнейший душевный подъем. Далеко внизу зеленый мир населил все, куда доставал взор, великим разнообразием своих детищ: округлыми, пышными и пирамидальными темно-зелеными, изумрудными и голубоватыми кронами преимущественно хвойных пород. Дымка, легкой вуалью наброшенная на верхушки, придавала еще большее очарование этому великолепному творению живой природы.
       –   Аша, может быть, ты сядешь? – словно издалека донесся до нее голос Ангелова.
       –   Нет, – покачала головой Аша.
       Ангелов по-доброму улыбнулся. Он вспомнил, как его тогда еще пятилетний племянник, впервые увидев море, вот так же стоял и, не отрываясь, созерцал его волнение в течение долгого времени.
       –   Может, отложим занятие на потом? – спросил он Ашу.
       –   Нет. Вы мне диктуйте, я увижу все.
       Не вполне уверенный в действенности данной методики, профессор, тем не менее, для начала продиктовал простейший пример. Продолжая любоваться миром живой гармонии, Аша, подхватила его полувопросительное «равняется» и без труда предоставила свой вариант верного выхода из лабиринта чисел. На протяжении всего занятия Ангелова не столько удивляла способность девочки «видеть» озвученные им цифры, сколько безошибочное оперирование ими, даже в наиболее сложных для нее случаях. Подводя итоги, он сказал:
       –   Очень советую тебе на будущее: перед тем как приступить к занятиям математикой, представлять себе что-то очень красивое – то, что тебя восхищает. Это должно помочь тебе найти ключ к решению многих задач. И не только математических.
       Последнее утверждение, сформулированное профессором, родилось спонтанно и теперь вдруг заставило его задуматься: ведь, и правда, любое дело рекомендуется начинать с молитвы, то есть с установления предварительной связи с высшим миром – миром безусловной красоты…
       От размышлений его отвлек конгломерат не слишком приятных звуков: неровный стук каблуков, сопровождающийся всхлипываниями, бормотанием и судорожными вздохами. Когда источник беспокойства показался из-за выступа каре, и Ангелов, и Аша, уже готовые покинуть уединенный уголок, застыли на месте: перед ними, слегка пошатываясь, появилась бледная и абсолютно расстроенная фрау Алекс. Профессор заботливо усадил ее на скамью и большим клетчатым платком принялся отирать с ее лица следы косметики, размытой слезами. Алекс хваталась помогать и ему, и Аше, которая тем временем поправляла выбившуюся из прически непослушную прядь. Руки у немки дрожали, как, впрочем, и голос:
       –   Представляйте… он меня ударил. За что? Я уговаривал его… Долго просил пойти в отель отдыхать, мыться, кушать… А он…
       –   Успокойтесь, прошу вас, – перебил ее Ангелов. – Мы все поняли. Постарайтесь дышать глубже, а я пока расскажу вам одну занятную историю.
       Убедившись, что Алекс вняла его совету и отчасти переключила свое внимание на дыхание, профессор приступил к рассказу:
       –   Некогда, в бытность мою студентом естественнонаучного факультета, я отправился с друзьями в горы. Тогда я впервые на практике постигал азы альпинизма. И все было бы хорошо, если бы внезапно не начался сильнейший снегопад. Видимость резко ухудшилась, в результате чего я потерял свою группу. Я решил устроиться под выступом и переждать непогоду – так учили меня инструкторы. Несколько часов я сидел практически без движения, пытаясь согреться с помощью специальных упражнений. Помогали они или нет – не знаю, но в какой-то момент мне показалось, что стало теплее. На самом деле, я попросту перестал ощущать удары ветра, так как меня занесло снегом. Хотя я старался не спать и постоянно заботился о состоянии вентиляционных отверстий в моем убежище, через некоторое время мои глаза незаметно закрылись и я уснул.
       Сколько я проспал, не знаю. Мне показалось, что разбудил меня какой-то звук. Когда я открыл глаза, то перед собой увидел человека, вернее, напоминающую человека прозрачную фигуру, как будто вырубленную из льда. С огромным удивлением я наблюдал, как его рука, вооруженная чем-то наподобие острой сосульки, протянулась ко мне и стала колоть мои пальцы, запястья, а после безжалостно вонзила сосульку мне в грудь. От страшной боли я закричал и… проснулся. Только теперь осознал, что задыхаюсь. С большим трудом закоченевшими пальцами я проделал небольшое отверстие наружу. Когда стало дышаться свободней, я вдруг подумал, что в полусне, действительно, видел существо иного мира, которое, пусть и чрезвычайно радикально, будило меня, давая мне шанс на спасение.
       Аша невзначай представила, как фрау Алекс с сосулькой в руке подходит к Полю и начинает колоть его во все места, чтобы пробудить от злого очарования и заставить покинуть замок. Картина была настолько явственной, что она тут же вскочила со скамейки:
       –   Пойдемте! Пойдемте спасать Поля!
       Разумеется, Ангелов неспроста поведал о давних событиях своей жизни. По дороге в отель, отослав Ашу вперед, он заговорил с Алекс о ее воспитаннике:
       –   Мы можем помочь ему растительными препаратами. Мой знакомый…
       –   Но как мы заберем его из этого Monster* … из замка?
-------------
* Монстр (нем.)

       –   Можно сообщить отцу…
       –   Его родители сейчас отдыхают, далеко. Будет много шума.
       –   Если я достану безвредные растительные препараты, вы готовы давать их мальчику?
       В немке боролось желание найти простой и безопасный выход с намерением переложить всю ответственность за отпрыска на господина Соловьева. Последнее, однако, означало ее немедленную отставку.
       –   Давайте рисковать, – тряхнула она головой и, тыча для убедительности себя в грудь, как заведенная стала повторять:
       –   На мне, на мне…
       К вечеру, когда пакет с гомеопатическими препаратами от профессора У. – коллеги Ангелова по университету – был доставлен в номер, решимость Алекс испробовать их вначале на себе, уступила место банальному страху. Ангелову пришлось достаточно долго уговаривать ее выпить немного быстродействующего снотворного, чтобы после дать его Полю. Зато наутро, проснувшись в необыкновенно приподнятом настроении, немка самолично налила испытанную настойку в стакан с закрашенной чаем водой и велела охраннику Вэну как можно скорее напоить ею больного мальчика. То, что Поль был болен, уже ни у кого не вызывало сомнения. Достаточно было взглянуть на его бледное с сероватым оттенком кожи лицо, заметить беспокойное движение глаз под едва прикрытыми веками или внезапное содрогание тела, которое словно сопротивлялось благотворному расслабляющему воздействию лекарства.
       Ровно сутки проспал Поль с того момента, когда его, уже спящего, доставил на руках его «нянька» Вэн. Как только мальчик осознал, где находится, он недовольно покосился в сторону Алекс:
       –   Почему я здесь?
       –   Бедный мальчик. Ты упал там без сил. И Вэн принес тебя сюда. Мы хотели звонить твоему папе, но доктор сказал, что это скоро пройдет.
       С удивлением наблюдая за отсутствием в голосе немки какого-либо огорчения, Аша не могла даже предположить, что ее неумелая актерская игра – результат выполнения четких указаний профессора Ангелова в отношении того, что и как говорить занемогшему воспитаннику. Она не догадывалась, что прием специальных гомеопатических препаратов будет вызывать у Поля полную недееспособность нижних конечностей. Как бы на это ни реагировал больной, никто – ни Алекс, ни Вэн, ни даже местный доктор, обязанный исполнять роль спасителя и благодетеля, – не должен выказывать никаких эмоций, кроме терпеливого сочувствия.
       –   Стресс можно вышибить только стрессом, – сформулировал свою тактику Ангелов, и все вынуждены были с ним согласиться.
       Чтобы не слышать истерического крика Поля, впервые обнаружившего, что не может ходить, Аша поплотнее закрыла дверь своей комнаты и набрала мамин номер. Когда из зеркала напротив на нее посмотрело ее грустное отражение, она постаралась растянуть рот в улыбке. Однако деланная бодрость ее тона не ввела маму в заблуждение:
       –   Ашенька, детка, что случилось?
       –   Все хорошо. Правда.
       –   У тебя усталый голос. Много занималась математикой?
       –   Ага, – солгала Аша, вдруг сообразив, что ни одного задания на завтра еще не сделала.
       –   Ой! – неожиданно воскликнула трубка.
       –   Что? Что? – заволновалась Аша.
       –   А-а-а, это ты, Бонфи! Ашенька, это Бонфи подкрался сзади и по-дружески хлопнул меня по плечу.
       Аша услышала далекий мужской голос, который что-то говорил маме.
       –   Тут Бонфи мне говорит, что очень скучает по тебе. Просит, чтобы ты не утомлялась и хорошо ела…
       –   И вовсе это не Бонфи, – перебил маму теперь уже отчетливо слышный голос брата, – это я тут скучаю без тебя. И мама скучает. И Белухин, похоже, тоже. Каждый день звонит, приветы тебе передает.
       –   А Бонфи?
       –   Ты же слышала. Рычал тут стоял – недоволен, что поговорить с тобой не дали.
       Тепло родных сердец, их трогательная забота помогли душе проясниться. Когда пришло понимание, что гореванием помощи не окажешь, Аша решила, что сейчас же нарисует льва Бонфи и отнесет рисунок Полю. А потом непременно возьмется за математику. Если кому-то доставляют радость ее хорошие оценки, почему бы не постараться получить их.
       В комнате Поля царил полумрак и «пахло слезами». Этот странный запах, напоминающий дыхание сырого, слегка солоноватого воздуха всегда наводил Ашу на мысль о том, что рядом кто-то горюет. Она подошла к Полю и тронула его за плечо. Поль никак не отреагировал на прикосновение, только запах сырости стал более явным. Установив на стуле возле кровати больного портрет жизнерадостно улыбающегося льва, Аша собралась уходить. Ступая как можно осторожнее, словно опасаясь каким-нибудь неловким движением нарушить хрупкий покой этого средоточия печали, она уже подошла к двери, как вдруг что-то белое мелькнуло перед ее глазами. Ашино сердце забилось чаще: комнату наполнил аромат роз. Нет, визуально в ней ничего не изменилось, но стало очевидным присутствие того, кто только что белой птицей упорхнул к постели Поля.
       –   Где ты? – мысленно обратилась Аша к невидимому гостю из надземного.
       Проводя руками над неподвижно лежащим мальчиком в надежде обнаружить здесь Утешителя – так окрестила она невидимку – Аша отметила наиболее теплую зону в районе груди Поля.
       –   Я помогу тебе, – одними губами прошептала она и взяла друга за руки.
       И тотчас же ток окрыляющей радости вышел из глубины ее существа и потек по замкнутому контуру рук, отепляя изгоревавшееся сердце Поля. Веки его дрогнули, из-под затрепетавших ресниц вытекла одинокая слеза облегчения, и он наконец уснул спокойным, ровным сном. Краткая вспышка белого пламени, промелькнувшая у изголовья кровати, подсказала Аше: Утешитель ушел. Исчез, оставив после себя целительный запах роз, и жизнеутверждающую уверенность в том, что все непременно повернется к лучшему.
      
      
       ГЛАВА 22
       В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
      
       В небо, со слабо намеченными огоньками звезд, шло сияние снизу. Сейчас не небо, но сама планета дарила ближайшему космосу дивный, рассеивающий ночной непроницаемый покров, свет. Светилось тело планеты, полыхая белым и голубым, розовым и сиреневым пламенем. Ритмически вторя изменчивому световому потоку, едва вибрировала почва: планета пела. В лад ей звучало и светилось все сущее – в ее недрах и на поверхности.
       Абсолютно немыслимо было ступать по трепетно живому, хотя и цветы, и травы тотчас же уплывали с того места, куда опускалась Ашина нога. «Немедленно вверх!» Здесь в полутора метрах над землей ее присутствие никому не принесет беспокойства. «Ах, вот летят бабочки, а вот – рыбки! Как вас зовут?» Аша была поражена. Она слышала ответ, который пропели удивительные создания, но никогда бы не смогла повторить ряд звуков, напоминавших отзвук струн небывалой колокольчатой арфы…
       Искрами золотился воздух. Они вспыхивали в такт какой-то лишь им ведомой музыке, кружились в хороводах, вспархивали дружными стайками и исчезали в необозримых пространствах космоса, уступая новым порождениям атмосферы дивной планеты.
       Ярче всего, серебристо-голубым, светилась фигура Араша. По мере приближения к ней светимость Ашиного существа усиливалась, напрягая до предела трепет ее ауры. Здесь, рядом с Учителем, Аша могла созерцать картины жизни планеты, которые голографически разворачивались перед ее взором. Не слова, но целостность понимания он передавал ей, насыщая высшим сознанием духовно продвинутой планеты.
       Удивительный танец светящихся человеческих фигур в окружении танцующих цветов, огромных порхающих бабочек и парящих высоко в небе атласно переливающихся рыб рождался на холсте. С пристрастием испытуя краски пальцами, Аша стремилась как можно точнее передать животрепещущее естество планеты, единство ритма дыхания, света и движения всего живого на ней. В это утро она не внимала никаким требованиям и просьбам. Словно огражденная некоей защитной стеной, она была сосредоточена на одном: воплощении в красках открывшейся ей неземной красоты.
       Когда полеты высших тел завершаются, о себе громко и требовательно начинает напоминать тело физическое. В какой-то момент Аша почувствовала, что голодна. «Как было бы здорово, если бы можно было совсем не есть!» – подумала она, откладывая кисть в сторону. Однако желудок, не согласный с подобным допущением, настаивал на том, чтобы ему незамедлительно предоставили нечто съестное.
       Аша заглянула в комнату фрау Алекс, но той на месте не оказалось. Обеденное время подходило к концу. По-видимому, немка, не дождавшись самозабвенно творящую художницу, обедала в ресторане одна. Комнаты Вэна и Поля тоже пустовали.
       –   Куда они все подевались? – недоумевала Аша.
       Уже собираясь захлопнуть двери номера, она неожиданно услышала:
       –   Аша, постойте! Молодой господин зовет вас отобедать с ним.
       Аша присмотрелась: в двери, выходящей на террасу, стоял Вэн, а из-за его спины виднелась ссутулившаяся фигура Поля, восседающего за обильно накрытым столом.
       Поль ел медленно и сосредоточенно. Он едва замечал девочку, которую сам же пригласил разделить с ним трапезу. Салат, бисквит, апельсиновый сок – Аша поедала машинально, подарив все внимание игре пятен света, проникающего сквозь отверстия декоративной деревянной решетки. По мере того как появлялись и скрывались за облаками светоносные лучи, ярко-зеленые, огненно-розовые и снежно-белые блики то оживали, то гасли, исчезая в темном лаке зелени олеандров.
       Так под действием свыше озаряющих вдохновений в человеке вспыхивают творческие чувства и мысли, оставляя его лишь тогда, когда в нем ослабевает ток притяжения к Прекрасному. Подобно человеку, природа в ответ на дар озарения рождает мгновения очарования, обнаруживая свою непреходящую любовь к Истокам бытия.
       Густо-молочные облака, пышные – вспененные розовым и белым – кроны деревьев, малахитово сверкающий покров земли заставляли Ашу, наблюдавшую за ними у ограждения террасы, испытывать восторг. И хотя красота земли была лишь слабым отголоском той дивной картины, что открылась ей сегодня утром, Аша была счастлива... В действо душевного парения как-то некстати вдруг ворвался голос Поля:
       –   Ашка! Я знаю, что теперь буду делать...
       Он переждал, пока нездешнее выражение Ашиных глаз сменилось обычным глубоким вниманием к собеседнику:
       –   Битва будет перенесена в космос. Сражаться будут ангелы и демоны. Огромные крылья, развевающиеся одежды, белое и серебряное сверкание и абсолютная тьма… – тут голос Поля понизился и в нем появились рычащие ноты, – … черное и красное, угольно-блистающие крылья, плащи, шлемы или нет… черные или даже огненно-пылающие волосы. Огонь на голове вместо волос… Представляешь?
       –   И что они будут делать?
       –   То же, что и всегда. Одни будут строить и защищать планеты, а другие – нападать и разрушать.
       –   А тот, кто играет, он с кем будет: с ангелами или с демонами?
       Ашин вопрос заставил Поля задуматься: если игрок будет действовать на стороне ангелов, будет банально, если на стороне демонов, получится, что он должен будет все вокруг разрушить. Банальность раздражала, а торжество злобного мышления в финальной картинке с фоном из разлетающихся частей взорванных планет и погружением мира в абсолютный мрак, наполняли сердце тревогой.
       –   Ну, а ты как думаешь? – спросил он с вызовом, полагая, что наперед знает ход Ашиной мысли.
       –   Все, как в жизни: он может быть или с ангелами, или с демонами. Но побеждают всегда ангелы. Потому что свет – сверху, а тьма – внизу. А то, что выше, всегда может накрыть то, что ниже.
       Поль с удивлением воззрился на девочку, которая, помогая себе руками пыталась донести до него то, что чувствовала, но затруднялась выразить в словах. Он, скорее, почувствовал, нежели воспринял ментально, луч ее мысли, утверждающий бесконечность светлого строительства и неуспешность любых попыток тьмы, стремящихся нарушить законный ход эволюции.
       –   Was bedeutet das?!*  – раздался из-за стеклянной перегородки, отделяющей террасу от комнат номера, раздражающе резкий голос.
-------------
* Что это значит?! (нем.)

       Аша и Поль разом повернули головы. К ним устремленно, наклонив торс вперед, направлялась фрау Алекс. Непосредственно за ней следовал господин Ангелов. Он услужливо придержал двери, чтобы пропустить вперед немку, которая явно намеревалась выплеснуть свое недовольство поведением детей, однако едва она открыла рот, над самым ее ухом громко выпалил:
       –   Здравствуйте, дети!
       От неожиданности Алекс взмахнула руками и стала валиться назад. Профессор поторопился удержать ее. Обнаружив себя в объятиях мужчины, она под громкий хохот Поля стала вырываться, а, освободившись, с криками «Diese H;sslichkeit! Es ist unzul;ssig!»*  поспешила в комнату, чтобы прийти в себя.
-------------
* Это безобразие! Это недопустимо! (нем.)


       Наблюдая за происходящим, Аша чувствовала, как до сих пор светлое и чистое пространство заполнили серые призраки обиды и пляшущие тени откровенного недоброжелательства. Ее глаза потемнели, их напряженное выражение выказывало огорчение мальчишечьим поведением профессора. Ангелов и сам, ощутив неуместность своего поступка, поспешил к фрау Алекс, чтобы принести ей свои искренние извинения. Вернувшись, он сразу же предложил детям спуститься в сад для занятий математикой.
       –   Вот еще! Мне-то эта байда зачем? – с недоумением посмотрел на профессора Поль.
       –   Аше – для науки, а тебе – для смены обстановки, – и профессор сделал знак Вэну, чтобы тот вез Поля за ним.
       –   Вот как! – раздражился Поль. – Значит, мое мнение теперь никого не интересует! Ладно…
       Умолкнув, он закрыл глаза, предполагая если не спать, то, во всяком случае, игнорировать все происходящее вовне. От Ангелова не укрылся этот демарш, однако он продолжил, как ни в чем не бывало, следовать намеченному плану. Посмотрев на ходу выполненные Ашей задания, он удовлетворенно заметил:
       –   Есть помарочки, но в целом хорошо. Стало быть, за мной – завершение начатой на прошлом уроке истории.
       –   Что, угощаете историями? Как дрессированных животных за хорошее выступление? – не открывая глаз, процедил сквозь зубы Поль.
       –   Возможно, я нашел не самую лучшую форму благодарности моей ученице за успешно выполненную работу, однако до сих пор возражений с ее стороны не поступало. Или есть возражения?
       Аша отрицательно покачала головой.
       –   Раз никто не против, рассказываю историю с самого начала. Однажды один астроном совершил открытие…
       –   А… – заикнулась было Аша, намереваясь напомнить Ангелову, что в прошлый раз им была начата совсем другая история, но тот, заговорщически подмигнув ей, приложил палец к губам и продолжил:
       –   Так вот. Однажды один ученый астроном сделал открытие – обнаружил в небе новую звезду. Он был весьма обрадован и поспешил поделиться своим открытием с товарищем. Его товарищу-астроному открытие, и впрямь, показалось замечательным. И пока первооткрыватель рассчитывал и уточнял малейшие подробности жизни звезды, его коллега поспешил заявить ученому сообществу, что открыл в далеком созвездии новую прекрасную звезду.
       Конечно, первооткрыватель был поражен коварным предательством товарища. Он долго размышлял, как бы поквитаться с ним. И наконец, удумал. Он уговорил того пойти с ним в церковь на исповедь. Астроном решил, что если он услышит, как его обидчик кается перед Господом, и Господь устами священника простит ему совершенное предательство, то и сам он сможет простить ему преступный поступок.
       Когда астроном и его бывший друг пришли в церковь, они стали прилаживать и проверять аппаратуру, которая бы позволила на расстоянии слышать разговор, ведущийся в исповедальне. По окончании работы тот, кто должен был исповедоваться, вдруг заявил, что не сможет покаяться, если его будет слушать еще кто-то, кроме священника. Тогда его спутник-астроном возмутился, назвав такое поведение двойным предательством.
       Их спор был настолько громок, что привлек внимание мальчика, который пришел в церковь, чтобы побеседовать со своим духовным отцом. Мальчик подошел к спорящим и сказал…
       –   Стоп. Вот здесь остановимся. Как вы думаете, что сказал двум спорящим мальчик?
       Ни Аша, которую захватил рассказ профессора, ни Поль, продолжавший изображать безучастного свидетеля происходящего, не могли предугадать развязку истории. Затянувшееся молчание прервал сам Ангелов:
       –   Вердикт мальчика был прост. Он сказал им: «Ваш спор уже давно известен Богу, и каждому он воздаст за совершенное. Одно ему удивительно: что вы пытаетесь взять себе то, что вам не принадлежит».
       Последняя фраза вызвала у Поля очевидную реакцию: он распахнул глаза и открыл было рот, намереваясь высказаться, но затем как-то вяло махнул рукой и вновь откинулся на спинку кресла. Давно пройденные темы; примеры, решаемые пусть и таким необычным способом, когда учитель записывает ход их решения под диктовку ученика; незамысловатая история с назидательным концом... – все нагоняло на него скуку. И он велел Вэну везти его по дорожкам сада. Сейчас его занимал только один вопрос: что принадлежит лично ему, Полю. Если до недавнего времени ему казалось, что практически все может стать его собственностью, то теперь он осознавал, что с потерей возможности двигаться, многое стало ненужным.
       –   Если у меня откажут руки, мне будут не нужны ни компьютер, ни карандаш, ни бумага, а если глаза…
       Поль взглянул на нарядно цветущие ветки сакуры, и неожиданно слезы брызнули у него из глаз. Получалось, что все временно, что отнято и потеряно может быть все – даже тело…
       Растирая по щекам неостановимо льющиеся слезы, он в отчаянии повторял: «Что тогда мое? Что?»
       –   Мысли, слова и действия. Поверь мне, если они прекрасны, – это целое богатство.
       Эти слова профессора, к которому поспешил отвезти своего вконец расстроенного подопечного преданный Вэн, заставили Поля притихнуть и задуматься. Когда, наконец, вымученная улыбка озарила его лицо, он признался:
       –   Не помню, когда в последний раз плакал.
      
      
       ГЛАВА 23
       ВСТРЕЧИ
      
       Солнечным утром следующего дня они впервые покинули территорию замка. Дорогой молчали, и Аша могла сполна насладиться красотой великолепно расцвеченных горных склонов. Желтые и голубые, сиреневые и фиолетовые россыпи ярких цветочков вспыхивали то тут, то там среди зелени влажно блестящих трав. Сладкие и чуть горчащие ароматы насыщали воздух флюидами радости – блаженством полноты жизни: когда ожидаемое и исполнившееся сливаются воедино.
       Когда мелькающие за окном пейзажи стали чередоваться с каменными постройками, ход автомобиля существенно замедлился: в городке Поль намеревался отыскать какой-нибудь универсальный магазин, где бы можно было подобрать материалы, связанные с космосом. Дома и домики сменялись чистенькими скверами, то тут то там появлялись небольшие магазинчики, однако Поль велел остановить машину лишь тогда, когда в поле его зрения попал большой двухэтажный магазин с кричащей рекламой: «КНам!»
       Вначале Аша не отходила от Поля, которого Вэн медленно катил вдоль прилавков. Но потом, подчинившись его безоговорочному «все свободны!», вместе с Алекс отстала и плелась следом за немкой, которую все больше и больше увлекало красочное содержимое витрин, прилавков, стеллажей... В какой-то момент Ашу заставил насторожиться особенный, звенящий звук, доносившийся со стороны маленького застекленного участка в одном из углов торгового зала. Она пошла на звук и какое-то время наблюдала за работой мастера, который медленно водил резцом по блестящей поверхности металлического кубка, после чего на ней одна за другой проступали буквы. Когда среди вязи показалось заглавное «А», Аша вздрогнула. Ветерок внутреннего беспокойства прошел по ее лицу, заставляя порозоветь обычно бледные щеки.
       –   Что, понравилось? – улыбнулся мастер, заметив девочку, неотрывно провожающую взглядом его движения.
       Аша ответила молчаливой улыбкой. Мужчина снял очки и с хитрецой посмотрел на нее, потом повернулся в сторону отдела бижутерии и громко позвал:
       –   Рина, принеси мне самую маленькую печатку!
       Передавая мастеру кольцо, девушка с кокетливой улыбкой спросила:
       –   Что, снова подарок возлюбленной?
       –   Снова, Рина, снова, – отшутился мастер.
       –   Как же ее зовут?
       Мастер вопросительно посмотрел на Ашу.
       –   А-ша, – по слогам ответила она.
       –   Ну, полное имя у нас не поместится… – заметил мастер и выгравировал на поверхности перстня затейливое «А».
       Надевая его на указательный палец девочки, он пожелал:
       –   Носи на здоровье!
       Любуясь колечком, Аша медленно шла по залу, и вдруг ее осенило:
       –   А деньги?
       –   Ты же слышала: это подарок, – успокоил ее мастер.
       –   Спасибо, – снова поблагодарила его Аша.
       –   За что спасибо? – донесся до нее голос, полный нескрываемой иронии.
       Аша повернула голову и увидела приближающегося к ней Поля.
       –   Что, вот за эту ерунду? – брезгливо отреагировал он, заметив на ее пальце дешевое кольцо из фальшивого золота. – Выбрось эту поделку, и пойдем, я куплю тебе настоящее.
       –   Это не ерунда, молодой человек, – зазвучало у него над головой.
       Поль и Аша подняли взгляд на мастера. Его голос был сух, а в глазах таилось неодобрение:
       –   Это не ерунда, – повторил он, – а Дар!
       То, как он акцентировал последнее слово, высекло в Ашином сознании искру озарения. Кольцо – дар Учителя! А гравировка на нем – первая буква его Имени! Слезы горячей признательности навернулись на глаза девочки. Заметив их, мастер поспешил ее утешить:
       –   Ну, что ты, малыш, не пугайся. Это я друга твоего осадить хотел. Сразу видать: хозяин жизни. Даром, что в инвалидной коляске.
       То ли горечь интонации говорившего, то ли слова, напомнившие Полю о его ущербности, заставили его опустить голову. Угрюмо буркнув «поехали!», он побудил Вэна везти его к выходу, полагая, что остальные нагонят их по дороге. Махнув мастеру на прощанье рукой, Аша, и впрямь, побежала за массивным охранником, толкающим перед собой коляску с одинокой сгорбившейся фигуркой. Сейчас она испытывала противоречивые чувства: с одной стороны, ликование (у нее теперь есть вещь, напоминающая о любимом Учителе!), с другой – острую жалость: «Бедный, бедный Поль, который так мало умеет любить…»
       Через несколько дней все вернулось на круги своя. Поль неотрывно просиживал за компьютером, изобретая персонажей новой игры. Похоже, тема космической битвы увлекала его даже больше, чем сражение в стенах замка. Фрау Алекс, еще недавно полагавшая себя хозяйкой положения, снова «озиралась по сторонам» в поисках выхода: ее питомец разве что не спал с компьютером, отказываясь нормально питаться и бывать на воздухе. И вновь ей на помощь пришел тот, кого она не больно жаловала за его вольномыслие – профессор Ангелов. Дабы хоть ненадолго отвлечь Поля от его пагубного занятия, он предложил организовать двухдневный поход в горы.
       Разумеется, услышав о необходимости расстаться с инструментом визуализации своего вымышленного мира – компьютером – Поль решительно запротестовал.
       –   Если хочешь скорее встать на ноги, должен поехать, – пытался убедить его профессор.
       –   Подышу свежим воздухом и не то что ходить – летать начну. Да? – иронизировал Поль.
       –   Я покажу тебя целителю – отшельнику, который живет наверху. Он многим помог.
       Аша очень обрадовалась, когда узнала, что Поль согласился идти в поход. Она воображала, как будет карабкаться по неприступным горным склонам, перескакивать с одного скользкого камня на другой, форсируя быстроводную горную реку, коротать вечер у костра и ночевать в маленькой палатке. И потому была несколько разочарована, когда в предрассветной мгле фрау Алекс отвела ее к микроавтобусу, куда стараниями Вэна уже был помещен Поль. Дождавшись еще двоих пассажиров – профессора Ангелова и доктора, автобус тронулся.
       Аша присмотрелась к Полю. Он полулежал на разложенных сиденьях и как будто бы спал. Слабое освещение в салоне, сумрак за окном, мерное покачивание – извечная колыбельная для автопутешественников… Ашины глаза как-то незаметно закрылись и вновь открылись уже тогда, когда солнце, коснувшись вершин, развернуло широкую панораму восхитительных горных пейзажей.
       Они ехали еще долго, завтракая и обедая на ходу, и почти не общаясь друг с другом. Однако когда настало время выгружаться, все разом заговорили, зашумели, торопясь как можно скорее тронуться в пеший поход. Больше всех суетилась фрау Алекс:
       –   Доктор! Проверьте еще раз, как закреплены ремни. Mein Gott!*  Смотрите, чтобы мальчик не упал. Вэн! Идите осторожно! Поль не должен иметь тряску!
-------------
* Мой Бог! (нем.)

       Сидя на закорках у Вэна, Поль видел теперь дальше всех, и миссия впередсмотрящего несколько отвлекала его от постоянного недовольства. Правда, когда профессор повел своих спутников через лес, Полю пришлось вести борьбу с ветками, то и дело норовившими сбросить с него бейсболку и хлестнуть по лицу. Зато Ашу не оставляло высокое волнение. Все вокруг, казалось, обращалось к ней на удивительном тонкоэмоциональном языке. Деревья кивали ветвями на каждое ее «здравствуйте», птицы несли послания из сфер небесных, ручей ласкал слух своим картавым говорком. Даже камни, давно отколовшиеся от монолитных стен, не торопясь, вели сказ о незапамятных временах, когда не то что предков нынешних птиц, деревьев и ручьев еще не было и в помине, но и сам человек только осваивал неизведанные пространства новой для него планеты.
       На последней стоянке профессор Ангелов обратился к своим уставшим за день, а потому не слишком организованным, товарищам:
       –   Очень скоро мы будем у цели. Пожалуйста, учтите: когда мы подойдем к дому, постарайтесь разговаривать потише, не шуметь. В доме, который послужит для нас приютом, живет пожилой человек. Отнесемся к нему с уважением.
       Хозяин дома, и в самом деле, оказался очень старым. Седовласый и седобородый, он едва кивнул, приветствуя гостей. Когда Поль очутился в его комнате, предельно лаконично обставленной ветхой деревянной мебелью, он был вынужден разместиться на неудобном жестком стуле и отвечать на столь же прямолинейно поставленные вопросы старца:
       –   Зачем ко мне пришел?
       –   Меня заставили.
       –   Если бы сам не хотел, никто бы не заставил.
       Смущенный, Поль вынужден был искать побудительную причину своего появления здесь:
       –   На ноги встать захотел.
       –   Это правда, – поднял брови старик.
       Он посмотрел на Поля, потом куда-то мимо него, а после строго сказал:
       –   Ты потерял свой путь. Оттого твои ноги не ходят. Ищи его.
       На этом целитель закончил свой прием. Поль был немало разочарован: чуда не произошло. Он не вскочил на ноги и не побежал. А ведь только ради этого он целый день терпел скуку и готов был терпеть ее еще и весь следующий день. Отказавшись от ужина, он улегся на тюфяк и отвернулся к стене. Он не был благосклонен к миру – мир отвечал ему тем же; он был разочарован ответом и вновь отвергал мир… Круг замкнулся.
       –   Поль, идем с нами! – звала его Аша, но Поль игнорировал все идущее извне: и зовы, и прикосновения.
       Острая жалость молоточком застучала в Ашином сердце, она побуждала к немедленному действию. Воздев руки вверх, Аша начала медленно опускать их, воображая, что накрывает мальчика сияющим покровом сердечной ласки, искрящимся драгоценными кристалликами радости.
       Когда она вышла из дома и уселась на скамейку, где ее уже ожидал профессор, было совсем темно и звездно. Звездное полотно простиралось дальше, чем мог проследить взор. Невидимое днем, сейчас оно явно вовлекало землю в свой космический узор, щедро одаривая особо восприимчивых своими сокровенными историями.
       Ангелов рассказывал Аше о магнетизме – всеобщем законе, объединяющем звезды и планеты в группы; об огромной силе, которая, несмотря на кажущийся произвол, предполагает стройность взаиморасположения небесных тел.
       –   Любовь есть магнитное тяготение… Все строится любовью… – неожиданно вспомнила Аша некогда сказанные ученикам слова Араша.
       Ее медленная речь обнаруживала, что она лишь припоминает чьи-то слова, до конца не разумея их смысла.
       –   Так вот, – продолжал свой рассказ профессор, – изменения направления притяжения или, как ты говоришь, любви могут создавать целые катастрофы. Даже могут разрушать звездные системы. А оставшиеся одинокими их части тут же притягиваются другими звездными системами.
       –   Как у людей, – заметила Аша. – Сначала они вместе, а потом расходятся. А дальше у них новая семья.
       –   Только любовь к Богу нерушима, – задумчиво проговорил Ангелов и вопросительно посмотрел на собеседницу. – Ты понимаешь, о чем я говорю?
       Аша утвердительно кивнула. Конечно, она не могла охватить такое понятие как Бог. Так же как взор человеческий не мог охватить необъятность вселенной. Но представляла, что притяжение к чему-то запредельно прекрасному, действительно, может быть очень большим – даже сильнее, чем ее любовь к Учителю.
       Звездный свет тек на землю и, что бы ни происходило вокруг, его притягательная сила уносила Ашу ввысь, где все ее существо насыщалось образами несказуемой красоты. Еще не проявленные, они наполняли своими дивными энергиями сердце, заставляя его трепетать от восторга и предчувствия нарождения новых необыкновенных творений. Так совершалось богоприродное действо – инициируемый любовью акт духотворчества.
      
      
       ГЛАВА 24
       ПОБЕДИТЬ!
      
       Во мраке отяжеленного туманом предрассветного часа старец прощался с гостями. Особо напутствовал он Ангелова и доктора:
       –   Даю Вам воду. Пусть мальчик пьет по глотку две недели. Поможет – не поможет, но через две недели отпустите его. Пусть ходит.
       Преодолевая кажущуюся вялость еще не вполне бодрствующего тела, Аша приблизилась к подозвавшему ее старцу.
       –   За тобой стоит очень большой человек, – негромко промолвил он. – Держись его. Всегда слушайся… и люби.
       Полусонная, Аша не столько запомнила это напутствие, сколько впитала его высокий смысл, проникаясь дивным розовым ароматом, окружавшим седовласого человека.
       Когда выступили в путь, уже светало. В отличие от вчерашнего перехода шли тихо. Молчала, оберегая охрипшее горло, фрау Алекс, безмолвствовал и Поль, чье раздражение, спровоцированное хлеставшими его ветками, гасилось общей подавленностью.
       В тишине раннего утра Ашу очаровывали приветственные возгласы птиц, их восторженная встреча первых лучей восходящего солнца. Откровение утреннего привета озаряло таинства жизни леса, обнаруживая в его дыхании запахи прелого листа и острую свежесть покрытой росой зелени. Когда в это переполняющее сердце искренней радостью действо включилось звенящее серебро вод неширокой горной реки, Аша остановилась. Не в силах оторвать взгляда от кристальной чистоты звонкоголосого потока, она следила за его движением между гладко отполированными темными камнями. Ей чудились пение и танец полупрозрачных, почти бесплотных, существ; красота завораживала, заставляя забыть о насущных целях видимого мира.
       Доктор, который замыкал маленький отряд, стал поторапливать Ашу, наблюдающую за говорливой речкой:
       –   Пойдем, детка, быстрее, а то отстанем – потом не выберемся. Места здесь непростые, мистически-волшебные.
       –   Мистически-волшебные? – удивилась Аша.
       –   Сейчас расскажу, – пообещал доктор, подталкивая ее по направлению к лесной тропе.
       –   Когда-то в глубокой древности на этой горе росли по-настоящему огромные деревья. Водились разнообразные звери и птицы, которые, между прочим, умели разговаривать. А самое главное, здесь жили прекрасная фея Серебряные Волосы и ее брат Отважный Воин.
       Однажды, когда Отважный Воин совершал очередной обход горы, его – шагающего семимильными шагами – нагнал мудрый ворон и сказал:
       –   Заметил ли ты, Отважный, что в районе Красного Склона из разлома, что недавно образовался, стали появляться живые камни? Днем они неподвижны, а ночью обретают способность двигаться и нападают на лесных братьев.
       Воина насторожила эта весть, и ночью он устроил засаду в указанном вороном месте. Множество темных тварей перебил он, посылая стрелы из своего волшебного лука.
       По прошествии некоторого времени оказалось, что камни-оборотни стали появляться из постепенно расширяющейся трещины в гораздо большем количестве. Теперь прекрасная фея редко видела своего брата. Отныне всю свою энергию он отдавал на борьбу со злом, которое, несмотря на прилагаемые им усилия, неуклонно росло.
       И вот однажды в районе Красного Склона раздался оглушительный взрыв. Фея Серебряные Волосы не на шутку встревожилась и уже собиралась лететь туда, когда к ней, на вершину горы, стали сбегаться и слетаться разнообразные лесные жители. Изрядно напуганные, они говорили наперебой, рисуя ужасные картины.
       Потом выяснилось, что в какой-то момент в расщелине, которая с некоторых пор превратилась в огромную пропасть, произошел невероятной силы взрыв, после чего оттуда вылетел столб огня, пожирающего все на своем пути. Горел лес, гибли звери и птицы, и, что хуже всего, погиб их бесстрашный защитник – Отважный Воин. И теперь все живое обращалось за помощью к его сестре – фее Серебряные Волосы.
       Узнав обо всем, фея очень горевала и была немало озадачена: ее волшебные чары действовали только при творении прекрасного. Они не могли быть направлены на уничтожение, пускай даже чего-то очень нехорошего.
       Поднявшись высоко над лесом, фея полетела в сторону Красного Склона и, увидев, что там творится, ужаснулась. А потом нашла в себе мужество и вызвала дождь – целые потоки воды. Пожар угас, но было видно, что в глубине пропасти продолжает клокотать неугасимая огненная лава.
       Конечно, фея могла покинуть эту гору и перебраться на другую, но она знала, что, если не остановить зло, оно вырастет и распространится по всей планете.
       И прекрасная фея приняла непростое решение. Она отрезала свои длинные, отливающие серебром волосы и бросила их в зияющую пасть расщелины. Ей было хорошо известно, что, поступая так, она теряет не только свои магические способности, но и свой дар бессмертия. Однако бывшая фея, наблюдая за происходящим, понимала, что ее жертва стоит того.
       Едва струящаяся волна серебра упала в пропасть, как тотчас же оттуда повалили клубы белого пара, и скоро на ее месте зазвенела-зазвучала песнь удивительно красивой горной реки. О произошедшей здесь трагедии напоминали теперь только навеки обездвиженные камни, потерявшие отныне свою злую силу.
       Доктор был доволен эффектом, произведенным его рассказом: Аша шагала не отставая. Однако вывод, который она сделала, удивил его своей лаконичностью и глубиной:
       –   Зло можно победить только любовью…
       Как известно, формулы, которые так легко реализуются в сказках, не так просто или, скорее, прямолинейно работают в жизни. Как правило, каждое движение к серьезному улучшению ситуации натыкается на многочисленные препятствия, либо способствуя умножению целеустремленности идущего, либо заставляя его отступить.
       Пребывание на высотах – в местах, где дыхание и мысли очищаются, а голос духа становится слышней, – укрепило Ашины силы. Сейчас она не сомневалась в том, что сумеет помочь Полю победить его тотальную зависимость от виртуального мира. Впрочем, она не ведала, что и как будет делать, и потому однажды без приглашения вошла в его комнату и села напротив кровати – места, где он проводил большую часть своего времени. Заметив девочку, Поль недобро сверкнул в ее сторону глазами и затем снова перевел взгляд на экран монитора.
       Аша смотрела на мальчика, воображая, как огненный шар над его головой входит в его тело, постепенно заполняя его целительной энергией, и, концентрируясь в сердце, расцветает в нем чудесным многолепестковым цветком.
       –   Нет, я так не могу! – вдруг взорвался Поль. – Ты смотришь на меня и мешаешь!
       –   Еще совсем чуть-чуть, – попросила Аша.
       –   Тогда сядь куда-нибудь, чтобы я тебя не видел. И не смотри на меня!
       Место рядом с камином было не самым подходящим, однако его выступ достаточно скрывал Ашину фигуру, не давая Полю повода для новой вспышки раздражения. Аша закрыла глаза и вновь представила светящуюся сферу, которая наполняет сердце друга любовью. По мере раскрытия лепестков божественного лотоса, напряжение и тревога уходили из него, освобождая доселе плененные светлые чувства. Поль начинал улыбаться и так, с блаженной улыбкой, возвращался в отвергнутый им мир – пространство любви и творческой свободы.
       Наяву же ничего не происходило. Покидая свой пост, Аша могла убедиться в неизменности состояния мальчика, хотя еще до того как открылись ее глаза, уже знала: в нем ничего не изменилось. Неслышимый другим слабый запах «плесени», который наполнял комнату до ее прихода, так и не исчез.
       На следующий день, едва завидев девочку, Поль заорал:
       –   Ашка, пошла вон отсюда!
       Однако Аша уверенно направилась к своему месту у камина. Тогда Поль, в избытке обложенный подушками, схватил одну из них и запустил ею в девочку. Аша успела скрыться за выступом, а вот гипсовая фигурка Пана не удержалась на каминной полке и, полетев на пол, разбилась.
       Когда в комнату на шум прибежали Вэн и встревоженная фрау Алекс, Поль велел всем немедленно убираться, в самых нелицеприятных выражениях выказывая свое неприязненное отношение к окружающим.
       На следующий и в другие дни, сама того не осознавая, Аша настраивалась на поход в комнату Поля, концентрируясь на одном: во что бы то ни стало оказать другу действенную помощь. В эти моменты она словно предстояла перед Арашем, который, посылая учеников с важным поручением, бывало спрашивал: «Хватит ли у тебя сил, чтобы нести подвиг любви?»
       Похоже, что в восьмой день противостояния воль произошло то, о чем Аша даже не мечтала: завидев ее входящей в комнату, Поль поздоровался, а среди дня пригласил отобедать с ним на террасе.
       –   Я сделал так, чтобы в этой игре никто никогда не победил, – рассказывал он, терзая покров огромного омара. – Даже если он будет с демонами или ангелами, играющий все равно проиграет. Он останется жив, но потеряет все, что получил: оружие, планеты, звезды… А чтобы он продолжал игру, я напишу в конце: «Не теряй надежды. В следующий раз ты обязательно выиграешь!»
       На минуту Поль оставил омара в покое и поднял глаза на Ашу:
       –   Это ведь твой лозунг? Не так ли?
       –   Когда я думаю так, то верю, что так и будет. А твоя надпись без веры. Получается, что ты обманываешь.
       Эти слова вначале потешили Поля, а потом он поморщился, словно от боли:
       –   А когда обманывают меня, хорошо? Кормят «завтраками»… «Завтра ты встанешь на ноги… поедем к целителю – он поможет…»
       Поль тяжело вздохнул и в раздражении отодвинул от себя тарелку с омаром.
       –   Все равно нужно верить, – тихо проговорила Аша и мысленно взяла друга за руку, передавая ему тепло своего сердца.
       Ночью неистовствовала гроза. Раскаты грома бичевали пространство всплесками беспокойства, а огненные удары молний рождали призрачные картины, полные неясной угрозы. Укрывшись одеялом с головой, Аша пыталась ожиданно встретить очередной грохочущий раскат, но, тем не менее, каждый раз вздрагивала и волновалась. Лишь под утро она уснула спокойным, глубоким сном.
       Вначале ей, правда, еще чудились вспышки света перед глазами, но очень скоро их сменило необыкновенное сияние синих и розовых оттенков с обильным вкраплением серебряных искр. Казалось, что все вокруг залили потоки нежно журчащей воды, как это бывает весной во время разлива.
       Когда Аша еле слышно произнесла протяжное «а-а-а», в ответ посыпался целый сонм прозрачных звуков – как будто кто-то вошел в дом, задев дверью китайский колокольчик. Предупрежденная Учителем о величайшей чувствительности всего, что есть в этом мире – от девственных стихий до изумительных человеческих существ, она не решалась запеть, хотя ощущала, что наиболее прекрасной формой общения со здешними обитателями будет именно пение.
       Новый ритм, гармонично влившийся в кантилену воды, заставил Ашу насторожиться. Присмотревшись, она вдруг увидела прямо перед собой дробно стучащую копытцами… лань. Была ли это, в самом деле, лань? Каждое движение этого восхитительно грациозного существа вызывало во всех его тканях струение переливающегося света. А его сапфировые глаза смотрели на Ашу с таким любовным вниманием, что впору было броситься к нему, заключая его в самые нежные, пылкие объятия. Почуяв грубоватый, но искренний ментальный порыв незнакомого ей существа, лань слегка приоткрыла рот и издала протяжный двухголосый звук. Новая волна восхищения затопила Ашину душу, и, уже не в силах отделять себя от созерцаемой ею красоты, она всецело отдалась музыке этого мира...
       Если многосветная гармония, узнанная ею во сне, легко находила свое отражение на холсте, то звуки и запахи, обнаруживающие красоту в ее нераздельной целостности, были непередаваемы. И потому во взгляде сапфирово-синих глаз лани затаилась легкая грустинка, а размытые по краям холста краски таили за свой завесой нечто непроявленное и оттого чудесно-привлекательное.
       Понемногу поправляя уже готовую картину, Аша неожиданно вздрогнула – в дверь постучали. Обернувшись, она застыла в удивлении: в комнату въезжал Поль. Встревоженное выражение его лица по мере приближения к девочке сменила маска недоумения. Поочередно глядя то на Ашу, то на ее работу, он, наконец, высказался:
       –   Я ждал тебя… Как всегда… Могла бы и предупредить…
       Волнение друга передалось девочке:
       –   Но фрау Алекс… Могла же она сказать… Ведь она знала…
       –   Ха! Фрау Алекс. Alte Intrigante!*  – вдруг развеселился Поль и, подъехав к стене, вдоль которой были разложены остальные Ашины работы, принялся рассматривать их одну за другой, что-то бормоча себе под нос.
-------------
* Старая интриганка! (нем.)

       –   Ну, здорово же! Здорово! – закричал он вдруг и, схватив Ашу за руки, стал кружиться с ней по комнате.
       Они кружились и смеялись и не замечали ничего вокруг: ни грохота, который произвел массивный дубовый стул, ни Вэна, ворвавшегося в комнату с пистолетом в руках, ни возмущенных возгласов фрау Алекс. Сейчас их переполняла радость взаимопонимания и взаимоодобрения – то, что возносит каждого умеющего по достоинству ценить дружбу до небес.
      
      
       ГЛАВА 25
       МИЛОСТЬ
      
       Едва Поль встал на ноги, едва, опираясь на палку, с трудом освоил искусство прямохождения, как тут же закомандовал:
       –   Ни одной минуты больше здесь не останусь! Осточертело все! Едем!
       –   Но позвольте… – попыталась было возразить фрау Алекс. – Номера оплачены на два месяца вперед!
       –   Будет так, как я сказал! – поставил точку в разговоре Поль.
       Крайне огорченная, Алекс приступила к сбору вещей, велев Аше собирать свои. Когда к ним с визитом пожаловал господин Ангелов, дабы провести очередной урок, он был весьма удивлен подавленным состоянием немки. Однако известие о срочном отъезде его ничуть не удивило.
       –   Это хорошо, – заметил он. – Кажется, мы добились нужного результата. В те несколько дней пока Поль будет вести кочевую жизнь, он просто вынужден будет существенно оторваться от компьютера.
       –   Что хорошо? – удрученно проговорила немка, собирая с ночного столика косметику. – Путешествие на авто – это плохая пища, это, pardon*,  туалет – где нашел… А бандиты? Und das Hauptproblem:**  в авто меня качает… меня рвет…
-------------
*   извините (франц.)
** И главная проблема (нем.)

       Ангелов вспомнил нездоровую бледность лица фрау Алекс во время их последней поездки и скорее для себя, чем для своей удрученной собеседницы, проговорил:
       –   Надо подумать… Поразмышлять…
       Продолжая твердить о необходимости подумать, он заглянул в комнату к Аше. Ее сумка была уже собрана, а сама она стояла у окна.
       –   Мне будет не хватать наших занятий, – подошел к ней профессор.
       В приоткрытое окно порыв ветра донес легкий аромат цветов.
       –   Сначала на деревьях были цветы, теперь их нет. А потом появятся плоды, – сказала Аша.
       –   Ты хочешь сказать, что твоя будущая жизнь будет не менее прекрасной, чем та, что была?
       –   И еще то, что ничего не повторяется.
       Страшила ли Ашу неизвестность, восхищала ли возможность перемен? Скорее, она была вновь удивлена очередному всплеску жизненных обстоятельств, даривших новые, еще не изведанные возможности. А прошлое…
       Конечно, было немного жаль прогулок по саду и продолжительных экскурсий в чудесный лес, чья могучая жизнеспособность всегда сообщала бодрость и вдохновение. Непросто было примириться и с потерей сердечной поддержки дружески расположенного к ней Ангелова.
       –   Мы еще встретимся? – заглянула ему в глаза Аша.
       –   Непременно, – улыбнулся профессор. – Если очень захотим...
       Аша прижалась щекой к его руке, и Ангелов, обняв ее, проговорил:
       –   Нужно быть благодарным Богу за такие встречи...
       Тишайшая задушевная атмосфера дружеской беседы вдруг взорвалась, наполнившись резкими звуками. Откуда-то со стороны коридора надвигался Поль:
       –   Алекс, вы собрались?! Ашка, ты уже?
       Когда тяжело переступая с ноги на ногу, он появился в комнате, Ангелов попросил его присесть:
       –   Поль, я хорошо понимаю причины вашей торопливости. Однако предлагаю внести в ваш проект автопробега по просторам Европы некоторые коррективы.
       Поль недовольно поморщился, а фрау Алекс, которая не замедлила появиться вслед за своим воспитанником, с надеждой посмотрела на профессора. Между тем, он продолжал:
       –   Вам хорошо известно, что фрау Алекс укачивает в транспорте. Человеколюбия ради предлагаю отправить ее в место назначения самолетом.
       Глаза Поля заискрились радостью, в то время как лицо немки потемнело от беспокойства. Они заговорили одномоментно, не слушая и перебивая друг друга. Но Ангелов остановил их:
       –   Я разделяю ваше, фрау Алекс, желание всячески обезопасить детей в пути и потому хочу предложить вместо вас отправить с ними моего племянника. Да, он молод... но весьма сообразителен и ответственен.
       Так стараниями профессора Ангелова к троице автотуристов присоединился Марин – невысокий юноша с обаятельной улыбкой на миловидном лице.
       Поначалу в мужской компании Аша чувствовала себя не слишком уютно, с трудом привыкая к откровенному поведению Марина, дружеским подначкам Поля и отсутствию живой реакции у вечно молчащего Вэна. Ее смущала постоянная опека малознакомого юноши, который не отпускал ее от себя дальше, чем на пару метров.
       –   Ходить на горшок – интимное право каждого, – говорил он, сопровождая Ашу в туалет или в кустики. – Но не каждый его признает. Моя задача – в случае появления этого некаждого, доказать ему, что он не прав.
       Укладываясь спать с ней в одной комнате, Марин замечал:
       –   Комната – не сейф. Такое сокровище, как ты, доверить ей не могу.
       Зато в остальном Аша чувствовала себя совершенно свободной. Никто не указывал ей, что она должна есть и когда ей ложиться спать, можно было иногда не чистить зубы и ходить в мятой футболке. А самое замечательное, останавливать машину почти в любом понравившемся ей месте, чтобы полюбоваться изумляющей взор красотой.
       Во время таких незапланированных остановок Поль, который сидел рядом с Ашей, как правило, поворачивался к ней и, вынимая из уха наушник, недоуменно вопрошал:
       –   А? Что?
       –   Смотри, красота какая! – восхищалась она и выходила из машины.
       Тогда Поль, прихватив фотоаппарат, следовал за ней. Иногда, правда, его было не оторвать от прослушивания аудио. Увязнувший в мире фэнтези, он смотрел на своих спутников невидящими глазами и только отмахивался, когда его пытались побудить к каким-то активным действиям.
       Так случилось однажды и в солнечный полдень, когда путешественники прибыли в один известный своими достопримечательностями город. Поль наотрез отказался выходить из машины, предоставляя остальным делать то, что они считают нужным. Рискнув покинуть кондиционированную прохладу автомобиля, Аша и тенью следующий за ней Марин углубились в осмотр старинной архитектуры: щедро украшенных зданий, оригинальных фонтанов, памятников и площадей. Когда же усталость, вызванная жарой и мельканием галдящих туристов, взяла верх, они поспешили скрыться в храме.
       Здесь в полутьме, в мерцающем свете лампад можно было отдохнуть в тишине, пройти вдоль богато насусаленных икон и подивиться роскоши иконостаса. Глядя на лики святых, на ровно горящие огоньки свечей, Аша вдруг ясно осознала, чего ей не хватало в последние, насыщенные общением и зрелищами дни.
       –   Где ты?.. – обращалась она к Учителю. – Почему я не вижу тебя?.. Каждую ночь жду тебя… А ты не идешь…
       Она протянула руку к пламени свечи, и невинный с виду огонек больно ожег ей палец. Из ее глаз потекли слезы. Они текли и текли и вместе с судорожными вздохами очищали, освобождали ее душу от обилия теснившихся в ней образов, мешающих внутреннему огню беспрепятственно озарять чертоги наружных оболочек сознания.
       К Аше подошла женщина в черном. Она что-то сказала на незнакомом языке. Но Аша лишь покачала головой: мол, не понимаю. Марина, который тоже не разумел, о чем идет речь, женщина вывела из храма и показала куда-то вдаль.
       –   Chirch,*  – сказала она по-английски.
-------------
* Церковь (англ.)

       Очевидно, женщина предлагала им посетить церковь, единственный купол которой едва угадывался вдали среди теснот городской застройки. Памятуя дядины наставления – проявлять к детям внимание и всячески способствовать удовлетворению их разумных запросов (в первую очередь, духовных), – Марин самоотверженно отказался от мысли о вкусном обеде и повез Ашу к очередному избранному ею экскурсионному объекту.
       Это была очень старая церковь. Ее стены из неоштукатуренного камня и отсутствие каких-либо украшений производили впечатление подлинности ее предназначения – вводить в мир духа. Всматриваясь в лики на потемневших от времени досках, Аша чувствовала особое умиротворение. Ей казалось, что те, кто смотрят на нее с образов, присутствуют в церкви телесно. Она даже слышала, как в насыщенное запахами ладана и лампадного масла помещение проникает аромат роз, усиливающийся по мере ее продвижения к алтарю. Вдыхая его, она обильно наполняла сердце благодатными энергиями, которые собирались здесь веками, и, уже не дыша, проникала к их истоку, поднимаясь все выше и выше. Марин с удивлением наблюдал, как Ашины ноги отрываются от пола, как широко распахиваются ее глаза и лицо превращается в неподвижную маску с застывшим на ней выражением какого-то необычайно сильного переживания.
       Уже на подходе к главным образам Аша заметила перед глазами какую-то пелену, не позволяющую ей видеть детали. Приглядываясь к затуманенным обликам, вокруг одного из них она внезапно узрела сияние.
       –   Учитель! Ты здесь! – выросло-разгорелось в ней понимание.
       Свечение становилось все ярче. Оно затмевало иконы и мир земной и в самом центре проявляло величественную фигуру в длинных одеждах.
       –   О, Учитель! – задохнулась охваченная огнем восхищения девочка.
       Сейчас она уподобилась чистому сосуду, щедро наполненному сияющим составом, который, расплавляя элементы ее сознания, насыщал их новым качеством. Сейчас она воистину могла познать мощь и красоту ауры того, кого на земле называют Христом. Прикосновение к ней, возносившее до небес, вводило в мир сверхтонких энергий, с трудом воспринимаемых физическим телом. Не выдержав их тока, оно отключилось.
       Марин не сразу очнулся от поразившего его видения. Слегка замешкавшись, он подбежал к упавшей на пол девочке и, не зная, как привести ее в чувство, принялся осторожно похлопывать ее по щекам.
       –   Не тревожьте ее. Она скоро проснется, – подошел к нему человек в рясе.
       –   Давайте вынесем ее на воздух, – предложил он и помог юноше перенести Ашу в церковный дворик.
       Укладывая расслабленное легкое тело на скамью, священник обратил внимание на встревоженный взгляд молодого человека:
       –   Не волнуйтесь вы так. Это состояние именуется экстаз.
       –   Что это? Болезнь? – поморщился Марин.
       –   Это посещение мира духа в теле. Человек становится средоточием объединения двух миров: земного и надземного. Сказывали, что в этой церкви такое уже бывало не раз.
       –   Значит, вы сами не видели? Тогда откуда вам известно, что это такое?
       –   Это, молодой человек, классика, – улыбнулся священник. – Во всех апокрифах можно найти рассказ об общении святых с избранными Учителями.
       –   Она, что, тоже святая? – не поверил Марин, вглядываясь в оживающее лицо девочки.
       –   И святые жили среди людей.
       –   Всего вам доброго. Мне на службу пора, – попрощался священник.
       Как вернуться к обычной жизни? Как сочетать блаженную отрешенность с необходимостью внешнего действия?
       До позднего вечера Аша ни с кем не разговаривала. Она лежала без движения в тишине гостиничного номера с открытыми глазами. Закатное солнце дарило ласку последних лучей, нежно окрашивая малиновым стены. Нега последнего закатного часа как нельзя лучше соответствовала глубокой нежности, которая истекала из Ашиного сердца, насыщая пространство музыкой особой светосилы.
       –   Аша, – пробовал заговорить с ней Марин, – если ты себя плохо чувствуешь, я вызову врача.
       Отсутствие какой-либо реакции со стороны девочки заставляло его беспокоиться и названивать дяде. Дядя, в свою очередь, советовался со своим духовником и после просил племянника не торопить события. Пробегали минуты, и Марин вновь заглядывал к Аше, чтобы наблюсти хоть какие-нибудь изменения в ее состоянии.
       –   Гляди! Ты только погляди, что я тебе принес! – ворвался в комнату Поль.
       И сияющий взор, и полные энергии движения выдавали его решимость к совершению самых радикальных, самых поразительных действий. Подбежав к Аше, он стал выхватывать из принесенного с собой бумажного пакета пригоршни лепестков роз и осыпать ими тело девочки. Благоухающие розовые лепестки плавно оседали на темно-синее шелковое постельное белье, вовлекая Поля в любование эстетичностью этого зрелища.
       –   Ашка, ты чего? – удивился он, заметив, как из Ашиных глаз потекли слезы.
       Если бы Аша могла сейчас говорить, она сказала бы примерно следующее:
       –   Мое сердце переполнено любовью и состраданием. Каким бы убогим ни был этот мир, я хочу наполнить его неиссякающим ароматом божеской ласки – так, как это сделал Учитель.
       Несколько растерявшись, Поль встал перед кроватью на колени. Пальцами, которые еще хранили чудесный запах розовых цветов, он стал вытирать влагу с Ашиного лица. Было щемяще грустно и вместе с тем хорошо. Этому состоянию было имя – утешение. Он вспомнил, как оно посещало его в раннем детстве, когда мягкие и теплые руки матери успокаивали его в его горе или беспокойстве. Как давно она не ласкала его?
       Поль положил голову на подушку рядом с Ашиной:
       –   Знаешь, как я соскучился по маме? Последний раз мы долго были вместе, когда я болел корью. Она отменила свои гастроли и целый месяц сидела со мной. Это было четыре годы назад…
       –   Поль, мама всегда с тобой, – послышалось вдруг, и Поль явственно ощутил, как его гладит по голове мамина рука.
       Он осторожно поднял голову с подушки. На него смотрела Аша и улыбалась.
       –   Ашка, ты в порядке?
       –   В порядке, – прошептала девочка.
       Ее лицо светилось бледностью и благодатным спокойствием. В ее взгляде было столько нежной преданности – истинно материнской, – что Поль не выдержал и заплакал. Он с наслаждением изливал все, что накопилось в его сердце за последние годы: тоску по матери и обиду на нее, постоянное недовольство назойливой опекой окружающих, отвращение к несправедливости мира и отсутствию в нем гармонии.
       Ощутив необыкновенное облегчение и вместе с тем некоторый стыд за проявленную слабость, Поль резко поднялся на ноги и, наспех отирая ладонями лицо, бодрячески проговорил:
       –   Ну, что, подруга, завтра едем?!
       –   Едем! – живо откликнулась Аша.
       Звук ее голоса – радостный и звонкий – зажег в Поле уверенность: у него есть настоящий друг – любимый и преданный.
      
      
       ГЛАВА 26
       В ПУТИ
      
       –   Так что, народ, по избранному маршруту? – достал из бардачка дорожную карту Марин.
       –   Нет, нам нужно ехать к реке.
       Эта реплика принадлежала Аше.
       –   Ашка, не мудри, – вскользь бросил Поль, надевая наушники.
       –   На реке есть мостик, туда подплывают лодки разные… – уточнила девочка.
       Улыбаясь и качая головой, Марин посмотрел на карту, потом перевел взгляд на Ашу:
       –   В небе есть птицы, в море есть рыбы, на каждой реке есть мостики, куда причаливают лодки. Где прикажешь искать?
       Протянув руку к карте, Аша некоторое время держала над ней раскрытую ладонь. Потом вдруг ее палец опустился на тонкую синюю жилку в том месте, где маленькая красная точка обозначала местонахождение какого-то поселка. Марин почесал затылок: ехать по проселочной дороге, в сторону от намеченного маршрута было не с руки, с другой стороны, манила перспектива погрузить свое бренное тело в естественный водоем…
       –   Ладно, поехали, – в конце концов, согласился он и по ходу стал объяснять Вэну детали проезда.
       Приблизительно через пару часов поездки мимо регулярно посаженных виноградников и колоритных, радующих глаз плодовых деревьев, прекрасных пейзажей и не менее живописных маленьких селений справа от дороги заблестела водная гладь указанной Ашей реки. Поплутав немного в поисках нужного места, автомобиль, наконец, остановился неподалеку от небольшого причала, на несколько метров выступающего в реку.
       Было жарко. В благодатной тени диких маслин дышалось свободно. Однако Аше непременно хотелось постоять на причальном мостике, на самом солнцепеке. Ее охотно поддержал Поль, который внезапно загорелся желанием нырять в реку.
       –   Так недолго и солнечный удар получить, – ворчал Марин, на ходу снимая рубаху, чтобы прикрыть ею голову.
       На причале они оказались не одни. Там уже было трое местных мальчишек, которые с веселыми криками неутомимо сигали с причала. Их смуглые тела рыбкой летели в реку, взрывая фонтанами ее невозмутимую зеленоватую поверхность. Увидев незнакомцев, они на какое-то время прекратили свое занятие, с интересом рассматривая редких в этих местах туристов и громко переговариваясь между собой. Но когда Поль, коротко разбежавшись, прыгнул вниз, они тут же последовали за ним.
       Разумеется, Поль быстро устал и уже после нескольких прыжков решил сделать перерыв.
       –   Господа хорошие, – обращался к детям Марин, – пойдемте в тень. Когда мама меня рожала, выяснилось, что к моему телу запасных частей не прилагалось. Думаю, что и у вас найдется лишь по одному комплекту ручек, ножек и головки.
       Поля позабавила шутка, но покидать причал он явно не собирался. Не отреагировала на это здравое предложение и Аша. Она стояла у края мостика и наблюдала за тем, как прыгают мальчики – казалось, ничто не может нарушить ее созерцательное спокойствие. Однако вдруг она резко выбросила руку вперед:
       –   Поль! Мальчик тонет!
       –   Ты чего? Он только что нырнул и сейчас выплывет.
       –   Он тонет, тонет, тонет! – в отчаянии закричала Аша.
       Наверняка, если бы она умела плавать, то немедленно бросилась спасать тонущего, но сейчас ей приходилось взывать к Полю и мальчикам – товарищам того, кто ушел под воду, и наконец, ко взрослым, которые полагали, что прошло не так много времени, чтобы начать паниковать.
       –   Плаш! – разлетелась брызгами вода, расступаясь под тяжестью устремленного в ее глубины Поля.
       –   Аш-ш! – мягко всплеснула она, когда в нее вошло хорошо сгруппированное тело Вэна.
       Не менее быстрой оказалась реакция Марина, который в последний момент успел подхватить подавшуюся вперед Ашу.
       –   Успокойся, дружок! – обнимал он, охваченную волнением девочку. – Все будет хорошо.
       Но даже когда на поверхности воды показалась голова Поля, а вслед за ним появился Вэн, поддерживающий маленькое смуглое тело, Ашу продолжала бить дрожь. С неослабевающим напряжением она следила за тем, как Вэн укладывает пострадавшего на причал, как умело производит искусственное дыхание, а потом неожиданно вскрикнула:
       –   Голова!
       –   Голова вроде цела… – поднял на нее взгляд Вэн.
       –   Вот здесь, – показала Аша на свой правый висок.
       Вэн присмотрелся к виску мальчика – на нем темнела небольшая гематома.
       –   Где здесь больница? – обратился он к склонившимся над товарищем мальчикам. – Hospital …*
-------------
* Больница (англ.)

       Один из мальчишек быстро затараторил на своем языке, показывая куда-то вдаль.
       Вэн – бывший десантник – в этой ситуации ощущал себя в привычной стихии, действуя решительно и быстро. Он погрузил раненого в автомобиль и вместе с Полем и мальчиком-проводником отправился в больницу. Оставшийся мальчуган должен был оповестить родителей пострадавшего. Самая неинтересная роль выпала на долю Марина и Аши, вынужденных сидеть у реки в ожидании, пока за ними вернутся их спутники.
       –   Давай, малыш, искупаемся… – начал было Марин, когда они остались одни.
       –   Потом, – тихо сказала девочка, погружаясь в глубокое внутреннее сосредоточение.
       Марин сообразил, что сейчас она, должно быть, молится во спасение пострадавшего мальчика, и устыдился. Ему даже в голову не приходило, что и он может принять в этом самое действенное участие. Припоминая затверженную когда-то в детстве молитву, Марин обрадовался: оказывается, не забыл. Он стал повторять ее и вскоре поймал себя на том, что отвлекается. Тогда всякий раз, проговорив текст молитвы до конца, он принялся ставить на песке черту. Одна, две, три… – сто три черты успел нарисовать Марин, прежде чем услышал разрешающее:
       –   Уже можно.
       –   Откуда ты знаешь?
       –   У меня очень заболело в голове, когда достали мальчика, а сейчас прошло.
       –   А если он умер?
       –   Нет, он – живой, – покачала головой Аша. – Теперь хорошо, спокойно. Наверно, он спит.
       Уже раздевшись и сделав несколько шагов по направлению к воде, Марин вдруг обернулся к девочке:
       –   Я все понял. Ты заранее знала, что мальчишка будет тонуть, и потому потащила нас сюда.
       –   Мне приснился сон. Про эту речку. И как мальчик прыгнул в воду и больше не выплыл.
       –   Хотел бы и я, чтобы мне снилось что-нибудь по делу, – заметил Марин и побежал к реке.
       Теперь ничто не могло остановить его в стремлении уменьшить жар пылающего тела.
       Машина пришла только после полудня. Незнакомый с местным наречием, Поль, как ни странно, понимал, о чем говорит сопровождающий их мальчик. Горячо жестикулируя, тот убеждал спасителей своего друга в том, что им обязательно следует заглянуть в поселок и отобедать в закусочной его отца.
       –   Здесь нету дальнобойщиков. И вообще машин никаких... Наверно, отраву готовят, – засомневался Поль, когда они подъехали к местному заведению общепита.
       На сей раз общепринятые дорожные приметы подвели его: еда оказалась простой, но достаточно пристойной, а машины начали появляться позже, когда дневная жара пошла на убыль.
       После сытного обеда за столом шел оживленный разговор – вспоминались все перипетии прошедшего дня, – когда к беседующим подошел высокий мужчина в плетеной шляпе. В его черных живых глазах блестел острый интерес к приезжим.
       –   Моя жена – русская, – заговорил он на ломаном английском. – Мне показалось, что вы тоже говорите по-русски.
       –   Вам не показалось, – улыбнулся Марин.
       –   Томас, можно Том, – пожимая ему руку, представился мужчина.
       –   Моя жена скучает по землякам, – продолжал он, обмениваясь рукопожатием с каждым. – Они в наших местах редко бывают. Я всегда их прошу поехать со мной, чтобы радовать жену.
       Марин посмотрел на Поля:
       –   Поедем, что ли?
       –   Давай, только предупреди его, чтобы не гнал. Похоже, последний кусок пиццы был лишним.
       У въезда в фермерское хозяйство их встретила статная светловолосая женщина с проницательным взглядом ясных серо-голубых глаз. Ее скутер сопровождал гостей до самого дома, позволяя им не спеша осматривать окрестности: молочную ферму – одноэтажное здание с красной кровлей; поля, броско расцвечивающие пространство оттенками зеленого, желтого, красного, фиолетового; роскошный фруктовый сад, который не мог не покорить воображение лакомок... Хозяйка остановилась у двухэтажного сооружения со странной, непривычной глазу архитектурой и приветливым жестом пригласила гостей в дом. Следуя давней русской хлебосольной традиции, она поторопилась предложить им угощение и они, не в силах отказаться от охлажденных фруктов и десертов, легко сдались на ее уговоры.
       В плетеных креслах было уютно. Лениво потягивая из высоких прозрачных стаканов прохладительные напитки, путешественники, как могли, старались удовлетворить пытливый интерес хозяйки к происходящему на родине, к их занятной молодой компании. Когда очередь дошла до Поля, Елена – так звали хозяйку – спросила:
       –   А вы чем увлекаетесь молодой человек?
       –   Да уж поинтереснее, чем доить коров.
       –   И все же… Чем?
       И Поль, явно гордясь, доложил о своей причастности к миру новейших информационных технологий – созданию компьютерных игр – квестов. Закончив переводить мужу рассказ юного гостя, хозяйка заметила:
       –   Это, безусловно, высокоинтеллектуальное занятие. Но… – здесь она прервала себя и, как будто что-то припоминая, сказала:
       –   Кстати, по специальности я – программист. Проработала в этом качестве почти пятнадцать лет. Однако не считаю, что теперешняя моя жизнь менее содержательна, чем раньше.
       –   Да уж, каждому – свое, – заметил Марин, щедро посыпая сахаром дольку лимона.
       –   Думаю, правильнее было бы сказать, что у каждого – свой путь развития, – улыбнулась Елена и отправилась на кухню за новой порцией холодного морса.
       В ее отсутствие Том, не менее радушно воспринимающий молодых людей, поспешил развлечь их разговором:
       –   Мебель, на которой вы сидите, плела жена. Вышивки на стенах – ее рук дело. А дом мы достраивали и перестраивали вместе. Все говорят, что здесь очень уютно.
       –   Опять хвастаешь, – засмеялась Елена, ставя на стол запотевший кувшин.
       –   Все равно скучнятина, – насупился Поль. – Утром и вечером доить коров, по сто раз опрыскивать всякие кусты и деревья, а еще копать землю, собирать урожай… – работа для роботов.
       –   Когда любишь, ничего не скучно.
       –   Как можно любить такое? – скривился Поль.
       Том, напряженно пытавшийся уловить смысл беседы, учуял в настроении мальчика скрытую агрессию. Ему захотелось незамедлительно изгнать из дома эту ворону:
       –   Почти все, о чем ты говоришь, делают в нашем хозяйстве машины. Мы лишь руководим ими. Главное, когда работаешь, всегда думать о красоте. Она есть везде. Даже там, где, на первый взгляд, ее нет. Например, посмотри на вспаханную землю…
       Пока Елена переводила, широко улыбающийся Том не сводил взгляда со своего скептически настроенного оппонента. Подобно любому человеку, который сполна отдается своему делу, он жаждал разделить свою увлеченность с каждым встречным. Однако жена остановила его:
       –   Дорогой, так с ходу трудно полюбить то, что ценит другой человек. Ведь увлечение Поля нам тоже кажется чуждым. Хотя я понимаю его. Когда он только приступает к проектированию своих рисунков на компьютере, за каждой координатой, каждой технической деталью он видит готовый персонаж. И он кажется ему прекрасным. Ради любви к нему – творению рук своих – он готов проделать массу сложной и кропотливой работы. Разве не так?
       Поль пожал плечами. Возможно, это означало:
       –   Какая разница, за что я люблю свою работу?
       Том же расценил этот жест, как пренебрежение к мудрым речам супруги, и вновь пустился в спор – вроде пресловутого рыцаря, прославившегося своей борьбой с ветряными мельницами:
       –   В конце концов, неважно кто что любит. Плоды этой любви обязательно должны приносить пользу. Польза людям от той работы, что делаю я, ни у кого не вызовет сомнения. А твоя работа? Зачем она нужна?
       Пересказав гостям первые фразы мужа, нарочно или нет, Елена оборвала себя:
       –   Послушайте! А ведь самое интересное мы вам так и не показали.
       И она стала побуждать изрядно уставших за день гостей идти за ней во двор.
       Первое, что бросилось им в глаза, был деревянный сруб – вернее, его уменьшенная копия. Рядом с домиком росли три тонкоствольных деревца, в которых нетрудно было угадать необычные для местной флоры березы. Елочки, соперничающие яркой зеленью молодой хвои с изумрудным травяным подножием, тоже выглядели экзотически на фоне южной теплолюбивой растительности.
       –   Русия, – с улыбкой произнес Том, ласково поглаживая жену по плечу.
       Тень грусти пробежала по лицу Елены, но, очевидно, поддаваться ностальгическим настроениям она была не намерена.
       –   Мишка! – весело позвала она.
       –   Мишка, выходи! – повторила она громче, и тут же за закрытой дверью избушки послышался звонкий собачий лай.
       Даже Поль, редко выделявший из потока каждодневности события, достойные его внимания, был немало удивлен: из-за распахнувшейся двери показался бурый медведь, а рядом, у его ног – оглушительно лающая собачонка.
       –   Джу, потише, – рассмеялась, обращаясь к ней, Елена и, повернувшись к гостям, прокомментировала:
       –   Это наш Мишка. Старый цирковой медведь. Слепой и почти глухой. А с ним его дружок – бессменный поводырь Джу. Когда Джу лает, Мишка знает, куда ему идти.
       Медведь подковылял к людям и, поднявшись на задние лапы, начал поворачиваться вокруг себя... Когда-то он, наверняка, кружился ловчее.
       –   Хватит, хватит, дорогой, – остановила его Елена, поднося к практически беззубой пасти угощение.
       А в это время к другой ее руке, высоко поднятой вверх, пытался допрыгнуть Джу, чтобы выхватить из нее честно заработанную им косточку.
       Третий актер этого незамысловатого представления остался незамеченным. А потому, недовольно каркая, пронесся низко над головами присутствующих и в результате приземлился прямо перед Ашей. Переступая с лапы на лапу, ворона не переставала что-то резко выкрикивать.
       –   Не обижайся, Чарли, пожалуйста, – присела на корточки Аша. – Ты тоже молодец.
       К огромному удивлению гостей тот, кого она назвала Чарли, вдруг изменил своей вороньей природе и закричал по-чаячьи, а потом заскрипел так, как это делают старые несмазанные петли и, наконец, подразнил Джу короткими лающими звуками. Однако не менее, чем гости, была удивлена Елена: откуда могла узнать недавно появившаяся здесь девочка имя ручной вороны и как могло состояться их взаимопонимание…
      
      
       ГЛАВА 27
       НА МОРЕ
      
       Так получилось, что остальную часть пути наши путешественники проделали без особых приключений. Разве что в последний день перестал работать автомобильный кондиционер. Непривычные к испытанию длительной жарой, Поль и его спутники спасались, опиваясь прохладительными напитками, а когда холодная, чуть подкисленная вода заканчивалась, останавливались, чтобы закупить новую порцию. На очередной остановке Марин вышел из машины. Однако вместо того чтобы отправиться за водой, стал доставать из багажника рюкзак.
       –   Все, ребята, – сказал он, надевая солнцезащитные очки, – с вами было классно. – Я рад, что дышал с вами одним воздухом, сегодня, правда, немного подпорченным… Ну, да это шутка…
       И все еще не отпуская открытую дверцу машины, добавил:
       –   Тебе, Поль, – больше жизни. А ты, Ашка, будь на своей высоте, никогда не сдавайся.
       Молча пожав руку Вэну, Марин резко выпрямился и решительно зашагал в сторону сверкающего стеклом и металлом здания аэропорта. Аше захотелось плакать. Возможно, спазм, сдавивший ей горло, нашел бы свое разрешение в слезах, но тут, подозрительно шмыгая носом, заговорил Поль:
       –   Ничего, Ашка, мы тоже через два часа будем на месте. Вот смотри.
       И подхватив с переднего – теперь пустующего – сидения дорожную карту, он стал показывать ей оставшийся отрезок пути.
       Серовато-желтые стены дома, у которого остановился автомобиль, были выполнены из природного камня. Их неровная поверхность, имитирующая старинную кладку, арочные проемы окон и темные рамы создавали впечатление старого обжитого дома.
       –   Мама проект выбирала. Я тогда еще мелкий был, – рассказывал Поль, с удовольствием подставляя лицо горячему влажному ветру. – Они долго с отцом спорили. Он хотел что-то продвинутое, а мама – под старину. И мама, в конце концов, отца уговорила. Он, похоже, тогда еще любил ее…
       В голосе Поля послышались грустные ноты, но тут, прерывая себя на полуслове, он нарочито веселым тоном закричал:
       –   Какие люди! Фрау Алекс на горизонте!
       Одетая в не по сезону закрытый серый костюм и как всегда озабоченная, немка шла навстречу, кисло улыбаясь.
       –   Только не говорите нам, что мы – потные и грязные, что нам нужно мыться, есть и отдыхать... – опередил ее Поль. – Это все потом! А сейчас мы – на море!
       Схватив Ашу за руку, он побежал в противоположную от Алекс сторону – к ступеням, врезанным в каменистое тело холма, на котором высился дом.
       Море было огромным. Оно раскинуло свое полотно до самого горизонта. Море было ласковым. Оно легко ударяло о песчаный берег ленивой волной. Море напоминало исполинского льва, в жаркий полдень погруженного в дремоту. Аша впервые встретилась с морем и, впервые ощутив бескрайность его просторов, испытывала чувство освобождения. Более бескрайним было только небо...
       Оглянувшись и убедившись, что за спиной уже маячит охранно-воспитательная команда – Вэн и фрау Алекс – Поль потащил Ашу в воду. Не обращая внимания на крики позади, он продвигался вперед, с трудом переступая ногами в намокших сандалиях, а потом, оставив девочку на мелком месте, поплыл... забывая обо всем, что стесняло его, что заставляло бежать от реалий и так – с полуприкрытым взором – существовать безрадостно и едва ли целесообразно. Вскоре его настиг Вэн. В отличие от немки, молодой человек, по-возможности, никогда не навязывал своему подопечному какую-либо определенную линию поведения. Он позволил мальчику выдохнуться, дождался, пока исчерпавший силы Поль отдышится лежа на спине и, наконец, поплыл обратно, с удовлетворением ощущая на плече его руку.
       Было совершенно очевидно, что фрау Алекс изголодалась по хлопотам и организации всяких житейских дел. С неистощимым рвением она взялась устраивать новоприбывших. Собственно, Вэн и Поль и без нее знали, где будут размещаться. Зато Аше требовался перст указующий.
       –   Вот, девочка, твоя комната, – объявила Алекс, впуская ее в небольшое уютное помещение с окнами во двор – комнату для гостей.
       Во дворе росли пальмы, то тут то там среди вымощенных светлой плиткой дорожек попадались миниатюрные клумбы, в неправильном овале бассейна как-то неестественно ярко голубела вода...
       –   Нет, – вдруг сказала Аша. – Я здесь не буду.
       –   Was bedeutet das?!*  – повысила голос немка.
-------------
* Что это значит?! (нем.)

       –   Нужно, чтобы окна были на море.
       –   Нет для гостей окон на море! – возмутилась бесцеремонной настойчивостью девочки фрау Алекс.
       –   В других комнатах есть. У Вэна и Поля – окна на море.
       –   Девочка, не выводи меня из покоя! Es ist der Skandal!*
-------------
* Это возмутительно! (нем.)
 
       Из своей комнаты выглянул голый по пояс Поль:
       –   Ну, чего вы орете? Что случилось?
       В дальнейшее Аша уже не вникала. Ей не хотелось прислушиваться к спору (Поль был груб, немка – догматично упряма), однако результат ее удовлетворил. По настоянию молодого хозяина она и ее вещи были водворены в комнату его матери, чье отсутствие гарантировалось недавно вступившим в действие годичным контрактом с каким-то заокеанским театром.
       Комната, обласканная закатным солнечным светом, была просторной и располагала к отдыху. Пообещав, что ничего в ней не тронет, Аша, тем не менее, сразу же зажгла все семь свечей в изящном бронзовом подсвечнике, чтобы освежить застойную энергетику этого длительно пустующего помещения. Когда свечи догорели, она уже спала, устроившись прямо на полу, на коврике у кровати: ее совсем не прельщала перспектива сна в огромной супружеской постели. С некоторых пор, по-видимому после того, что случилось с ней в церкви, она еще острее реагировала на энергетику окружающего, иногда с трудом сдерживая себя, чтобы не потерять равновесие.
       Утренняя заря на море разворачивала свою грандиозную феерию, опрокидывая в воду огненную краску. В то время как зеленая и синяя лишь слегка оттеняли водную гладь, карминно-розовая зажигала в ней настоящий пожар.
       Не в силах оторвать взгляд от сказочной красоты, Аша пристально всматривалась в горизонт – как будто эта условная линия могла стать источником чуда. И в какой-то момент она, и впрямь, увидела, как появилась и стала расти... нет, не рдеющая окраина солнечного диска, а... раковина – радужно отливающая перламутром огромная двустворчатая ракушка, которую прежде Аша могла видеть только на картинке. Удивительная раковина все росла и росла и, казалось, заняла собой полморя, когда ее рост внезапно прекратился. Вы когда-нибудь видели, как открывается музыкальная шкатулка? Так вот, когда огромная верхняя створка начала медленно подниматься, откуда-то сверху полилась нежная, немного кукольная мелодия: ни дать, ни взять откровение раскрытого музыкального ящичка.
       Околдованная нежными звуками, Аша заворожено следила за движением створки, как вдруг в недрах раковины она заметила... человеческую фигуру. Ее сердце встрепенулось: человек выглядел точь-в-точь как Учитель. Впрочем, когда незнакомец приблизился, она поняла, что ошиблась. Подойдя к Аше вплотную, он соединил ладони вместе и вложил их в ее раскрытые лодочкой ладошки. Разнимая свои, он будто что-то передал девочке, а затем, поклонившись, отступил в сторону и исчез. А вслед за ним к Аше уже направлялся другой человек – в ином костюме, иной национальности, – для того чтобы повторить жест дарения.
       Так перед Ашей прошла удивительная череда людей: женщин и мужчин, с разным цветом кожи, в костюмах разных эпох. В ответ на получение дара Аша лишь благодарно кивала, хотя очень часто ей хотелось броситься на шею приходящим, чтобы заключить их в сердечные, дружеские объятия. Ведь это к ней приходили друзья! И каждый дарил свою любовь, свою ласку – так что в Ашином сердце загорелся-запылал костер любовного восторга. А когда ей показалось, что душа ее не вынесет напряжения этого пожара, ноги вдруг сами понесли ее вперед, по направлению к раковине.
       Она легко скользила по воде и уже не удивлялась, как могли это проделывать навещавшие ее друзья. Окрыленная огненными крыльями, она буквально летела над водой навстречу Учителю, ибо знала наверное, что это он – да, это он! – стоит на краю раковины в ожидании. Когда Аша приблизилась к нему, то сложила ладони подобно тому, как это делали дарители. Сейчас она жаждала принести дар своего сердца, все богатство его огней Учителю. И потому она поторопилась вложить свои маленькие ладошки в ожидающие этого жеста ладони Араша. Однако едва ее руки вошли в их остужающее пространство и уже готовы были разжаться в отдаче, как ладони Учителя сомкнулись. В этот момент Аше почудилось, что не только руки, но и душа ее утонула в сердце Араша, переставая осознавать свою самость, обособленность. Всего на мгновение, лишь на миг она почувствовала себя единым целым с Учителем, но уже в следующий была отделена его указом:
       –   Ступай по жизни бережно и не растеряй доверенный тебе огонь. Донеси в сохранности порученное.
       Только было Аша собиралась узнать, куда она должна донести огромное, переполняющее ее чувство, как... проснулась. Ее сердце бешено колотилось, дыхание было частым, в глазах темнело и сдавалось, что она вот-вот упадет в обморок... но это не останавливало ее. С трудом установив на мольберт большой лист картона, она распаковала пакет с красками и начала писать. Мазок за мазком ложились на матовую поверхность впечатления дивного сна. Пожар рассвета. Огромная переливающаяся раковина близ поверхности моря. Стоящий в ней человек, рассеивающий свечением своей ауры тень внутри не полностью раскрытых створок. И, наконец, маленькая девочка с протянутыми вперед руками, идущая по воде к тому, кого самозабвенно любит.
       Фрау Алекс была крайне раздосадована. Поутру на ее призыв идти завтракать отозвался только Вэн. Дверь в комнату Поля, едва она попыталась войти, захлопнулась прямо перед ее носом, а затем была изнутри заперта на ключ. Вдобавок, она обнаружила, что несносная девочка, которая ухитрилась напрочь сжечь дорогие хозяйские свечи, ни в какую не желает откликаться на ее зовы: сначала идти завтракать, а потом и ехать обедать в ресторан.
       Чтобы хоть немного успокоиться, немка устроилась в гостиной и включила телевизор – показывали «слезную» мелодраму. Вовлекшись в эмоционально насыщенную атмосферу иллюзорного действа, она не заметила, как мимо нее живо промелькнули фигурки детей. Встрепенулась она только тогда, когда услышала прозвучавшее постфактум: «Алекс, мы едем обедать! Кто опоздает – тот не с нами!» И лишь в машине вдруг осознала, что дети одеты неподобающим для посещения ресторана образом:
       –   Аша, где платье, которое тебе купила я? Поль, почему вы позволили себе одеть шорты?
       –   Алекс, я сто раз говорил вам, что в отцовский ресторан мы можем являться хоть в трусах! А оделись мы так, потому что ЖАРКО! – последнее слово Поль прокричал настолько громко, что немка поневоле закрыла уши ладонями.
       До ресторана ехать было всего ничего, однако в начале центральной улицы городка – ближайшего к курортному побережью – Поль велел остановить машину. Он вышел сам и позвал с собой Ашу:
       –   Ашка, сейчас будем есть настоящую жареную рыбу!
       Уличный торговец и фритюрщик в одном лице, продал детям две изрядные порции рыбы. Зажаренная целиком, рыбная мелочь аппетитно хрустела на зубах и поедалась быстро, даже соревновательно. Безусловно, сторонним наблюдателям было не так весело, как самим едокам, и если Вэн был как всегда невозмутим, то фрау Алекс, шокированная до глубины души, не могла сдержать своего возмущения:
       –   Грязными руками! Пережаренную рыбу! Никакой Hygiene!*
 -------------
* гигиены! (нем.)

       В ресторане практически не голодный Поль заказал себе лишь фруктовый пирог и мороженое, и, пожалуй, не столько ел, сколько разговаривал с Ашей, которая в это время лакомилась крупным душистым виноградом. Под конец обеда уже практически успокоенная фрау Алекс снова заволновалась: вместе со счетом Поль велел принести ему пластиковые пакеты.
       –   Поль, это же не comme il faut...*  – зашипела она, когда увидела, как сын владельца ресторана на виду у вальяжной, дорогой публики собственноручно складывает фрукты и остатки пирога в пакет.
-------------
* прилично (франц.)

       –   А комильфо выбрасывать еду и деньги на ветер, когда миллионы людей голодают?! – повысил голос Поль.
       На глаза фрау Алекс навернулись слезы, она скорбно сжала рот и замолчала. И продолжала молчать всю дорогу, делая вид, что не замечает, как Поль вновь на полпути остановил машину, как вместе с Вэном отправился за покупками по магазинам, как, полностью завалив багажник пакетами с продуктами, заявил, что отныне завтракать и ужинать они будут дома.
       –   Так экономнее. И Вэн с нами вместе будет есть. Ему не нужно будет ждать, пока мы набьем себе желудки дорогой жратвой. И уж потом, когда приедем домой, милостиво позволим ему есть то холодное, что привезем из ресторана.
       Вечером, в самом деле, ужинали дома, соорудив под руководством Вэна гигантскую яичницу из дюжины яиц, помидоров и сыра; закусывали пирогом и фруктами. Казалось, все шло так, как того хотел Поль, и все же от Аши не укрылось его подавленное настроение. Уже после вечернего купания, когда Поль и Аша сидели на берегу, провожая взглядом исчезающее за горизонтом солнце, Поль заговорил о том, что мучило его весь день:
       –   Помнишь, я тебе говорил о сканировании?
       –   Помню, – отозвалась Аша, вся загораясь радостью от того, что сейчас, быть может, сумеет помочь другу в его беде.
       –   Когда засыпаю ночью или когда просыпаюсь – ночью или утром – часто, случается, слышу голоса. Мальчишки и девчонки как будто зовут, иногда что-то рассказывают, бывает плачут, а иногда смеются. Потом я стараюсь вспомнить, что они говорили. Но почти никогда не помню точно о чем. И тогда начинаю сканировать: закрываю глаза и задаю вопросы. Иногда мне отвечают. Сегодня ночью...
       Поль глубоко вздохнул и замолчал. Вскоре он поднялся на ноги, как будто собрался уходить, но ненароком заглянув в Ашины глаза, полные сострадательного внимания, сообщающего о ее готовности к терпеливому выслушиванию, к участливой, действенной помощи, вернулся на место. И тогда, опустив голову, тихим и глухим голосом заговорил снова:
       –   Сегодня ночью я видел. В первый раз видел. Мальчик сидел у постели матери. Она умирала... Я понял, что он остается один... Ему было так тоскливо... Я все это почувствовал... А как бедно он живет! В каких-то развалинах... на столе только крошки и бутылка с водой. Утром, когда сканировал, спросил, как его зовут и где он живет. Но понял только, что его зовут Серхио и сам он откуда-то из Колумбии.
       –   Нужно ему помочь, – задумалась Аша.
       –   Хотел бы я знать как, – с горечью проговорил Поль.
       Он сердился на себя за то, что ясно разумел: «голоса» рассчитывают на его отклик, помощь или какое-то иное участие, а он – дуб-дубом – ничего толком сделать не может.
       –   Давай ему пошлем любовь, – предложила Аша. – Закрой глаза. Представь его лицо и представь, как белый огонек летит к нему. И как Серхио перестает печалиться...
       Голос девочки был настолько завораживающе ласков, что Поль, не прекословя, закрыл глаза и позволил себе зафиксировать внутренний взор на то и дело всплывающем среди дня зрительном образе колумбийского мальчика. Он почувствовал, как горит в его руке Ашина ладонь, и огорченное сердце его вдруг нашло радость. Собрав энергию в единый сгусток, Поль заставил ее стремительно мчаться куда-то вдаль, на помощь страдальцу. Каково же было его удивление, когда в скором времени он абсолютно отчетливо увидел лицо Серхио и улыбку облегчения на нем. В этот момент Поль почувствовал, как то, что целый день мучительно сдавливало сердце, наконец, полностью отпустило его. Так вот каким простым путем может проистекать сердечная помощь!
      
      
       ГЛАВА 28
       СТУПЕНИ СВОБОДЫ
      
       Рисунок явно не удавался. Волны получались плоскими, а солнце, едва преодолевшее линию горизонта, висело безликим блином в пустом, безоблачном небе. Теперь, когда закончились любимые краски – синяя и фиолетовая, – Аше не хотелось даже браться за кисть. Она всеми силами старалась найти на бумаге верное соотношение линий, оживляющее наметки пейзажа, но сказывалось отсутствие навыка.
       В это утро Аше непременно хотелось хоть что-нибудь нарисовать. Она повернулась к фрау Алекс, которая расположилась неподалеку, и перевернула лист. Кресло, большой пляжный зонт, фигура женщины в шелковом халате – четкие формы, требовавшие реалистичности изображения, позволяли оттачивать мастерство рисунка.
       –   Девочка, насмешку на меня изображаешь? – оторвалась от книги немка.
       –   Просто рисую.
       Фрау Алекс сняла очки и подозрительно посмотрела на Ашу:
       –   Поль всегда издевается, и ты тоже. Думаешь, я не вижу?
       –   Нет. Я никогда не издеваюсь.
       –   А твое непослушание?
       Аша оторвалась от своего занятия, и ее рука, вооруженная карандашом, начертила в воздухе какой-то знак.
       –   Каждый поступает, как хочет, – сказала она.
       –   Дети должны слушаться взрослых.
       Упрямые ноты в голосе Алекс не обещали, что она сможет легко принять иную точку зрения. И все-таки Аша продолжала настаивать на своем:
       –   Если человек не прислушивается к себе, если делает так, как ему кто-то сказал... или он в книжках прочитал... он – несчастный. Я не хочу терять радость... Я делаю так, чтобы радость была у меня всегда.
       –   А окружающие? Тебя их мнение не волнует?
       –   Я всегда думаю, чтобы всем было хорошо. И делаю так. Если кто-то не понимает моих поступков, это не значит, что я делаю плохо.
       –   Есть правила: какие поступки хорошие, а какие плохие, – начала раздражаться фрау Алекс.
       Не желая выводить ее из равновесия, Аша поспешила перевести разговор на другую тему:
       –   Фрау Алекс, а у вас дети когда-нибудь были?
       Немка не спешила отвечать: в вопросе ей чуялся подвох. Однако не считая приличным промолчать, она все же была вынуждена ответить:
       –   Детей не было, а муж был.
       –   А где он теперь? – чертила в воздухе фигуры Аша.
       Темные глаза Алекс сейчас стали совсем бездонными, и девочка поняла, что огорчила и без того несчастливую женщину.
       –   Если не хотите, не отвечайте, – пожалела ее Аша.
       Она вернулась к прерванному занятию и даже успела наметить на бумаге основные контуры женской фигуры, когда через некоторое время вдруг услышала:
       –   Он меня бил. Пил много пива и становился совсем anormal.*
       В голосе немки появились какие-то незнакомые, страдальческие интонации:
       –   Один раз сказал, что убьет. Так и сказал: t;ten ...**
-------------
*   ненормальный (нем.)
** убью (нем.)

       От возрастающего волнения у нее перехватило дыхание, но вскоре она овладела собой и заговорила вновь:
       –   Скрыться было нельзя. Он находил меня везде. Забирал домой и снова бил. Тогда я сбежала в другая страна, к своей Cousine.*
-------------
* кузине (нем.)

       Когда Аша подошла к фрау Алекс, глаза женщины были полны слез. Аша присела возле кресла на корточки и стала гладить ее по узкой веснушчатой руке. Концом пояса своего шелкового халата Алекс промокала влагу на лице. Ее решимость выговориться – во что бы то ни стало – не позволяла эмоциям достигнуть крайней степени напряженности:
       –   Этот Schuft*  меня и там нашел. Когда пришел, меня уже не было. Я переходил границу.
-------------
* негодяй (нем.)

       –   Вы переходили границу?! – Ашины глаза расширились, а рука, поглаживающая белокожую кисть, замерла.
       –   Да. Тогда нелегально переходить границу в ваша страна было очень страшно. Давали много лет в страшная тюрьма. Но сзади тоже меня ждал Tod.* А потом была встреча с господин Соловьев... Но это уже другая Geschichte .
-------------
*  смерть (нем.)
** история (нем.)

       Аша порывисто вскочила на ноги. В ее глазах читалось искреннее восхищение:
       –   Фрау Алекс, вы настоящий герой! Вы же можете жить по-настоящему! Чтобы никто не приказывал и не заставлял...
       Эти слова словно подстегнули немку. Она резко встала. Книга упала с ее колен, а с ней и очки.
       –   Жарко становится, – механически проговорила она и, вовсе не заботясь о потерянных вещах, направилась к дому.
       Аша как раз подбирала с песка вещи фрау Алекс, когда на берег из воды выскочила большая белая собака и стала усиленно мотать из стороны в сторону головой, освобождая свою длинную шерсть от избытка влаги.
       –   Эй-эй, потише! – прикрикнула на нее выходящая из воды девушка спортивного телосложения.
       Она собрала в ладонь свои длинные светлые волосы и, слегка отжимая их, подошла к Аше.
       –   Привет! Я – Даля!
       Аша очень обрадовалась, что здесь, у берегов чужого моря, повстречала соотечественницу, которая к тому же оказалась художницей.
       –   Я тут с вами по соседству одному дядьке виллу оформляю. Дом большой, а дядька скупущий, каждый грош считает. Я – и дизайнер, и сторож, и за собакой его смотрю, – рассказывала Даля, рассматривая Ашины рисунки.
       –   Да, с карандашом ты пока еще не дружишь, – решила она. – А что еще малюешь?
       –   Картины.
       –   О как! Картины, – в голосе девушки сквозила ирония. – А покажешь?
       Даля была из тех подвижных, энергичных людей, которые своим активным отношением к жизни электризуют пространство, создавая атмосферу праздничной приподнятости, вовлекая окружающих в вихрь немедленного действия.
       –   Пошли, пошли! – загорелась Аша и, подхватив кое-как сложенные вещи, побежала к ступеням ведущим на вершину холма.
       До того как они попали в Ашину комнату, Даля ухитрилась оценить архитектурное изящество соловьевского дома, удивиться безучастной холодности Вэна («Да, нет же! Вовсе он не истукан! Он добрый», – уверяла ее Аша) и, наконец, похвалить за отменный вкус хозяйку. Ее зоркий глаз, подобно отличному прицельному оптическому прибору, успел схватить все детали Ашиных живописных работ.
       –   Вот это нормально. Это – да! – сказала она, откладывая в сторону две из них.
       –   Это мои любимые, – заметила Аша.
       –   Любимые... – задумчиво повторила художница и вдруг вспыхнула:
       –   Слушай! А давай их пристроим моему хозяину! Я наплету ему про молодого талантливого, но малоизвестного художника. Скажу, что когда он прославится, его картины будут ужасно дорогими.
       Заметив Ашину растерянность, девушка взяла ее за плечи и, глядя ей прямо в глаза, сказала:
       –   Кроме шуток! Я буду не я, если не вытрясу из него по двести евро за картину. Соглашайся! Купишь краски.
       Купить краски означало снова взяться за кисть. Уже одна эта мысль растопила ледяную корку сожаления, сковавшую Ашину способность легко расставаться с вещами.
       Вилла, которую оформляла Даля, была значительных размеров. Ее убранство поражало оригинальностью. Масса интересных придумок художницы создавали впечатление ненавязчивой роскоши, ломая стереотипы представлений о том, как должен выглядеть дом нувориша, стремительно нажившего состояние на скупке-продаже леса.
       –   Вот здесь в коридоре их повесим, – сказала Даля, прикладывая одну из картин к стене. – Рамочки закажем... Сейчас будем звонить...
       В маленькой комнате для прислуги, где временно обосновалась художница, из мебели имелись лишь раскладная кровать, стол и деревянный табурет. Однако ее никак нельзя было назвать пустой. На столе и на полу, покрытом пленкой, валялась масса всевозможных обрезков, рулонов и рулончиков, упаковочного материала и, кроме того, остатков лака и красок, усугубляющих духоту этого небольшого, плохо проветриваемого пространства. Вдыхая густой, удушливый воздух, Аша закашлялась.
       –   Да, ты права, – глядя куда-то вдаль, сказала Даля. – Дышать тут совершенно нечем. Как и в этом мире. Одни себе огромные дома отгрохивают... А у других денег нет, чтобы просто краску купить...
       –   А другие еще без еды сидят, – вздохнула Аша.
       –   Это нам знакомо. Сами на голодном пайке не раз сиживали. У матери нас трое: я и двое младших. Она всю жизнь мороженым торгует да подъезды убирает. Я со школьной скамьи работать стала. И тогда же решила, что буду художником или дизайнером. Знаешь, что я делала?
       Девушка нагнулась и стала собирать с пола кусочки тканей:
       –   Вот так ходила в пошивочные ателье... выпрашивала лоскуты... и шила куклы.
       –   Куклы! – восхитилась Аша.
       –   И до сих пор шью, – подбросила вверх Даля ворох разноцветных обрезков. – Только теперь работаю над эксклюзивом, продаю дорого. Весь этот тряпичный хлам, который ты видишь, повезу домой. Пригодится в работе.
       Провожая Ашу, художница мимоходом заметила:
       –   Скоро стану знаменитым дизайнером. Как только у меня в избытке появятся бабки, обязательно создам фонд помощи молодым дарованиям – вроде тебя...
       Прячась от солнцепека в прохладе своей комнаты, Аша все еще находилась под впечатлением от встречи с новой знакомой. Перед ней был пример отца – талантливого художника и трудяги, крайне непрактичного и беспомощного в бытовых вопросах. Жизненное кредо Дали казалось ей более привлекательным: талант, работая для людей, должен уметь позаботиться о себе и своих близких. Сможет ли она стать такой, как молодая художница или будет походить на Белухина, Аша наверное не знала. Сейчас ей было ведомо одно: свой первый заработок она не забудет никогда. Ее размышления о том, как лучше потратить эту огромную для нее сумму, были прерваны появлением Поля.
       –   Слушай, Ашка, ты не видела нашу фрау? Жрать хочется, а Алекса-то нет, – переиначил он классика.
       Лишь теперь до Аши дошло, что с того самого момента, когда немка скоропалительно покинула пляж, она не подавала каких-либо признаков своего присутствия в доме.
       –   Как говорил... не знаю кто... Заброшенные замки полны призраков, – пошутил Поль, узнав от Аши о давних подвигах гувернантки.
       Впрочем, он даже не подозревал, что внешне сухая и чопорная фрау Алекс и по сю пору способна удивлять непредсказуемыми поступками, свойственными людям впечатлительным и авантюристичным.
       Они как раз сидели за немудреным обедом, приготовленным из замороженных полуфабрикатов, когда в кухню вошла... нет, вплыла высокая стройная женщина в длинном батистовом платье и мягких кожаных сандалиях на босу ногу. Ее пышно начесанную короткую прическу венчала воздушная летняя шляпа, а глаза закрывали модные темные очки.
       –   Да, это я! – сказала она голосом фрау Алекс и, никому не давая вставить ни слова, объявила:
       –   Спасибо, я не голодна. Имела прекрасный обед на улице, где черноволосый, усатый gentleman*  жарил для меня рыбу.
-------------
* джентльмен (англ.)

       –   Присаживайтесь, фрау Алекс, я сделаю вам апельсиновый фреш, – с готовностью поднялся со своего места Вэн.
       –   Нет-нет, сидите, – снисходительно кивнула ему немка и, не делая пауз, пустилась говорить, произнося явно не раз обдуманную и тщательно отрепетированную речь:
       –   Я больше десяти лет жила в доме господина Соловьева. Я привязалась к мальчику Полю и его отцу. Я восхищена госпожой Соловьевой. Но больше не намерена терпеть издевательства, – тут Алекс облизала пересохшие губы и продолжила. – Да, не намерена. Я ухожу. Как только закончится море. Сразу. Господин Соловьев согласен. Я его оповестила.
       –   Как здорово! – обрадовалась Аша и захлопала в ладоши.
       –   А я как рад... – иронично заметил Поль.
       –   Не сомневаюсь, – сухо проскрипела немка и отправилась на второй этаж в свою комнату.
       До самого вечера она не выходила оттуда, а когда, наконец, появилась, попросила, чтобы ее называли Александра и не забывали согласовывать с ней маршруты своих перемещений.
       –   Я еще не сложила своих полномочий, – напомнила она Полю, который как раз обсуждал подробности ночлега на морском берегу под мерцающим пологом южного неба.
       –   Почему вы не хотите ночевать на берегу?! – возмущался Поль, услышав запрет. – Вы не хотите, чтобы вас ругали, а сами ничего не разрешаете! Не сыро, не холодно – здесь почти Африка. Да вам лишь бы запрещать!
       Аша взяла Поля за руку и тихонько ее пожала.
       –   Поль, – сказала она, однако же глядя на фрау Алекс, – вот увидишь: Александра обязательно пойдет с нами на берег. Она сказала, что не любит насилия. И, конечно, она уже поняла, что нам тоже не нравится, когда нами каждый раз командуют.
       Немка вымученно улыбнулась и без присущего ей пафоса сказала:
       –   Никогда не думала, что наступит день, когда меня будут воспитывать Kinder.*
-------------
* дети (нем.)
      
      
       ГЛАВА 29
       В ПОЛНООТДАЧЕ
      
       –   Эй, народ, далеко не отползать! – комментировал Вэн попытки Поля и Аши обосноваться на берегу – подальше от него и фрау Алекс.
       Когда дети, расстелив простыню на приемлемом для наблюдения расстоянии, приземлились на мягкий, еще теплый песок, свет его фонарика погас. Теперь Вэну и фрау Алекс, которые удобно устроились в пляжных креслах, предстояло чем-то занять себя до позднего начала звездопада. И они, никогда прежде не обсуждавшие подробности своих жизней, вдруг пустились в воспоминания. Услышав приглушенное «А знаете, когда мне было семь лет...», Поль сообразил, что на некоторое время их оставят в покое.
       –   Слушай, есть дело, – обратился он к сидевшей рядом Аше. – Нужно просканировать одну девочку. Сегодня утром она что-то пыталась мне сказать. Потом днем мелькало ее лицо. Я разобрал только два слова: «Рашид» и «помощь». Кажется, она хотела, чтобы я помог какому-то Рашиду, но найти его не получилось. Давай вместе.
       Интуитивно осознавая необходимость не только мысленного единства, но и целесообразность объединения других энергетических потоков, Поль и Аша расположились друг против друга и взялись за руки. Аша тотчас же почувствовала, как по кольцу рук запульсировал ток, взаимно согласующий ритмы.
       –   Вот ерунда, – разочарованно проговорил Поль. – Она уже спит.
       –   Смотри, смотри – ее губы шевелятся, – горячо зашептала Аша, которой показалось, что и она прозрела в ту реальность, куда ее попытался вовлечь друг.
       Напряженно прислушиваясь, Поль вновь уловил то же, что и раньше: «Рашид, помощь...»
       –   Где его найти? Как с ним связаться? – атаковал он вопросами спящую.
       Тогда как Поль видел перед собой лишь круглое личико с закрытыми глазами, Аше вдруг открылось другое видение: мимо нее стремительно мчались огни. Так бывает, когда едешь в автомобиле на большой скорости.
       –   Я – в машине, кажется, – прошептала она.
       –   Машина... машина... – настраивался Поль, пытаясь одолеть мучившую его отдышку. – Какая машина?
       –   Может быть, скорой помощи?
       Поль, скорее, представил, нежели увидел мчащуюся по ночному городу неотложку, которая увозила незнакомого ему мальчика. Мысленно он попытался «войти» внутрь автомобиля и воочию увидеть лежащего на каталке. Но что-то белое, какая-то пелена не позволяла разобрать происходящее.
       –   Что-то мешает видеть – белое такое, – сжал он до боли Ашину руку.
       –   Это спина врача. Поднимись выше.
       «Поднявшись к самому потолку», Поль, наконец, увидел того, кому призывала помочь незнакомая девочка. И сразу же понял, почему, как только он устремил мысль к мальчику, начал задыхаться: Рашиду явно не хватало воздуха, его легкие по какой-то причине отказывались работать.
       –   Эй, Раш, – осторожно позвал его Поль. – Не уходи, побудь с нами.
       Напрягаясь, чтобы уловить хоть какой-то знак, исходящий от неподвижно лежащего тела, в следующие минуты он слышал только свое учащенное дыхание.
       –   Он уже высоко, он хочет разорвать нить... – в волнении проговорила Аша.
       –   Спроси его, почему... Быстрее! – торопил ее Поль.
       –   Он говорит, что не хочет больше слышать о Боге, который посылает его убивать.
       –   Скажи ему, что его обманули, что... как там в Библии... Бог есть любовь.
       Но Ашино сердце подсказывало иное. Сейчас она ощущала глубокое сострадание к мальчику, чей ум, зашоренный религиозными догмами, вошел в конфликт с сердечным знанием, неявно высказывающим свой протест. Ах, как нужно было, чтобы Рашид утвердился в правоте сердцезнания и почувствовал поддержку! Аша собрала весь душевный жар, весь пыл своего сердца и молниеносной стрелой отправила огненную посылку мальчику. По-видимому, на какое-то мгновение ее тонкое тело, созвуча страстному порыву психической помощи, покинуло физическое. Очнулась она от горячего шепота Поля:
       –   Гляди-ка, у него веки дрогнули...
       Да, мальчик, обласканный жаркой волной сострадания, успокоился и, в самом деле, возвратился в тело. Но это вовсе не означало, что, вернувшись в этот полный скорби мир, он не захочет уйти опять.
       –   Мы тебя любим. Ты нужен нам, – обратилась к нему Аша.
       –   Но я не знаю вас, – еще не вполне осознавая происходящее, возразил Рашид.
       –   Мы – новые дети земли. Мы пришли, чтобы насадить на земле новый сад любви. Каждый, кто нас слышит, призван. Ты слышишь?! Ты тоже с нами. И ты должен жить. И нести любовь.
       Побудительная сила этих слов потрясла все существо мальчика. И то, что в нем было зажато, подавлено неприятием, в одночасье раскрепостилось, освободив дыхание от сковывающего его спазма.
       –   Все. Мы вернули его, – констатировал врач, отключая аппарат искусственного дыхания.
       Но поверх голоса реаниматолога Поль наконец-то услышал звуки голоса Рашида:
       –   Как мне жить дальше? – уже без отчаяния, но, очевидно, в глубоком раздумье, спрашивал он.
       –   Ты должен протестовать. Тебе не нужно делать вид, будто тебя не касается то, что происходит кругом. Покажи им, что тебе не нравится! Топай, кричи, объявляй голодовку – только не соглашайся с ними.
       Лицо Рашида порозовело:
       –   Ты прав, мальчик, они из нас воспитывают убийц. А я буду воином. Буду бороться за любовь. Даже если меня убьют. Теперь я не боюсь смерти. Я уже знаю, что такое умирать.
       Картинка растаяла. И сейчас же на Поля навалилась страшная усталость. Он отпустил Ашины руки, и они безвольно упали вниз.
       –   Э, ты как? – насторожился Поль.
       Аша ничего не ответила.
       –   Идти можешь?
       На сей раз расслышав ее вялое «могу», он встал и с большим трудом помог ей подняться. Словно раненого с поля боя, он повел обессиленную девочку к морю, и лишь когда вода покрыла им ноги и бедра, отпустил ее. Убедившись, что Аша может стоять самостоятельно, он стал понемногу поливать ее сверху морской водой.
       –   Не нужно больше, я сама, – в какой-то момент остановила его девочка и окунулась с головой.
       После купания она немного ожила.
       –   Слушай, откуда мы знали, что делать и говорить? – спросил ее Поль, когда они с удовольствием растянулись на берегу.
       –   Нам помогали.
       –   Ты уверена?
       –   Всегда, когда делаешь что-то важное, Учитель и его помощники помогают.
       –   Я никогда не слышал и не видел твоего Учителя. Не сочиняешь? – засомневался Поль.
       –   Если очень захочешь, обязательно увидишь... – с глубокой убежденностью отвечала Аша.
       Она продолжала говорить, но Поль уже не слушал: его внимание привлекли шелест песка и какое-то подозрительное сопение, которое постепенно становилось все громче. Едва он вскочил на ноги, как увидел, что на него несется что-то белое. Поль инстинктивно заслонил собой Ашу. И тут... луч фонарика ударил ему в глаза.
       –   Альф, стоять! Ко мне! – послышалось издалека.
       –   Это – Даля! – обрадовалась Аша.
       –   Даля, иди к нам! – позвала она.
       Когда девушка узнала, по какому поводу соседи собрались на берегу, она охотно присоединилась к ним, отказавшись, впрочем, от предложения старших – с комфортом расположиться в плетеном кресле.
       –   Я тут с детишками посижу, – сказала она, усаживаясь между Ашей и Полем.
       –   Как здорово, что я вас встретила, – облегченно выдохнула Даля. – У меня сегодня жуткий день был.
       И почуяв «спиной», что фрау Алекс и Вэн прислушиваются к разговору, перешла на шепот:
       –   Сегодня у меня была предварительная приемка работы. Приехал мой хозяин – денежный мешок – и начал ходить по комнатам, всюду тыкать пальцем. И это ему – не так, и то – не так... Я ему стараюсь вежливо объяснить, что нужно учитывать освещенность помещений в разное время суток, что в зависимости от этого подбирается колер и фактура красок и тканей. А он... представляете?.. на меня голос начинает повышать. Вот тогда я остановилась. И знаете, что сделала?
       –   Наверное, застрелила его, – хихикнул Поль.
       –   Почти, – усмехнулась Даля. – Я просто-напросто заорала на него. Я орала так громко, что удивлялась, как у меня не лопнули барабанные перепонки. Он даже попятился. Я ему сказала, что если ему не нравится, пусть зовет другого дизайнера. И пусть этот другой делает для него любые дурацкие переделки. Я кричала, что мне в таком случае не нужны его вонючие деньги и чтобы он никогда не упоминал моего имени, демонстрируя то уродство, на котором он настаивает. Конечно, он тоже что-то орал мне в ответ. Но мне было наплевать.
       Под конец рассказа Даля так разошлась, что не заметила, как с шепота перешла на крик. Заразившись ее эмоциональностью, Поль включил воображение:
       –   Когда ему надоело, он стукнул тебя по башке! Нет, он выхватил пушку и...
       –   Нет, нет и нет! – перебила его девушка. – Представьте себе, он просто заткнулся. Мы оба заткнулись. И тогда я поняла, что никогда еще не слышала такой тишины. А потом буквально офонарела: мой «сундук»... тихим голосом... сказал, что на все согласен.
       –   Вот это супер! – присвистнул Поль.
       –   Супер – то, что я поняла: человека можно убедить только тем способом, к которому он привык. Привык, что криком берет тот, на чьей стороне сила, – так ему даже думалку отшибло: сразу на все согласился.
       –   Слушайте, а самое главное, я поняла, что когда хочешь чего-то добиться, нужно приложить все силы. Все-все... понимаете?.. Только тогда можно рассчитывать на результат.
       Даля как-то умиротворенно затихла, и из глубины всеобщего молчания раздался тихий задумчивый голос:
       –   Звезда упала.
       Им, как и всем остальным людям, был неведом особый ритм звездопада, вернее, метеоритного дождя. Сверкающая, огненно начертающая дуга в мгновение ока вспыхивала в непроницаемой черноте неба и тут же гасла. Следующая могла появиться и мгновение спустя, и через несколько минут. Так атмосфера Земли встречала небесных странников, позволяя им лишь до известной степени приблизиться к ее планетному телу. Так жители Земли зачастую встречают посланников высших миров: восторгаясь необычным, они упускают возможность возвысить мышление и принять в сознание нечто большее, чем то, что им доводится видеть каждый день.
       Для Аши сгорающие частицы метеоритного потока были вестниками – свидетелями существования прекрасных планет, которые населяли необыкновенные существа, способные к постоянной, ничего не требующей взамен отдаче энергии, именуемой землянами любовью. Наблюдая за мельканием огненных штрихов, она чувствовала особую близость к Учителю, вспоминала его учеников – обитателей взорванной планеты – и посылала всем приветы. Привет, Ило, привет, Гла, привет тебе, милая Ану! Никого не забыла Аша: ни целительницу Дару, ни ее отца Оэля, ни самоотверженного малёвника... Пытаясь припомнить, как звали последнего светоносца, вызволенного Арашем из подземного плена, она пропустила не одну надземную вспышку. Зато смогла заметить, что они чрезвычайно участились, и теперь небо было практически исчерчено тонкими сияющими линиями, которые постепенно превратились в отдельные сверкающие точки.
       Этот разноцветный круговорот сопровождал Ашу во время ее полета – стремительного перемещения по одному из доступных для нее путей Вселенной. С каждым мигом лет огней становился все прекрасней и ярче... А затем одним махом мелькание прекратилось и новое чудесное явление предстало перед Ашиным взором. На нее смотрело множество снежнооких созданий – простых по форме, но прекрасных по существу – цветов, собранных на одном дереве. Они казались абсолютно одинаковыми, однако воспринимались как отдельные самостоятельные сущности. Присущая им магия белого цвета позволяла при изменении угла зрения наблюдать радужность, перламутровой волной пробегающую по лепесткам. Казалось невозможным наблюсти различия ни в звуке, ни в запахе... И все же Аша слышала целый хор удивительно нежно звучащих голосов, которые поразительно сливались в завораживающем унисоне. Стоило ей пристальнее присмотреться к одному цветку, чтобы попытаться уловить его индивидуальность, как остальные тут же подключались к возникшему току общения, словно ни на мгновение не мыслили своего существования отдельно друг от друга.
       Пошел дождь. Так подумала Аша. Хотя поток, проливающийся сверху в виде отдельных тонких струй, мало напоминал земную воду. Его ослепительные волосяные штрихи, аккуратно разлиновывающие пространство, сполна поглощались поверхностями, на которые попадали, заставляя их светиться ярче, волшебней. Аша на себе прочувствовала ту слабую колющую вибрацию, которую вызывал в ее теле «дождь». И если раньше она ощущала, как восторг заливает ее отдельными волнами, то теперь, под действием «небесного электричества», его вибрация утвердилась в сердце так мощно! Гармонизируя сознание, она прекратила всякое разделение мысли и чувства, обнаруживая их первозданное единство.
       Перемены в окружающем стали заметны лишь тогда, когда «дождь» прекратился. Опамятовавшись, Аша увидела возле себя уже не одно-единственное дерево, но многие десятки, щедро усыпанных цветами экземпляров. Как-то не враз она заметила, что весь этот сказочно цветущий, благоухающий и звучащий сад постепенно отдаляется, и чем сильнее ее желание приблизиться к нему, тем большим становится расстояние между ней и его удивительными обитателями.
       Разочарование? Нет, скорее патина легкой грусти покрывала прочие чувства, когда Аша проснулась. А проснулась она уже утром, в своей раскладной кровати, в светлой комнате, щедро одаренной солнечной лаской. Но даже солнышко в это утро не могло примирить ее с необходимостью возвращения к земному существованию. Может быть, впервые с начала опыта приобщения к надземному, контраст между мирами воспринимался ее чутким сердцем так остро. И возможно, впервые «взрослое» чувство одиночества сдавило ей горло.
       Слезы прозрачной пеленой застилали взор, искажая своими линзами световые пятна на стене напротив. Мало-помалу отвлекаясь от своего горя, Аша присматривалась к игре солнечных лучей и будто прозревала в них какие-то изображения. На мгновение ей даже показалось, что она видит лик Учителя.
       –   Учитель! – тотчас же вспыхнуло в ее сознании.
       И разом, как обрушивается от взрыва камень, разрушилось, обратилось в мельчайшую пыль и рассеялось всякое сожаление, вся печаль и туман обособленности. И снова Аша услышала голос мира в его неразрывном единстве и себя в нем – неотъемлемую частицу целого.
      
      
       ГЛАВА 30
       ЗНАКИ
      
       У Аши было много поводов разговаривать с морем. Ведь рядом, зачастую, не было никого, кто был способен разделить с ней ее восхищение красотой мира. Она не могла доверить окружающим рассказ о чудесных явлениях, связанных с ее полетами на другую планету, или о встречах с Учителем. От нечего делать Аша бродила вдоль берега по мокрому песку и, обращаясь к морю, почти неслышно говорила:
       –   Ты – такое огромное, что не поместишься ни на одной картине. Можно, правда, изобразить тебя совсем махоньким. Но тогда это будешь не ты, а лужа какая-то. Ведь под водой у тебя целый мир – особенный, удивительный... Ой, смотри, крабик! Надо же, такой крошечный, а уже щипается.
       Краб, который успел цапнуть Ашу за палец, ни в какую не желал смирно сидеть у нее на ладони. Он так и норовил соскользнуть в воду.
       –   Плыви, – отпустила его Аша и еще некоторое время наблюдала, как медленно передвигается кроха по дну.
       Взгляд человеческий не может проникнуть сквозь толщу воды, а солнце может. Аша вдруг подумала, что и у солнца, которое несет свет и радость, есть свои ограничения. Его лучи не могут добраться до самых глубоких морских глубин. Они и сквозь землю не проходят. Зато... сейчас ей припомнились слова Араша, не раз сказанные им ученикам:
       –   Мысль ваша вездесуща. Она проникает всюду. И как гонец несет весть: радостную или печальную – в зависимости от того, что вы в нее вложили. Радостная умножает в мире радость, а печальная – скорбь. Ваша хорошая мысль кому-то помогает, побуждает к совершению добрых дел. Когда же мысль ваша плоха, она непременно подтолкнет незнакомого вам человека, или даже многих, к поступкам безрадостным, а то и преступным.
       Ашин взгляд, машинально скользивший по берегу, наткнулся на склоненную над книгой фигуру фрау Алекс. И тут ей пришло в голову, что высказанные ею мысли о свободе, о необходимости независимости мышления могли подтолкнуть эту уже немолодую женщину к очень важному в ее жизни выбору: продолжать пребывать в рабстве у собственных закоснелых представлений о «правильной» жизни или же постараться изменить мышление, а с ним и самый способ существования в этом мире.
       –   Фрау Алекс, – подошла к ней Аша, – вы, случайно, не передумали уходить?
       Немка посмотрела на девочку поверх очков и холодно ответила:
       –   Нет, не передумала.
       –   А куда вы пойдете? – допытывалась Аша.
       –   Пока не знаю, – во взгляде Алекс сквозила неуверенность и тенью набегающий страх.
       Как-то само собой у Аши вырвалось:
       –   Если вам некуда больше идти, приходите жить к нам. У нас квартира большая. Есть еще целая пустая комната и кладовка.
       Голос девочки был полон искренней горячности, и вместе с тем его теплая, участливая интонация не могла не растрогать истосковавшуюся по доброму слову женщину. По укоренившейся многолетней привычке, прежде чем ответить, она медлила, приглядываясь к Аше: не сыграла ли та с ней злую шутку. А после как-то разом расслабилась и заулыбалась:
       –   Хочешь, почитаю тебе из книги? Она, правда, написана стихами, на немецком языке. Но я переведу понятно.
       Наверное, если бы Аша вдруг отказалась ее слушать, фрау Алекс все равно стала бы декламировать вслух строки великой поэмы, чтобы дать выход переполнявшему ее чувству благодарности, раздуть слабенький, но ярко вспыхнувший огонек надежды. Когда Аша устроилась напротив, она, вначале несколько запинаясь, но потом все с большим воодушевлением принялась за пересказ:
       –   В одном древнем королевстве жил мудрый король и его прекрасная супруга королева. Тогда вокруг королевства шли войны. Но король всегда стремился к миру для своих подданных и не хотел войны. И все-таки, в то время когда у него родился сын, для спасения своего народа он был вынужден вступить в битву. Покидая замок, он попрощался с красавицей королевой и напоследок вручил ей розу.
       –   Эта роза, пока я жив, никогда не увянет. Этот цветок может говорить со мной на языке сердца. Где бы я ни был, лепесток, оторванный от розы, принесет мне весть от моей возлюбленной супруги, и я всегда сумею прийти ей на помощь.
       Так сказал король, вскочил на коня и выехал за ворота, чтобы возглавить свое войско.
       А на следующий день неприступные стены королевства осадил неприятель. Глава соседней державы, который еще недавно уверял соседа-короля в своей преданности, называя другом, теперь решил присвоить его владения.
       Когда королева узнала о совершенном предательстве, она тотчас же взяла в руки неувядающую розу и с сожалением оторвала кораллово-красный лепесток. Лепесток упал на пол, и пространство содрогнулось. Здесь так и говорится, что звук падения стал слышен королю. Встревоженный этой вестью, он послал часть своего войска к воротам королевства. Когда воины короля появились в тылу врага, застигнутые врасплох чужеземцы обратились в бегство.
       Но соседний король не оставил своих преступных намерений. Он решил покорить жителей приглянувшихся ему владений с помощью хитрости. Переодев своих верных людей монахами, он послал их в соседнее королевство сеять смуту и рознь.
       Когда королева узнала об этом, она вновь оторвала лепесток от дивной розы. Он упал оземь и послал в пространство сигнал тревоги. Король немедля узнал об опасениях своей суженой и ей – спящей – показал, как следует поступить. И уже рано утром все монахи-заговорщики были взяты под стражу и упрятаны в глубокие подвалы крепости.
       Однажды, когда, тоскуя по мужу, королева ненароком дотронулась до неувядающей розы, от нее сам по себе отделился лепесток и упал на пол. Встревоженная, королева велела всем своим поданным усилить дозор и вскоре убедилась в своей правоте: от мужа пришло послание. В нем говорилось, что во дворце зреет заговор и двое предателей по наущению коварного соседа готовятся похитить младенца-сына, чтобы после потребовать за него выкуп.
       Королева уже устала от бесконечных тревог, но в один день они показались ей ничего не значащими. А произошло это тогда, когда она увидела, что неувядающая роза опустила свою головку. Теперь ей стало ясно, что ее любимый супруг находится в опасности.
       Ни минуты не колеблясь, она вскочила на коня и в сопровождении доверенных людей поскакала к мужу. Когда она прибыла на место, оказалось, что король тяжело ранен и пребывает в беспамятстве. Тогда королева обратилась к его сердцу и стала умолять его дать силы угасающему телу. Она и сама целыми днями отдавала весь жар своей души, чтобы поддержать течение жизни в любимом. И вот однажды она заметила, что роза, данная ей мужем, подняла головку. Тут так и сказано, что неувядающая сила огненного чувства ведет к победе.
       –   Получается, король остался жив, – обрадовалась Даля, когда Аша рассказала ей эту романтическую историю.
       Они сидели на берегу, любуясь представлением вечерней зари, когда на горизонте, на фоне празднично декорированного неба появилась яхта. Создавалось впечатление, что она идет к берегу. Встав у кромки воды, хорошо было наблюдать за ее плавным ходом, крылатостью наполненных ветром парусов...
       Яхта была уже совсем близко, когда тот, кто стоял на носу, начал призывно махать руками.
       –   Если вокруг больше никого нет, – озираясь по сторонам, говорила Даля, – значит, это нас зовут.
       –   Ну что, поплыли? – озорно блеснули ее глаза.
       Когда сильные мужские руки помогли им подняться на борт, они очутились в царстве сияющего полировкой благородного дерева, солнечного блеска латуни, под громадой высоко вознесенных белых полотен. Стремительное движение – так и хотелось сказать «полет», – вольно рассекающее волнующийся водный покров, очаровывало ощущением свободы, усиленным лаской влажного морского ветра.
       Поглощенная наблюдением то за ходом судна, то за легким движением штурвала, послушного воле одного из молодых людей – коренных обитателей здешнего удивительного мира, – Аша едва замечала, что творится вокруг. Ее внимание приняло иное направление лишь тогда, когда, перебивая говор ветра в парусах, до нее донесся громкий крик. Кричала Даля. В ее нечетко различаемой речи слышался гнев. Состоящий с ней в диалоге мужской голос тоже был полон раздражения и гневливых нот.
       Ход яхты замедлился, а после, изменив курс, она направилась к берегу. Когда до него оставалось метров двести, судно замерло – замерла и музыка его движения, которую так и не успела вполне усвоить Аша. Она с удивлением наблюдала, как, сердито махнув рукой, за борт прыгнула Даля, как, вынырнув, стала звать ее к себе. Прыгать с такой высоты было страшно: Аша еще только училась плавать и опасалась, что не вынырнет. Но все обошлось. Поддерживаемая Далей, она доплыла до прибрежной мели и, тяжело дыша, встала на ноги.
       –   Все, дальше не пойдем, – сказала Даля. – Будем идти по воде, вдоль берега. Подозреваю, что тут везде частные владения.
       Стемнело. Монотонное передвижение в теплой воде усыпляло. Чтобы взбодриться, Даля заговорила:
       –   Какая же я все-таки дура!
       –   Это неправда, – возразила Аша, останавливаясь.
       –   Иди-иди, не стой, – подтолкнула ее в спину Даля. – Нам еще часа два ластами работать.
       Убедившись, что впереди идущая девочка, снова активно задвигалась, она, наконец, позволила себе высказаться:
       –   Ведь знаю же, что у мужиков одно на уме. Просто так никогда девушку развлекать не будут. А купилась, как последняя лохушка. Только остались вдвоем, он тут же приставать начал. Я ему, конечно, сразу ультиматум: или он нас высаживает у берега, или мы прыгаем в открытое море, и на его грязной совести будут две загубленные невинные жизни.
       –   Учитель говорил: лучше ошибаться в действии, чем пребывать в бездействии, – отозвалась Аша.
       –   Я всегда так поступаю. Но почему-то каждый раз наступаю на одни и те же грабли.
       –   Одному мальчику, которого часто ругали, Учитель сказал, что он сначала делает, а после думает. Что ценно не действие само по себе, а осознанное действие.
       –   Да, умная книжка тебе попалась, – вздохнула Даля. – У тебя самой-то так получается?
       Аша не сразу дала ответ. Она понимала, что, несмотря на важность предварительного размышления о будущих действиях, именно те из них, что родились без колебаний ума или шаблонных решений, были верными. В памяти вдруг всплыло еще одно наставление Учителя:
       –   Обратись к своему сердцу, и оно укажет тебе: правдив ли ты. Сердце – оселок истинности.
       –   А и верно, сердцем-то я чуяла, что все неспроста, – задумалась Даля. – Вот и сейчас что-то не то. Посмотри на море.
       Там, куда она указывала, замелькали прыгающие вверх-вниз огоньки, а немного погодя к размеренному шуму прибоя присоединился рокот мощного лодочного мотора.
       –   Слушай меня внимательно, – обняла Даля за плечи девочку. – Кто бы это ни был – частники, менты или погранцы – изображаем русских дурочек. Мол, заблудились, никаких языков не знаем. Тебе вообще лучше молчать. Поняла?
       Аша никогда не признавала навязанные ей обвинения, не изображала непричастность тогда, когда чувствовала, что мотивы ее поведения соответствуют ее убеждениям. Отстаивая свою правоту, она нередко наживала недоброжелателей и порицания. Однако сейчас, когда луч прожектора, выхвативший из ночной тьмы две съежившиеся фигурки, безжалостно бил по глазам, она решила что поступит так, как просила Даля. Их невиновность в чужих – в совсем чужих, инородных – глазах могла быть расценена как преступление, и в то время как Аше не грозило ничего, ее подруга могла оказаться в беде.
       Подняв девушек на борт катера, полицейские посмеивались над их беспомощными оправданиями («не понимаем», «русские»), но Даля знала, что это показное добродушие, едва они прибудут на место, сменится требовательным: «предъявите паспорта», «предъявите визы», «предъявите вид на жительство»... Пока она готовилась отвечать на вопросы, катер уже причаливал к берегу.
       –   Это наши! – радостно выкрикнула Аша, еще издали завидев на привычном месте около шезлонгов фрау Алекс, Вэна и рядом небольшую фигурку Поля.
       Когда при свете полицейского прожектора началось разбирательство – кто есть кто, – Поль незаметно стал оттеснять Ашу из сектора света. Очутившись в темноте, он недолго еще прислушивался к разговору, а потом облегченно вздохнул:
       –   Все, пойдем домой. Мы им уже не нужны.
       По дороге Поль пожелал узнать о причине внезапного загадочного исчезновения с пляжа двух подружек.
       –   И это все? – с недоумением спросил он, выслушав историю катания на яхте и благополучного возвращения.
       –   Все, – пожала плечами Аша.
       –   Эх, ты... – разочарованно протянул Поль. – Я ведь с тобой связывался... И не один раз. Пока Алекс катала истерику – звонила в полицию и доводила комиссара до белого каления, – я сидел и сканировал.
       –   Ой, помню! – вдруг встрепенулась Аша. – Я стояла возле руля. В один момент мне показалось, что вижу твое лицо... Точно. Ты еще улыбался.
       –   Но я же реально увидел тебя у штурвала! И главное, ты мне ответила!
       –   Я?!
       –   Ты тогда сказала: «Все в порядке».
       Аша не могла взять в толк, как молниеносно промелькнувшая мысль о Поле способна была развернуться в словесный ответ, не могла она припомнить и следующих фактов их ментального контакта, хотя Поль уверял ее в обратном:
       –   Видел, как ты передрейфила, когда нужно было прыгать. А когда ты сиганула вниз, я представил, что тащу тебя из воды наверх. Потом уже по воде ты шла и что-то говорила... Даже что-то такое услышал... «Действие» какое-то или «бездействие»... – нет, теперь уже ни черта не помню...
       –   Я говорила: «лучше ошибаться в действии, нежели быть в бездействии».
       –   Есть контакт! – подпрыгнул Поль.
       Сейчас, как никогда раньше, он убедился в необходимости пристального внимания к знакам – указателям видимо-невидимым, – которые на каждом шагу расставляет жизнь, и умения их распознавать.
      
      
       ГЛАВА 31
       К ЗВЕЗДАМ
      
       Высоко над землей – там, где глаз пытается усмотреть вечность, – горит дивный огонь. Стремлением заключить планетное тело в свои объятия он напоминает радугу. Однако пытаться определить оттенки, которыми она изобилует, кажется невозможным: ее полотно живет и трепещет, как изменчивое пламя. Дыхание его сопровождается тонким мелодичным звоном. Богатству оттенков бесконечно разнообразного спектра соответствует такое же многообразие звуковых вибраций. Самым удивительным образом сочетаются сияющие пламена живого дара неба. Не менее насладительно для слуха гармоничное слияние множества тонких, словно серебряных, звонов.
       Когда Ашин восхищенный взор останавливается на чарующей игре красок, его магнетизм выделяет из животрепещущей огненной сущности дочернюю искру, позволяя на миг услышать ее уникальный прозрачный голос.
       –   Дзень! – падает вниз искра, насыщая пространство радостью... но не исчезает, а продолжает мерцать в окружении себе подобных.
       Аша все смотрит и смотрит в небо, то умножая рой мимолетных огоньков, то любуясь их обворожительным танцем. Она играет с радугой, и радуга играет с ней, расцвечивая небо красочным фейерверком. Увлеченная, она не сразу замечает, как ее поднятые к небу руки покрываются цветочным узором. Откуда цветы?
       Первоначальное удивление сменяется еще большим, когда Аша вдруг понимает: дар цветов прислан не извне, но предоставлен самим телом. В нем каждая клеточка живет и работает, подобно цветку, опутанная целой сетью тонких нитей, связующих ее с миллионами других. Стоит лишь пошевелить пальцем, как в сложном переплетении нервов вспыхивает и распространяется чудный огонь, окружая цветы радужным свечением.
       –   В красоте всегда таится радуга! – эта догадка зажигает Ашину душу новой вспышкой восторга. – Для того чтобы приобщиться к радуге мира совсем не обязательно перемещаться на иную удивительную планету. Нужно просто зажечь все огоньки своего существа, и они сложатся в красоту радуги. Выходит, красота всегда рядом!
       О, это было непросто! Было совсем нелегко изобразить на холсте живой трепет радуги. А еще правдиво рассказать о том, как ее света искрами нисходят на землю, обнаруживая в траве, цветах и даже в играющих детях – мальчике и девочке – родственную способность к самосвечению. Краски подбирались с трудом, нужные оттенки так и норовили ускользнуть. По окончании работы пальцы – незаменимые инструменты точного подбора гармоничных цветов – сами напоминали палитру. И отмывать их пришлось, ох как, долго...
       В полуоткрытую дверь ванной комнаты доносилась полная раздражения речь фрау Алекс, в который раз возмущенной отсутствием у девочки «малейшего представления о порядке и режиме...» «Комната загажена, обеденное время давно минуло...» Ашу не касалось волнение немки. Всей душой она стремилась к охранению чувства прекрасного, подаренного сновидением, а оно, как ни жаль, мало-помалу угасало. Особенно под влиянием того, что приходило извне. Например, забавной песенкой телефона, которая уже не раз призывала ее к общению.
       –   Аша, детка, в чем дело?! – звенел в трубке встревоженный мамин голос. – Мы с Эликом тебе с утра названиваем, с днем рождения поздравить хотим, а ты – «не доступна» или трубку не берешь...
       –   Надо же... совсем забыла о дне рождения, – удивилась Аша, сознавая, что совсем не огорчена.
       Нуждалась ли она в нарочно устроенных праздниках, когда само небо нередко вовлекало ее в удивительный процесс нахождения новых источников радости и вдохновения?
       –   Мама, я люблю тебя! – вспыхнула Аша, разом отвечая на все мамины вопросы. – Ты для меня самая замечательная!
       Мамин взволнованный голос, ласка ее сердца вносили яркие краски и в без того чудесный эмоциональный строй Ашиной души, умножая чувство любви и благодарности. Явным диссонансом звучали на этом фоне громкие реплики фрау Алекс, которые шли откуда-то со двора.
       –   Что я опять сделала не так? – недоумевала Аша.
       Она пошла на голос и вскоре убедилась, что причиной недовольства немки на сей раз является не она. На террасе в окружении Вэна, фрау Алекс, пластиковых пакетов и другого багажа она увидела Далю. Девушка то и дело хваталась за вещи, порываясь как можно быстрее покинуть дом Соловьевых. Однако Вэн останавливал ее, в то же время пытаясь утихомирить возмущенную Алекс.
       –   Что вы себе позволяете? – выговаривала она охраннику. – Пустить незнакомого человека в дом! А если приедет хозяин?
       –   Вы прекрасно знаете, что сегодня не приедет, – парировал Вэн, не изменяя своей извечно бесстрастной интонации. – А завтра с самого утра я отвезу ее в аэропорт.
       –   Люди попадаются разные... – начала было Алекс, но тут в окно второго этажа высунулся Поль:
       –   Если вы сейчас же не замолчите, я буду мочить вас из шланга!
       Алекс недовольно поджала губы и, обращаясь к Дале, сухо заметила:
       –   Что ж, ночуйте... А вы... – показала она пальцем на Вэна, – если случится что... будете отвечать.
       Когда немка ушла, девушка тяжело опустилась в кресло:
       –   Господи, какая невезуха...
       –   Да, Ашка, никогда об меня так еще не вытирали ноги, – вздыхала она, обнимая за талию стоящую рядом девочку. – Сначала меня хозяйское семейство погнало: вроде как самим жить негде... Даже во дворе переночевать не разрешили... Похоже, месть у них такая – за то, что голос подняла на их папеньку. А чего ваша мадам взъелась? Не пойму. Наверно, решила, что я воровка. У меня, что, на лбу написано?
       –   Энергетика у тебя такая...
       –   Какая?
       –   Боевая, что ли... – почесал макушку Вэн.
       –   А может, у остальных не все в порядке? – с некоторым вызовом сказала Даля.
       –   Ну, фрау наша чересчур боязливая. Вечно перестраховывается.
       –   Да она не злая! – подхватила Аша. – Пойдем, будешь ночевать в моей комнате.
       Но Даля категорически отказалась заходить в дом, утверждая, что ее вполне устроит ночь в кресле на террасе или на худой конец – в шезлонге у бассейна. А уж если ей принесут водички, то она по гроб жизни будет благодарна своему благодетелю.
       К вечеру, однако, когда подошло время ритуального позднего купания, Даля уже шутила:
       –   Пойдем на море или предадимся буржуазному кайфу у бассейна?
       Тремя голосами против двух был принят второй – менее обременительный – вариант. В меньшинстве оказались Аша, которая всегда предпочитала живое море тесному стерилизованному мирку бассейна, и Вэн, любивший на ночь глядя хорошенько поплавать.
       Небо, щедро затканное звездами, раскинуло свой полог над миром, уводя взгляд в несказанные дали, увлекая мысль прочь от земли.
       –   Там, в небе, есть звезды, на которых все не так, как у нас, – заговорила Аша, всматриваясь в блестящую россыпь в надежде отыскать среди множества одну-единственную – ту, что является в снах.
       –   А давайте рассказывать про звезды, где людям живется лучше всего, – вдруг предложила она.
       –   В таком случае, не про звезды, а про планеты, – поправил ее Поль.
       Он, как и остальные, славно устроился в удобном шезлонге и, лениво потягивая лимонад, бесцельно шарил глазами по небу.
       –   А вообще, кто придумал, тот пусть и начинает, – заметил он, отнюдь не рассчитывая, что Аша решится обнародовать свои фантазии.
       Но Аша, как будто ждала этого сигнала, откликнулась сразу:
       –   Я бы подарила людям звезду, на которой всегда горит радуга. Очень большая и очень красивая. Люди будут смотреть на нее и радоваться. Моя звезда – радужной радости.
       –   Если все время смотреть на одно и то же, оно скоро надоедает, и его перестают замечать, – засомневался Поль.
       –   Ты же замечаешь любимого человека. Маму, например. Так и радугу на моей звезде все любят и всегда ей радуются.
       Нельзя сказать, чтобы Ашина придумка осталась незамеченной, но желания принимать эстафету она не вызвала. А, может, наоборот, именно она побудила присутствующих к размышлению. Уже спустя несколько минут, отложив в сторону недоеденное яблоко, заговорила Даля:
       –   А на моей звезде у каждого человека будет все, что ему нужно: пища, одежда, большое светлое жилье. А главное... больше всего времени люди смогут уделять творчеству. Сочинять музыку, стихи, рисовать...
       –   А наука? Ведь тоже творчество... – подсказал Вэн.
       –   Ну, и наука, конечно. Если она творческая, а не застывшая, как это у нас бывает.
       И снова умолкли человеческие голоса. Снова доминантой возобладала музыка ночи – мерный плеск волн под неумолчный стрекот цикад. Неожиданно в этот сыгранный ансамбль затесался неуверенный голос фрау Алекс:
       –   На моей звезде никто не будет страдать без любви. Каждый ребенок будет иметь много тех, кто его любит... Не только родственников. А каждый взрослый получит круг друзей... Для них он – самый лучший, самый любимый.
       Такой ход мысли ни у кого не вызвал возражений, но Поль явно стремился к более широким обобщениям:
       –   Моя планета будет страной живой мысли. Кто чего пожелает, то немедленно и сбудется.
       –   А если мысли у него будут поганые? – насторожилась Даля.
       –   Ну, допустим, плохие мысли сбываться не будут... – задумался Поль, а потом решительно оставил эту идею:
       –   Нет, как-то это слишком неопределенно.
       –   Может, на этой планете люди будут думать только по-хорошему? – предположила Аша.
       –   Может... Но это уже полная фантастика.
       Аше очень хотелось сказать, что она знает такую планету, где все вокруг источает любовь и радость и совершенно бескорыстно делится с теми, кто испытывает недостаток этой энергии. Но она понимала, что ее рассказ был бы воспринят как чудачество.
       Последнее слово было за Вэном. Однако он явно не спешил прерывать затянувшуюся паузу, а когда его стали просить высказаться, начал отнекиваться, утверждая, что не сумеет придумать ничего лучшего, чем то, о чем уже было говорено. Когда же его оставили в покое, он вдруг заявил, что на своей планете он установил бы правление Бессмертных. На вопрос, кто такие Бессмертные, ответить он затруднялся, но уверял, что мудрые правители, которые никогда не будут заменены правителем-невеждой, всегда знают, что нужно их народу. И потому могут сделать народ счастливым, даже если он еще не способен думать совершенным образом.
       Этот по-земному здравый проект был одобрен как наиболее жизненный, хотя Аше он показался не слишком удачным. Может ли правитель, даже если он великий, своими указами сделать всех счастливыми?..
       В эту ночь мечты заслонили реальность, эта ночь пьянила и околдовывала своей красотой. Нелегко было оторваться от блаженного погружения в ее созерцание. Однако нашлась «трезвая голова», которая обнаружила, что, засидевшись далеко за полночь, дети немыслимо нарушили режим.
       –   Девочка, быстро, быстро, – побуждала Ашу зайти в дом фрау Алекс.
       Но Аша не соглашалась, настаивая на том, что будет ночевать вместе с Далей. По-видимому, немка устала и на длительные уговоры у нее не доставало сил. Уже взявшись за ручку входной двери, она обернулась к Аше:
       –   Вот что я тебе скажу. Рядом с этой авантюрной девушкой ты находишь неприятности и учишься плохому. От таких людей нужно держаться далеко.
       –   Рядом с Далей я учусь помогать, – не согласилась Аша. – Ведь каждому бывает нужна помощь.
       –   А-а, – махнула рукой фрау Алекс. – Пара сапог на одну ногу.
       Такая интерпретация известной поговорки рассмешила девушек. А когда смех иссяк, Даля сказала:
       –   Знаю я таких людей. Пока им плохо, они жалостливые, а как только на коне, так сразу нос задирают. Неустойчивые они какие-то.
       –   Это потому, что у них мало любви, – решила Аша.
       И хотя она замолчала, ее сердце продолжало говорить, обращаясь к Учителю:
       –   Это самый удивительный день рождения в моей жизни! Спасибо Тебе. Это ведь Ты помог мне полететь Туда и увидеть Радугу. А потом подсказал всем лучшие мысли о дальних мирах... Люблю Тебя, мой Учитель!
      
      
       ГЛАВА 32
       ПОМОЩЬ
      
       Аше, как новичку авиаперелетов, уступили место у иллюминатора. Едва ее взгляд получил возможность следить за стремительной сменой пейзажей снаружи, ее мысль немедленно покинула пределы салона самолета.
       Как часто в своем воображении она отрывалась от земли и, наконец, сегодня могла испытать это наяву, хоть и при помощи аппарата. Как часто раньше она представляла, что долетает до огромных белоснежных громад облаков и поднимается над ними и выше. Теперь ее мечта сбылась, и даже созерцание сравнительно однообразной панорамы малооблачного голубого неба не могло ей наскучить.
       От предложения позавтракать Аша отказалась. Оно показалось ей нелепостью – такой же, как если бы она увидела жующую во время перелета птицу.
       –   Как это все-таки несправедливо, – думала она, – человек может все, что умеют животные. Или почти все. А вот главное, что умеют птицы, не может. И не сможет никогда. А вдруг сможет?
       Аша закрыла глаза и представила себя летящей... Вот как такие тонкие руки, как ими ни маши, смогут оторвать от земли такое здоровенное тело? У птиц-то все иначе. Разве что моторчик какой-нибудь приделать... Или же мысль... Эта ведь может все. Для нее не существует ничего запретного. Так любил говорить Учитель. Учитель, где Ты?!
       Аше представился большеглазый лик Араша, его огненный, будто насквозь, пронизывающий взор и тут... она почувствовала хлопки по руке.
       –   Ашка, проснись, – теребил ее Поль и, не дожидаясь, пока она откроет глаза, стал громко говорить у самого ее уха:
       –   Меня сегодня с самого утра девчонка достает. Ну, та, которая нас тогда к Рашиду звала. О чем-то рассказывает – ничего не понять. Давай, подключайся!
       Ах, как не хотелось Аше отрываться от общения с любимым Обликом! Но в ее представления о смысле земного существования очень органично вплеталась подвижническая мысль о помощи. И потому она без сожаления подключилась к мысли Поля, пытаясь настроиться на прием пойманного им сигнала.
       Как уже не раз бывало прежде, ее искреннее, сердечное сочувствие помогло ей быстро сосредоточиться на избранном объекте.
       –   Я – Маришка, – откуда-то издалека слышался девичий голос.
       –   Я – Маришка, дежурная по району, – снова сигналил он.
       –   Какой район, какой город? – допытывался Поль.
       –   Николаевский, Николаевск...
       –   Ты что, наша?!
       –   Это ты – наш. Ты кто?
       –   Я – Поль. А со мной еще Аша.
       –   На связи только с тобой. Из наших еще знаю Зайку и Пифа.
       Аша все пыталась увидеть девочку говорящей, но совместить «картинку» и звук речи ей не удавалось.
       –   Зачем вы дежурите? – продолжал «сканировать» Поль назвавшееся «Маришкой» сознание.
       –   Мы смогли связаться друг с другом в городе. Нас, кажется, шестеро. Дежурим, спасаем детей.
       –   Я тебе зачем? Я за тысячи километров от тебя, – недоумевал Поль.
       –   Случай, вроде, сложный. Как тогда с Рашидом. Смотри. Вот девочка...
       –   Не вижу! – напрягся Поль.
       Он сильнее сжал Ашины пальцы, пытаясь проявить тот смутный ментальный образ, который пыталась передать ему Маришка. Но, как и в прошлый раз, Аша увидела первой.
       Девочка, лет тринадцати, медленно идет по ступенькам вверх. По отсутствующему взгляду можно догадаться, что движению ее мысли препятствуют какие-то сильные негативные переживания.
       –   Ну, что там у нее? – некстати врывается в ухо голос Поля.
       –   Я сама тебе скажу, когда узнаю. Ты меня сбиваешь, – отвечает Аша, вновь пытаясь сосредоточится на незнакомой девочке.
       Но отчего-то теперь экран ее сознания занимает юноша. Он напоминает Аше брата – такой же темноволосый, улыбчивый и, пожалуй, одного с ним возраста. Юноша не один. С ним рядом девушка. Она держит его за руку, целует его. Аша недоумевает: неужели не может настроиться?
       –   Видишь сейчас парня и девушку? Они целуются, – сообщает она Полю.
       –   Тьфу, они сейчас такое вытворяют, что лучше тебе не видеть, – разъединяет «цепь» Поль.
       Он открывает глаза и потирает руки, как будто это может помочь ему избавиться от навязчивого, неприятного образа. Аша смотрит на него с удивлением.
       –   Они – голые, – с раздражением замечает он.
       –   Кто?!
       –   Девица эта, которая по лестнице бредет, и мужик.
       –   Я совсем другую девушку видела...
       –   Тогда понятно, – хлопает себя по колену Поль, – значит, она застукала своего любимого с другой. И теперь с ума сходит.
       –   Поль, нужно ей помочь, – берет его за руку Аша.
       Отныне они сопровождают идущую, не пытаясь «влезть» в ее смятенную, отуманенную страстями душу. Они следят за каждым ее движением – так же, как и Маришка – на том конце «провода».
       –   Лезет на чердак. Может, прыгнуть хочет? – предполагает она.
       –   Быстро за ней! – командует Поль.
       –   Как?! Я далеко, – теряется «дежурная по району».
       –   В машину!
       Перед Ашиным внутренним взором мелькает волевое лицо в шлеме. От облика воина веет холодом и жестокостью, и Аша понимает, что нечаянно проникла в «генеральское прошлое» Поля.
       Девушка медленно ступает по плоской крыше высотного дома. Словно из бочки, до Аши доносится глухой бубнящий голос. Это Маришка пытается что-то сообщить, поднимаясь на последний этаж в лифте.
       –   Что мне делать? Что? – волнуется она, останавливаясь у лестницы, ведущей на чердак.
       –   Беги наверх! Следи за ней, но не показывайся, – направляет ее Поль.
       Аше немного страшно. Девочка идет к краю крыши.
       –   Что-то должно быть сильнее, чем ее неудавшаяся любовь. Какое-то чувство в ее душе должно вспыхнуть ярче и вернуть ее к жизни, – понимает Аша.
       Она посылает несчастной любовь, нежное сочувствие – ее сердце трепещет от напряжения... Но, увы, целительная огненная энергия рассеивается, отраженная щитом однонаправленной мысли. Как внедриться в этот мощный поток? Как нарушить его течение? Только взрывом. Только равнозначным по силе эмоциональным посылом... Конечно же, мысль о взрыве формируется в Ашиной голове не словесно, но в виде мыслеобраза, одновременно передаваясь Полю.
       –   Маришка! Растрепи волосы. Сделай дикий взгляд и ори изо всех сил, – приказывает он.
       –   Что орать-то?
       –   Тебе страшно. Понимаешь? Ты орешь: «Спасите!»
       –   Ашка, она сама не сможет, – волнуется Поль, наблюдая за тем, как стоящая у самого края крыши девушка смотрит вниз. – Ашка, помнишь Дыка из «Прыгунов»? Давай, покажем его Маришке.
       Чтобы передать страх, нужно его представить, а, представив, самому не испугаться. Аша крепче сжимает руку Поля и сначала смутно, а потом все явственней представляет, как безобразная скачущая фигура приближается к Маришке. И минутой позже истошный крик, полный ужаса, вырывается из горла выбежавшей на крышу девочки. Ее душераздирающее «спасите!» молнией пронзает слух самоубийцы и, потрясая ее сердце, заставляет броситься на помощь перепуганной девочке.
       –   Стюардесса, здесь мужчине плохо! – слышится откуда-то из дальнего конца салона.
       –   Мальчику воды принесите! Его трясет! – зовут где-то совсем рядом.
       Голоса перекрывает истерический плач ребенка. Пассажиры начинают волноваться, и Аша вдруг понимает, что мысль, посланная в пространство, может захватывать в радиус своего действия совершенно непредусмотренные территории. Предотвращая одну беду, они ненароком спровоцировали другую или даже другие... Аша начинает страстно молить Учителя о помощи пострадавшим: и здесь, в самолете, и во всем мире. Она молится самозабвенно, не замечая, как успокаиваются пассажиры, как по салону постепенно распространяется легкий аромат роз, как ее соседа Поля перестает лихорадить и напряжение последнего часа оставляет его вместе со слезами, исходящими из его глаз.
       А где-то там, в родном городе, на нагретой за день крыше сидят, обнявшись, две девочки, жалуясь и одновременно утешая друг друга. Высоко в небе кружат две большие белые птицы. Их зеркально отражающие солнечный свет крылья, заставляют Ашу сомневаться, земные ли они. Зато голос, который слышится ей, без сомнения, принадлежит Учителю:
       –   Учись помогать сердцем, – говорит он.
       –   Но ведь не получилось, – горюет Аша.
       –   Получится. Верь!
       Невзначай она осознает, что сейчас ей представилась удивительная возможность попросить Учителя ответить на волнующие ее вопросы. И она спрашивает первое, что приходит на ум:
       –   Учитель, почему я не могу связываться с другими ребятами, как Поль?
       –   Этот канал для тебя закрыт. Я закрыл. У тебя другое задание.
       –   Летать в Твой мир и писать картины?
       –   И это тоже...
       Это все, что удается запомнить Аше. Она четко осознает, что сказанное Учителем – драгоценная крупица света, принесенная в земной мир, – ни в коем случае не должно быть утеряно. А потому сразу после пробуждения на обратной стороне клапана кармана своего рюкзака слово за словом пытается запечатлеть подробности дорогого ей диалога. И Поль, нетерпеливо дожидающийся конца ее писания, и Вэн, который старается оградить затягивающих высадку детей от праведного возмущения летного состава, понимают, что Аша занята чем-то важным. Поль успевает прочесть только: «Учись понимать сердцем», и в следующий момент клапан захлопывается.
       А по салону уже разносится зычный голос Соловьева-старшего:
       –   Сын мой, мне денег на штрафы не хватит! Ты же не президент, чтобы задерживать самолеты...
       Для Аши земля начинается с возгласов родных:
       –   Как загорела! А как выросла! Совсем большая стала!
       Она вглядывается в лица мамы и отца, осматривает территорию аэропорта, наблюдает за мелькающими в окне автобуса пейзажами... Ее беспокоят волны иных впечатлений, инакость этого – внешне почти не изменившегося – мира... Несомненно, она вернулась в другой мир: не в тот, где жила раньше и где зачастую ощущала нужду в сочувствии, но туда, где сама в состоянии нести сердечную помощь и окрылять нуждающихся.
       –   Иду помогать сердцем! – утверждает она эту радостную путеводную мысль.
      
      
       ГЛАВА 33
       ПАЗОРИ
      
       Придвинув настольную лампу поближе, Аша развернула газету. «Вторжение», – прочитала она громкий заголовок и покачала головой. Отчего газетчикам так по нраву кричащие заголовки или «значительное» выражение лица на фотопортрете? Почему из всей серии фотографий нужно было выбрать ту, где у Аши такая неестественная, напряженная физиономия?
       Под заголовком жирным шрифтом значилось, что Аша Руманова, молодая особа двадцати трех лет, входит в состав экспедиции по изучению полярного сияния. И благодаря своему особенному дару – раскрывать секреты лучей, идущих из космоса, сможет обогатить материалы исследований новыми, неизвестными ранее, сведениями.
       –   Реклама под стать анонсу выступлений фокусника, – улыбнулась Аша и продолжила чтение.
       –   Когда вы впервые почувствовали, что можете распознавать природу космических лучей?
       –   Мне сложно говорить об этом определенно. Долгое время я училась ментально настраиваться на определенную планету и впервые начала более или менее точно различать химический состав и некоторые физические характеристики излучений, пожалуй, годам к семнадцати.
       –   Скажите, как вы – человек без высшего образования – сумели получить такие точные сведения, которые фиксируют лишь электронные приборы?
       –   Если видишь связи между явлениями, нетрудно научиться делать безошибочные выводы. Например, увидев на небе дождевую тучу, легко догадаться, что вскоре пойдет дождь. А многие животные задолго до землетрясения прогнозируют его наступление. Мне удается связать те особенные ощущения, которые возникают при воздействии на меня определенного луча, например планеты Венеры, и ментальные данные, которые как бы сами собой возникают в голове. Таким образом появляется возможность строить графики воздействий, чтобы после прогнозировать их интенсивность.
       –   Прогнозирование, подобное тому, какое мы имеем в случае с солнечной активностью?
       –   Верно. Не только звезды, но и планеты имеют свою ауру. Бесспорно, их лучи не так очевидны, как солнечные. Но подобно солнечному излучению имеют свой ритм. Кстати, еще издревле астрологи использовали в своих расчетах сведения, связанные с ритмической природой жизни планет.
       –   Вы придаете серьезное значение астрологии?
       –   С некоторой оговоркой. Я сочетаю данные, доступные моему сенсорному восприятию, с теми, на которые традиционно опирается астрология. Кое-что подвергаю коррекции.
       –   Вы проходили обучение астрологии?
       –   Да, в одной из школ известного в нашей стране астролога П.Г. Некоторые из моих сокурсников, да и сам П.Г., не согласны с моими поправками. Новое всегда с трудом прокладывает себе дорогу.
       –   У вас серьезные разногласия с П.Г.?
       –   Не сказала бы. Но, конечно, двери в его школу теперь для меня закрыты. Приходится повышать квалификацию за счет самообразования.
       –   Имеются ли у вас свидетельства об окончании каких-либо иных учебных заведений?
       –   Если их сохранит моя мама, то потомкам станет известно об окончании мной эзотерической школы и так называемых курсов биоэнергетики, хиропрактики и еще Бог знает чего.
       –   Вы так отзываетесь об этих учреждениях, что можно подумать, что жалеете о времени, потраченном на обучение.
       –   Совсем не жалею. На самом деле, в жизни не существует ничего, что бы не несло смысловую – более или менее важную – нагрузку. Жаль лишь того, что могла бы получить от этого обучения гораздо больше, если бы организаторы не гнались за деньгами и более тщательно подходили к составлению учебных программ, подбору учителей и состава групп.
       –   Все это чрезвычайно интересно. Но мы как-то незаметно отклонились от главной темы нашего интервью. Расскажите, пожалуйста, что возбудило ваш интерес к изучению природы полярного сияния.
       –   Однажды я поехала к подруге в один северный город и там, гуляя морозной ночью по улицам, увидела незабываемое зрелище – чудесные огненные ленты, занимающие весь доступный зрению горизонт.
       Тут Аша прервала чтение и улыбнулась:
       –   Вот наврала – так наврала!
       Ей ни разу до того не приходилось видеть ни северное сияние, ни тем более сияние у южного полюса на Земле. Завораживающее зрелище нисхождения огня или, по-научному, вторжения заряженных частиц под действием солнечного ветра в атмосферу она наблюдала на Своей планете. И с тех пор попросту «заболела» желанием как можно больше времени посвятить изучению этого прекрасного огненного явления, пускай даже на Земле.
       –   Ну-ка, что у нас тут дальше? – перевернула Аша газетную страницу.
       –   Раскройте, пожалуйста, секрет, как вам удалось попасть в состав экспедиции, посвященной изучению северного сияния.
       –   Принесла рекомендательные письма от астрономов, с которыми работала несколько лет, а также заручилась поддержкой господина Соловьева, который является одним из спонсоров этой экспедиции.
       –   Есть люди, которые считают, что вы попали в экспедицию по блату, как протеже вышеназванного уважаемого спонсора. Выходит, они правы?
       –   Цыплят по осени считают. Думаю, что результаты моих исследований – синтез данных о космических излучениях, астрологических сведений и полученного в экспедиции материала о природе полярного сияния – докажут, что я и мой коллега Поль Соловьев не напрасно проедаем экспедиционные деньги.
       –   Было бы интересно узнать, чем собственно занимается в экспедиции сын господина Соловьева.
       –   У него вполне «мирная» профессия. Он программист и помогает исследователям тем, что собирает и обрабатывает данные.
       –   Господи, вот уж рассадник сплетен, – вздохнула Аша, вспоминая косые взгляды и шушуканье за спиной в стенах института, который приходилось посещать в период организации экспедиции.
       Только благодаря поддержке Учителя ей удалось «переварить» нападки недоброжелателей. Не раз, замечая появление у нее неуверенности, Араш говорил:
       –   Смело принимай темные стрелы. Не думай о якобы впустую потраченной на их преодоление энергии. Каждое препятствие, заставляя тебя напрягаться для его преодоления, позволяет тебе наращивать твой энергетический потенциал. Подобно тому как штангист, поднимая каждый раз все больший вес, умножает свои возможности по поднятию наиболее тяжелых штанг...
       –   О чем там еще? – вспомнила Аша, что так и не дочитала статью.
       Следующий вопрос журналистки заставил ее поморщиться (и здесь следы сплетен!)
       –   Говорят, что вы беретесь в зависимости от характера полярного сияния прогнозировать болезни, которые в ближайшем будущем могут постигнуть человечество. Это правда?
       –   Правда то, что я берусь уточнить связь между активностью Солнца, влиянием на Землю других космических излучений, в том числе и провоцирующих полярные сияния, на организм человека. Ведь еще с давних пор известно, что, после появления интенсивных сияний, можно было ожидать умножения таких огненных явлений как сердечно-сосудистые заболевания, различные эпидемии, взрывы, пожары, землетрясения, засухи и тому подобное.
       –   Ученые выяснили, что в местах возникновения полярного сияния рождаются значительные магнитоэлектрические поля. Ваши исследования их влияния на собственный организм впору уподобить подвигам врачей-инфекционистов, которые на себе испытывали изобретенную ими вакцину. Не боитесь подорвать здоровье?
       –   Нет. Не боюсь. Мной накоплен богатый опыт восстановления энергетического баланса.
       В действительности, длительное пребывание вблизи огненной мощи, поэтически наименованной «Аврора Бореалис», не могло не сказаться негативно на здоровье. Но ручательство Учителя («Я прикрою!») придавало Аше уверенность, что все обойдется.
       Последний вопрос она сама попросила включить в интервью:
       –   Есть ли какая-то мысль, которую вам хотелось бы утвердить Вашими исследованиями?
       –   Конечно. Мне бы хотелось поведать миру языком науки о чрезвычайном – ежедневном, ежечасном, ежесекундном – влиянии Космоса на человека и его деятельность, научиться, как можно точнее, прогнозировать вероятные результаты этого влияния. А с помощью научно обоснованного прогноза постараться показать не только пути адаптации к космическим энергиям, но и перспективы использования их человечеством в своей психической и материальной деятельности.
       –   Ну что, прочла? – послышалось у Аши за спиной. – Ну, и как тебе?
       –   Немного зауми, немного сплетен – в целом терпимо.
       –   Ты у нас не по годам мудра, тебе завидуют... Твоей творческой активности, дружбе со мной...
       –   Вот какого ты о себе мнения! – повернулась к Полю Аша.
       Ее рот был растянут в улыбке, в то время как в глазах читалась напряженная работа мысли.
       –   Только не говори, что оно уже идет. По прогнозам еще двадцать минут, – подначивал ее Поль.
       –   Оно придет раньше, и я намерена начать одеваться.
       –   Ашка, ты замерзнешь. Как в прошлый раз.
       Полю было непросто согласиться с тем, что она уйдет в ночь одна, где ее, кроме сполохов, ожидает мороз, волки или еще какие-нибудь опасности...
       –   Аш, может, я пойду с тобой?
       –   Олик, это не обсуждается. Лучше возьми свой компьютер и приготовься фиксировать.
       –   Издеваешься, – криво улыбнулся Поль, доставая с полки толстую тетрадь и пенал с карандашами.
       –   Нет, я все-таки не понимаю! – с наигранным возмущением проговорил он. – Зачем я должен эту работу делать дважды? Сначала писать вручную, а потом то же самое переносить в компьютер.
       –   Все ты, дружок, понимаешь. Мы с тобой в работе одно целое, а вот что привнесет во время наблюдений третий – твой компьютер – совершенно не прогнозируемо. У нас с тобой нет права на ошибку.
       –   Солнышко, у тебя носик не замерзнет? – продолжал заговаривать Ашу Поль, рассчитывая хотя бы еще немного задержать ее в тепле. – А глазки?
       Но Аша, натянув теплый лыжный костюм, уже надевала поверх него доху, разрешая Полю потуже затянуть под воротником шарф.
       –   Поль, перестань на меня так смотреть. Я просто тебя не узнаю. Ты же – «генерал», а взгляд, как у побитой собаки.
       –   Я всегда «генерал». Только рядом с тобой – собака, а когда беспокоюсь о тебе – то побитая. Вспомни, как было в прошлый раз...
       –   Все-все-все! – запротестовала Аша. – Вечер воспоминаний закончен!
       Она решительно потянула дверь на себя, потом следующую, и вышла, захватывая ртом порцию холодного воздуха, чтобы разом погасить волнение. Затем шла, не останавливаясь и не оборачиваясь. Мигали звезды, под ногами мягко оседал еще неглубокий снег.
       –   Учитель! Во Имя Твое, во Славу Твою! – привычно настраивалась на работу Аша. – Укажи лучшие пути и возможности. Аминь!
       Она знала, что и Поль вместе с ней проговаривает обращение к Учителю, а после, усаживаясь за стол, всецело отрешается от внешнего, открывая свое внутреннее ухо для приема ее сообщений.
       –   Двадцать три пятьдесят одна. Идет с востока. Красно-зеленое, кислородное. Подозреваю интенсивность четвертого класса. Потом уточню...
       Это лишь начало сегодняшних записей. Затем страницы тетради заполняются ровными столбцами значков и цифр, описывающих поведение центров Ашиного организма в связи с влиянием на них усиливающегося излучения. А в конце – и это тоже предстоит записать Полю – то, что доступно Ашиному взору, и никак не принимается наукой во внимание:
       «На многие километры протянулся изумрудно-зеленый занавес с красной бахромой. Его зеленый огонь уходит высоко в небо и размывается в его необъятности. А низ – подчеркнуто резок и демонстративно наряден, как алое знамя. Из вихря огня рождается... Погоди... Это же всадник! Человек на коне – огромных размеров... Нет, не человек! Светлый Дух... Господи, какие трудные для восприятия токи!
       В руке он держит... символ... О Боже, какая ослепительная радуга!.. Вращение... Кажется, это колесо Будды... Подсказка человечеству, как ему приблизиться к дальним мирам... как установить утраченное единство с Космосом...»
       Последнюю фразу Аша произносит явно засыпая. Для Поля это сигнал к действию. И пока он мчится по следам возлюбленной на снегоходе, Аша продолжает созерцать несравненную красоту полярного сияния уже на Своей планете. Его сложный спектр с преобладанием фиолетово-синих и розово-лиловых оттенков встречает некоторое сопротивление планетной атмосферы. Теперь Аша начинает понимать, что вместе с космическим огнем на планету приходит то новое, что предстоит усвоить ее человечеству. Что это знамение божественной правды, соединяя небо и землю дивными пламенами, напоминает ему о двух вечных законах: любви и единства мира. И что на Земле ей предстоит самоотверженно нести подвиг знания и так настроить свои мысль и сердце на сотрудничество с лучами Светил, чтобы суметь передать в дар Земле всю предназначенную ей огненную Благодать...
      
       СОЛНЦЕ, ВСТАВАЙ!


ОСТАВИТЬ ОТЗЫВ НА САЙТЕ АВТОРА:   http://www.nowimir.ru/DATA/contact.htm