*
Выполнять по восемь часов в день работу, которую ненавидишь – хуже смерти.
Чарльз Буковский
*
Около магазина ко мне подошли два пацана и девчонка, попросили:
-- Мы автостопом из Петербурга, дайте рублей двадцать?
Хорошие такие, чистенькие, с рюкзачками, улыбчивые.
Я полез в карман, выгреб всю мелочь и отдал ребятам.
Старший сказал:
-- Спасибо, удачи.
И что-то меня захолонуло поперек характера, и я представил КамАЗ, пробивающий ночью пространство трассы.
И опасную романтику путешествий автостопом.
И другие красивые термины.
В магазине рядом с прилавком замороженных овощей стояли барышни и мило беседовали. Та, что покрупнее, в черной куртке, говорила:
-- Я никогда не буду ездить на форде фокусе, нет, ты меня на нем не увидишь. Это – дрек.
А та, что поминиатюрнее, в красной куртке, отвечала:
-- И я.
Выбрав капусту брокколи в смешном пакете, прихватив пачку чая Липтон, полбуханки ржаного, я пробил все это дело на кассе и вышел из магазина, с желанием покалякать с ребятишками.
Но их уже не было.
Вместо юных путешественников, у киоска торгующего водкой, вином и сигаретами, стоял бомжара самого представительского вида.
В солдатской шапке-ушанке с распущенными ушами, замызганной до края опознавания, в куртке непонятного цвета и валенках с галошами.
Во рту, красиво отсутствовали передние зубы.
Всем своим видом, мужик являл иллюстрацию к энциклопедической статье – Прикладные промыслы погорельцев.
Он приветливо поздоровался со мной, и я, чтобы восстановить равновесие, дал ему бумажных денег.
Случайно получилось, что дал больше, чем пацанам с девчонкой.
*
Попрощавшись с бомжиком, я побрел домой, и всю дорогу мне не давала покоя мысль о возможности послать всё на хер и уехать, скажем, в Самару.
Чтобы полюбоваться на этот старинный русский город, перебравшийся с Москвой в один часовой пояс.
Что повергло меня в некоторую оторопь.
Какая неутомимая страсть – влегкую менять законы физики.
Или это не физика, а геополитика?
Еще, было бы не плохо добраться до Элисты, посетить пару дацанов и приобщиться калмыцкой мудрости.
Опять же, храм Сякюсян-Сюме.
Так же меня, исключительно, интриговал Коктебель, больше всего рифмующийся с коктейлем человеческих особей и возможностью всевозможного оттяга.
Овеянный многолетней романтикой, от Макса Волошина до Пети Оторопенко, Коктебель жег и чадил одновременно.
Я чуял, что мне там понравится.
Жить у моря, вместо того, чтобы пинать прокисший грязный снег и вдыхать спрессованный воздух промышленного гиганта.
Повесить на шею куриного бога и жить у моря.
Ё … вашу … да … я…
*
Моя тихая обитель, замученная пятиэтажная хрущевка, незыблемо торчала среди себе подобных уродов.
Но незыблемость эта призрачная.
Говорят, нас скоро снесут и переселят в район аэропорта, где мы все будем наслаждаться прелестью взлетно-посадочной полосы и стремительным развитием отечественной авиапромышленности.
А еще рассказывают, что люди, переехавшие сюда из землянок сорок лет назад, были сказочно счастливы наличием канализации и горячей воды.
В отличие от нас, их потомков.
Не ценим комфорта и лелеем мечту – куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Понятно, Нью-Йорк город контрастов.
*
Дома я поставил на плиту чайник и заварил только что купленный Липтон.
Сидел, прихлебывал и смотрел в окно.
За окном происходила нормальная жизнь.
Пара пацанов лет восьми, внимательно изучала внутренности помойных баков. И судя по всему, изученным оставалась не удовлетворена.
Вредная тетка из соседнего дома, прогуливала свою собаку, с которой я, с собакой, приятельствовал. При встрече, мы взаимно раскланивались и махали хвостами.
Местный опойка Колек, измученный красотой мира до стадии опровержения идеалов, скучал возле подъезда.
Смеркалось (А.П. Чехов).
Потом проехала маленькая дешевая корейская машинка.
За рулем сидела юная белокурая красотка.
Ее, видимо, не унижало управление недорогим транспортным средством, в отличие от черно-красных оппортунисток около замороженных овощей.
Выходной день, в общем-то, подходил к концу.