Тоска
(рассказ)
Улица быстро шла мне навстречу. Шла так быстро, что звуки и картины слипались в комок пестрящего шума. Мне не нравился этот комок, я хотел, чтобы улица шла еще быстрее, и она послушно делала это. Потом улица кончилась, и заблестела вода. Я стоял на бетонной набережной. Закат еще не начался, но солнце уже покраснело и остыло. река шла мимо меня, глядя как я думаю о своей тоске и, возможно, принимая меня за скучающего чудака . Река не знала о телеграмме, которую я получил позавчера.
Мой близкий родственник из далекого города был при смерти, и я хотел сегодня покупать билет, но не купил, потому что из второй телеграммы узнал о внезапном выздоровлении.
После этой телеграммы и напала на меня тоска, из-за которой пришлось идти на набережную. Моя тоска, видите ли, любит тишину и свежесть, а в пестрящем шуме улицы рвется наружу, доставляя неудобство мне и окружающим.
Близкий родственник дорог мне, хоть и живет в далеком городе. Живет он очень небогато, и, следовательно, не ускользнувшее наследство было причиной моей тоски. Наоборот мне надлежало радоваться сэкономленным на покупке билетов средствам.
Но я не радовался, я тосковал и ничего не мог с эти поделать. Я не мог понять, зачем ему это выздоровление в его годы, с его бедностью и, в придачу с его слепотой. Не мог я понять и радостного текста сегодняшней телеграммы, и радость моей жены, которая, услышав мой отказ, сама побежала на телеграф, чтобы отправить в далекий город «нашу» безмерную радость.
Она удивлялась моей тоске, думала, что она от несварения желудка, и почему-то возмутилась, когда я ворчливо посоветовал отправить что-нибудь вроде «собрался помирать, так помирай и не морочь людям голову».
В общем-то, это меня не касалось: хочет жить, пусть себе живет. Пусть ходит под себя, ест манную кашу вперемешку с таблетками. Пусть родня радуется и шлет всему свету смеющиеся от счастья телеграммы. Мне-то что...
Моя тоска думала не об этом. Она глядела на реку, текущую в закат и хмуро думала о чем-то черном и холодном , возможно о земле или о глубине океана, где нет пестрящего шума и телеграфа. А река выходила из земли и уходила в океан, вырастая из крохотного ручейка в широкий спокойный поток – величественный и красивый. И вдруг, ходящий под себя, слепой, трясущийся от внезапного выздоровления человек... Где ты, величие широкого потока? Где ты, бездонный холод смерти?
Река медленно краснела. Меня ждали дома, где не было тишины и свежести, которые так любит моя тоска. Я понимал, что она снова начнет рваться наружу, но ничего не мог с этим поделать. И я шел туда, где пестрящий шум и телеграф, и улица шла вместе со мной, и рвалась наружу моя тоска, и я не выдержал этой тоски и побежал. Мне хотелось обогнать улицу. Быть может за ней то величие широкого потока?! Быть может за ней меня ждут по-настоящему?!
Я бежал, подгоняемый тоской, а жуткий пестрящий шум бежал вслед за мною, пытаясь догнать.
Уже сдавало мое дыхание,а он все гнался и гнался, как вдруг передо мной возник телеграф. Глаза его светились, и тоска моя вырвалась наружу и потащила меня безмолвного и напуганного прочь от этих светящихся глаз, поперек пестрящего шума. И глаза эти видели, как пестрящий шум догнал меня, как он яростно взвизгнул и ударил железным кулаком мне в живот.
Я не почувствовал боли, только облегчение, от того, что можно наконец отдохнуть.
Я лежал на чем то горячем, и глаза мои были закрыты, и какую-то долю секунды мне казалось, что вижу бездонный холод смерти, о котором грезила моя тоска. Но, подняв веки я понял, что смерти не существует. Все тот же пестрящий шум склонился надо мною, все тот же телеграф смотрел на меня светящимися глазами издалека. А на душе было покойно, потому что тоска вырвалась и убежала, оставив меня лежать поперек остановившейся улицы. И какие-то странные мысли поползли в мозг освободившийся от тоски.
Завтра жена пойдет на телеграф и отправит в далекий город телеграмму. Только вместо внезапного выздоровления там будет внезапная смерть, а вместо радости – ужас. И телеграф примет это сообщение, хотя и не существует смерти. И в ответ посыпятся телеграммы полные скорби, и я буду все также лежать поперек пестрящего шума и думать о величии широкого потока, который прошел мимо меня. Но я не буду печалиться из-за этого. Мне будет, чем утешить тоску.
Ведь я не широкий поток, превратившийся в сточную канаву.
Я всего лишь маленький ручеек, высохший, не успев стать рекой...