Василий почти две недели ждал, когда ветер изменит направление и задует, наконец, в сторону горы, круто поднимавшей к безоблачному августовскому небу густой кустарник. И дождался. Утром вышел на порог, взглянул на вершину шеста, торчащего посреди огорода и бывшего для Василия своеобразным флюгером, и увидел, что болтавшаяся там ленточка повернулась к горе. Он довольно крякнул, побежал к умывальнику и плеснул в лицо несколько ладоней прохладной воды. Вытерся рукавом майки и пошел к сараю, под стенкой которого стоял дельтаплан. Он нежно погладил рукою покрытые капельками прозрачной росы крылья и, произнеся «Ну, Господи!», перекрестился.
Эти крылья вот уже более полугода были его самым главным и желанным делом. Он видел не единожды по телевизору, как летают люди, словно птицы, на крыльях без мотора. И всякий раз, когда всматривался в такие полеты, в нем рождалось ощущение, что это он парит там высоко в небе, и даже чувствовал при этом, как в лицо упирается встречный поток теплого воздуха, почему-то пахнущего васильками и мятой. И всякий раз эти ощущения, складываясь, все больше превращались в желание самому подняться ввысь и оказаться там, под облаками, вместе с птицами и увидеть землю их глазами. И, в конце концов, это желание так захватило его, что он забросил всё и стал заниматься только сооружением таких крыльев. Для этого не единожды ездил в город, ходил по кабинетам аэроклуба, выклянчил чертежи, обзнакомился с парнями, которые уже имели опыт таких полетов. Правда, они вначале с недоверием смотрели на загорелого сельского мужика, которому уже добрых пятьдесят и который вдруг загорелся идеей такого далеко непростого дела. Но его настырность и любопытное горение глаз подкупали людей, и они помогали ему, как могли.
В селе все звали его по имени и отчеству - Василием Ивановичем. А это значило очень многое, потому что такой чести здесь были удостоены кроме Василия еще лишь два человека – сельский староста и ветеринарный врач. Уважение односельчан Василий снискал своей способностью делать любую работу. Жил он раньше в поселении русских староверов, но когда–то на ярмарке увидел глазастую молдаванку Веронику, и также страстно и настырно, как делал всё, стал ухаживать за ней. Приезжал по несколько раз на неделе в её село, и, наконец, девушка и её родители поверили, что намерения у этого рослого парня серьезные, и сыграли свадьбу. Правда, предварительно договорились, что жить он будет в селе невесты.
Василий быстро стал там своим. Способностей у него имелось множество. Это было в его роду наследственное. Его отец, дед и даже прадед – все носили имя Василий, и все были в своем поселении очень уважаемыми людьми. Чтили их за необычную физическую силу, особую мастеровую талантливость, справедливость и доброту, умение ладить с людьми. И Василий, как и его предки, тоже имел талантливые руки и смекалистую голову. Звали его оконные рамы мастерить, построить бричку или колодец поставить, Умел он все и по электрической части. Все телевизионные антенны в селе были тоже сделаны и установлены его руками. А заказывать изготовление бочек для вина приезжали к нему даже из других окрестных сёл. Когда-то, ещё в колхозное время, он украсил фасад сельского клуба огромной цветной мозаичной картиной, на которой была изображена танцующая пара в обрамлении виноградных гроздьев. В селе по сей день считают, что изображенная на этой картине девушка - точная копия его Вероники.
Мастерил Василий свой дельтаплан долго. Выменял в городе на самогон у снабженца строительной фирмы дюралевые трубы, отдал почти все деньги, припрятанные в доме на черный день, за сорок метров белого нейлона. И в селе, конечно, все знали, что он строит какие-то крылья, на которых собирается, как птица, летать. Но самый большой интерес к его увлечению проявляли сельские пацаны. К их любопытству он относился терпимо, но его жене они изрядно надоедали – и громкой болтовнёй, и скрипом калитки, и тем, что вытаптывали перед домом траву, за которой она заботливо ухаживала, подстригала и поливала почти ежедневно. Когда терпеть всё это становилось уже невмоготу, она прибегала к сараю и кричала:
- Васька, если не разгонишь эту свору, ей богу, порежу твои крылья!
Он подмигивал мальчишкам, командовал им «Кыш!», и те, как бильярдные шары, разбегались в разные стороны, но потом по одному опять возвращались в Васькино подворье, проникая через дырку в заборе.
Друзей у Василия было много. Но ближе всего он сошелся с цыганом-кузнецом Георгием и местным полицейским Семёном. Кузнец по совместительству бы еще и пожарником. Вся его техника для борьбы с огнем состояла из двух лошадей и пятисоткилограммовой бочки на колесах, да ручной помпы с латаным-перелатаным шлангом. Но насколько Василий помнит, огонь Георгию пришлось тушить лишь один раз, когда пацаны подожгли скирду сена во дворе продавщицы магазина. Подожгли из-за неприязни к ее сыну, который гонял по селу, поднимая пыль, на купленном мамой мотопеде, а вот проехаться не давал даже своему лучшему дружку. Скирда сгорела дотла. Но зато Георгий вылил всю бочку воды и, перемазанный сажей, восседая на пожарной телеге, гордо проследовал через село к своей кузне.
А участковый полицейский Семён раньше назывался участковым милиционером, но после того, как все стали независимыми, его переименовали в полицейского. Но зарплаты у него от этого не прибавилось, а срок ношения государственных ботинок даже увеличился еще на год. Служил он раньше в городе, потом за ним закрепили два села, и вот уже много лет он блюдет в них порядок.
К Василию его друзья захаживают почти каждый вечер. Он зажигает под орехом у летней кухни электрическую лампочку, все усаживаются за почерневший от времени и дождей деревянный стол и неторопливо смакуют отменную водку, которую Василий варит из абрикосов. Сидят долго и весело – поговорить любят все трое, и шутку понимают, и хохоту бывает, что слышно его даже в крайних сельских хатах. Первым с таких посиделок обычно уходит полицейский. Походка у него прыгающая, и в такт ей прыгает на боку кобура с торчащей из неё рукояткой пистолета. В рукоятке хорошо видна пустая дырка от обоймы. Все знали, что всегда перед тем, как Семен отправляется вечером к другу, обойму с патронами у мужа забирает его жена. И делает она это потому, что как-то уже случилось, когда тот по пьяни, промахнувшись в заподозренную в бешенстве собаку, подстрелил мирно дремавшего в пыли хряка. Раненного кабана потом ловили всем селом, и поймали лишь тогда, когда тот, уже обессиленный от потери крови, свалился за околицей села в кустарнике густой акации.
Василий по опыту полученных в городе консультантов знал, что ему лучше всего провести испытание своего летательного аппарата где-то уже во второй половине дня - к тому времени земля накалится, и горячий воздух устремится к верху. Это самое лучшее время для полета на безмоторных крыльях. И такой час настал.
Дельтаплан помогали поднимать на гору те же пацаны и цыган-кузнец. Приходилось карабкаться по каменистому склону, держа крылья на вытянутых над головой руках, чтобы не порвать их обшивку о колючий кустарник. Когда взобрались наверх, все, взмокшие и возбужденные, присели передохнуть. Сидели молча: все были охвачены каким-то волнительным чувством, все ощущали свою сопричастность к тому, что должно было произойти. Наконец, Василий встал, потянулся до хруста костей, перекрестился и надел военную каску с рваной дырой от осколка, найденную кем-то и сохраненную еще со времен войны. Потом он подошел к краю круто скатывающего вниз кустарника и несколько минут рассматривал казавшиеся с высоты игрушечными домики, блестящую серебром полоску убегающей в лес речки, и ярко зеленеющие речные поймы лугов, на которой пестрели пасшиеся коровы. И, вдруг, Василий подумал, как плохо, что не договорился с пастухами отогнать животных к воде – пойма была отличным местом для приземления. И удивился, что в такой момент думает именно об этом, не испытывает страха, хотя собирается ринуться туда, в эту бездну, из которой поднималось ввысь дрожащее марево раскаленного воздуха.
Когда Василий пристегнулся ремнями и взялся за рычаг управления, сразу прекратился стоявший разноголосый галдёж его помощников, и стало слышно, как ветер шуршит листьями кустарника и высоким разнотравьем, устилавшим вершину горы. Василий дважды нажал на резиновую грушу велосипедного сигнала, прикрепленного к растяжке дельтаплана, тот дважды по-утиному крякнул, и звук этот покатился вниз с крутизны горы, словно торопясь предупредить всех там, внизу, о том, какое действо сейчас должно произойти.
И сельский Геракл взлетел. Дельтаплан сначала было, клюнул носом, но потом, найдя опору в струях жаркого воздуха, стал быстро набирать высоту.
Зрелище было запоминающимся. Над селом кружил, то устремляясь ввысь, то проваливаясь и теряя высоту, белый дельтаплан, на каждом крыле которого хорошо были видны большие красные звезды. По пыльным улицам бегала огромная ватага мальчишек. Они свистели и улюлюкали, пытаясь оказаться под парящим в воздухе треугольным планером, а оттуда, сверху, неслось вниз победное кряканье велосипедного сигнала. Из домов выбегали люди и, задрав головы, с удивлением наблюдали за воздушными пируэтами своего односельчанина.
Но дальше произошло неожиданное. Дельтаплан было опять рванулся вверх, и вдруг свалился на крыло и начал резко терять высоту. Ребятня остановилась и замерла с открытыми ртами, и показалось, что вместе с ними замерло все село, и даже перестали кудахтать куры. А дельтаплан, вырастая в размерах, стремительно несся к земле. Потом, чиркнув крыльями по верхушкам яблонь, рухнул во двор одного из домов. Раздались скрежет и треск, и тут же воздух взорвался таким громким гусиным гвалтом, что его услышали во всех концах села. Подбежавшие люди увидели повисшие на металлической сетке гусиной выгороди искореженные крылья и пытающегося выбраться из-под них Василия. В сетке метались, продолжая исступленно кричать, перепуганные гуси. К выгороди трусцой бежала старенькая хозяйка и то и дело, осеняя себя крестом, кричала:
- Боже, Боже, никак дьявол на нас с неба свалился? – и, узнав в человеке в сбившейся на бок каске и измазанном птичьим пометом и обклеенном гусиными перьями Василия, завопила еще громче. – Ах ты, Гагарин паршивый! Что не мог вырулить куда в сторону? Перепужал гусей насмерть, окаянный. Ведь они теперь со страху яйца перестанут нести!
- Не шуми, бабуля, - успокаивал ее примчавшийся на мотоцикле полицейский. – Гордиться надо. Человек в небе побывал, и твое подворье его спасло. Это хорошее предзнаменование твоему дому. Сходи свечку в церковь поставь.
- Свечка – свечкой, а яйца, кто нести будут? Твой летун, что-ли? - не унималаь бабуля.
Потом все наблюдали движущуюся по сельской улице процессию. Впереди ехал на коптящем мотоцикле полицейский Семен, а за ним шли мальчишки, которые торжественно несли то, что осталось от белоснежного красавца-дельтаплана. Следом хромая вышагивал Васька в разодранных на срамном месте брюках, обклеенный гусиными перьями и пометом, и нес в рук военную каску, тоже украшенную гусиными перьями. Шествие замыкала Васильева жена – Вероника. Руки её были почти по локоть измазаны тестом, и ветер трепал на ней сбившийся на бок кухонный фартук.
- Нет, видывали, мой балбес летать захотел, - громко причитала она, обращаясь к глазеющим из подворотен людям. – Видели, долетался. Стыд какой! Передавил бабке Тудорихе гусей и теперь шагает по селу с голой задницей.
Но в этом её причитании совсем не было злости. Наоборот, в интонациях женщины угадывалось совсем другое: вот, ведь, моему мужику все-таки удалось то, чего еще никто в селе не смог сделать. Ведь все видели его там, высоко, под облаками. И теперь он живой шагает домой!
А вечером возле дома Василия был настоящий праздник. В ярком свете электрической лампочки под орехом с хозяином дома сидели цыган-кузнец и участковый полицейский и сельский староста. Они пили знаменитую Васькину абрикосовую водку, а Вероника то и дело подскакивала к ним, пополняя стол щедрой закуской. На улице, у их забора, на бревнах и на принесенных с собою табуретках сидели мужики и бабы. Они грызли семечки, обсуждали происшествие этого дня, и их многоголосый говор напоминал гул пчелиного улья. Василий время от времени выходил к ним и обносил всех чаркой своей водки.
Еще через две недели в небе опять парил белоснежный дельтаплан. И опять на полёт глазело всё село. На этот раз обошлось почти без происшествий. Василий успешно сумел справиться со своими крыльями и удачно посадил планер на пойму у речки. Пастухи, которыми на этот раз руководил сам участковый полицейский, отогнали всех коров к воде. И все бы ничего, но животные испугались падающих на них с неба огромных крыльев и бросились в речку, и несколько из них так глубоко застряли в иле, что вызволять их пришлось лишь при помощи трактора. И смотреть на эту операцию, как всегда в селе, собралось народу множество. Кто советовал, кто помогал. А настроение у людей было приподнятое. Спасением коров, конечно, руководил сам Василий. Он залезал в воду и показывал, как надо крепить шлеи, чтобы не повредить животных и даже садился за трактор, и трогал машину с места так плавно, словно, там, на шлеях были привязаны не коровы, а первые нежные фиалки весны. Потом множество добровольцев отмывало животных от налипшего речного ила. А когда и эта работа была завершена, весь народ двинулся провожать Василия к дому. Такого массового шествия в селе еще до толе не знали. И, как положено, возглавляла эту торжественную процессию техника: впереди ехал на своем грохочущем и дымящем мотоцикле полицейский Семен, следом рывками двигался трактор, за рычагами которого сидел двенадцатилетний сын владельца трактора по кличке Пузан, а дальше - ватага мальчишек торжественно и гордо несла дельтоплан. Потом, в основном, родственными кучками следовал народ. А процессию замыкали коровы, еще блестящие не высохшей после купания шерстью и ковыляющий, одноногий дед Тудор, непременный завсегдатай любых сельских событий.
Конечно, все это предвещало, что около дома Василия сегодня вечером будет выпито много ароматной абрикосовой водки.