Утро только начиналось, когда Павел Фомич вышел из дома. Сунул под скрипучую сходню ключ – так, на случай, если Алексей приедет сегодня, - и глянул на реку. Там, на противоположном берегу, у самой воды, выстроились пирамидальные тополя. По этим деревьям, вернее по тому, как виделись они с утра, Павел Фомич угадывал, каким будет день. Если в утренник небо чистое, а тополя, упирающиеся зелеными свечами ввысь, еле-еле просматриваются сквозь стелящуюся над рекою дымку, значит, день будет солнечным и безветренным. Если воздух прозрачен и деревья стоят будто рядом, то день будет ветреным, а то и дождливым.
В то утро тополя предвещали хорошую погоду.
Он любит наблюдать за всем, происходящим в природе. У него в доме живет четыре разновидности птиц, и только одна пара - в клетке, остальные имеют, как он говорит, волю: вылетают через форточку, чтобы пожить нормальной птичьей жизнью, но всегда возвращаются к человеку, приютившему и выходившему их еще беспомощными птенцами. Все они имеют свои имена, и Павел Фомич часто разговаривает с ними, и нравится ему их бесцеремонное поведение, беззастенчивое и шумное выяснение отношений, которыми они, считает он, признали его равным к своему птичьему сословию. Бывает, зайдет на кухню, а птицы следом за ним – усядутся на шкафчике, а то и прямо на столе, чирикают и глядят на него, ждут хлебных крошек либо зерна. И Петр Фомич дает им поесть, а сам не зло ворчит и поучает – ведь в доме и поговорить ему не с кем. Но случается, в моменты нахлынувшей на него тоски достает он из шкафа начищенный до сияния фогот, и квартира наполняется негромким ностальгирующим голосом меди, а птицы утихают и рассаживаются по своим любимым местам, слушая эти грустные мелодии.
Единственный его сын Алексей должен вот-вот приехать к нему в отпуск. Телеграмм о приезде он никогда не присылает, но Павел Фомич обычно знает, когда Алексей появится, потому что в письмах они все это подробно обговаривают. Уже три года, как Павел Фомич вышел на пенсию, но продолжает исполнять обязанности ветфельдшера. Остаться работать уговорила его Елена, хозяйка животноводческого комплекса.
- Ты уж, Фомич, потрудись еще несколько лет, - уговаривала она его. – Такого опытного фельдшера сегодня днем с огнем не найти. Молодежь все норовит в город да на дискотеки. Скотину лечить для нее - теперь не престижно.
Павел Фомич свое дело любит – ведь вот уже сорок лет с коровками да овцами разговаривает. Именно так. Правда, знакомые и коллеги подтрунивают, что, мол, ты, Фомич, больше со скотиной беседы ведешь, нежели с людьми. А он действительно немногословен, а вот с животными общается своеобразно, и, уверен, они его понимают. Коровы, например, многое рассказывают и голосом, но, главное, глазами: он смотрит в их глаза и видит, что хотят его четвероногие подопечные.
С хозяйкой комплекса Еленой у Павла Фомича холодные, официальные отношения. Уже много лет. О деле - да, все обговаривают и решают вместе, а вот о личном никогда – с той поры, как его Алексей уехал. Не может она простить, что когда-то он разлучил ее с Алексеем. Правда, никогда не напоминает об этом, но иногда смотрит на него так, что неуютно становится старику от ее взгляда. Уже несколько раз случалось, пыталась она поговорить с ним об Алексее, но дистанцию эту между собою и Еленой удерживает он. Из-за своего строптивого характера. И хотя, теперь к нему нередко закрадываются сомнения, что, может, этого и не надо было делать, но перебороть самого себя он не в силах.
А сегодня, к полудню, возвращаясь домой, Павел Фомич заметил, что окна дома распахнуты настежь, а на проволоке, натянутой между двумя акациями, полощется на ветерке детское белье. Понял: приехали долгожданные гости, и быстрее зашагали ноги по хоженой-перехоженой тропе.
Вечером вышел Павел Фомич гулять с внуком. Шел по узкой улочке - а ведь кто его только здесь не знает! – и останавливались люди, и улыбались деду и внуку.
- Вишь, головастик какой! – говорила старая учительница, которая еще его Лешку учила, - А ведь похож на тебя, Фомич. Ваша порода.
- Наша, наша, - не без гордости подтверждал он.
А когда возвращались обратно, обогнал их зеленый джип с выгоревшим тентом и, скрипнув тормозами, остановился в нескольких метрах от деда с внуком. Елена, догадался Павел Фомич. Видать, уже узнала, что Алексей приехал. Наверное, Нюрка из столовой позвонила, а, может, и сам Алексей.
Дверца машины открылась, и на него в упор глянули усталые Еленины глаза.
- Что, Павел Фомич, Леша приехал?
- Знаешь, что приехал. Чего спрашиваешь? – буркнул он, не останавливаясь.
- Вашим приглашением заручиться хочу. Или не рады будете? – улыбнулась и, не дожидаясь ответа, откинулась на сиденье и рванула машину, резко набирая скорость.
- Радости от тебя, что яблок от вербы, - бросил Павел Фомич вслед уходящей машине и тревожно подумал, что ведь действительно может прийти - от Елены ожидать можно всего.
И она пришла. Даже быстрее, чем он предполагал. Постучалась и, по-хозяйски широко раскрыв дверь, шагнула через порог. Увидела Алексея и оробела. Нерешительно подняла руки к лицу, не зная, куда их деть. Поздоровалась и посмотрела на Ольгу, Лешину жену. Взгляд ее и выражение лица говорили: знаю, не надо было приходить, но вот пришла. Замешательство длилось лишь несколько мгновений, после чего к ней вернулась ее способность делать все просто и уверенно.
Павел Фомич разливал по бокалам вино и косился на Елену. Явилась при всем параде, рассуждал он про себя, глядя на ее черный атласный костюм, белую кофточку с контрастно выделяющимся на ее фоне желтым янтарным ожерельем и золотой звездой героя труда. Она эту высшую награду получила еще при советской власти. Заслуженно получила. Тогда заработать такую награду было не просто. Не стыдно было носить ее и теперь. И волосы были прибраны так, как она это делала только на больших торжествах. Баба есть баба, думал он. Но это уже для себя, для злости, которой, он чувствовал, в нем уже нет. И, наоборот, ловил себя на том, что ему даже приятно, что вот она, самый знатный и почитаемый у них человек, ради его сына и нарядилась так, и поспешила сюда, несмотря на свою занятость.
Позже пришли доктор с женой и другие Лешкины сверстники. Шуму было, какой редко теперь случается в доме Павла Фомича. Расходиться стали где-то уже далеко за полночь.
Павел Фомич курил во дворе, прислонившись к старому ореху. От калитки к нему доносился разговор.
- Завтра заеду за тобой, - узнал он голос Елены.
- Заезжай, - говорил Алексей.
- Покажу тебе наше хозяйство. Увидишь, что мы здесь понастроили. И на реку к порогам пойдем. Там все такая же красота. Помнишь?
- Помню, - опять соглашался Алексей.
И от этой Алексеевой покладистости опять в нем начала появляться неприязнь к Елене.
Ночью видел Фомич, как Алексей подошел к окну и, толкнув его створки, закурил сигарету. Долго стоял, облокотившись на подоконник, смотрел на залитую лунным светом реку и чернеющий на холме перелесок. Потом к нему подошла Ольга.
- Леша, может, уедем отсюда, а? Ну, повидали отца и будет. А? Давай уедем…
Долго, до рассвета, не шел сон к Фомичу. В голове роились мысли: может, и впрямь зря он тогда так круто вмешался в отношения Елены и Алексея. Тревожно ему было за Ольгу, и все возвращался к нему взгляд Елены – растерянный, виноватый. Такою он ее не видел никогда. Неужели я нарушил судьбу этих людей, думал он.
А за окном уже занимался рассвет, и на фоне бледно-матового неба четко проступали стройные кроны пирамидальных тополей. Быть непогоде, подумал он.