ИСКУШЕНИЕ ПРОЗОЙ
Бывают дни, когда высокое небо и яркое солнце не радуют больше. Полный штиль отдаёт застоем, тиной, болотным духом.
И картина бытия без малейшего дуновения ветра однообразна и уныла. Парус жизни не наполняется силой на высокой мачте, а висит выстиранной тряпицей на бельевой верёвке. Незавидный жребий – плыть безучастно по чужому течению.
Угнетает течение смятенную душу. Тоска костлявою пятерней берет за горло. Не хватает воздуха, не достаёт жизни. Нужно разорвать тягостные цепи бытия. Нужно выскользнуть, вырваться, выпасть из круговорота замкнутой обыденности. Потому что жить так дальше – нестерпимо.
И тогда, опускается ночь. Настает час, когда влекомый неведомой силой, хочется по скорее сесть за письменный стол. Когда кажется, что невозможно совладать с внезапным валом нахлынувших чувств, раздумий, переживаний. Когда из дремучего водоворота рассудка нечто невнятное, неоформившееся вырывается наружу безудержной силой, стремясь обрести форму, смысл и красоту.
В подобный час забывается обо всём на свете. Будничное, житейское, утрачивает всякую значимость. Попросту перестаёт существовать. Мир иной, загадочный и недоступный доселе, становиться осязаемым – можно дотронуться рукою до неба и удерживать на ладони звезду.
Млечный путь не выглядит больше недосягаемым. В отсветах звёздных мерцаний виднеется прогулочная дорожка на небесной аллее. Золотые нити звёзд, пронзая тёмноту, озаряют письменный стол божественным светом.
В подобные минуты чудиться, что всё слова мироздания столпились где-то совсем близко. Ночью их выдаёт янтарная россыпь звуков. Эти слова давно знакомы, понятны и таят в себе глубокий смысл. Они, как артисты, ждут терпеливо своего выхода на сцену. Минуту другую повелитель звуков держит паузу. Вот-вот должны раздаться первые благозвучные аккорды оркестра.
Ночь, полная соблазнов, только начинается.
Полились первые чистые звучания. Мотив, распрямляя размашистые крылья, вырвался на волю, точно птица из клетки. Охмеленные слова, цепляя друг друга, закружились в связном словесном танце. Порою шаля, порою открыто хулиганя, они ведут себя как лицедеи. То покоряются плавным движеньям неторопливого хоровода, то вдруг соединяются парами, а то и вовсе, разделившись, норовят плясать по одиночке.
В подобный час и мудрый и умалишённый мнит себя творцом чужих судеб. Можно с загадочностью оракула наметить чью-то житейскую долю от рождения до кончины. Быть влюблённым не любя, или терзаться неразделённой страстью. Не согрешив, раскаяться, взяв на себя чужую вину. Любить жизнь, вымысел и всё человечество разом.
В такой час от луча, ниспосланного нимбом создателя, может вспыхнуть нежданное озарение.
Дар творца, всевышний дар – обладание свободой. Но разве ведаем мы, как с этим даром распорядиться? Не каждый путник, очутившись на перепутье, знает, по какому пути ему нужно следовать дальше. И пока сойдёт опьяняющий хмель, ещё немало возникнут сомнений.
О чём мы вправе судить, не таясь, и о чём подобает молчать, повинуясь законам внутреннего табу. Если не ищем утешения в слове, то, что же миру жаждем донести? Любовную усладу? Смятение, боль? Равнодушную безмятежность? Но кто услышит голос наш? Кто нам внушил, что будто миру мы нужны? Вопросы обступают, как должника заимодавцы …
Скорее, слово помогает выжить, и словом ищем мы пути, чтоб не сойти с ума.
Однако ночь всё же близиться к концу. Расставлены все точки, поделены акценты. Смятение души отыскало себе недолгий покой на бумажную животворящую ткань. Тот, кто зажёг на небосводе звёзды, незаметно их гасит. Тьма стремиться к темноте, а слабый свет поглощается яркими лучами. Самое время взглянуть на мир по-другому.
Быть может, ушедший в прошлое час, не что иное, как искушение прозой.