Глава 9
Друзья расстались у конторы Гриффитса. Холлис зашагал по улице, его путь лежал к Мэтью, который жил неподалеку. Он отказался от предложения подвезти его и сказал, что пешая прогулка ему не повредит. А Гриффитс, расставшись с Холлисом, дождался, пока тот скроется за углом, повернул лошадей и поехал к Эмили.
Дом леди Эмили стоял недалеко от берега моря. Фасадом он выходил на улицу. Возле дома рос вековой вяз с раскидистой кроной, почти упиравшейся в окна своими ветвями. Экономка постоянно намекала Эмили, что этот вяз давно следует спилить — он загораживает свет и даже днем приходится зажигать свечи. Эмили с ней категорически не соглашалась, мотивируя тем, что это память о ее покойном муже, кроме того, он придает ей творческое вдохновение и вообще, зеленые насаждения надо беречь. По другую сторону дома из окон открывался морской пейзаж с молом, уходящим далеко в море. С одной стороны мола находилась старая заброшенная пристань, а с другой раскинулся обширный песчаный пляж, плавно переходящий в дюны.
Дверь Гриффитсу открыла экономка, сухопарая, плоская как доска женщина, лет сорока. Она проводила его к хозяйке.
— Здравствуй, Эмми, — Винсент вошел в гостиную, поцеловал сестру в щеку и начал тут же выкладывать новости: — Я только что разговаривал с Холом. Ты представляешь, он предлагает вновь стать «морскими псами».
— Тише ты, нас могут подслушать слуги. Пойдем в мою мастерскую.
Они поднялись по винтовой лестнице в мансарду, где располагалась мастерская Эмили. В свободное время, а свободного времени у нее было предостаточно, Эмили занималась живописью. В мастерской царил творческий беспорядок. На полу валялись пузырьки с красками. На мольберте стояла неоконченная картина, накрытая куском ткани. Стены были оклеены листками бумаги с рисунками и эскизами, а стол был завален палитрами, кистями, шпателями и обрезками багета.
— Он предложил тебе снова заняться морским грабежом? — плотно затворив дверь, спросила Эмили.
— Да.
— И ты, конечно же, согласился.
— Ну…нет. Не совсем. Но он…
— И правильно. Мне что-то не нравится последнее время Оскар. Он очень сильно изменился. Слишком возомнил о себе, а других ни в грош не ставит. А после того, как у него закрутился роман с Мэри...
— Что? У Мэри роман с Холом? — перебил: ее Гриффитс. — Эмми, да ты в своем уме?! Чтобы Мэри стала любовницей Холлиса! Нет, это невозможно. Скорее, в Англии не будет туманов. Уж если она от меня нос воротит...
— Винни, ты плохо знаешь женщин.
— Возможно. Душа женщины и в самом деле для меня — потемки, но... Боже мой, Оскар и Мэри!..
— А впрочем, может, мне так показалось. Нет-нет, не принимай близко к сердцу, скорее всего я ошиблась. Да, мне так показалось. А что ты там начал говорить, я тебя перебила. Ты отказался от пиратской вылазки и…
— Он предложил распилить Посланника. Я, кстати, поддержал эту идею.
— Вы оба с ума посходили! Разве можно трогать Посланника Небес?! Это святотатство! В этом камне наверняка заключена гигантская сила. Он хранит нас всех, лишь только пока цел. Но стоит нам его… Господь покарает нас, если мы решимся на это!
— Почему?
— Не знаю. Предчувствие такое. Мне кажется, хозяин алмаза или его дух все это время разыскивает камень и следит за его целостностью. Помнишь, по прибытии в Англию с Ямайки, мы первым делом отправились в Оксфорд.
— Да, в Бодлианскую библиотеку, чтобы просмотреть подшивки газет за весь 1693 год. Но в газетах писалось об этом очень скудно. Мол, на юге Африки, в копях Капской колонии, найден алмаз огромной величины. Хозяин прииска, не помню уж его имени, отправился с ним в Лондон. Но по дороге в Кейптаун эскорт был перебит, а карета ограблена. И все, больше об алмазе ничего не говорилось. Очевидно, ограбление совершили испанцы, которых потом потопили мы.
— Все так. Но только сделали это не испанцы. Хозяин прииска, граф Эйзенвиль, не хотел предавать огласке факт наличия у него самого крупного на земле алмаза. Но слухи об этом все равно разошлись по всей колонии. Завистников было много. Конечно же, из зависти все начали твердить, что этот алмаз должен стать национальным достоянием. Тогда Эйзенвиль инсценировал ограбление. Он благополучно добрался до испанских земель в Западной Африке с намерением сесть на испанский корабль и отправиться в Америку. Но там он заболел лихорадкой и умер. А перед смертью решил покаяться и написал завещание, в котором велел своим слугам переправить алмаз в Англию, хранить его и преподнести в подарок первой королеве, которая взойдет на английский престол. Но по дороге в Касабланку на этих слуг напали, ограбили и убили. Очевидно, это и было делом рук тех людей, что плыли на испанском галеоне в Америку. Но и им было суждено умереть. Уже от наших, точнее, — от ваших рук. И поверь, это ни что иное как дух графа Эйзенвиля мстит всем, кто встает на пути к исполнению его воли!
— Мистика. Короче, чушь собачья. Про алмаз никому ничего неизвестно, его и не видел никто, кроме нас и тех, кто уже на том свете. А духи не материальны, как они могут мстить живым людям? И вообще, откуда у тебя информация о графе Эйзенвиле, о его завещании и прочее?
Эмили замялась.
— Я… я наводила справки и кое с кем беседовала. Из тех людей, что были в Африке, в Капских колониях восемь-десять лет назад. Конечно, сведения отрывчатые и противоречивые, но я их сама сопоставила, систематизировала… Да, кое-что домыслила, но, по-моему, все было именно так.
Она взяла шпатель и, чтобы не смотреть на брата, стала соскребать засохшую краску с палитры.
— Сейчас на английском троне королева Анна. И мы, Хранители Посланника Небес, должны принять решение исполнить волю графа Эйзенвиля и преподнести ее величеству этот подарок. Мы заслужим тем самым почет и уважение, отпущение грехов и прощение за наши преступные деяния. Перестанем прятаться и заживем со спокойной совестью.
— Эмми, ты говоришь несусветную чушь. Посланник Небес — наша законная добыча. А завещание графа Эйзенвиля — бред сумасшедшего. Ты что, видела его своими глазами, это завещание? Лично я считаю, что имею полное право на одну восьмую алмаза.
— Посланник Небес хранится сейчас у тебя?
— Да.
— Надежно спрятан?
— Конечно.
— Где ты его хранишь?
— В недрах земли.
— Да ты сошел с ума! Его же может откопать любой, причем совершенно случайно. К примеру, твой садовник.
— Во-первых, садовника я уже год как уволил. А во-вторых, это очень надежное место, — он наклонился и прошептал ей на ухо.
— Ясно. А кто следующий хранитель Посланника?
— Ты.
— Правда? Надо же, а я-то совсем забыла! Неужели с тех памятных дней прошло восемь лет?!
— Да. Я должен передать тебе на хранение камень уже через две недели, в годовщину той памятной даты, когда мы завладели им. Но мне кажется, судьба его будет решена раньше.
— В общем, если хочешь знать мое мнение — я категорически против. И против вашей морской «прогулки», и против распилки камня. Так и передай Оскару. Если ты нуждаешься в деньгах, давай я одолжу тебе сколько смогу.
— Нет, спасибо, Эмми. А Оскару ты сама обо всем скажешь. Я думаю, он у тебя появится, не сегодня, так завтра. А мне пора.
— Может, останешься на ленч?
— Нет, Эмми, прости, дорогая, должен тебя покинуть. А то я сегодня так и не попаду в контору, а у меня там куча дел.
Эмили проводила его до дверей, находясь в полной уверенности, что без ее поддержки обе затеи — и с распилкой камня, и с пиратской вылазкой — непременно сорвутся.
Глава 10
Мэтью творил. Весь свой личный досуг он посвящал сочинению музыки. Вернувшись на родину из последнего плавания, он не стал с первых же дней напропалую и попусту транжирить свою долю захваченного приза. Он не стал дорого одеваться, покупать особняки, выездных лошадей и дорогие коляски, а также устраивать роскошные рауты, приглашая самых титулованных и знатных вельмож, как это делал Холлис. Он не стал метаться из стороны в сторону, открывая то одно, то другое дело — покупать верфь, потом открывать страховую компанию, — как это делал Гриффитс. Он снял скромное жилье, женился на баронессе, девице из не очень знатного, к тому же, давно разорившегося рода. Вместе они родили двух розовощеких дочерей. А через два года от почивших почти одновременно своих престарелых родителей он получил имение, небольшое, но довольно доходное, недалеко от города, там и прожил он некоторое время с молодой женой и малышками. Деньги супруги Мэтью тратили умеренно и с умом. Единственное, на что глава семейства не скупился, — он устраивал концерты для публики: нанимал оркестры, исполнявшие музыку его собственного сочинения. Концерты эти неизменно оканчивались провалом, но Гарри Мэтью не унывал и продолжал сочинять снова и снова.
Посчитав, что семейный бюджет позволяет, семья снова перебралась в Плимут, в уютный особняк, оставив в усадьбе управляющего, а сами наведывались туда лишь в летние месяцы. Миссис Мэтью имела обыкновение до обеда играть с соседками в бридж, а детей с гувернанткой на это время отправляла на прогулку в парк. Пользуясь одиночеством, Мэтью в эти часы брался за сочинительство. Это был своего рода ритуал. Он то забирался с ногами в кресло, стучал себя по коленкам, отбивая ритм, то кидался к клавесину, несколько раз проигрывал какую-нибудь музыкальную фразу, записывал ее на нотном листе, потом рвал бумагу, бросал обрывки в корзину, звонил в колокольчик служанке и требовал принести кофе с коньяком.
— Они сочиняют, — пояснила тучная пожилая горничная-негритянка, впуская Холлиса в дом. Вошедший застал дарование как раз в тот момент, когда он сидел по-турецки с ногами в кресле и поглощал кофе с коньяком.
— Проходи, — хмуро бросил Мэтью приятелю.
Он поднялся в кресле во весь рост и принялся с выражением декламировать:
Тоска навалилась на грудь,
И разум обвила печаль…
Это были стихи самого Холлиса. Дело в том, что у Холлиса тоже имелась причуда, маленькое хобби — он сочинял стихи и даже издавал их за свой собственный счет небольшими тиражами, после чего раздаривал томики друзьям.
— Перестань паясничать, — остановил Холлис хозяина дома. — Я к тебе по делу.
Неясная тревога зародилась в душе Мэтью. Он и так был не в лучшем расположении духа, а по тону Холлиса догадался, что разговор будет серьезным. Мэтью слез с кресла и принялся нервно расхаживать по комнате из угла в угол с чашкой в руках.
— Слушаю тебя внимательно, — хмуро произнес он на ходу.
Холлис посмотрел на корзину, полную обрывков нотной бумаги, и понял причину плохого настроения хозяина. Мэтью заметил его взгляд.
— Да, эти кретины не понимают моей музыки! — с горечью воскликнул он. — Им подавай церковные хоралы или какую-нибудь галиматью, вроде «Боже, храни короля»...
Он осекся, посмотрел по сторонам, потом поправился:
— То есть, «Боже, храни королеву»!
— Это ничего, Гарри, ничего, — успокоил Холлис приятеля. — Послушай, как ты думаешь, твоя музыка достойна звучать с оперных сцен Милана или Неаполя?
— Спроси лучше, достойны ли сцены Милана или Неаполя того, чтобы с них звучала моя музыка!
— А что тебе мешает заняться этим?
— Ничего, кроме моей собственной лени.
— А как насчет финансовых средств?
— С этим все в порядке, мне хватает. Правда…
— Ну, ну, продолжай!
— Хорошая музыка — удел богачей и знати, она исполняется только в салонах. А я творю для народа. Создание большого, высокохудожественного музыкального театра, доставляющего радость народу — об этом также мечтал и великий Пёрселл! Он считал это делом чести английской нации. Это есть и моя заветная мечта, пусть даже далекая от воплощения.
Мэтью перевел дух, выпалив без остановки столь пространную и высокопарную тираду. Такие длинные фразы очень напрягали и утомляли его, он произносил их лишь в состоянии исключительно сильного волнения.
— А что мешает тебе осуществить эту мечту? — спросил Холлис, дождавшись, когда собеседник восстановит дыхание.
— Вот тут ты прав. На это у меня денег не хватит.
— Ерунда, Гарри! Добыть денег на это дело — пара пустяков, как два пальца… — он посмотрел на чашку в руках приятеля, — облить кофе.
— И каким же это, по-твоему, образом? Ограбить Английский банк?
— Зачем банк? Всего лишь навсего парочку испанских галеонов.
Мэтью улыбнулся, приняв сказанное за шутку, но, уловив решительность в глазах собеседника, помрачнел, затем побледнел.
— Ты за этим пришел ко мне? — спросил он.
— Конечно.
— И что, это вполне серьезно?
— Да
— Но это рискованная затея! А у меня, между прочим, жена!
— Ерунда. У всех жены.
— Но у меня ведь, к тому же, и дети! Девочка и… еще девочка.
— Подумаешь? У всех дети.
— Неправда! У тебя, например, нет ни жены, ни детей.
— Это как сказать… Но ведь ты можешь объяснить жене, что доктор прописал тебе морское путешествие. Для снятия депрессии и нервного истощения.
— Так она мне и поверит!
— Ты трус, Гарри! Ты же в прошлом морской офицер! Мы же с тобой такие дела творили! Боишься за свою шкуру, сушеный краб?
— Да, боюсь. Боюсь оставить детей сиротами!
— А как же оперный театр? Потомки назовут его твоим именем, а твоя музыка станет вечной! И дети, и внуки, и правнуки будут гордиться тобой!
Мэтью молчал минут пять. Порывался сказать что-то, открывая безмолвно рот, как рыба, но, так и не собравшись духом, выдыхал воздух. Он долго бродил взад-вперед по кабинету и, наконец, произнес:
— Хорошо, я подумаю.
— Ладно, маэстро, думай. Это первый вариант. Но есть еще и второй.
— Продолжай, — оживился Мэтью.
— Продать Посланника Небес.
Гарри выронил чашку, из которой собирался допить кофейную гущу, и выругался по-матросски.
— Оскар! Я тоже думал об этом! Но лишь только представлю себе, как этот монолит разлетается на кучу маленьких осколков, мне начинает казаться, что то же самое произойдет с нашими сердцами. А может, и со всем миром!
Холлис состроил скептическую гримасу и с иронией посмотрел на Гарри.
— Да, да, не смотри на меня так! — Мэтью ковырнул носком ноги разбитую чашку, видимо, представив себе, что это осколки сокровища. — Когда до меня дошла очередь быть Хранителем Посланника Небес, я трясся целый год и глаз не спускал с этой проклятой шкатулки… Я мечтаю избавить себя и всех нас от несения этого креста. Я хочу, но я и боюсь этого. Страх каждый раз побеждает… Я против, Оскар! Будем и дальше нести свой крест… Я уверен, что с исчезновением этого камня исчезнем мы все! Это наказание нам за нашу алчность.
Мэтью перевел дух как после длительного и быстрого бега. Второй раз за сегодня ему пришлось произнести пространную речь.
— Нет, ты не уверен, Гарри, ты — суеверен. Ты говоришь несусветную чушь! Plus sonat, quam valet*! На дворе восемнадцатый век, а в тебе кишмя кишат предрассудки! Думай. Ты снимешь с себя ношу и построишь свой оперный театр. Или — в море, за добычей. Другой альтернативы нет. Камень сейчас у Гриффитса. Через пару недель он передаст его Эмили, и начнется второй круг. Я хочу до этого момента собраться всем вместе и решить дальнейшую судьбу алмаза.
Холлис ушел, оставив Мэтью в полном недоумении. Мэтью посмотрел еще раз на осколки чашки, позвал горничную убрать их и потребовал себе кофе с двойным коньяком.
«Пускай, — тем временем думал Холлис, шагая по глухой окраине Плимута. — Пускай переварит то, что я ему сказал, и он согласится!»
Колледж находился за городом в густом сосновом бору. К нему вела живописная аллея. Времени было около четырех пополудни. Солнце едва клонилось к закату, погода стояла прекрасная, поэтому Холлис не стал нанимать экипаж и решил, что милю-полторы вполне может прогуляться пешком.
— Как я могу увидеть сэра Джеймса Уолтерса, милейший? — обратился Холлис к привратнику.
— Он на спортивной площадке, милорд, играет с воспитанниками в боулз** . Вы его там найдете, если поспешите.
Это было небольшое учебное заведение, где обучались будущие шкиперы. Уолтерс преподавал здесь навигацию. Учащиеся уважали его и как учителя, и еще за то, что не было лучшего игрока в боулз во всей округе. А еще в кулачном бою, который с недавних пор стал называться боксом, никто не мог продержаться против него более четырех раундов. Когда Уолтерс сходился с кем-нибудь в боксерском поединке, он снимал сорочку и демонстрировал всем свое истатуированное мускулистое тело, которое внушало уважение зрителям и страх противнику.
«Этого уломать будет трудно, — думал Холлис. — Он доволен своей размеренной жизнью, его все устраивает, и вряд ли он хочет чего-либо большего». Уолтерс покинул поле и вышел навстречу гостю, обтирая полотенцем потное тело.
— Какой ветер занес тебя ко мне, Хол?
— Ветер дальних странствий.
— В каком смысле? Это фигурально?
— Нет, Джеймс, в самом прямом. Не пора ли тряхнуть стариной и отправиться в небольшое морское путешествие?
— Это уже не для меня, Хол. Разорви меня акула, старые кости требуют покоя.
Холлис оглядел его мощную фигуру — сплошные мускулы. Но небольшой животик наметился и довольно явно.
— Какие старые кости? Ты еще молод, Уолтерс. Но здесь ты точно зачахнешь! Ведь ты не можешь прожить без морского ветра как цветок без воды, Уолтерс! А сидишь в этом захолустье и отращиваешь брюхо.
— Чепуха, Оскар, — Джеймс похлопал себя по животу. — В нашем возрасте это вполне допустимо. А обучать этих салаг науке, готовить из них настоящих моряков — разорви меня акула, мне даже нравится.
— Но почему в этой дыре? Разве ты не хочешь перебраться в Кембридж или Оксфорд? Или преподавать в Королевской Военно-морской Академии?
— Для этого совсем не нужно быть пиратом, скорее даже наоборот. А авантюризм и в самом деле — удел молодых.
— А деньги тебе нужны?
— «Вам нужны деньги? Их есть у меня», как поется в одной старинной английской песне, — Уолтерс рассмеялся. — Хол, я полностью доволен жизнью. И Джулия — тоже.
— Разве ты не хотел бы снова выкупить свой родовой замок?
— Зачем? Нам и тут хорошо. У нас чудесное гнездышко. На кой черт нам сдались все эти залы, слуги, привидения… Пойдешь к нам обедать? Жена будет рада увидеть тебя, разорви меня акула.
— Нет, спасибо, Джеймс, в другой раз. Я сыт и сегодня у меня еще много дел.
На самом деле Холлис уже успел проголодаться, но стряпня Джулии ему не особо нравилась, а готовила она сама, кухарку они не держали. Кроме того, дел было действительно много, он хотел посетить еще и Олуэн. Поэтому надо было поскорей распрощаться с Уолтерсом, но перед этим, как бы невзначай, задать ему главный вопрос:
— Да, как ты считаешь, не пора ли нам избавиться от Посланника Небес?
— В каком смысле избавиться? — не понял Уолтерс.
— Ну, распилить и продать. Как мы и собирались.
— Ты шутишь? Мы же договорились, только в случае крайней нужды. Ты разве испытываешь нужду? Разорви меня акула, Хол, это наш талисман и хранитель. Его нельзя продавать, ему будут служить наши внуки. У тебя что, проблемы?
— Нет, нет, с чего ты взял. Это я просто, к слову. До свидания, привет Джулии!
— Спасибо.
— А алмаз сейчас у Гриффитса, он будет хранить его еще две недели, а потом передаст Эмили.
— Я знаю. Это что, тоже к слову?
— Вроде того. Пока!
Друзья распрощались, и Холлис направился к Олуэн. Вот теперь он почувствовал, что ноги его порядком устали и неплохо бы взять экипаж. Но где его найдешь в этом захолустье? Пришлось тащиться к мисс Уордли пешком.
Глава 11
Олуэн жила одна в небольшом особняке на окраине Плимута. Жила очень экономно, она даже не держала никакой прислуги. Без малого восемь лет назад, когда она вернулась из того самого морского круиза весьма завидной невестой с неплохим приданым, ей уже расхотелось становиться миссис Гриффитс — все равно этот паршивец от нее нос воротит. Она станет настоящей леди — герцогиней или, по крайней мере, уж графиней, не меньше. Но охмурить настоящего лорда — графа или герцога — не так-то легко. В Лондоне (а где еще ловить герцога, не в Плимуте же!) она тут же попала в лапы аферистов-альфонсов, которые, выдавая себя за знатных особ и исчезая так же быстро, как и появляясь, чередой, один за другим вытянули из нее практически все денежки. Опасаясь, что скоро останется без единого пенса, Олуэн оставила мечту стать герцогиней — или даже графиней — и вернулась в Плимут. Она купила этот скромный особнячок и зажила в одиночестве, экономя каждый пенни и надеясь, что последний свой час встретит не в ночлежке для бездомных. В двадцать девять лет шансов остаться старой девой слишком много, и с каждым годом их будет прибавляться все больше.
«Эту уговорить будет нетрудно» — думал Холлис, стуча молоточком в дубовую дверь. Уже наступали сумерки, по улице брели два фонарщика, зажигая по обеим ее сторонам масляные фонари.
Олуэн открыла парадную дверь. Она почти не удивилась столь позднему визиту джентльмена. Холлис прошагал в гостиную, сел в кресло и закурил сигару. Он вообще-то не курил, но, увидев на тумбочке сигары, которые Олуэн держала для дорогих гостей, взял одну и прикурил от свечи. Хозяйка метнула на него сердитый взгляд: в разряд дорогих гостей попадали только потенциальные женихи.
— Олуэн, я пришел сделать тебе предложение, — после небольшой паузы произнес Холлис, роняя пепел на панталоны.
— Как, — удивилась Олуэн. — Ты?
Что ж, может, и не напрасно пропала сигара.
— Да, я!
— Но, ведь, ты знаешь, я люблю другого, — она решила немного пококетничать, нельзя же прямо сразу соглашаться, это ведь неприлично.
— Ты не поняла меня. Мне безразлично, кого ты любишь. Я хочу предложить тебе деньги.
— Холлис, ну ты нахал! За кого ты меня принимаешь? Я не стану продавать себя!
— Молчи, глупая женщина, молчи! Ты нужна мне как компаньон в одной небольшой операции.
— А, понимаю, — разочарованно протянула Олуэн. — Так бы сразу и сказал. А то вечно говоришь загадкам? И в чем будут заключаться мои обязанности?
— В малом. Мы хотим пригласить тебя в морское путешествие.
— За сокровищами? — у женщины загорелись глаза.
— Да.
— А кто «мы»?
— Пока что я и Винсент.
— Хорошо, я подумаю, — на самом деле она уже была согласна без раздумий.
— Но для этого потребуется сделать финансовые вложения.
Энтузиазм Олуэн сразу же пропал.
— Но у меня нет…
— Есть, есть. Точнее — будут. Деньги у тебя будут. Как ты отнесешься к тому, что мы продадим Посланника?
— Слава Богу, наконец-то мы отделаемся от обязанности целый год, храня его, дрожать от страха!
— Что ж, хорошо. Ну, а как насчет морского путешествия?
— Я же сказала: подумаю!
— Ну, думай, думай. Я тебе дело предлагаю. Постелью-то много не заработаешь...
— Идиот! Как ты смеешь со мной так разговаривать?!
— Ну хорошо, моя кошечка, больше не буду.
— Я тебе не кошечка! Какая наглость! Честную женщину так оскорблять!
— Ладно, все! Прости и не грусти. Я думаю, на следующей неделе мы соберемся все вместе и обсудим. Посланник сейчас у Гриффитса.
— Я знаю. Я его сама год назад передала ему, тем самым облегчив свою душу… Ты не представляешь, какое это мучение — обладать несметным богатством и не иметь возможности им воспользоваться. Словно собаке сунули сахарную косточку и сказали: «Фу, нельзя!» Скольких мне усилий стоило удержаться, чтобы не продать его самой!
По выражению лица Холлиса Олуэн поняла, что сболтнула лишнее, поэтому тут же поправилась:
— То есть, найти покупателя. А вопрос о продаже, конечно же, обсудить на общем собрании. А выручку поровну разделить между всеми, нечего на меня так смотреть!
— До того, как Гриффитс передаст алмаз Эмили, — продолжал Холлис, как бы не слушая ее, — мы должны решить, что с ним делать дальше.
— А что тут решать-то?! Конечно — продать. Целиком. Самой королеве. А деньги — поделить.
— Умница. Именно это я и хочу предложить сделать.
— А потом мы снова поплывем на пиратском корабле? Как будто бы в морской круиз?
— Да. Только пойдем, а не поплывем. Спокойной ночи!
Выйдя из дома мисс Уордли, Холлис нанял экипаж и поехал к Гриффитсу. Бывший капитан был уже на взводе. Ополовиненная бутылка бренди стояла перед ним на просторном письменном столе. Он предложил Холлису выпить, но от бренди тот отказался, однако намекнул, что был бы не прочь чем-нибудь немножечко подкрепиться, поскольку и на самом деле был сильно голоден. Гриффитс позвал Бетти и попросил принести холодной телятины и хлеба.
— Вам накрыть в столовой? — уточнила горничная.
Она опасливо покосилась на Холлиса, ожидая от него очередной фривольной выходки. Но джентльмен, на сей раз, был достаточно сдержан, очевидно, за этот напряженный день он очень устал.
— Не трудись, милая, — произнес он утомленным голосом. — Неси все сюда. Если не затруднит, захвати бутылочку хереса.
Холлис знал, что его друг не любитель церемоний и всяких правил этикета, он редко пользуется большинством помещений своего жилища, а пищу предпочитает принимать в своем уютном рабочем кабинете. Пока горничная выполняла поручение, Гриффитс набил табаком свою любимую трубку, которая помнила еще шторма и морской соленый ветер, и принялся ее раскуривать.
— Какие неприятности? — спросил он, зажав в руке чубук и направляя губами к потолку струю густого дыма.
— Mundus universus exercet histrioniam.
— А на родном языке?
— Весь мир занимается лицедейством. Короче, всё чертовски плохо.
— Никто не хочет продавать алмаз?
— Мнения разделились. Похоже, будет пятьдесят на пятьдесят. Ты был у Эмили?
Воспоминание о визите к сестре в первую очередь пробудило в душе Гриффитса мучительные подозрения: правду ли сказала Эмили о том, что Холлис и Мэри — любовники. На какое-то время он задумался. Надо бы понаблюдать за Оскаром, возможно, он чем-нибудь выдаст себя. Его уже потихоньку начинала одолевать ревность. Если это правда, то Холлис лукавый обманщик.
— Что ты сказал? — рассеянно переспросил он.
— Я спросил: ты разговаривал с Эмили?
Гриффитс опять помялся, размышляя, говорить о визите к сестре или не говорить. Затянувшуюся паузу разрешила Бетти, она принесла еду. Холлис откупорил бутылку и наполнил хересом свой бокал. Он не любил крепкие напитки, предпочитая им хорошее выдержанное вино. Зная пристрастия друга, Гриффитс постоянно держал в запасе бутылку-другую хереса или мадеры. Гриффитс налил себе бренди. Друзья выпили, и Гриффитс принялся нарезать мясо длинным пиратским кинжалом.
— Ты бы еще саблю взял, — съехидничал Холлис.
А когда шаги Бетти по лестнице за дверью стихли, он повторил свой вопрос еще раз:
— Так ты был у Эмили?
Гриффитс решил сказать правду.
— Да, был. Она категорически против продажи Посланника. И против затеи с пиратской вылазкой тоже. Она вообще предлагает подарить алмаз королеве безвозмездно, то есть даром. Якобы так завещал человек, который его нашел. Некто граф Эйзенвиль.
— Чокнутая баба! Ладно, я сам заскочу к ней завтра, — сказал Холлис, уплетая телятину. — Боюсь, ее голос будет решающим, постараюсь ее уломать. Если она не захочет распиливать камень, тогда пусть хотя бы поможет достать нам корабль, она же влиятельная дама, вдова члена Палаты Лордов. А мы через полгода привезем столько золота, что сможем купить десяток таких камней, как Посланник Небес.
— А Мэри что думает по этому поводу? — спросил, наконец, Гриффитс.
— Мэри? Пока не знаю. Я давно не заезжал к ней.
— Давно? А почему?
— Уж очень долго к ней добираться. Дорога три часа в одну сторону занимает — считай, весь день потерян! А у меня есть и другие дела. Приемы, рауты. Хотел навестить ее в прошедшее воскресенье, но пришлось тащиться в Дорсетшир на званый вечер к барону Готсфилду.
— И когда ты с ней виделся в последний раз?
— Почти месяц назад, когда мы все вместе собирались у тебя. Ты разве забыл? Мы же устраивали здесь пирушку. Не помню, правда, по какому поводу.
— По поводу моего дня рождения. И что, с тех пор ты с Мэри ни разу не встречался?
— Конечно, нет.
— Так поехали к ней завтра вместе. Переночуешь у меня, а прямо с утра и поедем.
— Завтра?.. — помялся Холлис. — Вообще-то я хотел… Ну что ж, завтра так завтра. Кстати, как твои успехи в деле ухаживания за этой красавицей?
— Да никак. Она меня боится! Она от меня шарахается как черт от ладана! Но ведь ей и замуж давно пора. И чем я, собственно, не устраиваю ее как потенциальный муж? Никак в толк не возьму. Ладно бы, если б у нее был другой ухажер!
— Может быть, и есть другой ухажер… — вполголоса произнес Холлис.
— Что-что?
— Я говорю, ухажеров тьма, да вот только девицы нонче пошли уж слишком разборчивые. И наша милая Олуэн, кстати, яркий тому пример — дофардыбачилась, так старой девой и останется…
— Там совсем другое.
— Возможно…
— Ладно, пора спать. Завтра надо выехать пораньше. Я прикажу Бетти приготовить для тебя постель в спальне для гостей.
Глава 12
Наутро джентльмены сели в двуколку и вдвоем, без кучера, отправились в Вудшир к леди Мэри Дэлилай. Мэри, пять лет назад став совершеннолетней, вступила в права своего наследства, в списке которого значился и Вудширский пансион благородных девиц «Незабудка». Отстранив от дел свою уже бывшую опекуншу, Мэри установила в пансионе новые порядки и, надо отдать ей должное, проявила при этом завидный энтузиазм и незаурядные способности. Пансион достаточно быстро обрел необычайную популярность и не только в родном графстве — знатные родители из Дорсета и Сомерсета привозили сюда своих чад.
Каменистая дорога тянулась серпантином вверх, солнце поднялось достаточно высоко, становилось жарко. Лошади устали и еле плелись. Половину дороги приятели вели неспешную беседу, чтобы занять себя. В основном делились воспоминаниями и болтали о всяких пустяках. Но к середине пути темы для разговоров иссякли. Холлис задремал, привалившись головой к плечу друга.
— Да, — толкнул его локтем Гриффитс. — Совсем забыл тебе рассказать, Хол. Вчера вечером возвращаюсь из конторы и проезжаю мимо порта. А оттуда, как раз в то самое время, выводили под конвоем заключенных — каторжане, в цепях, в кандалах. Все такие грязные, оборванные…
— Ну и? — перебил Холлис, недовольный тем, что ему прервали сон. — Я прекрасно знаю, как выглядят заключенные, что ты мне рассказываешь? Кого-то из них отправят на виселицу, а кому повезет,— на галеры. И что?
Издав громкий зевок, Холлис снова пристроился к плечу Гриффитса.
— Я узнал одного. Это наш боцман с «Кассиопеи». Стало быть, мистер Дейк все-таки попался властям. Не помогла ему каперская комиссия Жана-Батиста Дюкасси…
— А боцман тебя узнал?! — дремотное состояние тут же покинуло Холлиса, а в его голосе прозвучала тревога.
— Думаю, что нет. Он даже не посмотрел на меня. Ведь он привык меня видеть только в форме морского офицера. А я теперь в штатском, к тому же у меня борода. Да и прошло столько времени…
— Хорошо, если так. Но ведь ты-то его узнал. А если и он, все-таки, узнал тебя? За информацию о тебе он может выхлопотать галеры вместо повешенья.
— Пиратская этика требует молчать.
— Когда речь идет о жизни и смерти, хватаются за любую соломинку.
Наконец они добрались до пансиона, обнесенного высокой металлической оградой. А в сотне ярдов от него стоял особнячок, где жила Мэри. Заехав во двор особнячка, Гриффитс спрыгнул с коляски и передал вожжи конюху, вышедшему из конюшни.
— Распряги лошадей, милейший, и задай им сена, — Гриффитс положил ему в ладонь шесть пенсов. — Мы пробудем здесь часа три или четыре.
Из дверей особнячка вышла женщина лет пятидесяти и, поклонившись, приветливо улыбнулась. Это была миссис Дюк, экономка мисс Дэлилай. Она хорошо знала обоих джентльменов и пригласила их в дом.
— А леди Дэлилай больна, — посетовала экономка.
— С ней что-нибудь серьезное, миссис Дюк? — с тревогой в голосе спросил Гриффитс.
— О, нет, нет. Просто небольшая простуда. Проходите, она вас примет. Она там, в гостиной.
Мисс Мэри Дэлилай, укрытая пледом, полулежала в кресле перед растопленным — и это несмотря на теплый весенний день — камином и читала книгу. Она явно была не особенно рада появлению незваных гостей.
— Что-то давно вас не было видно, — с ехидством в голосе обратилась она к Гриффитсу. — Я даже начала волноваться. Какова причина вашего визита на этот раз? Вы привезли приглашение от Мэтью на очередной концерт его эпохальных произведений?
— Нет, не привез. Просто, узнав о вашем плохом самочувствии, решил вас проведать.
— Да, — подхватил Холлис. — И я заодно!
— Не думаю, что слухи о моей инфлюэнции уже успели докатиться до Девоншира, — с улыбкой заметила Мэри. И жеманно добавила, посмотрев на Оскара: — Но мне это лестно, дорогие друзья!
Гриффитс протянул Мэри букет из нарциссов, которые срезал утром в своем саду. Он обернул их от жары мокрой тканью, чтобы сохранить в дороге, но все равно цветы уже слегка подвяли.
— Очень мило, — довольно сдержанно сказала Мэри, принимая букет. — Кстати, ваши розы укоренились.
— Какие розы?
— Из того букета, что вы преподнесли мне в конце прошлого лета. Они завяли и осыпались буквально на следующий же день. Я велела миссис Дюк их выкинуть, а она взяла и воткнула их в землю в саду. Теперь на них зеленые листья, можете полюбоваться. Глядишь, летом и зацветут.
— Ничего удивительного, — ответил Гриффитс. — Именно так я и размножаю розовые кусты в своем саду. Это называется черенкованием.
— Сэр Гриффитс у нас вообще большой любитель роз, — заметил Холлис.
— Да. И я доверяю им самые сокровенные тайны. В отличие от людей.
Гриффитс и Холлис пробыли у леди Дэлилай, как и предполагали, около четырех часов. Они испили чаю с клюквенным пирогом и поговорили обо всем, но только не о главном. Вернее, говорил один Холлис. Он изливал такой словесный понос, остановить который просто не представлялось возможным. Мэри уже устала его слушать и украдкой заглядывала в книгу, Гриффитс тупо смотрел в окно и пытался осмыслить, права ли Эмили, что между Мэри и Оскаром есть любовная связь. Получалось, что либо они очень умело маскируются, либо между ними действительно ничего нет. Успокоившись, Гриффитс погрузился в свои собственные размышления. Под конец, когда Холлис изволил, наконец, обмолвиться о цели их визита, Мэри заявила, что ни в какие морские круизы ехать не собирается, а к продаже Посланника Небес относится индифферентно — хотите, мол, продавайте, хотите нет, мне безразлично.
Уже смеркалось, когда друзья катили на двуколке вниз по горной дороге. Закат выглядел очень неприветливо: багрово-красное солнце опускалось в фиолетовые с оранжевым отливом облака, повеял сырой прохладный ветер. Судя по всему, погода портилась. На развилке Гриффитс повернул налево — лорд Холлис уговорил приятеля подвезти его к своему замку, все равно крюк получался небольшой, а идти от развилки полторы мили пешком Оскару не хотелось. Значительную часть пути они проехали молча, видимо Холлис израсходовал весь арсенал своих слов у Мэри.
— Ты дурак, Гриффитс! — прорезался, наконец, его голос, когда из-за леса показались силуэты строений Принстауна, возле которого стоял замок Холлиса. — Вот уж поистине amantes — amentes*** . С чего ты взял, что она боится тебя? Она тебя презирает. Ты ей противен, Гриффитс! Ты меняешься прямо на глазах. Я поражаюсь, откуда в тебе, таком гордом и сильном человеке, берется столько раболепия, когда ты начинаешь разговаривать с этой девицей. Я потому и не давал тебе вставить ни слова, потому что ты непременно начнешь молоть какую-нибудь чушь, пресмыкаться и портить к себе отношение. Будь с этой дамой построже и поразвязней, и ты увидишь — все переменится, она посмотрит на тебя совершенно другими глазами! Audacia pro muro habetur — смелость берет города! А нахальство и наглость — покоряют сердца красоток.
— Да, ты прав, Оскар. Действительно, когда я нахожусь рядом с ней, со мной что-то происходит. Я теряю уверенность в себе, словно я — нашкодивший школьник. И ничего не могу с собой поделать, Хол. Ничего!
— Эх, Винсент, Винсент... Подумай, а нужна ли тебе вообще эта женщина. Ведь если даже она станет твоей женой, ты просто-напросто превратишься в жалкого подкаблучника. А ты — капитан, морской волк!
— Точно! В конце концов, действительно, наплевать мне на нее! К дьяволу! Больше я ни за что не поеду к этой девчонке. Если я ей понадоблюсь — сама прибежит.
— Молодец, Гриффитс! Вот это слова, что называется, не мальчика, но мужа!
— Да, черт с ней, пусть живет, как хочет. Постараюсь ее позабыть и никогда не видеться с ней. Разве что через две недели…
— Это еще зачем?
— Ну, как? Мне же предстоит передать Посланника Небес на хранение Эмили. А по такому поводу мы, как обычно, соберемся все вместе…
— А, ну да! Правда, я думаю, что придется провести эту встречу немного раньше. Мы с тобой должны убедить Эмили в необходимости продажи Посланника Небес. И сделать это надо как можно скорее.
— Прекрасно. Только давай сделаем это вместе. Я имею в виду — убедим Эмили. У тебя все-таки харизма, ты лучше умеешь воздействовать на людей. Завтра суббота, у меня много дел накопилось в конторе. Давай заскочим к ней в воскресенье?
— Хорошо, договорились. Да, и вот еще что. Я все переживаю по поводу этого твоего боцмана. Завтра, пожалуй, навещу графского судью. Если бедолагу уже отвели на эшафот, то все нормально. А если нет, постараюсь договориться, чтобы это сделали как можно скорее. Чего доброго — и вправду развяжет язык. А ведь он может наболтать не только про тебя, но и про всех нас.
Друзья распрощались. Лорд Холлис был у ворот своего замка, а Гриффитс направил лошадей в сторону Плимута.
_______
*Plus sonat, quam valet — Больше звону, чем смысла (лат).
**Боулз — Старинная английская игра в шары на траве.
***Amantes amentes — влюбленные безумны (лат.)
--------
По этой книге есть готовый киносценарий.
Понравился роман? Хотите прочесть до конца? Пишите в личку, я вышлю вам полный текст в любом формате.