Мммм – только могла думать она. Мммм – это значит страшно. Мммм – это безвыходность. Это - … Зааааачем?!!! За что?!!! Мммм – стены-стены-стены…
Они пришли почти вечером. Знаете, когда день уже выжит и выжат. Когда еще не знаешь, что будет вечером, но ведь он будет. А значит, будет что-то замечательное. Что-то новое, решительно новое! Например… В новом порядке зажгутся окна в доме напротив. Или волшебник с четвертого этажа этого дома не завесит штор. Или услышишь за стеной чей-то шорох и канву речи, в которой тонко и скрупулезно можно выбирать зернышки, чтобы услышать таки, - что!.. Пусть будет что-то обидное... Снова. Даже больное… Но, это же вечер! Все равно волшебно!..
А потом!.. О, это «потом»! Потом придут звезды. И можно будет снять маски. Все-все! Все до единой! Они так добры в своем безразличии, эти звезды. Они будут молчать и сиять. Ей! Ну, и пусть, что и всем-всем. Но ведь и ей! Они будут слушать и молчать. И сиять. Ну, и пусть, если они станут прятаться за черно-серым месивом грязного неба! Она то знает – они здесь!
…
Но пришли они почти вечером. Заботливый доктор вежливо говорил с мамой (они все всегда говорят с мамой сначала, не то, что звезды, всегда только с ней), пока крепкие санитары стояли у дверей. Доктор держал мамину ладошку в руке и похлопывал по ней (можно было и не злиться на него, ведь он не знал, что маме очень больно, это не стыдно – артрит, но мама почему-то очень стесняется). Можно было и не злиться… Но мама… Мама то знала, как не нравится ей, когда маме делают больно… Но мама разрешила им это.
…
Она не знала, кто вернет ей это все.
…
Доктор не стал, как обычно делать хитро-умно-добрые глаза. Не стал задавать своих правильных вопросов, на которые она любила отвечать (никто другой не задавал ей таких вопросов, чтобы можно было поломать голову над ответами и поговорить о том, о чем обычно говорила она со звездами). Она очень злилась. Поэтому крепкие санитары взяли ее из дому. Просто взяли и забрали ее.
«Но ведь мама то знала! Зачем же она только плакала молча и плакала, зачем разрешала доктору хлопать и хлопать ее по руке?! Почему она не объяснила им, что я права? Что я не… Они говорят – сошла с ума. О, Боже! Какие смешные! Сойти с ума! Вы думали когда-нибудь над этими словами. Как это с него сойти? Куда?»
Они пришли почти вечером и забрали у нее все это. И окна напротив. И волшебника с четвертого этажа. И шорохи за стеной. И даже звезды все почти.
Она не знала, кто вернет ей это все. Эти много-много «почти вечер», эти много-много звезды.
«Они будут потом! Но как же вы не понимаете, что потом – это другие «почти вечер», и другие звезды?! А эти – ведь тоже должны быть моими!»
…
Замусоленные стены серой заперти. Крошечное окошко, где почти нет звезд. И тишина…
…
«Заааабериииитееееее!!! АААААААА!!!»
…
«Кто вы? Кто вы?!!! Знаю, кто я. Я – нормальный человек. А вы кто?.. Что такое «нормальный»? Вот видите, вы даже не знаете, что такое «нормальный», зачем я здесь? О, я понимаю. Ваши безмятежные озяблости вы называете «нормально», да? Вы корчитесь, едва вас коснется хоть что-то иное! Даже пытаясь соединить свои две сонные безмятежности, вы горланите: «О! Я сошел с ума! Я влюбился!». А что вы знаете о себе настоящем? Когда оно проснется, настоящее? Что будет потом с Вами? Никто не знает, что будет потом. Каждый живёт поминутно. Всё, что мы думаем, будто знаем о потом, – только надежды и иллюзии… Ха-ха. Да-да. Я «слишком крупная мишень в прицеле Вашего сарказма», где-то я слышала такое... Я Вам скажу, кто я, ладно… Тогда Вы отпустите меня домой?.. Впрочем, не говорите ничего. Знаете, как угадать, когда ваш врач врет? Нет? Он шевелит губами».
…
«А я все равно Вам скажу, кто я. Я – настоящая».
…
«Она не слышит».
…
«Отдайте! Отдайте же!.. Какие же вы… Тупые! Я же говорю. Я – настоящая! Где вы видели настоящего человека, втыкающего себе в горло карандаш?! А?! Или вы думаете, что так можно избавиться от всего этого? Ха-ха-ха!!!».
…
«Ха-ха-ха-ха-ха!!!!!!».
…
«Она не слышит. Надо писать».
…
«Доктор… Когда человек убивает себя, все, что мучило его идет туда вместе с ним. Понимаете? И оно вокруг! И навсегда! Вы вообще понимаете, что такое «навсегда»? Нет-нет. Вы, «нормальный», думаете, будто это всего лишь до смерти. Ой, да ну вас!..
Вы чувствовали когда-нибудь бесконечность? Вечность без конца? Без! Конца!.. Понимааааете? Тогда отпустите меня… Ну, вот видите, а говорите так… Только хотите казаться настоящим».
…
«Зачем мне втыкать карандаш еще и кому-то в горло? Да вы здесь все сами посходили с ума! Зачем мне это делать? Вы же и так ненастоящие. Вас нет! Разве можно что-то воткнуть в то, чего нет?!»
…
«Она не слышит. Надо писать».
…
И она писала на стенах палаты. Грызла палец и писала окровавленным пальцем. Каждый раз одно и тоже красное.
«Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня».
Они что-то кололи. Меняли обшивку на стенах. Не пускали маму в палату. Или переводили ее в другую, перед тем, как мама приходила.
…
«Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня».
…
А мама приходила и не слышала.
«Забери меня. Как можно не слышать? Зачем тогда спрашивать: «Как ты чувствуешь, себя, доченька?». Если не услышишь ответа, - зачем, мама?!»
…
«Как я себя чувствую? Я не чувствую себя! Почти больше не чувствую! Забери меня. Забери меня! Забери меня!! Забери меня!!!»
…
Стены-стены-стены…
Сколько надо времени, чтобы написать короткое «забери меня»? Она тренировалась. Всего лишь два-три раза. Потому что потом пришлось доооолго ждать. Чтобы поверили.
Стены-стены-стены…
Уколы, рвота, уколы…
Стены-стены-стены…
Уколы- рвота-уколы…
Стены-стены-стены…
…
Когда ее мама пришла в следующий раз, санитары, как всегда, проверили палату, - чисто. Ушли за нею. А потом мама открыла дверь…
…
А она так радовалась, что научилась любить многостение! Чтобы успеть, она прокусила вену и писала, писала…
«Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня.
Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня.
Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня. Забери меня».
Мама открыла дверь. Она успела прочесть? Все успела? Нет. Пожалуй вот это не успела. Над дверью она добавила «пожалуйста». Мама не вошла. Не успела. Она увидела с порога одну только стену…
«Ну, что же ты кричишь, мама? Когда говорят только лишь для тебя, разве кричат ответ всем?!»
Стены-стены-стены…
Уколы, рвота, уколы…
Стены-стены-стены…
Уколы- рвота-уколы…
Стены-стены-стены…
Тишина…
…
Теперь то она понимала все. С точки, откуда видно все. Абсолютно.
Мммм – только могла думать она. Мммм – это значит страшно. Мммм – это безвыходность. Это - … Зааааачем?!!! За что?!!! Мммм – стены-стены-стены…
И только стены. И ничего больше. И никого больше. Там – никого! Внутри.
«С точки, откуда видно все. Почти не страшно уже. Безвыходность кончилась. Без выходность. Именно так – без выхода - кончилось! Значит не такая уж она безвыходная? А? А это значит ее, безвыходности, не существует! Не существует!»
Она тихо хихикнула.
«А в сравнении с вечностью, безвыходность, могущая продлиться даже до конца этой маленькой-малюсенькой жизни, это – мизер! Согласно теории относительности, этот маленький отрезочек - жизнь, – величина, стремящаяся к нулю! Еще одна правда. Она приятнее, чем та, другая. О маме. Мама… не слышала. Не видела. Мама… Не настоящая».
Она обернулась к врачу. Почти ослепла от солнца (как же долго она разглядывала только стены?). Но как же великолепно это зрелище снаружи! Когда смотришь не изнутри, а, словно две звезды, (которые ей только и оставили) заглядываешь снаружи. На грани тогда и теперь.
«Это даже лучше, чем «почти вечер»! Вот сейчас оторву пальцы от решетки и спрыгну в теперь. Отсюда! Сейчас. Сейчас-сейчас!»
С этой точки видно все!
Она запомнит. Теперь и окна, и волшебник, и шорохи, и звезды она увидит еще и с этой точки. Ведь, если где-то хочешь быть, не обязательно там присутствовать!
«Теперь надо что-то сказать доктору. Какие-нибудь ненастоящие слова. Они все так любят эти ненастоящие слова. Говорят и говорят, даже когда догадываются, что они не настоящие, все-равно говорят. И слушают! Разве могут настоящие люди делать столько бессмысленных вещей? А самая бессмысленная – находить оправдания этим бессмысленностям!»
«Спасибо, доктор. Огромное спасибо. Теперь, когда я посмотрела в эту комнату снаружи, мне есть с чем сравнивать. Я очень Вам благодарна, но встречать Вас больше не хочу». (И улыбнуться. Их ненастоящей улыбкой).
Она еще раз заглянула в пустую палату. Стены-стены…
Она отвернулась от окошка. Доктор услужливо подставил руки, чтобы помочь спрыгнуть с каталки, которую специально для этого прикатили сюда. Он так долго хотел ей помочь! Отчаяние так часто накатывало! Она едва не сломала все его представления о психике, всю веру в медицину, едва не поломала ему жизнь! Восемь лет… Господи! Он чуть уж было не стал верить ей, слушать ее! Восемь лет… Теперь это только лишь еще одно доказательство того, что бороться стоит…
«Там никого. Стены там. А я – здесь. Я здесь!»
Она отлепила пальцы от решетки, когда кто-то вцепился, воткнув ногти в ее руку, из комнаты. Изнутри.