ГЛАВА 41 Подводное плавание
ГЛАВА 42 Водолазы на обед ушли
ГЛАВА 43 Больница
ГЛАВА 44 Мать и ... мама
ГЛАВА 45 Друзья-подруги
ГЛАВА 46 Поворот судьбы
ГЛАВА 47 Письмо Чижика
ГЛАВА 48 Увольнение
ГЛАВА 41
ПОДВОДНОЕ ПЛАВАНИЕ
- Сегодня в области сохранится безоблачная погода. Воздух прогреется до двадцати пяти градусов... - вещал маленький транзисторный приёмник в руках Павлика, который уже стоял у двери и нетерпеливо торопил Шуру.
- Та-а-к... Маска, ласты, плавки - для Павлика... Мой купальник... Полотенца хватит одного. Термос с охлаждённым клюквенным морсом - для всех. Шахматы, карты - для любителей. Пляжный коврик... - Шура укладывала в свою спортивную сумку и, стараясь ничего не забыть, вслух перечисляла всё, что должно было скрасить сегодняшний отдых на пляже четверых молодых людей. - Ну, вот... Кажется, всё... Пошли.
На остановке их уже ждал Антон, самый близкий Пашин друг, его бывший одноклассник, а теперь и однокурсник, такой же высокий белокурый подросток, чем-то похожий на Павла (в техникуме многие учителя их по началу всё время путали) и который в силу своего плоскостопия всегда был освобождён от любых спортивных мероприятий.
На пляже уже было много народу. То место, которое ребята считали своим, и куда после кросса обещал придти Андрей, на этот раз было уже занято, и они расположились чуть поодаль, разложив свой коврик на прохладной зелёной травке, а не на горячем песке.
- Пойду поныряю, - и Паша сходу сбросил с себя одежду, прямо тут же, не пользуясь раздевалкой, живо натянул новые плавки, несколько мгновений повозился с ластами, отлаженным (вчера тренировался весь вечер) движением водворил на лицо резиновую маску, взял в руки алюминиевую трубку и собирался так же быстро добежать до воды.
Огромные, похожие на зелёные рыбьи хвосты, ласты явно мешали быстрому перемещению по суше, и как бы высоко ни старался паренёк поднять ноги, они при каждом шаге загибались или втыкались в песок своими острыми распластанными носами.
Люди на пляже с улыбкой и заинтересованным любопытством, наблюдали за неуклюжей фигурой с рыбьими хвостами вместо ног и головой осьминога, а маленькая белая болонка, не обращая внимания на грозные окрики своей хозяйки, с остервенением сторожевого пса, старалась схватить "Ихтиандра" за белую ногу чуть выше зелёной резины.
- В море в ластах входят спиной, и выходят тоже... - прорвался сквозь весёлый смех и многоголосье "ценных" советов серьёзный мужской голос, заставивший незадачливого ныряльщика остановиться и задуматься.
Павел думал одно мгновенье: "Раз в море входят спиной, то я войду спиной в речку". И, развернувшись спиной к воде, на берегу встретился с одобрительными взгляды сестры и друга.
Жара. Всё время хочется пить. В воде долго не посидишь - внизу она холодная, как только что растаявший снег. Шура любит нырять, но сейчас плавает поверху, боясь опустить ноги.
- Как Павлик ныряет? Ему что, не холодно? - хмуро думала Шура, стоя на берегу и сверху наблюдая за перемещением над водой кончика алюминиевой трубки. - Вдруг вода через край трубки плеснётся? Она же в рот попадёт? Так и захлебнуться можно!.. - Шура, уже начавшая согреваться, снова застучала зубами.
Антон читает. Он только окунается в воду и тут же выходит. Алюминиевая трубка в реке приближается к берегу. Уже виден Пашин затылок и спина, бьют по поверхности зелёные ласты, но он продолжает плыть лицом вниз, пока не упирается головой в отвесный берег.
А Андрея всё нет. Уж, сколько раз Шура выходила на тропинку, ведущую из города, и подолгу вглядывалась в лица, идущих к пляжу людей!..
...
Все трое накупались до озноба. Ребята, надеясь быстрее согреться, накинули на плечи свои рубашки и играли в карты. Шура укрылась сарафаном и пыталась читать книгу. Зубы не переставали выбивать дробь.
Вдруг на книгу легла густая тень. Девушка подняла голову. Лицо её засияло. Разгоряченный и весёлый Андрей, нетерпеливо срывая с себя одежду, радостно сообщил:
- Поздравьте, наша школа на первом месте, а по результатам индивидуального зачёта я первое место занял. Вот, смотрите... - и юноша бросил на раскрытые карты сложенный вдвое внушительного размера красочный лист и небольшой новый фотоальбом. - Пойду окунусь. Кто со мной?
- Мы только-только из воды. Ещё не отогрелись, - дружно отозвалась дрожащая троица.
- Как хотите. Я сам. Павлик, можно я твоё снаряжение возьму? Поныряю.
- Бери, я уже наплавался, - не отрываясь от карт, отозвался хозяин.
Шура проводила Андрея взглядом.
- Он, как настоящий ныряльщик, не то, что Паша, - отметила про себя Шура, наблюдая, как юноша без всяких проблем перемещается по берегу, и, как входит в воду в том самом месте, откуда начинал своё подводное плаванье её брат. Голова Андрея скрылась за отвесным обрывом, и девушка углубилась в изучение спортивных трофеев друга.
Шура рассмотрела все подробности оформления диплома, несколько раз перечитала наградную надпись, рассмотрела печати и подписи, перелистала пустой фотоальбом, поделилась своими впечатлениями с Антоном и братом, а Андрей всё еще не накупался.
- Что-то долго он, - беспокойно вздохнула Шура. - Вода холодная. Пойду посмотрю, как он...
- Что ты суетишься. Дай человеку вдоволь поплавать. Холодно... Не замёрзнет твой Андрей. Не маленький. Как-нибудь без нянек обойдётся, - говорил брат, сосредоточенно вглядываясь в веер своих карт.
Шура встала и направилась к берегу, где он козырьком нависал над рекой, а рядом сбегала к воде, вытоптанная в траве до самой земли, узкая скользкая тропинка. Здесь, по этой тропинке спускались к реке все купальщики, не желающие оказаться сразу в ледяной воде.
Шура стояла на том месте, где несколько минут назад наблюдала за перемещением по воде Пашиного "перископа". Но ничего подобного не могла разглядеть сейчас. Она прошла вдоль берега в одну и в другую сторону, но ни Андрея, ни чего-либо говорящего о наличии подводного пловца увидеть не смогла. В груди странно заныло. В горле пересохло. Девушка подошла, к сдающим карты друзьям. Она глядела на них сверху вниз, но силуэты ребят расплывались и покачивались.
- Его нет, - проговорила она, совершенно себя не слыша.
Антон замер с колодой карт в руке. Паша поднял глаза на сестру и, вскочив на ноги, торопливо сказал:
- Ты подожди паниковать-то. Пойдём поищем.
- Его нет, - беззвучно шевелила губами Шура, оседая на непримятую траву.
ГЛАВА 42
Водолазы НА ОБЕД ушли
- Антон ты иди туда, а я пойду туда, - взяв ситуацию в свои руки, и, махнув рукой сначала вправо потом влево вдоль берега, приказал Павел.
Друзья разошлись в разные стороны.
Пляж растянулся вдоль берега где-то на километр. Зелёная молодая трава, словно новогодняя ёлка от игрушек и огней, пестрела на ярком солнце от подстилок и ковриков всевозможных расцветок, от ярких сарафанов и купальников, от лежащих, стоящих и играющих во все известные и неизвестные подвижные игры человеческих тел всех мыслимых оттенков загара.
Шура с минуту тупо и безучастно смотрела в спину удаляющегося брата, потом легко вскочила на ноги и догнала его - она тоже должна была что-то делать...
Пляж гудел: кто-то смеялся, кто-то ругался, где-то пели, где-то играла гармошка, а где-то надрывался включённый на всю громкость транзистор. Всё здесь перемещалось и двигалось.
Павлик и Шура, напряжённо всматриваясь в фигуры и лица молодых парней, молча прошли по берегу через всю эту суету до того места, где начинались высокие заросли камышей, и повернули обратно.
- Нигде не видно. Надо спрашивать, - озвучил Павел невесёлые мысли сестры.
- Скажите, вы не видели здесь паренька, высокого такого, красивого, восемнадцати лет?
- Нет, не видел, -скороговоркой ответил юноша, ногой останавливая убегающий мяч.
- Вы не видели молодого человека высокого такого, кудрявого, в синих плавках?..
- Да много здесь в синих плавках. И все молодые... А кудрявого не видел.
- А Вы не видели?..
- Вы не видели?.. Вы не видели?.. Вы не видели?.. - сначала редко и выборочно, а потом чаще и уже всем без разбора, повторяли брат и сестра свой вопрос беззаботным отдыхающим людям.
- Вы не видели высокого паренька, симпатичного, кудрявого? - спросил Павел у молодого человека, обнимающего за плечи сразу двоих соблазнительных особ.
- А в чём дело? - желая покрасоваться перед своими дамами, широко улыбнулся парень.
- Пошёл искупаться и пропал, - сдерживая слёзы, дрожащими губами, проговорила Шура, ожидая уж если не помощи, так хотя бы какого-нибудь участия.
- Говоришь высокий? Кудрявый? Красивый? - спрятав улыбку и глядя на Шуру в упор, переспросил кавалер, переставая обнимать своих дам.
Шура утвердительно кивнула.
И он, сделав шаг навстречу девушке, словно по большому секрету, почти прошептал:
- По бабам пошёл... - и, прыснув сo смеху, громко рассмеялся, довольный своим остроумием.
И... покатились по щекам девушки слёзы. Она не ощущала их и не стирала с лица, только время от времени плотней сжимала веки, на мгновение освобождаясь от этой мутной и едyчей пелены.
- Вы не видели?.. Вы не видели?.. Вы не видели?.. - уже теряя надежду, всё тревожней продолжал спрашивать Павел.
Шура, как слепая, шла рядом. Когда Павел останавливался, останавливалась и она.
Ответы на вопросы становились всё более сочувственные, со всех сторон сыпались всевозможные предположения, кто-то пытался успокоить:
- Вы тут его ищете, а он уже, наверное, давно дома перед телевизором сидит.
- Да, одежда-то его здесь. В одних плавках он, - ещё что-то пытался объяснять Павел.
- Прошлым летом один прямо в плавках через весь город домой пришёл. Забыл спьяну, где разделся...
- Да не такой он! Не такой!.. - отчаянно жестикулируя, срывающимся голосом проговорила Шура и разрыдалась.
К собравшейся кучке людей подошёл Антон:
- Нет нигде. Никто не видел, - сказал он, не дожидаясь вопросов.
- К спасателям надо идти. Идите к спасателям. Вон она спасательная станция в том голубом домике...
- Сразу надо было туда идти, а не по берегу взад-вперёд ходить, - всхлипывала Шура. - Теперь уж поздно... Раньше надо было... Раньше...
- Пойдём, - согласился брат и стал собирать одежду.
- Не трожь!... Оставь, - остановила брата Щура. - Может, он придёт, и по вещам узнает, что мы здесь, - ответила она на удивлённый взгляд Павла.
...
- Откройте! Есть тут кто-нибудь? - забарабанил Павел в голубую дощатую дверь.
- А что вы хотите? - прошамкал изнутри чей-то старческий голос.
- Скорей!.. Нам спасатели нужны!..
- Погодь, погодь... А то дверь сломаешь, - ворчал маленький щуплый старичок, дрожащими руками сдвигая в сторону нехитрую защёлку.
- Нам спасатели нужны... Друг купаться пошёл, и до сих пор всё нет, - задыхаясь от волнения, говорил Павлик, молодому человеку в спортивных брюках и без рубашки, бог знает, откуда оказавшемуся рядом.
- Давно?
- Да минут пятнадцать уж нет... Мы везде его искали... - говорил Павел.
- Да нет же, нет!.. Уж минут двадцать прошло, - перебивал Артём.
- Он пришёл в половине первого. Я на часы посмотрела, - сдавлено вставила Шура, с усилием сдерживая рыдания.
- И тут же купаться...
- А сейчас час... Вам, братцы, водолазы нужны. А они уже на обед ушли. А спасатели?... Спасатели вон они... Видите, лодка причаливает. - Э-э-й! Давай сюда-а! - размахивая руками, отчаянно кричал парень двоим гребцам в подплывающей к невысокому деревянному причалу моторной лодке. - Заберите хлопцев, они скажут, что случилось...
Антон перепрыгнул с причала в лодку, не дожидаясь, когда она пришвартуется, и, только когда лодка устойчиво замерла у ног Павла, он перебрался в неё тоже.
Взревел мотор, и моторка с большими белыми буквами "СПАСАТЕЛЬНАЯ" по голубому фону и с четырьмя пассажирами на борту мигом вырулила почти на середину реки.
Лодка металась по акватории реки на приличном расстоянии от берега, а у берега, как ни в чём ни бывало, весело и беззаботно плескались в воде и радовались тёплому солнцу и майскому празднику дети и взрослые.
Шура с берега наблюдала за красивыми манёврами весело скачущей по волнам моторке и, в кровь кусая губы, думала:
- Поздно... Всё поздно... Это я виновата!... Почему я с ним не пошла?!.. Что же делать? Что делать?! Как теперь без него домой идти?.. Я не пойду. Пока его не найдут никуда не пойду!..
Беззвучные слёзы снова отгородили девушку от внешнего мира, и она вздрогнула, когда рука брата легла на её плечо:
- Саш, пойдём... А то мама, наверное, уже волнуется... Да к Андрею ещё надо сходить домой ... Не плач, ведь, его ещё не нашли... А вдруг?.. Пойдём скорей...
...
Путь от троллейбуса до дома длиной в пять минут спокойной ходьбы, показался Шуре таким длинным, будто прожита была за это время вся жизнь. Туман в глазах, вата в ушах, оковы на ногах... Тишина в кромешной тьме...
- Шура, где Андрей? - как о невидимое препятствие, споткнулась девушка о знакомый голос. Из палисадника, вытянув вперёд обе руки, в сторону молодых людей метнулась тень Марии Сергеевны.
Брат с сестрой замерли, как по команде, и испуганно уставились на женщину. Несколько секунд группа напоминала стоп-кадр из детективного фильма. Наконец, Павел, поборов замешательство, молча протянул навстречу безмолвно застывшей матери узелок с одеждой Андрея, фотоальбом и диплом победителя в городском кроссе.
Механическими движениями женщина приняла вещи из рук в руки, несколько мгновений молча смотрела на них, поднесла к губам аккуратно сложенные брюки и рубашку сына, и вдруг по праздничной весенней улице разнёсся дикий нечеловеческий крик, похожий на крик раненой волчицы:
- Я зна-а-ла!.. Я так и знала!.. Я чувствовала!.. Чувствовала!.. - и она без памяти рухнула на свежевскопанную клумбу, не выпуская из рук одежду своего мальчика.
ГЛАВА 43
БОЛЬНИЦА
Ночь Шура пролежала с открытыми глазами. Они были сухие и горячие.
Шура вспоминала, как увидела Андрея в первый раз в школе, как в первый раз он проводил её до дома, вспомнила куклу Танечку и Новогодний праздник в семье Андрея, их пешие прогулки и встречи на школьных переменках, и слово в слово их последнего разговора в зимние каникулы:
- ... Я в МГУ буду поступать, чтобы все выходные дома быть, с тобой. Давай, сразу после вступительных экзаменов поженимся? Пока у нас будем жить... А после института нам, как молодым специалистам, квартиру дадут...
Всё... Теперь Андрея нет... Ничего нет... Ничего не будет... И Шура, лёжа в своей кровати с открытыми глазами, почти физически ощущала, что её тоже нет.
Зазвенел будильник. Шура, как заводная кукла, выполняла движения привычные и чёткие. Она встала. Она оделась, умылась и пошла. Пошла на улицу. Пришла в школу. Открыла пионерскую комнату. Закрыла за собой дверь и села. Села на стул, стоявший у самой двери. Села, как пришла (не только не переобувшись в свои "школьные" туфельки, но, даже не повязав на шею обязательный пионерский галстук), упёрлась локтями в колени и, закрыв лицо ладонями, уронила на них свою непомерно тяжёлую голову.
Был звонок с урока. В пионерскую с шумом заваливались пионеры, но, увидев вожатую, затихали на полувздохе и молча пятились за дверь. Был звонок на урок, потом опять с урока... А вожатая всё сидела.
Пришла Лена (догадливые пионеры уже сообщили фельдшеру, что с вожатой что-то не то). Елена Николаевна встала рядом и несколько минут молча смотрела на Шуру. Та её не замечала.
Лена осторожно погладила девушку по плечу. Шура не шевелилась.
- Ну, что ты?.. Что?.. Что случилось?.. Скажи... - и Лена легонько коснулась рукой тонких холодных пальцев подруги. - Хочешь, я Андрея позову?..
При упоминании имени Андрея девушка вздрогнула, с трудом приподняла голову, удерживая её на сжатых кулаках. Бессмысленный взгляд её застыл где-то на уровне колен женщины в белом халате. Ещё несколько мгновений Шура сидела, молча и слегка покачиваясь из стороны в сторону.
- Его нет...- всё так же продолжая покачиваться, беззвучно шевелила губами девушка, - Нет... Нет!.. Нет!!..
И эти слова, похожие на всхлипы, или всхлипы, созвучные слову "нет", с трудом и болью прорывались наружу из самой груди побледневшей девушки. Она крепко обхватила голову руками, трехкратно всхлипнула и затихла.
...
Это больница. Шура видела белую больничную палату: белые шторы на большом окне, белые стены, четыре железных кровати покрашенные белой краской, четыре белые тумбочки и людей в белых халатах и шапочках. Они двигались бесшумно, тихо переговаривались, что-то записывали в свои записные книжки, и исчезали. В комнате Шура была одна. Никто её не трогал, никто ни о чём не спрашивал.
А она лежала на кровати у окна и смотрела в потолок. Она ни о чём не думала, просто видела.
Видела новогоднюю ёлку и юную пару, вальсирующую подле. Видела двоих молодых людей, идущих след в след сквозь густой снегопад в полуночной тьме. Видела шахматный турнир на десяти досках в маленькой пионерской комнате. Видела юношу, стоящего с большой коробкой в руках на запорошенном снегом школьном крыльце.
Видела молодую девушку, уткнувшуюся лицом в белокурые кудри большущей куклы.
Видела юношу и девушку вместе. Взявшись за руки, высокие и красивые они стояли у прилавка магазина "Спортивные товары" и рассматривали реквизиты для подводного плаванья...
Видела лодку, которая, словно на увеселительной прогулке, шустро прыгала по волнам, лихо разворачивалась на воде и неслась в обратном направлении, выполняя замысловатые "па" своего искромётного танца под музыку рычащего мотора. Потом лодка исчезала, звук мотора усиливался, усиливался, усиливался и, в конце концов, от этого невероятного рёва начинала раскалываться голова.
Не выдерживая боли, Шура начинала стонать. Приходила медсестра, делала укол, и Шура на время покидала больничную палату.
Потом снова открывала глаза и снова смотрела в потолок.
Она не слышала, когда был обход. Не слышала, как объяснял главному врачу состояние новой пациентки Артём Тимофеевич недавний выпускник медицинского института.
Кто-то принёс и оставил на тумбочке больничный обед. Кто-то унёс его нетронутым. Шура молчала, ничего не видела и не замечала вокруг.
Она покорно переносила какие-то инъекции и засыпала под капельницей. Она была жива, хотя ей этого совсем не хотелось. И было совершенно безразлично, сколько времени длилась такая жизнь
но, однажды утром Шурин отсутствующий взгляд скользнул по раскрытому окну и остановился. На больничный подоконник приземлился желторотый воробей. Он посмотрел на больную и, оценив ситуацию, как безопасную, храбро схватил забытый кем-то на окне приличный кусок булки. Подпрыгнул на своих тоненьких ножках, взмахнул крыльями и... не взлетел. Словно в отместку за свою неудачу, он пару раз с силой долбанул сухую булку своим жёлтым клювиком, но, заметив за собой слежку, улетел восвояси.
Шура встала с кровати, взяла зачерствевший кусок и, окунув его в стакан с остывшим чаем, стоявшим на тумбочке, размяла в руках на мелкие крошки, рассыпала их по оконному карнизу и снова легла.
Но теперь она смотрела уже не в потолок, а на окно.
Видимо, болтливый воробей расчирикал о лакомом кусочке своим друзьям, и теперь уже четыре воробья, весело толкаясь, обедали на карнизе.
- Не верите, посмотрите сами. Она никого не замечает и ни с кем не разговаривает, - донёсся из коридора приглушённый голос Артёма Тимофеевича.
- Гулявцева, к Вам родители пришли... - объявил молодой врач, с удивлением заметив, что пациентка сменила своё обычное положение, и, проследив за направлением её взгляда, сдержано улыбнулся.
- Родители? Это не ко мне. У меня одна мама, - вяло отметила про себя Шура.
Не в состоянии дождаться, когда же освободится проход, между стоящим врачом и дверным косяком проскользнула и пролетела на своих бантах к Шуриной кровати шустрая Танюшка:
- Шурочка! Смотри, что я тебе принесла! - Она протянула девушке куклу, которую прятала у себя за спиной.
Шура взяла из рук сестрёнки Андрея куклу Танечку, такую же, какая была у неё, и крепко прижав к себе девочку Танюшку, заплакала. Сквозь слёзы она видела, как на пороге больничной палаты в нерешительности замерли расплывчатые силуэты Марии Сергеевны и Александра Васильевича.
- Проходите, проходите... Теперь всё будет хорошо... Теперь будет... - шёпотом говорил врач, стоя в коридоре и плотно закрывая за супругами дверь палаты.
- Это я виновата! Одна я! Почему я не пошла с ним? Почему?.. - рыдала девушка в объятиях Марии Сергеевны. - Не надо было его одного отпускать.
- Успокойся, девочка... Ты не виновата... Врачи сказали: сердце у него остановилось... Сразу... В лёгких-то ни капельки воды не было. Тут уж никто всё равно бы не помог. И хоронили его как живого, такого красивого (утопленники-то они всегда синие)... - говорила Мария Сергеевна, прижимая Шурину голову к своей груди. - Не плачь, родная. Он только о том и думал, чтобы ты никогда не плакала... Ты у нас единственное, что от него осталось. Не плачь... - всё снова и снова повторяла она дрожащим голосом.
- На, возьми... Это только тебе принадлежит, - и женщина вынув из своей сумочки, скрученную в трубочку школьную розовую тетрадь, вложила её в дрожащие руки девушки.
Александр Васильевич молча стоял рядом, положив свои руки на вздрагивающие плечи своей жены и несостоявшейся жены своего сына.
- Не плачь, Шура, - вступила в разговор Танюшка. - Возьми мою куклу. Мне её для тебя ни капельки, ни капельки не жалко...
- Ладно, Татьянка...- с трудом заговорила Шура, пытаясь справиться с тяжёлой болью у сердца и, крепко сжимая в одной руке розовый свиток, другой - вытирала мокрые от слёз щёки. - Принимаю я твой подарок. Только, ты Танечку сейчас с собой домой забери, а я буду приходить её навещать. Хорошо?.. - и Шура слабо улыбнулась, поправляя огромные красные банты на зaмершей под её руками родной головке.
ГЛАВА 44
МАТЬ и... МАМА
Мария Сергеевна навещала Шуру часто, иногда с Александром Васильевичем, иногда с Танюшкой, но чаще одна.
Она приносила Шуре фрукты и конфеты и подолгу сидела с ней в больничном коридоре. Мария Сергеевна говорила, а Шура слушала.
- Андрей рассказывал, тесновато у вас. Вот, выпишешься из больницы и будешь у нас жить. Танюшка, так та, уже надоела, всё спрашивает и спрашивает, когда же Шурочка придёт. Только и твердит о том, как уроки будет с Шурочкой учить, да, как по выходным на коньках с ней кататься будут...
- Ничего-о-о... Выйдешь, начнёшь работать и легче тебе будет. Я-то знаю, за работой горе быстрей забывается, - отвечала Мария Сергеевна на отрешённое молчание девушки.
- Только, где я работать буду? В школу я больше никогда не пойду... - проронила Шура, с тоскливой надеждой глядя на женщину, которую - так хотелось назвать мамой.
- Была бы шея, а хомут найдётся, - улыбнулась Мария Сергеевна. - Андрей говорил, ты на все руки мастерица. Тебе ли о работе горевать?!.. Об этом ты не волнуйся. Что-нибудь придумаем...
Она уходила домой, а Шура снова ждала её прихода. С каждым посещением этой удивительной женщины сама Шура становилась всё ближе и ближе к жизни.
...
- Гулявцева, Вас мама внизу ждёт, - торопливо объявила невысокая полная женщина в больничном халате, резко открыв и тут же захлопнув дверь Шуриной палаты.
Девушка старательно спрятала под подушку, принесённый Марией Сергеевной розовую тетрадочку - дневник Андрея, надела тапочки, потуже завязала поясок своего не по размеру длинного больничного халата и пошла вниз по лестнице.
В кресле коридора первого этажа, не снимая пальто и шапки, непринуждённо и удобно расположилась Клавдия Даниловна.
- Сядь, посиди... Поди, надоело лежать-то? - заговорила она без лишних предисловий, указав дочери на место рядом с собой. - Сколько тебя ещё здесь продержат?
В ответ девушка только пожала плечами.
- Что, с матерью и разговаривать не хочешь? Чего у тебя болит?
- Ничего не болит, - через силу выдавливая из себя слова, отозвалась Шура.
- Если ничего не болит, так что ты тут лежишь?.. На работе тебя никто ждать не будет... Уволят, как миленькую, и совсем сядешь ко мне на шею!.. - раздражённо говорила Клавдия Даниловна.
- Не сяду, - слабо возразила Шура, - я у Андрея жить буду...
- У какого Андрея?.. У Андрея... Ты что, совсем свихнулась! Нет у тебя никакого Андрея!.. Не-е-е-т!.. Утонул он... Понимаешь!.. У-то-ну-л!.. И закопали уже...
- Знаю... Мария Сергеевна сказала... Андрей так хотел... - опустив голову настолько низко, чтобы мать не смогла заметить предательские слёзы, сдерживая дыхание и еле проворачивая слова, чуть слышно отозвалась дочь.
- Ну, пра-а-а-вильно... Теперь ты всё будешь делать, как Андрей хотел и, как чужие люди сказали... А на мать тебе наплевать!?.. Павел тысячу раз прав, в могилу ты меня загнать хочешь!.. Забыла, что врач сказал? Мне волноваться нельзя, а ты тут сцены устраиваешь!..
Она ещё что-то долго говорила, размахивая руками и стукая себя в грудь, но Шура снова уже ничего не слышала. Снова в голове закипал котлован, а пар готов был разорвать хрупкую черепную коробку.
Девушка, как в первый раз, обеими руками с силой сжала свою голову и, с невероятным усилием сдерживаясь, чтобы не застонать прямо здесь, нетвёрдой походкой пошла вверх по лестнице в свою палату.
- Кто это к тебе приходил? - спросила дежурная сестричка Света, спешившая к очередному больному с капельницей в руках.
- Мать, - перебарывая невыносимую боль и едва сдерживая дрожь в голосе, коротко отозвалась Шура.
- А кто же к тебе вчера приходил? - Светлана остановилась, поставив на пол свою установку с капельницей и совершенно позабыв, куда она только что так торопилась.
- Мама, - не задумываясь, ответила Шура и скрылась за дверью своей палаты.
Сестричка с минуту постояла посреди коридора, что-то соображая, потом взяла свою установку и, направляясь с ней в палату в конце коридора, где находился конечный пункт её назначения, пожимая плечами, удивлённо повторяла:
- Это мать... Это мама... Мать... Мама...
...
- Что с Гулявцевой? Кто к ней сейчас приходил? - допытывался у дежурной медсестры Артём Тимофеевич.
- Она сказала, что мать...- виновато лепетала сестричка.
- Эту мать в больницу больше не пускать!.. - кипятился молодой врач. - Твою мать!... Ноги, чтобы её здесь не было!..
Светлана молчала и, часто хлопая своими длинными густо накрашенными ресницами, недоумённо смотрела на врача, до сего момента не перестававшего удивлять коллег по работе своей несовременной аристократичностью.
...
Прошло ещё две недели. Молодость и жизнь, не без помощи настойчивой психотерапии Марии Сергеевны, брали своё.
Шура выздоравливала и крепла.
Она поняла, что от матери ей всё равно не уйти, и, смирившись с этим, как с неизбежностью, готова была дальше нести свой крест.
- Когда меня выпишут? - спросила она однажды, лишь только Артём Тимофеевич открыл дверь её палаты.
- А ты уже по дому соскучилась? - довольно заулыбался - обычно серьёзный молодой эскулап.
- Да, нет... Просто, пора...
- Ну, допустим, когда будет пора, мне решать... Но, если очень надо, то на следующей недели выпишу...
- Вот, спасибо... - улыбнулась девушка своей прежней, лёгкой улыбкой.
- Какая Вы красивая, когда улыбаетесь... Улыбайтесь почаще, Щурочка... Вам так идёт... - говорил он любуясь результатом своей работы.
- Гулявцева, к Вам пришли! Не успев открыть дверь, радостно и шумно сообщила Светлана. - Здрасте, Артём Тимофеич!.. - значительно убавив громкость, смущённо добавила она, увидев в палате своего шефа.
- Кто там? - сразу насторожился врач.
- Подруга...
- Хорошая?
- Говорит, школьная.
- Пусть заходит... - и, простившись со своей пациенткой одобряющей улыбкой, доктор вышел из палаты, аккуратно закрывая за собой дверь.
ГЛАВА 45
ДРУЗЬЯ-ПОДРУГИ
И дверь тут же отворилась снова. На пороге стояла молодая кареглазая, плотная девушка с вьющимися до плеч волосами.
- Это же Лорка! Как она поправилась, повзрослела! Ну, настоящая дама!..
Не просто одноклассница и не только однокашница, Лариса Шмелёва была самой сокровенной и самой близкой Сашиной подругой на протяжении всей интернатовской жизни.
- Приве-е-е-т, - словно подруги расстались только вчера, улыбаясь во весь рот, от чего лицо её стало похоже на круглолицую луну, прямо с порога пританцовывая и протягивая руки навстречу Шуре, пропела посетительница. - Вот я тебя и разыскала!..
- А какими путями ты здесь оказалась? Как узнала обо мне?
- Почему я здесь? Это некоторое стечение обстоятельств плюс то, что мне очень-очень увидеть тебя хотелось... А вот, о тебе сарафанное радио сообщило.
- ?
- Тамару встретила. Она же в политехнический не прошла и сейчас лаборанткой в фотосалоне работает. Я к ним фотографироваться пришла, а она в это время как раз из своей тёмной комнатки выплывает. Вот Томка мне всё про тебя и выложила...
- Что именно?
- Да всё! Что в школе вожатой работаешь и заочно на физмате в педагогическом учишься... А что парень у тебя есть и поженитесь скоро, ей об этом Чижик проболтался... Только, я сегодня в школе твоей была, к тебе пришла, а тебя и нет... Вот мне там врач ваша и сказала, что ещё после праздников тебя в неврологическое отделение положили и, что всё у тебя изменилось...
- Извини, что напомнила тебе... Не надо было... - заметив, как сжались Шурины плечи и задрожали руки, тихо проговорила подруга.
- Кстати, вот тебе письмо от Серёжки. Он его Тамаре отдал, чтобы тебе лично в руки передала, а она его целый месяц у себя в сумке протаскала. Время, видите ли, у неё не было к тебе домой съездить.
И Лариска вынула из своего объёмного портфеля запечатанный не подписанный голубой конверт.
Шура повертела в руках письмо и, не распечатывая, сунула под подушку.
- Потом прочитаю, - ответила она на нетерпеливо любопытный взгляд своей подруги. - И хватит обо мне. Расскажи лучше как ты, ведь, почти год не виделись. Ты же в медицинский собиралась поступать? Учишься? Или работаешь где?..
- В медицинский я поступила. Целый месяц в Москве в гостинице Кунцевской жила, пока все экзамены не сдала. Нас туда отец одной девочки устроил. Речка, пляж... Чем не курорт!?..
- Так что же ты сейчас не на занятиях? Не каникулы вроде бы!..
- Вот в том и вопрос, что не учусь я в медицинском.
- Как же так?.. Так мечтала... Это поступила и бросила?..
- Вот именно... И теперь работаю.
- Где?.. Кем?.. - пытливо недоумевала Шура, со школьных лет не представлявшая свою Лариску иначе, чем в белом халате и с фонендоскопом на шее.
- Я - мент...
Ответ прозвучал так неожиданно, что Шура просто онемела и, широко раскрыв глаза, недоверчиво уставилась на подругу.
- Да-да... Сержант милиции... - На лице Лоры на миг появилась и тут же спряталась озорная смешинка, и её карие глаза стали совсем тёмными и непривычно серьёзными.
- Неужели в милиции мужчины без тебя не обойдутся!?.. И, что это за работа такая!..
- Работа, как работа... В отделе профилактики детской преступности... А сегодня вот, сюда приехала, чтобы попытаться пацанёнка из соседней квартиры в наш интернат пристроить. Говорят, там все учителя наши и директором по-прежнему Анатоль Палыч... Вот и поговорю с ним... Авось возьмет... Первый класс-то, наверняка ещё полностью не набрали... Ты только представь: из-за ревности родной отец прямо на глазах шестилетнего сына его мать убивает!.. Маму похоронили, папу в тюрьму, а мальчишку хотели в детдом отдать. А, он к бабушке просится. Она у него где-то в Северодвинске живёт. Пока то да сё, разыщут её, сюда переедет да опекунство оформит, а мальчишке уже сейчас жить как-то надо... Вот пока и живёт у нас. Славный такой мальчик... - В горле Ларисы запершило, и она затихла, слегка прикусив дрожащую нижнюю губу.
- И всё же, - поспешила Шура, сменить грустную тему, - просто не верится, чтобы ты решилась свой медицинский бросить!.. Прости, не в моих это силах представить тебя в милицейской форме и с погонами на плечах...
- Не бросала я институт, учусь... Только, на юридическом в МГУ, заочно... И сейчас ни о чем не жалею...
- Андрей тоже туда хотел... - грустно подумала Шура, тяжело вздохнув.
- А случилось что?.. О-о-о!.. Это совсем другая история... Ну что ж, расскажу, если хочешь..., - и Лора надолго замолчала, глядя сквозь открытое больничное окно в вечернюю свежесть преддверия лета.
Шура замерла, не решаясь своим нетерпением нарушить естественный поток мыслей подруги. Наконец, Лариса заговорила неспешно и осторожно, словно бережно перелистывала хрупкие страницы своей памяти:
ГЛАВА 46
ПОВОРОТ СУДЬБЫ
"Было это тем летом. Мне тогда ещё и восемнадцати не исполнилось (день рождения-то у меня в конце августа). Все пятёрки!.. Последний экзамен, и я - студентка первого медицинского!.. Не тебе говорить, как трудно вообще туда поступить!.. Ещё бы! Для маменькиных сыночков всевозможных столичных рукамиводителей после МГИМО - это самый престижный институт!.. А тут девчонка!.. Из деревни!.. Дочка обыкновенного фельдшера... Мама перед односельчанами хвасталась: на врача в Москве дочка учится!..
Так вот, к тому времени из восьми поступающих, нас только четверо осталось, остальные по ходу срезались.
В общем, решили мы тогда со своими девчатами из нашего номера "люкс" после последнего экзамена на прощанье все вместе в парк на танцы сходить. Прихорашиваемся, наряжаемся...
"Девчата, смотрите, Офелия, похоже, тоже в парк путь держит!..", - грудью наваливаясь на подоконник и звонко стукнув об оконное стекло железками своих бигуди, вдруг закричала Лялька.
Четыре сплющенных носа и четыре пары девичьих глаз с восторгом и нескрываемой завистью смотрели из окна общежития в след стройной девичьей фигурке в голубом, как небо, тонком платье из летящего шелка.
Офелией мы называли совсем незнакомую девочку. Она была нашего возраста. Где жила и чем занималась, нам было неизвестно. Но каждый день, начиная с первого дня, как мы здесь поселились, она по утрам проходила мимо нашего окна на первом этаже, а мы носами припечатывались к оконному стеклу, рассматривая и затем обсуждая ее новые наряды.
Одежда на ней была всегда не только самая модная и красивая, но, для нас, живущих в гостинице на окраине столицы на скромное родительское пособие, и непомерно дорогая.
Мы не удивились, когда на танцевальной площадке знакомым голубым облачком мимо нас порхнула в вальсе наша Офелия. Вальс кончился, кавалер проводил свою партнершу к скамейке, которая к тому времени уже оказалась занятой, и девушке ничего не оставалось, как встать рядом с ней.
Оркестр заиграл твист. Мы дружной четверкой ритмично задвигались в своем маленьком кругу, не желая терять ни секунды честно оплаченного танцевального вечера. Оказавшись лицом к Офелии, я была немало удивлена, когда увидела рядом с ней, стриженную "под мальчишку" коренастую девушку в какой-то казенной, узкой черной юбке и белой блузке. Ее жесты были такими резкими и угловатыми, что про себя я тут же окрестила ее Пацанкой. Пацанка что-то настойчиво предлагала стоящей рядом Офелии, своими губами почти касаясь ее маленького розового ушка. Та сначала несколько раз отрицательно мотнула головой, а потом, будто делая одолжение, уступила уговорам этой стриженой и, легко постукивая тонкими каблучками своих модельных туфель, прошла впереди неё к выходу.
Музыканты оркестра ушли на перерыв. Над парком загремела граммофонная музыка.
Наши девчата решили использовать перерыв по назначению, но я настояла на том, чтобы мы пошли не в туалет, что рядом, и вход, в который отлично просматривался с танцевальной площадки, а в другой, несколько поодаль, который полностью скрывался за густой листвой декоративного кустарника.
Смеясь и оживленно переговариваясь, мы уже подходили к небольшому кирпичному строению со знакомыми обозначениями на дверях, когда вдруг из женской половины раздался нечеловеческий вопль.
Вбежав внутрь, мы увидели нашу Офелию. Она стояла совершенно голая и закрывала ладонями лицо. Сквозь тонкие белые пальцы ее сочилась темная кровь и тонкими струйками стекала по белой девичьей груди.
... А случилось, оказывается, вот что:
Та стриженая уговорила Офелию сходить вместе с ней в туалет. А там, изнутри накинув на дверь крючок и загородив собой выход, приставила к подбородку испуганной девушки нож и заставила ее снять сережки, кольцо, туфли, платье... Под платьем оказались и плавки, и лифчик тоже красивые. Она и их снять заставила...
Стоит так бедная Офелия в туалете одна, рыдает в голос, руками наготу свою прикрыть пытается... И тут из-за перегородки с мужской половины голос:
- Кто там ревет?.. Случилось что?..
- Ограбили меня... Совсем... - захлебываясь слезами, откликнулась девушка на прозвучавший с сочувствием голос.
- Постой, я сейчас... Сейчас приду...
- Нет-нет, сюда нельзя... Я же совсем... совсем раздетая...
- Держи-и!.. - и в женскую половину через высокую каменную перегородку перелетел черный мужской пиджак.
Ты, хоть, узнать-то ее сможешь? - спросил через секунду появившийся незнакомец.
- Как сейчас вижу, - с надеждой глядя на своего неожиданного "спасителя" и несколько успокаиваясь, ответила девушка.
Тут молодой человек выхватил из кармана брюк бритву и, полоснув ею по глазам девушки, схватил пиджак и выскочил в открытую дверь..."
...
Лариса замолчала. Шура тоже сидела тихо, терпеливо ожидая конца истории.
- Так вот, на следующий день после этого случая я забрала свои документы из медицинского... В МГУ отнесла, на юридический...
Шура смотрела на нее с откровенным восторгом... Она была горда тем, что эта веселая черноглазая девушка сержант милиции - её подруга.
Ну, а как же девушка та, Офелия?.. Нашли, хоть, преступников-то тех?.. - спросила Шура у подруги, уже прощаясь.
- Паренёк тот, что с ней вальс танцевал, весь вечер глаз с неё не спускал и Пацанку ту хорошо запомнил... Он её вскоре случайно на улице встретил... А нас с девчатами потом на суд свидетелями вызывали...
- Ну, пока!.. Выздоравливай. Крепись. Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Я так думаю, что настоящий друг бывает один - и на всю жизнь. И тебе повезло, что он у тебя всё-таки был. Не пропадай... Пиши... Адрес тот же, - и Лариса, сделав прощальный взмах рукой, снова надолго исчезла из Шуриной жизни.
ГЛАВА 47
ПИСЬМО ОТ ЧИЖИКА
За окном вечерние сумерки. Ночи в это время года короткие, и сейчас, если верить больничному распорядку дня, время сна. Но Шуре не спится. Лора ушла, а в Шуриной голове крепко спутались в единый узел две истории: шестилетнего мальчика, потерявшего сразу обоих родителей и красивой девушки Офелии, слепой и изуродованной из-за каких-то тряпок. И Лариса... Её Лариска, которая сама ещё не далеко ушла от детского возраста, взяла к себе чужого ребёнка, возится с ним, переживает за него так, как не способны переживать иные родители.
Шура достаёт из-под подушки голубой конверт, о котором не забывала всё то время, пока в комнате была подруга и, не вскрывая, долго смотрит на него. Ей почему-то страшно. Страшно его открывать...
- Хотя, что может быть ещё страшнее того, что уже случилось!?..
И Шура аккуратно распечатывает послание, достаёт оттуда листок ватмана из альбома по рисованию, сложенный вчетверо, и небольшой листочек бумаги в клетку, плотно исписанный аккуратным чертёжным почерком.
Девушка делает глубокий вдох и начинает читать.
Привет, Шурик!
Я писал тебе вначале часто, как обещал. Но Томка сказала, что ты моих писем не получаешь.
А я их писал для тебя, и мне вовсе не хотелось, чтобы их читал кто-то другой, пусть даже это твоя родная мама.
Но, родителей не выбирают. И не твоя в том вина, что ты не читала моих писем, а я не получал на них ответа.
Просто, я волновался за тебя. Ведь, тебя так легко обидеть.
Это хорошо, что вы с Андреем тогда пришли в мой кинотеатр... Теперь-то я за тебя спокоен. ОН именно то, что тебе нужно.
Поздравляю!
Это письмо передаю с Тамарой и надеюсь, что уж сейчас-то оно обязательно до тебя дойдёт ...
А я уезжаю...
Ты же знаешь, у меня в Муроме сестра живёт. Она меня всегда к себе звала. Думала, что окончу школу и к ней вернусь, а я вот здесь остался...
Недавно, получил от неё письмо. Муж к другой ушёл, а Гришутке ещё и трёх нет. Он болеет часто, слабенький... Сама Даша работает, сынишку оставить не с кем...
Кто ей сейчас поможет?
Так что, давай прощаться, Шурик. Я тебя всегда буду помнить... Ведь, детство не забывается... Мне осенью в Армию. Один Бог знает, когда теперь свидеться придётся!..
А Андрею привет от меня большой. Пусть жизнь ваша будет счастливой и долгой.
Твой Чижик.
Шура читала письмо, и слёзы её капали на строчки, ударялись о синие буквы и из каждой такой слезинки получалась голубая расплывчатая звёздочка.
Она долго ещё смотрела на эти звёзды, по сравнению с которыми, звёзды на небе были слишком малы и далеки.
Потом, аккуратно и неспешно расправив альбомный лист, стала с интересом рассматривать акварельный рисунок.
На нём была изображена сама Шура в роскошном длинном до самой земли подвенечном платье с фатой и Андрей, одетый во фрак в стиле пушкинских времён. Жених с невестой, прижавшись друг к другу бок о бок, сидели на завалинке деревенской избы и гладили, сидящую у Шуры на коленях пушистую рыжую кошку. Под рисунком короткая витиеватая надпись: "Совет да любовь!".
Шура улыбнулась. Чижик всегда умел её развеселить!..
Она вложила письмо в конверт, конверт вложила в розовую тетрадь под подушкой, а рисунок приладила к стене над своей кроватью, использовав вместо клея хорошо пережёванный кусочек белого хлеба.
Завтра понедельник. Артём Тимофеевич обещал выписать её на этой неделе. На этой неделе? Это когда? Может, завтра и выпишут?..
И Шура, не закрывая окна, повернулась лицом к стене, на которой висел рисунок Чижика, укрылась с головкой, и, высунув нос в маленькую щёлочку под одеялом, моментально отключилась. ...
- Это чья же у нас здесь персональная выставка? - услышала из-под одеяла Шура голос своего врача. - Кто же этот неизвестный художник?
- Чижик... То есть, Серёжа Чижов, однокашник мой, - смутилась Шура, освобождаясь от своего заточения и щурясь от яркого дневного света.
- Талантливо, талантливо... Ничего не скажешь... - повторял Артём Тимофеевич, любуясь картинкой и поочерёдно склоняя голову то к правому, то к левому плечу. - Большим художником будет Ваш Чижик!.. И где же он этому учится?
- Этому не учится... Он в школе рабочей молодежи учится, в одиннадцатом классе и работает художником, в кинотеатре...
- Тогда, на следующий год поступит. Такой мастер!
- Его осенью в армию заберут...
- Отслужит, вернётся, а уж после армии его вне всякого конкурса в любой институт возьмут... Помяните моё слово... Ну, а как наши дела? Сон хороший? Настроение чемоданное?
Шура только согласно кивала головой.
- Тогда готовьтесь, в среду на выписку. Правда выпишу я Вас для начала под наблюдение участкового врача, а уж он сам ваш больничный закроет. И ещё: настоятельно рекомендую Вам поспокойней работу подыскать. В школе, в шуме, с детьми Вам никак нельзя. Рецидив может быть...
- Да я и сама уже об этом думала ... В школу я не вернусь.
- Ну, и замечательно. Значит, готовим документы?
...
После обеда, как обычно, пришла Мария Сергеевна.
- Я с врачом сейчас разговаривала. Выписывают, значит, тебя в среду? Это хорошо... - говорила она, выкладывая на тумбочку крупные, величиной с детский резиновый мяч, красные яблоки. - А насчёт работы твоей Александр Васильевич только вчера с Завадским говорил. Это друг его, ещё со школы... Он на нашем заводе уже лет десять секретарём парткома работает. Так вот, им там сейчас как раз художник нужен. Одна художница "внезапно" в декрет ушла, а они через месяц делегацию из Москвы ждут. Запариваются художники-то... Во общем, заводские художники под началом парткома, а уж на них вся партийная наглядная агитация - плакаты там разные, призывы, окно сатиры, аллея почёта... Так что, выручай... Зарплата там побольше, чем у тебя в школе была, да и выходной в воскресенье, и в праздники не работать...
- Это хорошо... Но смогу ли я? - засомневалась Шура.
- А разве в школе-интернате тебе этим заниматься не приходилось?
- В интернате приходилось. Только я там не одна была...
- ?...
- с Чижиком...
- И на заводе не одна будешь. Там, как я поняла, сейчас трое художников. Ты придёшь, четверо будет...
- И о том, что ты в институте учишься, Александр Васильевич тоже предупредил. Это у них на заводе приветствуется, - уже у двери, прощаясь, вспомнила Мария Сергеевна. - Так, что в понедельник в десять тебя Завадский ждать будет. И ещё: держи нас в курсе, при первой же возможности звони.
- Спасибо Вам за всё, Мария Сергеевна... - Шура прямо босиком, сорвалась с постели, словно по воздуху, пролетела над паркетным полом больничной палаты, чмокнула в щеку маму Андрея, и моментально оказалась снова на своей кровати.
ГЛАВА 48
УВОЛЬНЕНИЕ
В среду Мария Сергеевна приехала в больницу с самого утра и ждала, пока Шуру не отпустили, почти до обеда. Накануне она съездила к ней домой.
Известие о Шуриной выписке обрадовало только бабушку. Для матери и брата оно оказалось настолько не ко времени, что не было у них ни малейшей возможности перенести или отменить назначенные на этот день свои срочные дела и встретить её уж если не в больнице, то хотя бы дома.
Мария Сергеевна проводила девушку до калитки и, передавая ей её сумку, напомнила:
- Не забудь: в понедельник в десять...Партком в заводоуправлении на втором этаже. Смотри, не опоздай! "Точность - вежливость королей!..".
- Не опоздаю, Мария Сергеевна. Завтра мне к врачу, так я прямо сейчас же в школу пойду, чтобы увольнение оформить. Я уже и заявление написала...
...
Бабушка с самого утра караулила свою Шурочку у окна и, увидев её возле дома, стремглав устремилась навстречу.
Шура, стояла на крыльце, и какие-то секунды старательно удерживала входную дверь от похожего на выстрел хлопка, которым неизменно сопровождается закрытие дверей с такой тугой пружиной, как вдруг за её спиной глухо упало что-то тяжёлое.
Девушка оглянулась. Её бабушка лежала вниз лицом на пороге двери так, что ноги её находились дома в прихожей, а голова в коридоре.
- Бабулечка, милая, что с тобой!?.. Сердце? Да?.. Что у тебя болит? Скажи, что?.. - Перепуганная внучка бросается к старушке. Поддерживая её под руки и помогая принять вертикальное положение, Шура пытливо заглядывает ей в глаза: "Что случилось? Должно же быть объяснение такому внезапному упадку сил!".
Оказавшись на ногах, бабушка, не переставая постанывать и тереть ушибленную коленку, предельно доходчиво объяснила:
- Я подумала, что ногу-то через порог уже переставила, а это я только подумала...
Несколько мгновений Шура тревожно смотрела то на бабушку, то на высокий порог, но, сообразив, что кости её и сердце в порядке, от души расхохоталась. А бабушка, охая и потирая ушибленные места, не спускала со своей любимицы счастливых глаз...
...
Вот она школа... С какой радостью почти год назад Шура летела сюда, зажимая в руке направление на работу!.. С какой невыносимой тоской она идёт сюда сейчас с заявлением об увольнении в своей сумке!..
Вот вестибюль... Сейчас он пуст. Неделю назад для учеников прозвенел последний звонок. Они вернутся сюда в сентябре. Сдадут свои экзамены и разлетятся в разные стороны выпускники ... Кто-то из них не вернётся больше сюда никогда...
Вот кабинет директора. Дверь приоткрыта. Татьяна Петровна с кем-то разговаривает по телефону, шутит...
- Пусть поговорит. А то подумает, что я подслушиваю, - решает Шура и отходит в сторону к окну.
Наконец разговор закончен и директриса подходит к двери, как показалось Шуре, чтобы плотнее её закрыть. Но Татьяна Петровна выходит из кабинета и собирается запереть его на ключ. Вожатая мигом оказывается между директрисой и ещё незапертой дверью.
- Что такое?.. Александра Павловна?.. Вы разве не в больнице? Вас уже выписали? Давно Вас ждём. Давно... Мы тут без Вас совсем зашиваемся... У нас этим летом при школе пионерский лагерь будет работать. Так что, милости просим... - говорила школьная директриса, возвращаясь в своё рабочее кресло.
- Нет, Татьяна Петровна, меня ещё не выписали. Завтра ещё ко врачу надо. Вот подпишите, пожалуйста... - и Шура протянула директрисе своё заявление.
- Что-о-о? - едва прочитав первую строчку, вскрикнула директриса. Глаза её округлились. Она рывком стянула с лица свои массивные очки и, в упор уставившись на вожатую, с минуту молчала. Потом разразилась такой грозой, какой Шура никак не могла ожидать.
- Уволить!?.. Этого кого уволить?.. Никого я не уволю!.. - кричала она, с остервенением разрывая в клочья Шурино заявление. - Ишь, думает, школа ей дом свиданий. Как Орловского не стало, так и на работу ходить не зачем?!..
- Мне врач посоветовал другую работу подыскать, - прорвавшись сквозь поток брани, сухо вставила Шура.
- Где я теперь новую вожатую найду?.. Где?.. Хочешь уйти?!.. Уходи, милости просим... Только прежде замену себе найди!..
Шура, оставив без внимания последние фразы разъярённой директрисы, коротко бросила: "Я позвоню..." и, не дожидаясь разрешения, взяла трубку директорского телефона. Пальцы привычно набрала номер телефона Орловских.
И тут же на том конце отозвался голос Марии Сергеевны:
- Шурочка, ты? Что случилось?
- Татьяна Петровна говорит, чтобы я себе замену нашла... - взволнованно на одном вдохе выпалила Шура.
- Передай ей трубочку, - услышала она в ответ.
- Это Вас, - сразу успокаиваясь, и передавая директрисе трубку, словно эстафетную палочку, сказала вожатая.
Шура не слышала, что говорила Татьяне Петровне мама Андрея, только видела, что лицо директрисы стало послушным и внимательным, а в голосе зазвучали нотки человеческого понимания и сочувствия. И, как с хорошей старой знакомой, попрощавшись со своей невидимой собеседницей, Татьяна Петровна спокойно предложила Шуре:
- Вот Вам чистый лист. Пишите новое заявление и обязательно укажите причину: по состоянию здоровья...
Шура, сидя перед директрисой по другую сторону кабинетного стола, восстановив в памяти порванное заявление, написала новое, внеся туда соответствующие коррективы. Татьяна Петровна, взяла аккуратно исписанный лист, внимательно и придирчиво, словно перед ней было школьное сочинение, прочитала его, размашисто поставила свою визу и подчёркнуто официально произнесла:
- Оставьте больничный и в пятницу за расчётом приходите. А завтра... идите к своему врачу. Всего Вам доброго...