ГЛАВА 22 На бога надейся...
ГЛАВА 23 Кажись, всё уладилось…
ГЛАВА 22
НА БОГА НАДЕЙСЯ...
Лишь только милицейский "уазик" отъехал от дома, как к нему с противоположной стороны улицы торопливо направилась невысокая полная женщина средних лет, неожиданно выплывшая из небольшой кучки толпящихся на троллейбусной остановке людей. Пинком распахнув перед собой невысокую калитку палисадника и громко хлопнув входной дверью на упругой дверной пружине, она стремительно вошла внутрь.
– Зачем они приезжали? – прямо с порога, бросила она своей матери.
Старушка, стоящая спиной к двери и смотревшая в заледенелое окно вслед удаляющемуся шустрому "уазику" с крупной надписью "МИЛИЦИЯ", вздрогнула от неожиданности и, повернувшись к дочери лицом, стояла молча, открыв рот не в силах собраться с мыслями.
– Что рот открыла?.. Я тебя спрашиваю, зачем они приезжали?..
– П-павлика в милицию забрали... – заикаясь, лепетала старушка. - Тебя спрашивали... Скорей!.. Поезжай туда скорей!.. Его сейчас там допрашивать будут...
– Не будут!.. Без меня не имеют права...
– Шура вместо тебя поехала... Она думала ты долго не придёшь, а его там в камере держат...
– Ну и дура!.. Кто её только просил?.. Что она им сказала?
- Ничего... Ничего не сказала... Говорила: "Знаю, он ничего плохого сделать не мог..."
– Знает! Она знает!.. Слишком уж много она знает!.. Умная стала!.. - отрывисто и зло, словно камни, бросала Клавдия Даниловна короткие фразы, не раздеваясь, удобно устраиваясь на кухонном табурете.
– Так что ты туда не едешь? - стоя рядом с дочерью и часто мигая удивлёнными глазами, нетерпеливо и беспомощно спрашивала старушка.
– Ты ещё поучи, что мне делать!.. Сейчас не туда - к адвокату ехать надо!..
– Так может он, и правда, ничего не сделал... – робко, с надеждой говорила старая женщина.
– Да замолчишь ты или нет?.. Дай сообразить... – прервала её дочь и, с минуту посидев молча, резко встала и, громко хлопнув дверью, скрылась так же стремительно, как появилась.
...
А уже через сорок пять минут после того, как милицейская машина, увозившая Шуру, скрылась за первым поворотом, Клавдия Даниловна шла своей порывистой, уверенной походкой по длинному коридору городского отдела милиции, мимо закрытых дверей многочисленных кабинетов и плачущей на длинной скамье маленькой женщины по направлению к двери с табличкой "ДЕЖУРНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ", за которой находился её сын.
Она рывком открыла дверь и решительно вошла в кабинет, не спрашивая и не дожидаясь разрешения:
– Я мама Павлика Гулявцева... - не переводя дыхания, проговорила она и опустилась на свободный стул у двери, расстегивая верхнюю пуговицу тяжёлой шубы и небрежно бросив на соседний стул рывком сдернутую с головы рыжую шапку из лисьего меха.
– Сашенька, – всем корпусом повернувшись к дочери, сидевшей с другой стороны от двери, ласково заговорила женщина, чуть прищурив глаза и пристально глядя в глаза девушки, – ты иди домой, дочка... Иди, милая, досыпай... Тебя, видно, прямо из постели вытащили...
Шура знала этот взгляд матери... Она не любила его... Под этим взглядом она чувствовала себя зомби. И это всегда вызывало у нее внутренний протест. Это был взгляд-приказ: "Молчи!.. И делай, что тебе говорят!.."
– Я могу уйти? – по обыкновению всё же подчиняясь приказу, спросила она следователя, который в некотором замешательстве, молча и удивлённо рассматривал новый персонаж, так неожиданно появившийся в его кабинете.
– П-подождите... Хотя, да! Идите! Так даже лучше... – сказал он, окончательно придя в себя. ... ...
– Какой сон? Какой может быть тут сон? Её родной брат – вор!.. Как он мог?.. О чём он только думал?.. И это в самый Новый год!.. Хорош подарочек приготовил сыночек маме!.. – думала Шура, сидя в тёплом троллейбусе и по мере сил не позволяя сомкнуться тяжелеющим векам. Глаза закрывались сами собой, а сердце билось так громко, что Шуре казалось, будто стук его гулким эхом перекатывается по непривычно тихому полупустому салону утреннего троллейбуса.
– Надо же было им додуматься в самую новогоднюю ночь радио-клуб грабить!.. Клуб, где уже больше года с таким удовольствием проводил Павлик все свободное время и с таким восторгом отзывался о своем руководителе! И как всё рассчитали!.. Пока все нормальные люди за праздничными столами сидят, они... И откуда взялся этот пацан?.. Не было раньше у брата таких друзей!.. И вообще, с тех пор, как в первом классе одноклассники его в овраге избили за то, что он курить вместе с ними отказался, Павлик только с девочками дружил... Кто такой этот Вовка? Ведь только такой заморыш, как этот, мог свободно пролезть в узкое окно старой церкви!.. Но ведь там высоко... и чтобы залезть, плечи-то свои ему все же наш Павлик подставил!.. И дверь изнутри он не для себя – для Павла открывал... Да и вообще, представить трудно, чтобы этот грачонок что-нибудь в радиотехнике соображал!.. И что же, в самом деле, без Павла мог бы он сделать?.. Да-а-а!.. Видимо, и спрос весь с брата будет...- продолжала свои тревожные размышления Шура, придя домой и не раздеваясь, усевшись на табурет, на котором час назад сидела ее мать. – Что же теперь будет?.. Судимость?!.. Колония?!.. И кто же теперь она, Шура?.. Сестра уголовника!.. Как же теперь людям в глаза смотреть?..
– Шурочка, так что же все-таки случилось? – некоторое время, молча глядя на притихшую внучку, не выдержала, наконец, бабушка. – Где Павлик?.. Видела ли маму-то?
– Там... – махнула рукой девушка. – И мама тоже... – сказала она и, не в силах уже больше сдерживать накопившуюся горечь, громко разрыдалась.
А старушка не спеша, опустилась сначала на одно, потом на другое колено прямо посреди кухни, устремила свои глаза вверх, туда, где в углу, спрятавшись от постороннего взгляда, почти под самым потолком висел крохотный образок и, медленно осенив себя размашистым крестом, начала тихо и исступлённо молиться...
ГЛАВА 23
КАЖИСЬ, ВСЁ УЛАДИЛОСЬ
Смеркалось. Бабушка и внучка сидели в потёмках за кухонным столом, не зажигая свет. Каждая молча думала о своём, не решаясь нарушить зыбкую тишину.
Голова у Шуры странно гудела. Спать не хотелось. Ничего, кроме слабости, она не ощущала, ни о ком кроме брата, она не думала. Лицо горело.
– Где же Танечка? Что-то я сегодня её не вижу? – шевельнулась унылая мысль. - Как хорошо было бы сейчас ощутить щекой прохладу её волос!.. – Шура всё сильнее привязывалась к кукле, как к живому существу... И сон её был спокоен и крепок, если засыпала она с куклой в объятьях... И радость была вдвое больше, если ей поделиться с Танечкой... И только Танечке, этой молчаливой подружке, могла бы доверить она свои самые сокровенные тайны и мечты!..
Дверь на крыльце громко хлопнула. Бабушка и внучка встрепенулись. Так, не сдерживая пружины, по-хозяйски хлопать дверью могла позволить себе только Клавдия Даниловна.
Шура вспорхнула с места, нажала на выключатель и нетерпеливо бросилась к порогу. Принимая из рук Клавдии Даниловны шубу и шапку, она вопросительно заглядывала в ослеплённые неожиданным светом глаза матери, пытаясь найти в них ответ на мучивший её вопрос.
– Где он? – как один, тревожно прозвучали голоса бабушки и внучки.
Клавдия Даниловна с ответом не торопилась. Она нарочито медленно, словно испытывая терпение близких, с деланным безразличием прошла в комнату, не спеша села за стол, обхватила голову обеими руками, помолчала с минуту и заговорила непривычно тихо, старательно избегая испытывающих взглядов двух пар горящих от нетерпения глаз.
– В больнице он... В областной... В психоневрологическом диспансере... Нет худа без добра... Хорошо всё же, что его тогда на учёт поставили... Слава Богу!.. Кажись, всё уладилось...
– Ма-ма! Что? он снова заболел?..
– А ты?.. Что же ты думала?.. Твой брат в здравом уме на грабеж способен?!
– Да-а!.. Уж это конечно... Надо совсем свихнуться, чтобы на такое решиться, да потом ещё всё это домой тащить!.. Неужели он думал, что этого никто не заметит?.. И зачем ему все это нужно?.. Это же аппаратура для больших залов да клубов, а у нас и так тесно...
– Пожалуй, дура-то – это ты!.. Только о себе и думаешь... А ему не мешало бы и чуть поглупее быть... Глядишь, не додумался бы "обманный маневр" делать... Ведь он как решил? Что, если кто их и увидит, так не удивится, что люди с чемоданами по направлению к вокзалу идут... А потом, дворами, к дому повернуть собирались... Только того не учёл, глупыш, что у вокзала милиция круглосуточно дежурит... И уж им то на глаза совсем глупо попадаться было... У них глаз наметанный... Двое подростков... в новогоднюю ночь... на совершенно пустынной улице... Куда?.. Зачем?.. Ну, да ладно!.. Хватит!.. Давайте ложиться... Сколько сейчас времени?.. - и она привычно сдвинула рукав на левом запястье своей руки, но там, где утром были изящные золотые часики с витым золотым браслетиком (подарком отца), сейчас мелькнула полоска белой, не тронутой загаром кожи. Клавдия Даниловна слегка смутилась, встряхнула рукавом, резко поднялась и, всем своим видом показывая, что разговор окончен, устало направилась в свою комнату...
...
Шура лежала, не закрывая глаз. Звонко отсчитывал секунды стоящий на окне будильник. Рядом через проход на расстоянии вытянутой руки на своей кровати долго ворочалась с боку на бок и, наконец, затихла бабушка.
– Странно всё как-то... – думала Шура, – Похоже, что маму совершенно не огорчило то, что Павлик способен на воровство... И недовольна она вовсе не тем, что он украл, а тем, что украл по-глупому... И даже кажется, что её это совсем не удивило... Как будто она давно ждала этого и заранее ко всему готова была... А вдруг это действительно так?.. Вдруг так?.. Тогда понятно, почему мама меня вчера без всяких разговоров к Андрею отпустила и Павлу разрешила идти к какому-то Славику!.. А сама к бабушке Полине отправилась!..
Да сколько Шура себя помнила, мать даже представить себе не могла, чтобы в новогоднюю ночь в чужом доме оказаться!.. Днём другое дело!.. В первый день нового года она всегда вставала поздно, долго прихорашивалась перед зеркалом, наряжала Пашу и Сашу в обновки и, как на смотрины, отправлялась с ними в гости к многочисленным родственникам...
– А Павлик?.. – продолжала размышлять Шура. – Почему она сказала, что всё уладилось?.. Ведь он же в "Белом доме"!.. Неужели она не знает, что значит лежать в этой ужасной больнице!.. А вот она, Шура, знает... - И перед глазами девушки вновь начали вставать картинки, которые все эти годы она безуспешно пыталась забыть...
...
Так случилось, что после развода родителей мать заняла место отца, а Шура в свои восемь лет – место матери. Мать заботилась о том, чтобы в доме был достаток, соглашалась на любые сверхурочные работы и длительные командировки, дома появлялась редко... А Шура заботилась о младшем брате. Четыре года разницы в возрасте обязывали сестру относиться к брату по-матерински. Бабушку же он не слушал вообще. Павлик и Шура прекрасно ладили всё то время, пока не возвращалась из своей очередной командировки Клавдия Даниловна. И... брата словно подменяли. В доме слышались постоянные окрики хозяйки:
– Сашка! да отдай ты ему – он же маленький!.. Сашка, да уступи ты ему - ты же большая!.. Сашка, ты же старшая, что он у тебя все время хнычет!.. Господи! за что же ты наградил меня такими детьми!.. Да корми еще этих троглодитов!..
И, если расшатанные мамины нервы не выдерживали и она с размаху стукала дочь чем угодно, что в этот момент оказывалось под рукой, то Шуре приходилось прятать свои слёзы обиды (боль она научилась терпеть), потому что при одном их виде мать приходила в настоящее бешенство.
И стоит ли удивляться, что на опубликованное в газете объявление о наборе учащихся в первую в области школу-интернат заявление, написанное без единой ошибки красивым почерком третьеклассницы, Александры Павловны Гулявцевой (как подписалась она на конверте), было одним из первых, а решение приемной комиссии единодушным. Облегчить маме жизнь было единственным желанием девочки...
Прошло четыре года. Шура уже привыкла к своему второму дому, у неё появилось много друзей, но по-прежнему скучала она по своим родным. Она завидовала одноклассницам сестрам Левановым, первоклашкам-близняшкам братьям Соколовым, Тане Завадской из параллельного класса, которая на каждой школьной переменке могла видеть своего младшего братишку.
Седьмой учебный год для Шуры начинался необычно. Она была чрезвычайно счастлива тем, что мама решила отдать в интернат и Павлушу. Выполняя просьбу матери, девочка сама лично ходила к директору интерната и просила принять брата в переполненный третий класс:
– Он такой послушный, смышленый, сообразительный... Он на одни пятерки будет учиться!.. – убежденно говорила она, стоя навытяжку перед строгим директором.
– Ну, если в сестру пошел, тогда конечно... Хорошо, договорились... Скажи маме, пусть привозит...
Саша как на крыльях вылетела из кабинета...
И уже в следующее воскресенье, радостно припрыгивая и нетерпеливо оглядываясь, она шла по коридору школы впереди матери и брата, провожая их в кабинет директора. Это был самый счастливый день совместного пребывания в интернате брата и сестры Гулявцевых.