На моём окне висит симпатичная и бессмысленная (с хозяйственной точки зрения) игрушка. Это "производитель радуги" – чья-то безумная идея, воплощённая предприимчивым авантюристом.
Игрушка состоит из солнечной батареи, которая крутит маленький моторчик. Моторчик, в свою очередь, поворачивает два пузатых хрусталика так, что они создают сотню маленьких радуг, беспрестанно перемещающихся по комнате: по стенам, потолку, русским и английским книжкам, фотографиям живых и ушедших дорогих мне людей.
Если я сейчас выпрямлю руку ладонью вверх, я смогу на несколько секунд поймать одну из радуг. Она лёгкая: я не ощущаю ни её веса, ни её прикосновения к моей ладони. Но я вижу её на моей руке: вытянувшуюся разноцветную ленточку – от красного до фиолетового – от "каждого охотника" до "фазана".
Я смотрю на движущиеся радуги, и слушаю Баха. Это Первый альбом “Хорошо Темперированного Клавира” в исполнении Гульда. Великий канадец насильственно утрирует стаккато – вместе с Бахом уверенно движется через весь звуковой спектр октавы, раскладывая её, как радугу, на отдельные составляющие: от до мажора до си минора.
Сегодня солнечный день, и радуги с Бахом особенно торжественны и значительны. Свет и звук, раскрытые, словно колоды карт, захватывают воображение своей естественной внутренне простотой. Всё становится ясным и очевидным, как на рентгеновском снимке.
Но даже эта, открытая напоказ очевидная простота, не даёт никаких объяснений. Загадка остаётся загадкой: и мерное покачивание проснувшихся рододендронов, и голые росчерки острых кленовых веток за окном, и этот танец радуг под звуки прелюдий и фуг – всё это загадка. Загадка? Но почему нам обязательно нужно получить ответ? Почему мы всегда хотим знать, где сидит фазан?
Скоро на деревьях появятся листья, и поднимутся откуда-то из-под земли мохнатые пучки овсяницы. Простые земные травы вернутся к жизни, как это было всегда – как это будет опять и опять.
Могучие старые сосны оживут белками, озвучатся дятлами.
Зашумят ливни, и раскатистые громы тяжело упадут где-то за лесом – и оттуда же поднимутся радугой. Настоящей радугой, разноцветной дугой – от красного до фиолетового – от "охотника" до "фазана".
Всё это уже записано где-то, разложено, существует, как на нотной бумаге. Остаётся только погрузить пальцы в клавиши, повернуть стекляшки пузатых хрусталиков.
И тогда проявится, откроется, прольётся скрытое для глаза и тайное для слуха, так ничего и не объяснив.