'' Снова сон, и солнце над Кабулом
Расплавляет металл брони.
Снова сон, и чую — сзади дуло,
И молю — Бог меня храни!
Снова сон, и перевалом горным
Мы идём в наш последний бой.
Снова сон, и вот «Тюльпаном чёрным»
Едет к маме Андрей домой. ''
(Виктор Третьяков «Сон»)
735 высоту накрыли массированным обстрелом. Грохот пулеметов, разрывы гранат, гранатометы засыпают землей, и не дают поднять головы.
Они отстреливаются в ответ, но силы неравны. Отряд в десять человек был атакован превосходящими силами противника. Рожки пристегиваются и пустеют с невероятной скоростью, но этого мало – боевики неуклонно поднимаются, засыпая их свинцом.
- Китиж, левый фланг – окружают, сволочи! – заорал капитан, расстреливая прячущихся за камнями бандитов. – Кот, Мих – справа. Потапыч – где ''вертушка''?
- Десять минут! – стараясь перекричать шум, кричал Потапов.
- Да что же они делают гады?! – боевики открыли минометный огонь, на время, прекратив вспахивать высоту автоматными очередями. – Прицельно бьют уроды… Рохин, хватит в окуляры пялиться – работай! – зря прикрикнул капитан на снайпера.
Александр знал свое дело, и уже положил больше бандитов, чем весь отряд вместе взятый.
Винтовка привычно уперлась в плечо.
Время замедлилось.
Палец лег на спусковой крючок.
Главное теперь не спешить, ведь на выстрел есть полстука сердца.
Выстрел… и Саню разнесло на куски. Снаряд угодил точно в ''гнездо'', разметав его на сотни метров и покрывая остатки отряда камнем, пылью и кровью…
- Потапыч, стой! – закричал он, но было поздно.
Потапов – двадцатипятилетний пацан, ринулся с горы на врага, стараясь отвлечь огонь на себя. От отряда осталось три человека и все трое ранены. Ему – капитану Молохову пробило ноги. Быстро замотав их, он стрелял в приближающихся боевиков. Шансов на жизнь – не оставалось, но сдаваться никто не собирался.
До вертолета с подкреплением не более трех минут, и они проживут эти минуты как войны. Время, жизнь, слава потеряли смысл, и каждый думал не о том, как выжить, а о родных, любимых, близких.
У Китижа жена и двое сыновей заканчивают школу.
Сержант Михеев – Мих – вспоминал свою Оленьку и дочку, которая должна родиться через месяц.
А Молохов думал о матери, которая ждет его на день рождения – он обещал приехать.
Грохот выстрелов слился в унисон, закладывая уши и не позволяя слышать собственное дыхание и стук сердца. Автомат выплюнул патрон и зашелся пустым ''кашлем''.
- Рожок, - завопил он, а в ответ на него смотрели уставшие глаза ребят.
- Извини, Олег - нету, - отбросил автомат Мих и достал оставшиеся гранаты. – Ты был хорошим командиром, - выдернул он чеку, зажимая скобы.
- Нет. Не смей. Я приказываю! – он поздно понял, что собирается сделать сержант.
- Извини, капитан, - горько улыбнулся Михеев.
Он погиб через десять метров, успев унести с собой троих бандитов и ранить еще пятерых.
- Прут как тараканы, - устало привалился к мешкам Китиж. – Не сдюжим, командир, - ответил он на автоматную очередь, двумя выстрелами из пистолета.
- Держись. Надо продержаться. Сейчас ''вертушка'' будет, - приказал Молохов, схватив солдата за рукав. – Ты слышишь – надо! – орал он. - Потерпи… Немного осталось.
- Поздно, - тяжело вздохнул Китиж. – Не успеют.
Бандиты, почувствовав, что им ничего не угрожает, полезли вверх, стараясь захватит солдат живыми. За живого больше давали.
- У тебя жена. Дети, - покатились по щекам слезы. – Не смей! Это приказ.
- Все будет хорошо, - похлопал его по плечу Китиж.
Вертолет накрыл 735 высоту плотным огнем, срезая боевиков как гнилую траву. Через пару минут над горой гулял бродяга-ветер, разгоняя запахи крови и боли. Два года спустя ничто не будет напоминать, что здесь когда-то шел ожесточенный бой, в котором погибли девять солдат российской армии, защищая высоту от превосходящих сил противника.
Лазарет – приговор врача: «вы не сможет ходить, хорошо живы остались».
Больница – полгода в операциях и желание встать на ноги.
Похороны матери и бутылка-подруга.
Затем был Кремлевский дворец. Пафос, апломб, чины, ордена, медали, грамоты. Его поздравлял президент, вручив медаль и наградной пистолет с гравировкой «За подвиг». Потом была речь о том, как много делают солдаты на кордонах и еще много ненужных слов. А он сидел в инвалидном кресле и плакал: тихо и без слез.
Каждая ночь возвращала его на ту высоту: вновь крики, стрельба, горькая улыбка Михеева и смерть Китижа… Потапыча… Кота… Рохина… остальных ребят, которые полегли из-за него. Из-за него они приняли смерть, вернувшись, домой в гробах.
В мокром поту и с рвущимся криком он вскакивал в постели, судорожно пытаясь пристегнуть рожок. День не приносил облегчения, тревожа память и старые раны.
Время не стирало воспоминания, не смазывало их, а губительно напоминало о тех событиях. Он боялся ночи, сна, но каждый раз засыпал, в надежде оказаться на 735 высоте. Только там он расстреливал ''бородатых''. Лишь там его ребята снова были живы, рядом. Там, под свинцовым дождем, он был счастлив.
Но приходило утро, возвращая его в реальность, где он… майор Молохов, бывший спецназовец, ныне инвалид, который с трудом выезжает на улицу, чтобы увидеть, как отворачиваются люди, или скорбно глядят, сочувственно кивая головой. Неужели он этого хотел? Разве за эту жизнь бились его ребята: за жалкие подачки пенсии, за поздравления раз в год, за хмурые лица пассажиров, которым мешает его коляска? Нет, не этого он хотел.
А потом наступала ночь и он… был счастлив.
''За подвиг'' отливала на заходящем солнце гравюра. Однако он не чувствовал, что совершил подвиг, геройский поступок или то, чем стоит гордиться. Скоро ночь и он понимал, что еще одного пробуждения не выдержит. Он не позволит своим ребятам умирать каждый раз, просыпаясь. Прохладный металл тихо щелкнул, отводя курок.
- Я иду к вам, братья.
735 высоту накрыло массивным огнем. Рядом лежал Китиж, Потапыч по рации вызывал подкрепление и Молохов знал, что они удержат высоту, и никто не умрет. Он этого больше не допустит.
*фото: Новочеркасск. Памятник Солдату в "Красной весне".