к музыкальному*** художественному фильму по мотивам романа сэра АРТУРА КОНАН ДОЙЛЯ "БЕЛЫЙ ОТРЯД" с песнями альбома "Баллады Белого Отряда"
Действующие лица:
Аллейн Эдриксон - оруженосец сэра Найджела, влюбленный в его дочь. Светловолосый, голубоглазый, стеснительный, прямой и легкий, 20 лет;
Джон Хордл - вольный йомен, рыжеволосый лучник огромного роста, сутуловатый, массивный, 28 лет (в сценах, где он выступает рассказчиком - это еще весьма крепкий человек лет пятидесяти с заметной сединой в бороде);
Семкин Эйлвард - бывалый лучник “Белого Отряда”, крепко сбитый йомен с открытым загорелым лицом, за 40 лет;
сэр Найджел Лоринг - английский рыцарь, командир “Белого Отряда”, живой, подвижный, лысеватый, с острой маленькой бородкой, низенького роста, ему на вид около 45 лет;
леди Мод Лоринг - его дочь, очаровательная девушка 18-ти лет, утонченная и романтичная;
леди Мэри Лоринг - его жена, мать леди Мод, железная леди, 40 лет;
Черный Принц (1330-1376) - сын царствующего английского короля Эдуарда III. Ему под сорок. С волевым лицом и проницательными глазами. Благородная осанка. Традиционно одет в черное с серебряными блестками;
лорд Чандос - видный английский военачальник, знаменитый рыцарь, наставник и советник Черного Принца, широкоплечий, седовласый, хищное лицо, тёмный на один глаз, за 60 лет;
сэр Оливер - рыцарь, старинный друг сэра Найджела, грузный, добродушный, любитель хорошо поесть и выпить;
дон Педро - претендент на испанскую корону, желчный, жестокий и злопамятный, он из тех, у кого цель всегда оправдывает средства;
Форд - молодой оруженосец сэра Найджела, не чуждый поэзии, безнадежно влюбленный в леди Мод, но скрывающий свою печаль за маской насмешника;
Джонстон и Черный Саймон - лучники, ветераны “Белого Отряда”;
Элиза - подружка Семкина Эйлварда, хозяйка “Пестрого кобчика”;
отец Христофор - настоятель монастыря;
Норбери - оруженосец сэра Оливера;
Трантер - известный авантюрист из города Бордо;
Хаутейн - капитан судна;
Борода-лопатой - предводитель пиратов;
сир Бертран Дюгесклен — французский рыцарь и полководец.
леди Тифен Ракнель — супруга Бертрана Дюгесклена, обладаюшая даром пророчества.
дон Диего - телохранитель короля Испании;
Король Энрике - сводный брат дона Педро, царствующий монарх Испании;
сокман Годфри Эдриксон - старший алчный брат Аллейна по отцу;
Уилкинс-отец - беспалый лучник;
Уилкинс-сын - мальчик лет 6-ти (в первой сцене это парень лет 25-ти);
Джейн - пышногрудая дочка трактирщика;
Старушка на дороге - мать Хордла Джона;
Английские, французские, испанские рыцари и их оруженосцы, добрые йомены, простолюдины, пираты, рыбаки, жакерийцы, монахи, богомольцы, слуги Черного Принца.
*** Некоторые БАЛЛАДЫ ИЗ КИНОСЦЕНАРИЯ см. здесь в аудио и видео http://www.bards.ru/archives/author.php?id=8034
"Так что сказать о луке..." (А.Конан-Дойль в переводе Д.Маркиша - Д.Гаврилов)
"Мой славный добрый Томми..." (Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Покуда Англии сыны в почёте держат лук..." (Д.Гаврилов - Д.Гаврилов)
"Король, воитель ярый сбирается в поход..." (Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Было это или не было, ведает лишь бог один..."(Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Лукавая улыбка, сиянье гордых глаз..."(Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Затеял дождь унылую песнь..." (Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Пусть мне гореть сто лет в аду..." (Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Мужику какой резон, пэра или сира..." (Д.Гаврилов - А.Вербицкий)
"Пусти, хозяйка, на порог!" (Д.Гаврилов - Д.Гаврилов, А.Вербицкий)
ПРОЛОГ
Надпись и голос рассказчика за кадром:
В середине XIV века на материке бушевала война, которую историки затем назовут Столетней. Англичане захватили Гиень и Гасконь. Наместником короля Эдуарда Третьего стал его сын, прозванный за непостижимость характера и скрытность Черным Принцем.
Это был блестящий властитель и храбрый воин.
В 1356-ом году близ Пуатье простые английские лучники под его руководством уничтожили грозную французскую армию и цвет её рыцарства. Поражение заставило Францию подписать тяжёлый для себя мир. А впереди была Жакерия, было восстание Уота Тайлера, была новая губительная война. И снова смерть собирала богатую жатву, а земля обильно орошалась кровью.
Надпись исчезает, на красно-черном фоне проявляется название - “Белый Отряд” - большими витиеватыми буквами. Титры исполнителей главных ролей и съемочной группы, за кадром звучат куплеты баллады на стихи Артура Конан Дойля “Так что сказать о луке…” (в переводе Давида Маркиша):
Так что сказать о луке?
Он в Англии сработан лук.
Искуснейшие руки
Из тиса выгнули его.
Поэтому сердцем чистым
Мы любим тис наш смолистый
И землю тиса своего.
Что скажем о веревке?
Веревку в Англии сплели
С терпеньем и сноровкой –
Веревка лучникам мила.
Чаша идет вкруговую
За кудель золотую,
За край, где конопля росла!
Что о стреле мы скажем?
Калили в Англии ее
На страх отрядам вражьим.
Она всех прочих стрел острей.
Пью от души теперь я
За гусиные перья,
Пью за родину серых гусей.
А что сказать о людях?
Мы в доброй Англии росли.
Мы нашу землю любим.
Мы лучники, и нрав наш крут.
Пусть наполнятся чаши,
Пьём за родину нашу,
За край, где лучники живут.
— песня еще продолжается, когда титры завершены. Шум галдящей толпы. Яркое солнце слепит глаза. Небо. Под небом расстилается зеленое поле, на котором толпятся люди в старинных народных одеждах. Надпись на экране — 1386 год.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Джон Хордл, Уилкинс-сын, йомены посреди поля. Невдалеке видны постройки деревушки. Шумная, гудящая толпа.
Йомены (на разные голоса): Джон, тебе не сделать лучшего выстрела! Арбалет у этого парня бьет, как зверь!
Другие йомены: Глупости! Выступай смелее, Хампшир! Где это видано, чтобы какая-то рогатка состязалась с добрым английским луком?!
Уилкинс-сын: Ставлю двадцать кружек эля! Мой арбалет выиграет пари. (снисходительно) Если, конечно, это пари будет принято. Клянусь пальцами своего отца, которые он потерял в войне с дикими скоттами.
Джон (громко, перекрывая все прочие выкрики): Ставлю столько же! Тише вы, олухи!
Йомены: Вот это дело! Почаще бы так! Сейчас пойдет потеха!
Джон (усмехаясь): Глядите лучше! И запоминайте. Я покажу всем, как умели стрелять в прежние времена. (детям йоменов) А ну, мальчуганы, живо вбейте колышки! (детвора убегает восторженной стайкой в поле, расставляя там ориентиры)
Джон: А теперь, кыш оттуда! Я еще не настолько ослеп, но бережёного святой Георг бережёт.
Уилкинс-сын выходит из толпы. Дожидается, когда в обзоре не осталось ребят. Поднимает свой уже взведенный арбалет. Стреляет. Толпа восхищенно галдит.
Йомены (на разные голоса): Пятьсот двадцать шагов! Молчите, вон Джон идет!
Выходит Джон, в руках у него огромный черный лук не меньше семи футов. Джон становится рядом с Уилкинсом-сыном. Тот торжествующе смотрит на Джона. Джон похлопывает соперника по плечу, не рассчитав силы.
Уилкинс-сын: Ох! Да ты просто медведь какой-то.
Джон: Клянусь бессмертной душой, смейся сколько влезет! (садится на корточки, упирается ногой в роговину лука) Но, да будет тебе известно, что длинные выстрелы меня учил делать сам Черный Саймон из “Белого Отряда”, царствие ему небесное! (стреляет) Славные были денечки! (поднимается, отряхивая колени). О том не грех было бы рассказать, коли есть на то охота.
Подбегает запыхавшийся мальчик. Толпа застыла в ожидании.
Мальчик: Шестьсот тридцать шагов, дядя Джон!
Йомены (восторженно): Шестьсот тридцать! Ура Джону! Уилкинс, гони эль! С тебя выпивка!
Уилкинс-сын (недовольно, но он поражен): Небывалый выстрел! Я раздавлен, я просто смят, Джон. Но для такого успеха надо и самому согнуться, как лук.
Йомены окружают Джона и горячо поздравляют его.
Йомены: Так что там за “Белый отряд”? Расскажи, Джон!
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Во дворе таверны “Пестрый кобчик” накрыты столы. На них простая крестьянская пища. Джон с красоткой Джейн на колене окруженный вниманием йоменов.
Джон и йомены (поют хором "Балладу о простом счастье" (на мелодию Антона Вербицкого)
, раскачиваясь и раскачивая кружки с элем):
Король, воитель ярый, сбирается в поход.
Он знамя бранной славы берёт на остриё.
И быть Тебе, подруга, без милого, видать,
когда б петлю не глупо на шею примерять.
Сложу ли я балладу, иль голову сложу?
Cтаруху-Смерть порадую, но сам себе служу.
Давно осточертели походы короля.
Великие идеи, уволь, не для меня!
Король – пускай – за морем, иль в море – кверху дном.
А мне-то что за горе? Милей родимый дом!
Мы счастливы под Небом без битв и королей.
И всем хватает хлеба, и греет старый эль.
Терновник, Дуб и Ясень – свидетели мои!
Что может быть прекрасней родительской земли!
Спешу к Тебе! Я в дверцу, как прежде: стук-постук.
И бьётся, бьётся сердце: «Ты ждёшь ли, милый друг?»
И встрепенется сердце: «Я жду, желанный друг!»
Спешу к Тебе, подруга! Лишь ставни отвори!
И пусть, любви порука, в ночи огонь горит.
И пусть любви порукой свечи огонь горит.
Джон (рассказывает): Надо вам сказать, други мои, что в молодые годы, прежде, чем мне довелось служить в славном “Белом Отряде” у сэра Найджела, я был… Угадайте, кем?! (пауза) Монахом! (усмехается) Правда, не долго…
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Монастырская стена. Год 1366. Двор монастыря. Отец Христофор и прочая монашеская братия, Аллейн. Хордл Джон в грубой грязной рясе, подпоясанной веревкой. По обе стороны от него толстые монахи-стражники.
Отец Христофор: Читай, чадо мое.
Монашек (тонко, фальшиво, быстренько): Обвинения, выдвинутые во второй четверг после праздника Успения в год от Рождества Христова 1366-ой против брата Иоанна, в миру известного, как Джон из Хордла.
(торжественно, уже медленнее)
Во-первых, когда на упомянутый праздник послушникам было подано слабое вино из расчета по одной кварте на четверых, упомянутый брат Иоанн выпил залпом весь кувшин, оставив братьев Павла, Порфирия и Амбросия в глубокой скорби и жажде, ибо ели в тот день соленую треску.
(Джон улыбается, подмигнул отцу Христофору, того передернуло, и он насупился)
Во-вторых, после того, как наставник послушников сказал Джону из Хордла, чтобы тот ограничивался в пище два дня ради вещей славы и чести святой Моники, Джон из Хордла заявил: “Пусть двадцать тысяч чертей (все крестятся, кроме Джона)… двадцать тысяч чертей (все снова крестятся) заберут эту самую Монику, мать блаженного Августина, да и всякую иную святыню, если она будет встречать между человеком и куском мяса.” А после того, как брат Амбросий упрекнул Джона за кощунство, он в отместку взял брата Амбросия за ноги и держал того вниз над рыбным прудом так долго, что несчастный успел прочесть не единожды “Отче наш” и “Богородицу”, дабы укрепить свою душу пред грозящей смертью.
(в рядах братьев заметное оживление).
Наконец, в праздник святого Иакова Меньшего, между девятым часом и вечерней упомянутый брат Иоанн, он же Джон из Хордла, был замечен беседующим с дщерью королевского лесничего девицей Мэри Соулей. После всяких смешков и шуточек оный брат Иоанн взял оную Мэри… (монахи снова оживились, чтец переворачивает страницу)… взял оную Мэри на руки и перенес через реку, чем доставил величайшее удовлетворение Сотоне, прости меня грешного (все крестятся)…
Отец Христофор (рукой делая знак чтецу, чтобы тот прекратил): Хватит! (гневно, Джону) Как ты смел, забыть тридцать пятое правило нашего ордена цистерцианцев, которое гласит, что в присутствии женщины следует отворачивать лицо и опускать глаза?!
Джон (смело): Я отвечу по порядку. Что касается эля, а вовсе не вина, то я вернулся с поля разгоряченный и не успел даже распробовать его, как уже увидел дно кувшина. Его содержимое, как и прочий здешний корм…
Монахи: Прости ему грехи, Господи! Он назвал святую пищу кормом.
Джон (не обращая внимания): … и прочий корм, мало годятся для человека моего роста и лет. Правда и то, что поднял я руку на шута горохового Амбросия, но, как вы сами видите, особого ущерба ему пока… пока… не причинил. И касательно девицы, тоже правда - я перенес ее через реку, потому что считал позором для мужчины, будь это даже сам архиепископ Кентерберийский, не протянуть руку помощи женщине.
Аллейн среди монахов. Он кивает, согласный с этими словами Джона.
Отец Христофор: Не богохульствуй, Джон из Хордла! За два месяца твоего послушничества ты показал себя отступником, поэтому белая одежда, этот символ незапятнанности духа, будет совлечена с тебя. И ты будешь ввергнут в мирскую жизнь. И имя твое будет вычеркнуто из списков ордена.
Джон смеется во весь рот, показывая крепкие белые клыкастые зубы.
Отец Христофор (гневно): Такова будет твоя кара. И раз ты уже не находишься под защитой святой церкви, то для скорейшего выдворения… Эй! Схватить его, связать ему руки! Пусть привратники палками изгонят его из наших владений.
На Джона сзади набрасываются два наиболее ретивых служителя креста. Он изворачивается, сталкивает монахов лбами. Остальные монахи боязливо обступают Джона стороной. Джон яростно кричит. Монахи в испуге расступаются. Ухватив солидный по размеру дубовый кол из сваленного тут же в монастырском дворе леса, Джон пробивается к воротам.
Джон: Клянусь распятием! Если хоть один из вас, мошенников, коснется меня хоть пальцем, я расколю ему череп, точно лесной орех. А ты, преподобный отец, не становись на пути у Джона из Хордла.
Уже с вас станется, что вы, грязные монахи, обираете и без того убогие хозяйства слишком правоверных англичан. Но, помяните мое слово! Они еще призовут вашу братию к ответу. И да не поможет вам тогда ни бог, ни сам дьявол (скрывается за створками монастырских ворот)
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Вечер. Путник. Полная луна светит меж разорванных облаков. Длинное низкое здание гостиницы, сложенное из неотесанных бревен, соломенная крыша. Это уже знакомая нам таверна “Пестрый кобчик”, но только 20 лет назад. Внутри, сквозь щели в ставнях, мерцает свет. Из полуоткрытого окна торчит шест с привязанным к нему пучком зелени.
Путник - это Аллейн, он в дорожной одежде клирика монастыря - распахивает дверь и входит внутрь. Гомон голосов, взрывы грубого хохота. Очаг с огромной грудой дров, огонь весело потрескивает. Дым идет прямо в комнату. Крепкие дубовые столы, вокруг них Элиза, Джон и йомены разного возраста и достатка, что заметно по одежде.
Аллейн в нерешительности мнется на пороге, но когда сидящие встречают его приветственными криками, он приближается к разноликому обществу.
Йомен (грубого вида в рваной куртке): Эля, разрази меня гром! Здоровье последнего гостя! Таков уж закон “Пестрого Кобчика”. Сюда, хозяйка! Новый гость пришел, а нет ни глотка честной компании?
Элиза: Извини! Таков здесь старинный обычай. Вот уже много лет постояльцы пьют за счет самого запоздалого гостя. Он ведь не откажится последовать традиции!?
Аллейн: Дорогая хозяйка! Я бы не нарушил обычая вашего дома, но должен признаться, у меня тощий кошелек. Если двух пенсов хватит, то я буду очень рад выполнить все, что от меня потребуется.
Кто-то кладет на плечо Аллейну мощную длань. Аллейн оборачивается.
Джон: Заявлено, прямо сказать, смело, мой неопытный монашек! Видать, для монастыря настали лихие времена, если оттуда бегут единственные на всю братию мужчины. А!? (подталкивает Аллейна к столу).
Садись, парень! Я давно за тобой наблюдаю. Наше ли дело прозябать за каменными стенами, когда уходят лучшие годы! (садится)
Аллейн (крестится, присаживается рядом с Джоном на скамью): Это всё праведные люди, Джон из Хордла, и не стоит их попрекать только за то, что они верны Богу.
Джон (возмущенно): Праведные люди? Праведные кочерыжки! Какое у них дело? Переписывать то, что уже много раз переписано? Повторять весьма сомнительные истины, которые-то и истины только лишь потому, что их промямлил какой-нибудь святоша на распутье между таверной и крестовым походом?! Если это называть праведностью, то и олени в наших благословенных лесах родятся для святцев! И ты думаешь, парень, ради такой серой жизни, где все расписано и установлено, даны мне крепкие руки да широкие плечи? А ты настолько не дорожишь головой, что готов положить ее на алтарь святой церкви? (при этом он делает гигантский глоток из чаши с элем).
Аллейн (недоумённо): Но с какой стати, Джон, ты пошел в монахи? Вот чего я не могу до сих пор понять. Мой отец не хотел, чтобы я остался в монастыре навсегда, когда отдал меня на воспитание отцу Христофору, завещав в придачу, ордену три надела плодороднейшей земли. Не могу сказать, что постижение наук так меня тяготило…, но…
Джон: Но настал твой черед изведать вкус настоящей жизни? Не так ли парень? Теория суха. А на твой честный вопрос я дам столь же честный ответ: я ушел в монахи, потому что Мэри из Болдера вышла за другого (пьёт), более спокойного. Она предпочла последовать по пути всех обычных девушек – скорее стать женщиной, нарожать детей и погрязнуть в быте среди стиранного белья и вечной стряпни.
Джон из Хордла показался ей менее надёжным, бродягой и законченным бунтарём. Вот почему я, любя её, будучи человеком горячим, удалился от мира, куда рад вернуться, обдумав всё на досуге. И горе тому дню, когда я сменил куртку йомена на белую рясу монаха. (голос Джона гремит на всю таверну)
Входит Эйлвард. За ним, согнувшись в три погибели следует носильщик с внушительным тюком на спине.
Эйлвард (с порога): Браво, храбрый йомен. Отрадно, только ступив на нашу добрую старую землю, обнаружить что не перевелись на ней настоящие мужчины. (приветствуя остальных) С добрым вечером, приятели! Что я вижу!? Здесь женщина! Клянусь моей душой, Элиза! Ты заметно поправилась с момента нашей последней встречи! Ну да это тебе только на пользу. А ведь минуло лет семь.
Элиза (умилённо): Десять, Сэм! Десять!
Эйлвард (обхватывая женщину за талию): Перепугалась, малютка! (обращаясь ко всем) Проклятая привычка говорить по-французски, он так и липнет к языку. Надо смыть его крепким английским элем. Клянусь эфесом, друзья, я истинно английский лучник и в моих жилах нет ни капли иной крови. А, снимай поклажу, мошенник (кидая носильщику монету)! Кайма в грязи! Ты, наверное, задел о стену!
Носильщик (испуганно): О, достойнейший сэр, вовсе нет!
Эйлвард: Смотри у меня. Я видел многих, кто испускал дух и за меньшие грехи. Если бы тебе самому пришлось пройти через все труды и муки, через которые прошел я, дабы заполучить эту перину… Ступай…
Джон (восхищенно Аллейну): Вот, настоящий человек! (Эйлварду) Если тебя не оскорбит наше соседство, бравый воин, то просим к нашему столу.
Эйлвард: Минуту, друзья мои, я только окончу счёт. Номер два – кропильница, серебряный кувшин, золотая пряжка и церковный покров, расшитый жемчугом. Я нашел их в церкви Сен-Дени при разграблении Нарбонны и прихватил с собой, чтобы они не попали в лапы к злодеям. Номер три – это плащ, подбитый горностаем, золотой кубок на подставке и шкатулка с розовым сахаром. Аминь, счёт окончен. Здесь, я чувствую, моё богатство не залежится.
Аллейн: Помилосердствуй, Джон. Но он так ловко орудует со своим тюком, словно всю жизнь занимался ремеслом, не приличествующим христианину.
Эйлвард (подсаживаясь): Ну, пора ужинать! Выпьем, мои храбрые парни! Каждый из вас чокнется со мной и осушит бокал! ... За тебя мой мальчик! Наверное, ты никогда не видел военных, что так уставился на меня?
Аллейн: Никогда не видел, хотя много слышал об их смелых делах. Но мне почему-то казалось, что эта война нам стоила куда больше пролитых слёз, чем триумфальных возвращений. Тем ни менее я признателен тебе, прекрасный сэр, за тост… (пьёт)
Эйлвард: Клянусь эфесом, если бы ты переплыл через пролив, то увидел бы что солдат во Франции, что муравьёв. Ты не смог бы пустить ни одной стрелы в Бордо, чтобы не попасть в лучника, оруженосца или в рыцаря. Там ты увидишь куда больше щитов, чем сутан. К тому же, мне хоть и лестно звание “сэр”, но его по праву может носить разве что лорд Чандос да мой господин Найджел Лоринг, чьим оруженосцем ваш покорный слуга был много лет назад.
Я ж йомен, и сын йомена, но могу тебя уверить, мой юный друг, что не происхождением славен человек.
Но в глотке у меня опять пересохло… и я пью сейчас за моих старых товарищей, да помогут им святые. Встаньте все, дети мои, иначе вас постигнет немилость Семкина Эйлварда. За сэра Найджела и его Белый отряд!
Джон: Клянусь святым Дунстаном, пьёшь ты ловко, да и слово молвить мастак.
Эйлвард (принимаясь за еду): Посмотрим, как ты оценишь мои зубы, когда захрустит вот эта баранья кость.
Аллейн: Говорят, для рыцарства настали не лучшие времена.
Джон: Парень начитался романов, ума не приложу, где он их только раскопал.
Эйлвард (уплетая жаркое): Ба, хоть на лице у твоего приятеля ещё нет ни волоска и кожа, пока, как у девушки, но он много стоил бы там, откуда я прибыл и куда вновь отправлюсь через пару-тройку месяцев. Эйлвард может попасть в цель на триста пятьдесят шагов из вот этой игрушки (пододвигая к себе лук) и на четыреста двадцать – из большого боевого лука, а вот насчёт грамоты – нет, собственное имя прочту с трудом.
Во всем отряде был только один парень, который ведал грамоту, да упал бедняга в колодец, что доказывает: “Солдату не пристала та грамотность, которая необходима клирику.” (Аллейну) Кстати, а в гербах сумеешь разобраться?
Джон: Фокус с письмом и я знаю, а вот на счёт гербов, пожалуй во всей округе не найти равных Аллейну сыну Эдрика.
Эйлвард: Всё-таки удивительно, почему вы все, здоровенные парни, сидите дома и почёсываете спину, когда за морем по вас плачут прекрасные девушки, слава и беспокойные золотые? Друзья, кажется, моя добыча говорит сама за себя!
Джон: Как видно, твоя служба и вправду выгодна.
Аллейн: Не мне судить, но она, по-моему, мало вяжется с тем, что написано в святых книгах.
Эйлвард: Да выкинь весь этот вздор из головы, парень! Там идёт драка не на жизнь, а насмерть. Или ты, или тебя. Конечно, ещё встречаются благородные мужи, кои не прочь преломить копья на крутом повороте во славу своих леди, взять к примеру первого из рыцарей, сэра Найджела. В битве при Пуатье он вышиб из седла самого короля Франции, но не пленил его тут же, презрев богатый выкуп, а поспешил на помощь Чёрному принцу.
Аллейн: Значит, вы убивали людей?
Эйлвард (опешив): Но что мне оставалось делать?
Аллейн: А зачем?
Джон: Экий ты непонятливый. Чтобы не быть убитым самому!
Аллейн: Но это закон волков, а не добрых христиан.
Эйлвард: Знаешь, парень, тебе хорошо рассуждать, сидя у огня и попивая эль. А вот, когда на тебя полезет какой-нибудь Жак с вилами, то я и гроша за жизнь твою не поставлю. Зря ты выбрался с подобными мыслями из своего монастыря.
Джон: Оставь, Сэм. Оттуда уходят не худшие.
Эйлвард: Чёрт меня раздери! (продолжая увлеченно) А потом не забудьте о возможных выкупах. Правда, французские шлюхи вынимают у некоторых деньги ещё быстрее, чем воины их добывают. Но что с этого! Клянусь звоном струн, было бы очень плохо если б монеты существовали не для того, чтобы их тратить, и куда же ещё как не на женщин. (ущипнул проходящую мимо служанку, что несла посуду) У девчонки хороший цвет лица!
Элиза (подобравшись к Эйлварду сзади и запуская тонкие пальцы в его пышные кудри): Нам было бы и впрямь очень худо без наших храбрых лучников: они же приносят в нашу страну богатство и приятные обычаи.
Эйлвард: Милочка, я бы хотел оставить у тебя мои сокровища до следующего возвращения, потому как ты, по моему опыту, женщина честная, а мне только такие и по вкусу.
Элиза: Я спрячу их в самый надёжный тайник, добрый лучник. Когда б те не вернулся, они будут ждать тебя в целости и сохранности.
Эйлвард (беря её за руку и играя пальцами): Ах, Элиза! Хороши английская земля и английские женщины…
Аллейн: Так чего же тебе не хватает здесь, достойный воин?
Эйлвард: Острых ощущений и французской выпивки. (Элизе) Человек я одинокий, моя прелесть, и когда-нибудь, покончив с войнами, я обоснуюсь под твоим теплым крылышком (обхватывает Элизу за талию).
Элиза (отстраняясь от него, насмешливо): Десять лет назад ты говорил что-то в этом роде, а это значит, что ждать тебя не скоро.
Аллейн: Мне несколько странно, что люди, подобные тебе, следуют по течению истории… Что добрых людей посылает на смерть рука какого-то властителя, а они слепо повинуются приказу, неся смерть, и тем зарабатывая себе на пропитание… Неужели, в Англии мало земли, чтобы добыть хлеб насущный богоугодным способом. Разве мало здесь дел, где требуются добрые руки?
Эйлвард (ударив кружкой о стол так, что та разлетелась на мелкие кусочки): Ах, чума тебя раздери! И какая дурь, дьявольщина, нашла на молодежь…!? (всем, проходится по залу отыскивая парней и заглядывая им в лица) Почему вы все торчите у очага и клюёте носом, словно вороны вокруг дохлой кобылы, когда стоит только шаг шагнуть, и вас ждёт настоящая мужская работа?
Срам! Куда придёт этот мир, если всякий, оправдываясь: “Мне, мол, скучно! Нет, мол, настоящего дела!” станет влачить это жалкое существование, заливая собственную дурь брагой. Какая же жизнь без подвигов и приключений?!
(Аллейну) Пойдём со мной, парень! Иначе это затхлое болото совсем засосёт тебя. Стоит ли всю жизнь гнуть спину на лорда за жалкие гроши? А на епископа и вовсе задаром! Ты увидишь мир!
А вы все (он, слегка покачиваясь, снова оборачивается к завсегдатаям таверны) лодыри и бездельники! Должно быть, настоящие люди из Англии все уже перекочевали за границу, а те, кто остался, на самом деле бабьё, лишенное и доли гордости, сонное, переодетое в кафтаны да штаны. Сидите и ждите, пока вас окончательно доконают быт и болезни.
Голос рассказчика (Джона) за кадром. Тут он был прав, мой старый верный друг, мир его праху. Но мог ли он предполагать, что через пятнадцать лет мятежник Тайлер обругает перед смертью своих ближних похожими словами. Впрочем, Сэм меня задел, и если б не Элиза...
Джон (взревев): Слушай, лучник, ты уже солгал на сегодня не раз и не два! И за это, а также потому, что мне много кой-чего в тебе не нравится, я чувствую сильное искушение положить тебя на обе лопатки.
Малый грубого вида: Дай ему, Джон! Врежь ему, как следует!
Ещё один крестьянин: За нами не пропадёт, Джон!
Эйлвар: Клянусь эфесом. Я ещё с порога понял, что нашел подходящего человека. Однако за семь последних лет в славном Белом отряде не нашлось никого, кто бы вывалял меня в пыли.
Джон (скидывая куртку и обнажая мускулы): Хвастун! Я докажу тебе, в Англии остались люди получше тех, кто сбежал промышлять за море, а возвращается лишь затем, чтобы полить собратьев грязью.
Эйлвард (потирая ладони): Кажется, будет весело! (громко) Всех ваших сил (пьяно обводит пальцем собравшихся) хватит только на то, чтобы задрать подол первой попавшейся девки, да расквасить нос собутыльнику, хорошенько надравшись…
(Джону) С твоего разрешения, мой рыжеволосый друг… (допивает из кружки) С одной стороны я охотно допускаю, что никто в нашем Белом отряде не перетянет тебя на канате; пусть это послужит утешением для твоей гордости. С другой стороны, я имею основания думать, что за последние несколько месяцев ты вел спокойную жизнь, и мои мускулы покрепче твоих. Готов побиться об заклад, если ты не трусишь!
Джон. Это я-то трушу! Выходи-ка сюда, мой птенчик!
Постояльцы раздвигают скамьи и столы, давая место Джону и Эйлварду.
Эйлвард (выходя в круг). А заклад?
Джон. Увы, у меня нет ничего. Я пока еще никого не ограбил.
Эйлвард. Я ценю драку ради удовольствия, но Фортуна заставляет меня предложить такую сделку. Если ты (указывает на Джона) положишь меня на этот дощатый пол, то знаменитая перина,- и у самого короля нет лучше постели - твоя. Но уж коли тебе, малыш, быть битому, так ты отправишься со мной к сэру Найджелу и завербуешься в наш Белый отряд.
Джон. Идёт! Тогда распрощайся со своей периной.
Эйлвард. Сколько ни скаль зубы, а ты мне еще скажешь спасибо, когда двинемся по дорогам Франции.
Дерутся. Надеясь на свою силу, Джон не мудрствует лукаво. Его противник, напротив, легкими шагами уходит от захватов Джона. Джон, наконец, ухватив Эйлварда, отбрасывает его с силой через всю таверну. Тот отлетает к стене, сильно ударившись, на доли секунды теряет сознание. Джон угрожающе надвигается на противника. Элиза пронзительно кричит.
Джон. Да не кричи ты! Ничего страшного!
Эйлвард (приходя в себя) Черт возьми! “Ничего страшного”! Ты был уже недалек от перины. Я чуть не проделал у гостиницы еще одно окошко (поднимается, встряхнувшись, окунает голову в попавшуюся в поле зрения кадку с водой). Ну, хорошо же!
Снова дерутся под восторженные крики зрителей. Изловчившись, Эйлвард, делает подсечку и огромный Джон, нелепо повернувшись, падает на спину.
Джон (быстро вскакивая, обиженно) Так нечестно! Я требую еще одной схватки.
Эйлвард (целуя подбежавшую Элизу) Я охотнее встречусь в следующий раз с самым большим медведем на свете, чем с тобой.
Джон (примирительно). Впрочем, я и сам час назад решил отправиться с Белым отрядом на материк, так что наша стычка ничего не значит.
Эйлвард. (поднимая чашу) Твое здоровье, парень! За нашу удачу! Пусть жизнь будет полной чашей! А мы друг другу - добрыми друзьями. Есть ли здесь, кто смыслит в музыке поболе меня?
Аллейн. Я посрамил бы своих учителей, если бы не смог изобразить то, что вам нужно.
Эйлвард (протягивая Айллейну неизвестно откуда взявшийся инструмент) Да вы с приятелем просто клад для нашего отряда.
Джон. Право, Аллейн! Отправимся с нами!? Это будет веселая прогулка!
Эйлвард. Уж куда веселее! По крайней мере, приключения и звонкие удары я вам обоим предвещаю.
Аллейн. Если я и последую за вами… Сочту за великую честь с вашей стороны: взять в долю несмышленого юнца… то лишь для того, чтобы убедиться — не все так плохо в грешном мире, как это расписывается святыми отцами.
Эйлвард. Это слова настоящего мужчины!
Эйлвард запевает уже известную зрителю балладу «Так что сказать о луке», припев подхватывают все. Аллейн подыигрывает на странном инструменте, перебирая струны. Джон отбивает ритм ладонями на столе.
Так что сказать о луке?
Он в Англии сработан, лук
Искуснейшие руки
Из тиса выгнули его.
Поэтому сердцем чистым
Мы любим наш тис смолистый,
И землю тиса своего…
Голос рассказчика Джона. Рано утром мы с Сэмом вышли в Крайстчерч, где рассчитывали примкнуть к Белому отряду, встав, под стяг Лорингов с его тремя алыми розами. Мой приятель Аллейн между тем отправился к своему старшему брату в Минстед, но обещал вскоре присоединиться к нам.
СЦЕНА ПЯТАЯ.
Аллейн идет по тропинке. Лес редеет. Он выходит на луг, который пересекает мелкая речка. Крепкий деревянный мост. На нём двое. Это леди Мод, дочь сэра Найджела и сокман Годфри.
Первая: девушка небольшого роста с тонкой, грациозной фигурой и чистыми спокойными чертами лица. Ее волосы собраны на затылке. Девушка одета в охотничий костюм, на левой руке перчатка для соколиной охоты. Платье забрызгано грязью. Она с надеждой оглядывается по сторонам.
Второй: свирепого вида мужчина с нечесаной бородой и потным лицом. Он преграждает девушке дорогу.
Годфри. Тихо малютка, а то я могу тебе сделать больно. Плати-ка пошлину на землю саксов (хватает ее за руку). У самой красивой розы самые длинные шипы.
Леди Мод. (пытается вырваться, отвешивает Годфри пощечину) Ах ты, злодей! Низкий, невоспитанный мужик. Пусти, говорю…! Да я лучше выйду за последнего клейменого раба, чем стану твоей! (увидев приближающегося Аллейна) Добрый юноша! Само небо послало вас. Честью твоей матери прошу, защитите меня!
Аллейн. Я сделаю это с радостью, прекрасная леди! … Эй, приятель, не угодно ли тебе отпустить эту девушку, удерживать которую против воли не делает чести порядочному человеку.
Годфри. Дурак! Иди своей дорогой и лучше не суй нос в чужие дела. Эта леди, да и ты, собственно, находитесь на моей земле. И по праву, которое у меня никто не отнимет, я могу прибить вас гвоздями к тем воротам (он указывает на виднеющийся невдалеке частокол) или скормить собакам.
Леди Мод. Подлец! (кусает Годфри за волосатую руку)
Годфри. (отпуская девушку) Проклятье!
Леди Мод (отбегая за спину Аллейна). Если вы сейчас покинете меня, то вам уже никогда не зваться мужчиной.
Аллейн. Успокойтесь, я полагаю, этот сэр шутит. Если он достойного происхождения, то и должен вести себя как подобает.
Годфри (надвигается). Мое происхождение не помешает прирезать тебя, как собаку, если ты немедленно не уберешься отсюда.
Аллейн. Значит, это твоя земля? В таком случае ты и есть Минстедский сокмен?
Годфри (угрожающе). Что ж такого! А ты, щенок, судя по всему, из тех маменьких сынков, которыми кишит вся страна, словно гнусными крысами. Они слишком трусливы, чтобы сражаться, и достаточно ленивы, чтобы работать. Нанятые за тридцать серебряников, они суют нос в то, что их не касается, вынюхивают и подглядывают по несчастной Англии, продают родину церковникам и чужеземцам с тугими кошельками.
Аллейн. С некоторых пор я не причисляю себя к ученым клирикам, о которых тут пошла речь. Однако кем бы я ни был, это не оправдывает твоё гнусное поведение, брат. Ведь ты - мой брат?! Что также верно, как я – сын Эдрика, прямой потомок тана Годфри.
Годфри (пытаясь подобраться к испуганной девушке, которая скрывается за спиной Аллейна). Я должен был догадаться раньше по твоему елейному личику и подхалимским разговорам, тебя, видно, хорошо заездили монахи, чтобы ответить резкостью на резкость. (Аллейн преграждает ему дорогу) У твоего отца, бритая твоя башка, несмотря на все его ошибки, все же было сердце мужчины, в дни гнева не многие осмеливались смотреть ему в глаза. Взгляни на этот лес, на те луга, все это выжали из отца жадные попы как плату за воспитание по их вере и подобие. Мы лишились многих земель только за то, чтобы ты мог сюсюкать по-латыни и лизать новоявленным господам руки. Мои предки испокон веков селились и промышляли здесь…
Аллейн. Тем более глупо и подло нападать на ближнего своего, особенно женщину. Поэтому нас саксов и бьют, и унижают, что бросаемся друг на друга подобно собакам. Но клянусь богом, я сломаю тебе шею, если ты не отпустишь эту девушку.
Годфри бросается на брата, выхватив нож, но падает, провалившись ногой в дыру средь моста. Аллейн уворачивается, отбегает, увлекая за собой девушку. На поляне он поднимает увесистый сук и ждет приближения разъяренного Годфри. Тот идет широким шагом, страшный и уверенный в себе.
Леди Мод (задыхаясь) Бежим, он тяжёл на подъем и не догонит нас.
Аллейн. Он наговорил мне столько гадостей, что я не отступлю ныне ни на шаг.
Леди Мод. Несчастный, братоубийство – худший из грехов.
Аллейн (нахмурившись) В самом деле. Скорей же! В лес.
Годфри не поспевает за стремительной парой.
Годфри (останавливаясь). Стой! Вам всё равно не уйти от моих собак.
Беглецы его не слушают, и скрываются в лесу.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Лес. Аллейн помогает спутнице перебраться через ручей.
Леди Мод: Пресвятая Дева, что мне делать? Матушка теперь на целый месяц запрёт меня в комнате и заставит работать над гобеленом, а я терпеть не могу вышивания. (помолчав) А ты и в самом деле мог убить его?
Аллейн: Да поможет мне бог! Всё что есть во мне дурного, казалось в этот миг выбралось наружу. Ещё минута – и я ударил бы: сына моей матери, человека, которого я мечтал прижать к сердцу.
Леди Мод: Не досадно ли, что женщина, такое ничтожество, может встать между двумя мужчинами одной крови.
Аллейн: Я едва могу поверить, госпожа, что на свете нашелся бы человек столь низкий и трусливый … не пришедший бы вам на помощь в беде.
Старые, покрытые лишайником деревья шелестят кронами. Олениха с оленятами. Птицы снуют с ветки на ветку. Солнце продирается сквозь листву.
Леди Мод: Появляетесь словно рыцарь из песен менестрелей, становитесь между девицей и драконом… а у меня такой ужасный характер, и я набрасываюсь на спасителя с незаслуженными упрёками… Пойдёмте, пойдёмте вместе через рощу, может быть мы встретим Форда с конями.
Он отстал. Всей этой истории не случилось бы, если бы у моего бедного скакуна не слетела подкова.
Почему вы сторонитесь меня? Нет, я хочу опереться на вашу руку: теперь, когда всё благополучно кончилось (опирается на предложенную руку).
Ваш брат всегда хотел чтобы я стала его женой. Не столько из-за моих достоинств, сколько потому, что этот корыстолюбец надеялся приумножить своё состояние. Мой отец, потомок одного из стариннейших, но к слову будет сказано, обедневших родов отверг все его искательства. Не хотела выходить за него и я.
Но сокман - человек опасный и окруженный всякими негодяями, чуть было не отомстил мне, когда на охоте сегодня мой Трубадур напоролся копытом на острый сук. Ваш брат, я надеюсь, ещё горько пожалеет о содеянном?!
Аллейн (крайне удивлённый последней фразой): Нет, госпожа, он не достоин вас. Как может такая девушка, как вы, помышлять о мести. Этот мир суров и жесток, лучше бы мне не выходить из монастырской кельи. Когда подобные слова произносят такие уста, мне чудится, будто небесный ангел проповедует учение дьявола. Последний, смею уверить, не нуждается в помощи.
Леди Мод: Забавно, когда тебя считают служительницей сатаны.
Аллейн: Простите ж мне грубые эти слова. Но я провел свою жизнь среди мужчин, и при всем желании не умею смягчать свою речь ради слуха прелестной дамы. Однако если бы Годфри и сейчас стоял у нас на пути, я бы не раздумывал, как мне быть.
Леди Мод (поспешно): А тогда откажитесь от своих слов, признайтесь, что я была права в своём желании отомстить.
Аллейн: Нет! Этого я не могу сделать.
Леди Мод: Очень жаль. А вот и Форд!
На высоком гнедом коне, ведя на поводу горячую серую лошадь под дамским седлом, подъезжал Форд.
Форд (соскакивая с седла и бросаясь к леди Мод, обеспокоено): Миледи! Ваш Трубадур умчался, и только у самого Холмхилла мне удалось поймать его. Надеюсь, вы целы и невредимы.
Леди Мод (с лёгкостью вскакивая в седло): Да, Форд, но только благодаря любезному незнакомцу. (Аллейну) Нехорошо, если мы расстанемся сейчас и никогда более не продолжим наш маленький спор. Монах вы или сам Папа Римский, но сегодня и король Артур и весь его Круглый стол не сумели бы сделать больше. Вы истинный рыцарь, сэр, я надеюсь, что мой отец или некоторые могущественные друзья будут иметь возможность защитить ваши интересы. Откройтесь мне, каковы ваши намерения…?
Аллейн: Я рассчитываю нагнать по дороге двух своих друзей, они направляются в Крайстчерч, где мы надеемся присоединиться к славному Белому отряду сэра Найджела Лоринга.
Леди Мод (расхохотавшись, пришпоривает скакуна): В таком случае, я говорю: “До скорой встречи!”
Отъехав несколько десятков метров, она оборачивается, мешает ему рукой на прощанье.
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Крайстчерч. Небольшой городок, знаменитый своей церковью и мрачным замком.
Голос Хордла Джона за кадром. Когда Аллейн поведал нам, как ласково встретил его родной брат, первым нашим желанием было вернуться и хорошенько проучить этого мерзавца. К нашему удивлению Аллейн снова воздал добром за злые поступки. Мог ли наш юный друг тогда предполагать, что через пять месяцев он, не моргнув глазом, будет убивать людей, которые окажутся гораздо праведнее сокмана из Минстеда.
Эйлвард. Джон. Аллейн. Простолюдины. Улички Крайстчерча.
Эйлвард (хлопая кого-то из встречных по плечу). Ба, да это ведь Уилкинс из Беверли. Привет, дружище!
Уилкинс (нехотя). Здорово, Эйлвард. Извини, что не даю тебе руки, но проклятый щотландец лишил меня этой возможности. Все же король отвел мне домик в этих краях, и, коли угодно будет Господу, со временем мой сын рассчитается за меня.
Рядом с Уилкинсом стоит его пятилетний сынишка, крепко сжимая в ладонях отнюдь не игрушечный лук.
Уилкинс (показывая сыну свои руки, на которых всего четыре пальца, а большой, указательный и средний отрублены). Сколько стоят папины большие пальцы, сынок?
Уилкинс-младший. Двадцать убитых шотландцев.
Уилкинс. А остальные?
Уилкинс-младший. Половину.
Джон и Аллейн с ужасом взирают на обрубки.
Уилкинс. Будет проклят тот народ, что забудет о гордости. Эти скотты словно взбесились, будто простой англичанин века сидел у них на шее, а не гнул спину на того же лорда. Нет, все кто испытал унижения только из-за того, что он истинный англичанин не забудет и не простит. Когда сын будет в силах согнуть мой военный лук, я пошлю его служить на границу и отдам, пожалуй, все оставшиеся у меня пальцы, но лишь бы увидеть проклятых скоттов под градом стрел.
Эйлвард. Дай бог тебе дожить до этого! И прими мой совет, мальчик, налегай на лук всем телом. Ты и он – одно целое. Хотя я не практиковался дня три, но рискну показать тебе, как это делается.
Аллейн (пытаясь удержать его). Но прежде подумайте, у тех, кому вы станете мстить тоже могут быть дети.
Джон. Брось, Аллейн. И после нас, века спустя, останется этот закон мести и не исчезнут гордые сильные люди. А не исчезнут они только потому, что не спустят подлецу обиду, а вору - разбой.
Эйлвард (натягивая тетиву). Во что бы превратилась наша добрая Старая Англия, если бы все вдруг стали такими праведниками!? Должен ли я преступить заповеди божии, если на меня лезут с ножом или любимую девушку насилуют? Так то! (наконец, выбрав цель, это флюгер в форме петуха, лучник одну за другой пускает стрелы, они точно летят в цель)
Простолюдины. Браво!
Уилкинс. Он мастер своего дела, сын! Я согласен с каждым словом этого лучника! О, мои руки! Мои руки…
Уилкинс, положив сыну руку на плечо, прощается с Эйлвардом. Уходят. Издалека слышится: “сорок убитых скоттов…” К трём друзьям, они ещё стоят среди нескольких восторженных горожан, подъезжает сэр Найджел и леди Мэри Лоринг в бархатных одеждах одного цвета.
Найджел. Отличный выстрел, Эйлвард!
Эйлвард (выступает из толпы, отвешивает порывистый и неловкий поклон даме, та благосклонно кивает головой). Прошу прощения, достойный сэр. Старый лучник привык видеть своего командира в стали и броне.
Найджел. Порой глаза и меня подводят так, что я не узнаю собственного оруженосца, но память, слава богу, меня ещё ни разу не оставляла. Мэри, это Сэм Эйлвард, что пускал стрелы, стоя рядом со мной при Пуатье, и много где ещё. А однажды чуть было не продырявил отца Христофора, когда этот старый лис вздумал прикарманить наши исконные земли.
Эйлвард. Сэр, я и мои друзья предполагали вступить в славный Белый отряд. Я много воевал и знавал немало храбрецов, но эти лесные парни не уступят им. К тому же, сэр, я привёз письмо из Франции от благородного сэра Чандоса (разворачивает какую-то материю и передаёт письмо). А для леди мне передали преподнести эту шкатулку с розовым сахаром из Нарбонны, и к тому же все любезные и галантные приветствия, какие достославный рыцарь должен посылать прекрасной и благородной даме.
Найджел. Вот видите, дорогая, не оставят старого пса в конуре, когда грозит заварушка. (обращаясь к Эйлварду) Если твои товарищи тебе под стать, такими солдатами можно только гордиться.
Эйлвард (представляя). Это Большой Джон из Хордла, сэр.
Найджел. У него подходящая фигура для воина. Слушай же, Джон из Хордла, ты, конечно не цыпленок, но этот огромный камень, по-моему, сильнее. Видишь, вон тот. Четверо моих лентяев-слуг пытались перетащить его с дороги и скинуть в реку.
Лежит большой осколок скалы. Джон подходит. Закатывает рукава, обнажая при этом мускулы и, подняв камень как пушинку, направляет его в воду. Мощный всплеск.
Леди Мэри. Ну и сила.
Эйлвард. Я понял, что такое эти руки, когда он стиснул мне рёбра. Они и сейчас трещат при одном воспоминании. (подводя Аллейна к Найджелу) А вот и другой мой товарищ – весьма учёный клирик, только сегодня родной брат спустил на него псов и выгнал с земли.
Аллейн. Хотя у меня нет опыта, но мне нечего терять, и я отправился бы вслед за друзьями в пекло ада, если бы это потребовалось. Но сам я человек мирный.
Леди Мэри (тихо, Найджелу). Похоже, это тот самый юноша.
Найджел. Хорошо иметь в отряде хоть одного грамотного. Мы рады приветствовать всех в замке. В комнате дворецкого ты, Эйлвард, и твои товарищи найдёте чем подкрепиться.
Эйлвард. Премного благодарны, сэр.
Найджел и Лэди Мэри отъезжают, оставив трёх друзей и толпу зевак.
Леди Мэри. А к вечеру похолодало. (когда они уже порядком отъехали) И всё-таки это неподходящее занятие для девицы: соколы и охота, бесконечные прогулки по горам и лесам, стихи… Она поёт, как менестрель и читает по ночам о рыцаре Тристане и Изот. Когда я вчера вечером вошла к ней, Мод притворилась, что спит, но из-под подушки выглядывал краешек свитка.
Найджел. Что поделать, дорогая! Вы сами баловали девочку, пока я штурмовал крепости и дрался на турнирах. Клянусь, мне сейчас рано на покой. Это верно, я получил двадцать семь ран, тем больше причин быть благодарным судьбе за то, что я до сих пор бодр духом и телом. Наш кошелёк пуст, к тому же, если бы не эта должность, что дал нам герцог Солебери, мы едва ли смогли бы вести тот образ жизни, какой подобает нашему положению.
Леди Мэри. Несчастный! Что вы сделали с собой! Что с вами сделали эти войны. Если бы дело только в деньгах? Вас, кого не могли поставить на колени придворные лизоблюды… о, я заметила, вы чинили старые доспехи.
Найджел. Довольно. Дело не в том чтобы возвыситься или пасть, важно выполнить свой долг. Знаменитый рыцарь или безызвестный воин. Старые или новые доспехи на нём. Я не придаю всему этому значения.
Леди Мэри. Я знала, за кого выхожу замуж… Так вот, сударь мой, я никуда вас не выпущу, пока вы не справитесь с вашей дочерью.
Найджел (облегчённо). Дайте время, голубка моя…
Леди Мэри. А мой отец, уверена, дал бы просто крепких ореховых розг.
Найджел. Упаси меня бог. Я никогда не поднимал и не подниму руки на женщину. Помню, правда, я сильно пожалел об этом при осаде, дай бог памяти… Не важно. Она угодила мне известью в глаза и с тех пор я плохо вижу.
Леди Мэри. Ах, злодейка!
Найджел. А второй раз пожалел, когда при штурме Ла-Рош одна крестьянка попала мне по шлему бревном. Поэтому, ваш супруг кривоват на шею (Найджел снимает берет и оказывается что рыцарь к тому же и лыс).
Леди Мэри. Жаль, меня не было при этом.
Найджел. Но, помня о нашей дочери, я подумал…
Леди Мэри. Тот юный клирик из Болье, если бы его на время нанять в наставники, то вполне возможно, из Мод удалось выбить эту дурь.
Найджел. Я прикажу, чтобы мальчика проводили в главный зал, где мы сможем побеседовать с ним.
Леди Мэри. Вот первое разумное слово за этот вечер.
Найджел.
Моя госпожа…
СЦЕНА ВОСЬМАЯ
Замок Туинхэм. Главный зал. Огромный каменный камин, где полыхает охапка дров. Несколько кресел под балдахинами. Стол, уставленный серебряными чашами. Рядом маленький черный столик. Раскиданные шахматы. Открытая рукопись. У раскрытых ставень стоит леди Мод. Они тихо напевает отрывок из баллады:
Леди Мод (поёт).
Было это или не было, ведает лишь Бог один:
странствовал по землям северным неизвестный паладин...
Cлавен рыцарь. Силой, доблестью, он хранил свою страну,
только имя – имя гордое – не доверил никому...
Дал обет Пречистой Деве? Иль себя за что казнил?
Но, как водится, принцессу этот витязь полюбил.
Верен рыцарь даме сердца и послушен королю,
да не смел сказать принцессе он: «Я люблю Тебя! Люблю!»
Птица вещая садится на плечо, сложив крыла:
«Воротись, не бесконечно же от Любви тебе бежать?
Там у замка кружат вороны, слышен псов голодный вой ...
Ты вернись в родную сторону, ты прими с врагами бой!»
Вот, не мешкая, он мчится, и спустя четыре дня
выезжает рыцарь к замку, хоть совсем загнал коня.
Но не видит он ни ворога, ни следа дружины той:
«Уж не вздумал подшутить ли хитрый Дьявол надо мной?»
И пред ним явилась дева в одеяньях голубых:
«Ты живой, мой рыцарь смелый! Короля остерегись!
Нынче правят Ложь, Измена. Клеветой отравлен мир.
Ждут стрелки тебя на стенах. Уезжай! Скорей! Беги!»
«Не бывать семь раз убитым, чему быть – не миновать!
Коль у ног желанной девы бездыханным мне лежать,
лучше нет удела,» – молвил, и приник к её перстам.
Пусть рука убийцы дрогнет – но безжалостна стрела.
Алый цвет к одеждам белым оку Господа милей.
«Я люблю,» – шептала дева. Да Судьба всего сильней!
Так ушел с улыбкой в небо тот последний паладин...
Было это или не было, знает только Бог один...
Входит Аллейн. Девушка вскакивает, прячется за колонной. Аллейн, не замечая её, рассматривает гобелены и геральдические знаки. Вдруг, взгляд его останавливается на рукописи. Он садится на краешек кресла и погружается в чтение. Леди Мод выходит из своего укрытия и с интересом рассматривает молодого человека.
Леди Мод. А, вот вы явились, храбрый юноша. Но я не удивляюсь этому (Аллейн вздрагивает от неожиданного появления, вскакивает, отступает, и почтительно кланяется).
Аллейн. Всё сложилось довольно неожиданно, но клянусь, я не ожидал вас встретить здесь, прекрасная леди.
Леди Мод (продолжая дразнить Аллейна). О, почему я не менестрель! Я бы воспела сцену нашего знакомства в балладах...
Аллейн. То, что я сделал, слишком ничтожно и не заслуживает благодарности. Однако для меня радость видеть вас опять, госпожа, и знать, что вы благополучно добрались домой, если это, конечно, ваш дом.
Леди Мод. Да, замок Туинхэм – мой дом, а сэр Найджел Лоринг – мой отец (берётся за книгу, которую листал Аллейн). Что это? А, рыцарский роман! Значит и монах поддаётся искушению?
Аллейн. Ещё немного и вы обвините меня в государственной измене, ведь сэр Роланд, о котором идёт здесь речь, подданный французского короля.
Леди Мод. Согласитесь, что он – настоящий рыцарь, не чета нынешним.
Аллейн. Что может сделать слабый человек пред грозной силой разрушения и попрания в нём человеческого? Остаётся только запереться в келье и думать о душе, как спасти её пред силами ада.
Леди Мод (гневно). Оставьте! Мой отец служит Англии и королю, и ни разу в жизни сэр Найджел не поступился честью. Силам всегда надо сопротивляться. И когда он на коне врезается в гущу боевой схватки, мой отец, я знаю, не думает о том, чтобы спасти собственное ничтожное тело, его не заботит мысль, что оно может остаться на поле боя.
(Аллейн пытается что-то возразить, но леди Мод не замечает этого)
А вы, учёные клирики, здоровые молодые люди, постоянно прячетесь по комнатам и заняты самими собой, оправдывая лень и бессилие пред сильными мира всего.
И мир, который именно вам со всей вашей преданностью высоким книжным идеалам следовало бы исправлять, этот мир идёт своей дорогой, и никто вас не видит и не слышит.
Не всё потеряно, надо просто жить средь остальных людей, работать и проповедовать больше самой своей жизнью, чем нравоучениями. Вы должны познать те же страдания и радости, заботы и удовольствия, соблазны и волнения, прежде чем принимать учение как слепую веру, или учить чему-то других.
Аллейн. Да объясните мне, такому непонятливому, почему я обязан спуститься вниз, а не они – подняться к вершинам духа. Сам я негодный грешник, но мне кажется, пример Христа…
Леди Мод. Наскучили ваши проповеди…
Аллейн. К тому же, я говорил лишь о слабых людях, сильные же… Но тише. Вот идёт ваш достойный отец.
Входит сэр Найджел.
Леди Мод (подбегая к отцу). Отец! Я очень обязана этому молодому монаху: он оказал мне услугу и помощь сегодня утром в Минстердских лесах, где я не имела права находиться, ибо вы приказали мне иное (посмотрела на Аллейна).
Найджел. Ах, Мод! (целует дочь в лоб) Мне труднее добиться от тебя послушания, чем от пяти сотен пьяных лучников, что вскоре последуют за мной по дорогам Франции. К тому же, ваша добрая матушка уже проведала об этом.
Леди Мод. Это Форд проболтался?
Найджел. Раскрывать чужие тайны не хорошо, но боюсь, что он выложил всё как на духу нашей драгоценной супруге, когда она учинила допрос с пристрастием. Признаться, и мне крепко досталось. Иди же в свою комнату, Мод, и придай себе печальный вид. Покаявшемуся грехи прощают.
Леди Мод живо убегает.
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ
Сэр Найджел в кресле. Аллейн перед ним.
Найджел. Итак, Аллейн Эдриксон, я желал бы переговорить с вами. Мне хотелось бы, чтобы вы поступили ко мне на службу.
А… вот идёт – как раз время – и моя достойная супруга, без её совета я не принимаю никаких решений. И хотя иные мужчины говорят – слушай жену, а делай всё наоборот, но это её мысль – вызвать вас сюда.
Входит леди Мэри Лоринг. Найджел встаёт и предлагает жене кресло. Аллейн почтительно оступает.
Леди Мэри (предоставляя мужу руку для поцелуя и кивая Аллейну) Я составила о вас, юноша, хорошее мнение и вижу, что не ошиблась. Мой супруг так мало думает о себе, что мне было бы спокойнее, если рядом с ним находился честный и преданный оруженосец.
Найджел (быстро). Вы ездите верхом?
Аллейн. Да, сэр.
Найджел. Вы читаете, пишете, поёте и играете на инструментах?
Аллейн (кивает). На флейте.
Найджел. Гербы описываете?
Аллейн. Любые, сэр.
Найджел. Великолепно! Умеете резать по дереву?
Аллейн. Умею. Я резал для монастыря два раза в неделю.
Найджел (улыбаясь). В самом деле, вы примерный молодой человек. И если подучиться в том искусстве, которое по нраву римскому Марсу, вы будете оруженосцем из оруженосцев. Как вы управляетесь с бритвой и ножницами.
Аллейн. К сожалению, плохо, сэр.
Найджел (приглаживая лысину). Научитесь.
Леди Мэри. Вам также придётся носить кошелёк, ибо мой любезный муж столь щедр, что готов моментально отдать все имеющиеся деньги тому, кто первым попросит милостыню.
Аллейн. Госпожа, и вы, прекрасный сэр! Вы оказываете мне неслыханную честь, но я почти не владею оружием, и Марс только бы посмеялся надо. Я не смею взять на себя обязанности, к которым не подхожу.
Найджел. Ах, если бы все в нашей старой доброй Англии так прямо и достойно говорили бы о своих недостатках. Владение оружием – вопрос времени и привычки. Не спешите убивать, со временем это вам надоест. Вы мне нравитесь, Аллейн, и я без сожаления возьму вас в ученики, преподав некоторые уроки… К тому же вы уже доказали нам, что не робкого десятка.
Леди Мэри. А я хочу попросить вас ещё об одном. Насколько я знаю, вы приобрели немало знаний, обучаясь в монастыре.
Аллейн. Госпожа, недавно я понял, что полезно также повидать широкий мир.
Леди Мэри. Вы его увидите, и молю бога, чтобы эта встреча не озлобила бы вас. Я бы хотела, чтобы пока вы здесь… На сборы уйдет месяц-другой. Вы могли бы посвящать час или два в день беседам с леди Мод? Она не питает любви к учёности, за исключением дешевых рыцарских романов.
Аллейн. Почту за честь, госпожа (кляняется).
СЦЕНА ДЕСЯТАЯ
Сельская пыльная дорога. Тянется вереница пеших лучников Белого Отряда. Чуть поодаль, сбоку едут Найджел и ещё два-три воина, один из которых держит знамя Лорингов: на Белом фона три алые розы. По краям дороги попадаются крестьяне. Форд и Аллейн несколько отстали.
Форд (напевает).
Лукавая улыбка,
сиянье гордых глаз...
Я брел тропою зыбкой
По путеводной нитке,
Мечтая встретить вас,
Мечтая встретить вас…
Меня пленили очи,
Уста твердили: “Верь!”
А сердце кровоточит,
И страсть в груди клокочет:
“Ах, выпусти, скорей!”
Так, выпусти, скорей…
Скажи мне, Аллейн, тебе не кажется, что вчера, когда мы оставили замок, леди Мод была молчаливее и грустнее, чем ранее?
Аллейн. Конечно, ведь она рассталась с отцом.
Форд. И вообще, за те два месяца, что прошли, твои науки отняли у неё жизнерадостность.
Аллейн. Так пожелала её матушка.
Форд. (напевает) …
И дымкою манящей,
Молчание храня,
- В ночной тиши звенящей
Я шел, глупец незрячий, -
Любовь вела меня
И провела меня...
Прощайте ж, дорогая!
Как видно, - не судьба!
Я ныне покидаю
- пора, уже светает -
Родные берега...
Отчизны берега.
Обманчива улыбка
И холод карих глаз...
Бреду тропою зыбкой
------------
И ненавижу вас.
И обожаю вас.
(Аллейну) Я скажу тебе сейчас то, что не поведал бы и попу в исповедальне, но я более не могу так жить. Я люблю прекрасную леди Мод, и отдал бы до конца каплю всю кровь моего сердца, чтобы угодить ей. Когда ж я обмолвился недавно с ней о том, что у меня на душе.. Она заявила, что бережет свой зеленый шарф для человека получше, чтобы тот носил его на шлеме, как её значок. Тебе не кажется, что она кого-то любит?
Аллейн. Нет. И право же, мы сильно отстали, догоним их… (яростно пришпоривает коня)
Форд. Легче завоевать любовь Снежной королевы (пришпоривает тоже, и оба догоняют отряд)
СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ
Деревня через которую проходит дорога. Толпятся крестьяне. Лучники шагают. На переднем плане Хордл Джон, Эйлвард, одноглазый Чёрный Саймон, Джонстон. Они весело о чём-то переговариваются. На Джона из толпы наскакивает старушка.
Старушка. Ах ты, распутный лодырь. Дома ему не сиделось. Бессовестный, никудышный оболтус! Я тебя проучу!
Джон. Тише, матушка. Видно ученье не по мне. Я отправляюсь во Францию, чтобы наносить удары.
Лучники покатываются со смеху.
Чёрный Саймон. …или получать их.
Старушка. Зачем идти так далеко? Останься здесь…
Эйлвард. Клянусь эфесом, старуха говорит правду. Тут получишь не меньше.
Старушка. А ты не встревай, каторжник. Мне с сыном говорить надо. Тоже мне, вояки, да вам ещё кашка и пелёнки нужны…
Джонстон. Ну, держись друг Эйлвард!
Джон. (подхватывая мать на руки, всем) В её годы такой нрав – обычное дело, а у меня на сердце становится по-домашнему тепло, как услышу этот кроткий голос. Матушка, дорога кочковата для ваших ног.
Подъезжает Найджел. За ним Аллейн.
Найджел. Я надеюсь, Эйлвард, что никакой силы к этой женщине не применяли? Если бы это случилось, виновника вздёрнули бы на первом дереве, будь он сам Робин Гуд.
Эйлвард. (удерживая смех) Нет, достойный лорд, тут к мужчине применяется сила. Джон родом из этой деревни, а мать вышла проводить своё неразумное дитя.
Старушка. Джон всё делает по-своему, как я ни старайся повлиять на него.
Найджел. Уверен, он вернётся цел и невредим, да с деньгами в кармане, прекрасная госпожа. Меня огорчает, что я уже отдал свой кошелёк одному нищему утром.
Аллейн. (доставая кошелёк) У меня ещё остались ваши деньги, сэр.
Найджел. (отъезжая) Тогда отдай их все этой весьма достойной женщине.
Старушка. Да хранит вас небо!
Аллейн протягивает матери Джона две монеты и спешит догнать Найджела. Вслед несутся слова благодарности.
Старушка. Да поможет вам Господь Бог!
Найджел. Эдриксон, Форд, у вас глаза молодые. Если вам доведётся увидеть, что некий рыцарь засмеялся или скривил брови, узнав, что я защищаю честь леди Мэри, то вы запомните его имя.
Форд. Будет исполнено, сэр.
Аллейн. Слушаю, сэр.
Найджел. О, кажется, к нам приближается один из тех рыцарей, что не прочь преломить копьё во славу дамы.
Строй идущего отряда пытается пересечь всадник в чёрном на черном скакуне..
Всадник. Дорогу! Дорогу слуге короля!
Найджел (подъезжая). Любезный. Я сам слуга короля и Англии вот уж двадцать пять лет, но не считаю нужным кричать об этом на всю округу.
Всадник. Я везу собственность его величества и не позволю себя задерживать!
Найджел. Если у вас есть герб, я готов продолжить наше знакомство, если ж нет, к вашим услугам любой из моих оруженосцев.
Всадник. (разворачивая холстину, что лежит у него поперёк седла) Вот и доказательство моим словам (показывает свежеотрубленную человеческую ногу) Такая участь ждёт каждого любителя королевской оленины.
Форд и Аллейн в ужасе. Найджел освобождает дорогу.
Всадник трогает коня.
Найджел. Езжайте-ка побыстрее. Мы надеялись поймать сокола, а это ворон. Не велика честь, служить мясником…
Всадник. У каждого свой хлеб (трогает скакуна).
Едут далее, догоняя отряд…
Найджел. Эта нудная дорога и впрямь навевает тоску. Форд, спойте что-нибудь. Встряхнитесь! Да и не пристало будущему рыцарю грустить.
Форд. Слушаю, сэр. (поёт, лирично, протяжно)
Затеял дождь унылую песнь.
И пусть – ещё ярок огонь!
На свете много ладных невест.
Да только одну не тронь!
Из девушек всех нужна одна –
и сердце, и разум – ей.
И лишь она судьбой суждена!
Но, Боже, как неприступна она –
достойна самих королей.
Всадникам на дороге встречается крестьянка с дочерью. Сэр Найджел приветствует их, снимая берет. Его примеру следует и Аллейн. Форд, который едет с непокрытой головой, между тем продолжает.
(Ритмично, маршево, отрывисто)
Зовет мой рыцарь. Так, в поход! Довольно горевать!
Не принят? Что ж, я не урод, и мне не надо лгать!
Не понят? Рыцарский удел – обиду превозмочь.
Выходит, я один горел?! А был другой – «не прочь»…
Дорога – лезвие меча, сорвался и пропал.
Кто столько раз рубил сплеча – тот много потерял.
Я потерял! И не найти: дом пуст, враждебен мир.
Не надо душу бередить… Веди, мой командир!
(Нараспев, лирично, протяжно)
Я улыбнусь, и в сердце храня
тепло наших редких встреч,
уйду, чтоб достойным быть Тебя,
туда, где властвует Смерть.
Там, где кончается земля ,
под градом ли жалящих стрел,
когда ненасытна людская вражда,
я буду помнить песнь дождя –
ту, что Тебе не допел.
Затеял дождь унылую песнь.
Я жив, пока греет огонь!
В Англии много ладных невест.
И только эту не тронь!
Найджел. Баллада и впрямь хороша, но не для этой дороги. Вы – несомненно - ещё споёте её под окном прекрасной девушки… Эй, Эйлвард! Почему ваши молодцы повесили носы…
Эйлвард. Им, сэр, жаль столь нерешительного рыцаря и его несчастную девушку (лучники усмехаются, но Найджел качает головой, смешки затихают). Но если вы, позволите, я берусь растормошить этих молодцов.
Найджел. (Форду) Не обижайся, Форд. (Эйлварду) Это весьма кстати.
Эйлвард. (запевает походную песню Белого отряда, которую тут же подхватывают Джон, Чёрный Саймон, Джонстон, а за ними и остальные - звучит "Песня английского лучника" )
— Покуда Англии сыны в почёте держат лук,
с любимой – чёрт, меня возьми! – не избежать разлук.
Мы Песне Ветра вторили. Мы тетиву плели –
прославит Англию она на всех концах Земли.
— Разлейте в кружки добрый эль – такой не скоро пить...
Гляди, подруга, веселей: cеми смертям не быть!
Едва рассеется туман – покинем теплый кров.
Дорога, Томми, далека! Ну, с богом! Будь здоров!
— Прощай, красотка! Не про нас уют домашних стен.
Святой Георг, не подведи! Колчаны полны стрел.
Поют ветра, звенит ковыль, отряд сверяет шаг.
А над холмами вьется пыль, да вороны кружат...
Змеей дорога в горизонт... – Торопишься? Чудак!
Пускай нам, Томми, повезет! Да, в жизни – все не так:
«Ступай по лезвию ножа! Иди штормам назло!
Шагай! Бродячая душа – такое ремесло...»
Вдаль от родительских могил, в чужую сторону...
Любовь ты Мэри подарил, а душу – никому.
Но, может статься, где-то там, среди заморских стран,
Ты сердце Англии отдашь, а душу – небесам.
Голос Джона-рассказчика за кадром. Минуло два с лишним месяца с того момента, как мы пировали в “Пестром кобчике”. И вот, Белый отряд погрузился на шхуну в городе Лип, чтобы отплыть на континент. За горизонтом осталась Англия, вместе с ней растаяли в тумане последние иллюзии Аллейна о праведности людей. Я видел, парень чем-то озадачен и не находит себе места. А что ждёт нас во Франции известно одному Богу.
СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ
Шхуна, на которой англичане рассчитывают переправиться на материк. У борта стоят сэр Найджел и сэр Оливер.
Найджел. Право, я рад, что вы к нам присоединились, сэр Оливер.
Оливер. У меня сорок человек. Со мной еще пара оруженосцев. Все сорок пьяны, два трезвенника. Я приказал шкиперу вылить по ведру воды на каждого моего парня.
Найджел. Вы верите в приметы? Вчера небо было красным, как поле у Пуатье.
Оливер. По чести говорю – не очень. Но, помните, тогда в Гаскони, когда мы с вами стояли под стенами какой-то крепости?... Так слева отменяя прогремел гром, и точно, волки ночью стащили у нас ляжку молоденького оленя… А, вот и Хаутейн. Он встревожен.
Появляется шкипер. С ним Норбери, Форд и Аллейн.
Хаутейн. Пираты, сэр. Вон они, разрезают туман и спешат к нам, словно водяные змеи.
Найджел. (оруженосцам) Отлично, а то я начал скучать. Принесите снизу моё снаряжение и доспехи сэра Оливера. Мы облачимся в них здесь. Да не забудьте сами вооружиться, ибо сегодня вы вступаете на стезю рыцарских подвигов.
Оливер. (одобрительно) Командуйте, мой петушок. Я вам полностью доверяю. Кто сравнится с бывшим оруженосцем самого сэра Чандоса?
Найджел, показывая удивительную энергичность, расставляет людей по местам. На носовой части знамя Лорингов. На корме знамя сэра Оливера, это разъярённый вепрь. Лучники готовятся к бою под руководством Эйлварда, Чёрного Саймона и Джонстона.
Туман по борту несколько рассеивается и все видят галеас под черепастым флагом.
На палубе пиратского корабля установлены катапульты. Рядом лежат груды громадных камней. Среди разбойников расхаживает высокий пышнобородый предводитель. Слышно, как он ругается: “Шевелитесь, черти!”
Хаутейн. Это самый кровожадный корсар по всему побережью Франции.
Найджел. Как вы думаете, почему они не идут на сближение?
Оливер. Эти злодеи расстреляют нас из своих машин, если мы не подманим их. (проносится камень и с треском проламывает борт. Все, кроме рыцарей и оруженосцев, приседают. Ещё один камень. Вот падает оруженосец сэра Оливера с раздробленной головой. Доски палубы забрызганы кровью. Дерево быстро и жадно её поглощает)
Эйлвард. Не я буду, если не прострелю мошенника. (стреляет)
Пират, заряжающий катапульту, падает. К Эйлварду присоединяются Чёрный Саймон и Джон. Поют одна за другой тетива. Ещё несколько пиратов падают.
Лучники стоят нестройными рядами на палубах, натягивая потуже тетиву и слушая наставления опытных.
Джонстон. Держитесь, мои золотые ребятки. Нам должно повезти.
Чёрный Саймон. Джон, запомни как “Отче наш” старинную поговорку лучников Белого отряда:
Каждый лук туго согнуть.
Каждая стрела, чтобы в цель пошла.
Каждая тетива натянута крепко.
И стрела летит метко!
Эйлвард. Дьявольщина! Проклятье…
Джон. Не ко времени ты вспомнил Нечистого?
Эйлвард. Пригнись, дура… (камни обрушиваются на палубу шхуны)
Хаутейн. (в отчаянии бросаясь к рыцарям, те уже в латах) Мы потонем ранее, чем проклятый пират приблизится.
Найджел. Я знаю, как их обмануть. Пусть ваши матросы будут готовы забросить крюки, как только разбойники ринутся на абордаж. Мы крепко сцепим оба корабля, а если и потонем, то вместе. Аллейн! Передайте приказ, чтобы ни один человек не смел браться за оружие, пока не прозвучит мой рог! А ты, Эйлвард, положи ка своих парней ничком. Пусть не двигаются, как мёртвые. (падает еще несколько камней) Отлично, ещё десяток.
Поняв, зачем весь этот маскарад, лучники с готовностью падают на палубу.
Оливер (своему оруженосцу) Норбери! Идите вниз и скажите там, чтобы были наготове.
Найджел. Кажется, поверили. Какая досада, что нас мало. Мы превратили бы этих молодчиков в ежей, будь здесь хотя бы половина тех, что ждут меня в Бордо.
Эйлвард. Приказывайте, сэр, и не останется такой щели куда бы ни угодила английская стрела.
Пираты приблизились к борту борт.
Найджел. (надевая шлем) Ну, с богом!
Найджел. Эйлвард, командуйте лучниками.
Эйлвард. (хладнокровно) Выше Уот! Не забудь про ветер, Хэл! Поднять луки, стрелять всем вместе! (десяток лучников, выстроившихся на палубе, метко стреляют, но пираты забрасывают крючья, идут на абордаж. На обоих кораблях идёт бой. Падают мёртвые, стонут раненые. Звучит баллада)
Пусть мне гореть сто лет в аду – в лицо запомнят черти!
Я вам балладу пропою – не о Любви. О Смерти!
Расхожие догадки, что Старая с косой...
Бывает шлюхой ласковой, иль девушкой прекрасною.
У Ней мольберты с краскою не чёрною одной.
Она – у каждого своя, как Вечность многолика.
И Ею тайны Бытия от глаз людей сокрыты.
Кому не терпится – гляди! Не больно и охота??
Ведь дважды, братцы, не пройти, cквозь райские ворота!
Но мне не страшно, наплевать – не в меру любопытен!
Еретику не привыкать, а вы уж – как хотите!
О древняя, как Время и суматошный мир!
Любое превращение, рождение, старение
и всякое движение – от Смерти и Любви.
Не верится молоденьким: наивны человеки.
Мол, станешь раз холодненьким – и кончишься навеки?
Ну, сколько можно повторять, что дважды два – четыре?
И Жизнь со Смертью уравнять лишь смертному по силе!
Романтика растила юнцов из века в век,
в герои нарядила... Но глупость получилась,
ведь истина открылась: конечен человек.
Когда постигнешь эту мысль нутром, не головой.
Воскликнешь: «Черт меня дери! Спасибо, что живой!»
И безнадежность нам претит! Бесследно сгинуть – глупо:
«С дороги! Прочь! Посторонись! Лукавая старуха!»
«Что скалишься, Кривая?» – подмигиваю ей...
Свистит коса, сметая зарвавшихся людей!
Зловещая улыбка у Смерти на устах:
ведь, ей по нраву прыткие! Уходят в небо рыцари –
она ж скрипит калиткою... Но дальше – пустота!
А не ищи ты Жизни там, где и бессмертья нету!
Живи, святая простота, на этом, Белом Свете!
Притворившиеся мёртвыми лучники встают. Они стреляют, внося страшное опустошение в ряды пиратов. Пиратский предводитель убивает одного за другим англичан. Джон схватился с предводителем пиратов и в конечном счёте побеждает.
Аллейн защищает знамя Лорингов. Он ранен. Пошатываясь, идёт по палубе, которую устилают трупы англичан и пиратов. Сзади крадётся с мечом враг.
Эйлвард (спуская стрелу). Берегись!
Аллейн отскакивает в сторону. Пират падает, пронзённый в грудь стрелой.
Найджел (снимая шлем). Мы славно потрудились сегодня, клянусь пречистой Девой.
Оливер. После праведного труда не плохо было бы закусить.
Хаутейн (подбегая к рыцарям). У корабля досадные повреждения, господа. Если в ближайшие полчаса не покажется берег, мы пойдём на корм акулам. Пробоина – два фута в поперечнике, и парус разорван посередине.
Оливер. Вот так всегда бывает, либо ты ешь одних, либо тебя кто-то кушает. Утешает только то, что на дно мы опустимся вторыми.
Английские лучники выбрасывают трупы врагов за борт, расчищая палубу. Чёрный Саймон собирает стрелы.
Джонстон. (перевязывая руку) Старик, ты видно думаешь поохотиться на полях морского владыки?
Эйлвард. Рано ты туда собрался, дружище.
Аллейн видит всё, как в тумане. Его одежда окровавлена. Юноша бережно достаёт из-под одежды на груди зелёный шарф и осматривает на предмет крови. Нет, материя не испачкана. Падает без чувств. Его подхватывает Джон.
Найджел. (склонившись над раненым). Он может умереть?
Хаутейн. Пустяки, сэр. Парня крепко оглушили.
Два дюжих лучника подводят к рыцарям Бороду-лопатой. У того связаны спереди руки.
Эйлвард. Все остальные убиты, сэр. А этого пленил Джон из Хордла. Что прикажете с ним делать?
Найджел. Он должен висеть на рее. Я в этом поклялся, это должно быть исполнено.
Борода-лопатой. В моих жилах течёт кровь королей, вы не имеете права поступить со мной как с мужиком.
Оливер. Вы, приятель, своими подлостями утратили честь называться рыцарем, а поэтому малым грехом будет повесить мерзавца (делает знак)
Крик. Земля!
Аллейн (очнувшись). Мод…
Джон (вздевая руку). Земля на горизонте.
Последний пират, воспользовавшись замешательством, вырывается. Подбежав к борту, падает в море. Волны смыкаются над его головой.
(Титры, под балладу)
Мой славный добрый Томми, уж время выступать.
И Англии привольной тебя нескоро ждать.
Не верь плохой примете, ведь круглая Земля!
Куда б ни шёл по Свету – здесь Родина твоя!
Среди холмов и долов цветет любимый край.
Зачем тебе за море, мой Томми-старина!?
Но почему-то снова манит дорога вдаль.
Недолги были сборы. Ах, Мэри, не скучай!
Так что же? Выступаем! И к черту тихий быт.
Да, люди умирают! Иной уже лежит.
Молитва упокоит смиренного раба.
А нас зовет Дорога! А нас ведёт Судьба!
И Альбион туманный растает за кормой.
Там ждут далеки страны, но мы придём домой.
Со Славой и Удачей куда приятней жить –
и поцелуй горячий достойно заслужить!
(конец первой серии)
(1992, ред. 2005 гг.)