золото

      









Темно-дегтярной ночью, на лесной поляне Григорий лихорадочно копал уж восьмую, наверное яму. Он порядком уже устал и несмотря на ночную прохладу, жгучий пот, ручьями стекая со лба, резал глаза. Умыться бы, но воды ровно, чтоб напиться, да и недосуг, надо спешить. Вдруг то, что баял тогда в кабаке убогий и на самом деле правда,                и первый проходящий мимо раскопа заинтересуется – что тут искали? А как водится, везет в нашем мире только дуракам, ковырнет ногой землю и обнаружит то, что Григорий считал уже по праву своим. И он не обращая внимания на пот и усталость, остервенело вгрызался в землю, рубил девственный дерн и кидал, кидал наверх лопату за лопатой.


Он был совершенно уверен в том, что ночью никакая живая душа в лесу не объявится и совершенно напрасно. Пара рабочих неказистых коняшек, стоявших спутанными чуть поодаль уже не раз негромко, испуганно всхрапывали, косясь в гущу леса. А по тому, что не ржали и не бились они в заполошном испуге, можно было понять, что не волчий дух они почуяли. Почуяли они чужого.


Пригибая чуть гибкие ветки, так что б видно было лучше в кромешной почти что тьме, стоял  довольно долго молодой, цыганистого вида чернявый парень и спокойно наблюдал за лихорадочною работой Григория. У ног его валялся латаный - перелатаный мешок, в котором лежал пяток задушенных кур, добытых в стоявшей неподалеку деревне. Есть такая порода людей, что сызмальства работы бегут хуже каторги. Да и последней то не особо бояться. Вот  вместо того, чтоб как велено добывать в поте лица хлеб наш насущный предпочтут голодать день, но рук не замарают. Украсть – то для них другое дело. Вот из таких то и был Никитка, тихонько наблюдавший за Григорием. Нутром почуяв поживу, он терпеливо ждал, чем же закончится так заинтересовавшее его действо- мужик ночью в лесу копает ямы. Виданное ли дело! Тут точно будет сладко что то!


А меж тем лопата у Григория уперлась во что то. Он пару раз подал ее вперед и от металлического ее стука у него захолонуло сердце. Неужто нашел?!!! Отбросив немного земли, Григорий плюхнулся на колени и принялся как собака руками рыть землю. Пальцы почуяли гнилую мешковину и какой то округлый предмет. Захватив  край пальцами, Григорий расшатал его в земле и рывком выдернул наружу. То был чужеземный, узкогорлый, металлический кувшин и по тяжести не похоже было что он медный. Золотых таких Григорий отродясь в руках не держал, но по весу больно уж тянул руки вниз. Отложив его Григорий вновь запустил в землю пальцы и они нащупали то, в чем сомневаться уж не приходилось – более сохранившийся в сырой земле кожаный кошель в котором шуршали! Шуршали сладко, металлические кружочки! Григорий поднял голову к небу и захохотал хрипло, пошарил рукою справа и зацепив лопату принялся полегоньку, что б ненароком не повредить чего осторожно копать дальше, освобождая когда то захороненное от земляного плена.


А Никитка понял, что уже пора. И крадучись, производя шума не больше чем лесная куница, двинулся к яме, оставив мешок с курами в кустах. И подойдя уж вплотную, стоял у Григория за спиной молча, оценивая ситуацию, пока наконец не вымолвил хрипловато – Бог в помощь
Кажется и гром, ударивший  над ухом не напугал бы Григория до такой степени. Как безумный шарахнулся он к другому краю ямы и развернувшись прижался к ней спиной, все стараясь отодвинуться еще дальше, как будто мог это сделать. От волнения он не мог вымолвить ни слова и только всматривался в стоявшего перед ним. Картошки копать навроде рано!- насмешливо продолжал неизвестный. Голос казался Григорию знакомым.- Что, может помочь тебе чем, а дядь Гриш? – и это «дядь Гриш» вдруг странным образом успокоило Григория. Сердце колотилось уже не так часто, он поднялся и сделав вперед неуверенный шаг,  произнес пока еще хрипловато- Ты чоль, Никитка?


А кто ж? – насмешливо донеслось в ответ из темноты. Так я грю, может те помочь чо?               

                И Григорий понял, что придется делиться. Мелькали мысли о том, что нужно будет не все достать, а половину оставить, но тут же всплывало как оставленное расхищает первый же забредший на раскоп бродяга, тем самым еще более уменьшая его Григория законную долю и мысли эти отброшены были сразу. А затем Григорий смирился как то с неизбежным и утихло сердце, остался только стучать пульс у виска и мысль одна только- Какую меньшую долю Никитке то дать, что б и себе ненакладно и он не забиделся бы?

Пошто ж не помочь то? Помоги. В накладе не останешься - сказал Григорий и счастье его, что не видел он в темноте зловещую усмешку Никитки. А голос Никиткин был на диво ровен и доброжелателен, простоват даже. Пропали куда то и нотки насмешливости. - Чевой то ты тут нарыл, дядь Гриш? Нешто клад?

- Позжей расскажу Никитка, давай помоги! И вдвоем на удивление споро, скоро все драгоценное сколько то, перекочевало из землицы в мешки и было сноровисто приторочено на лошадок. И вовремя, поскольку кромешная ночная мгла стала сереть и скоро стали уж заметными очертания неподалеку растущих деревьев. Все быстрее и быстрее стало светать. Получилось добра довольно таки и Григорий осматривая мешки подумал, - мне и половины этой за глаза, хватит так что и внукам, но однако  надо, чтоб поболе осталось. И распутав лошаденку, перебросил с ее шеи сыромятную, добротную узду и потянул за собой, сделав шаг, - Ннно! Пшла! Натужившись по привычке скорее, а  может и из за тяжелого все таки груза, мосластая, жилистая лошадка, неуверенно сделала первый шаг, и затем уж все бойчее и бойчее задвигала ногами, кивая в такт кудлатой своей головой. Вскоре она попривыкла к тяжести, втянулась в ритм, и за узду приходилось лишь слегка потягивать, что б только направить ее. И чем дальше уходили они от разрытых ям, тем спокойнее становилось Григорию. Спокойнее и веселее. Уж и начал он шутковать с робким вроде Никиткой. - Не замаялся? А что ж, вроде не на себе тащишь?- весело уже бросил Григорий назад, а Никитка подтянув вторую лошадку догнал и идя рядом, благо позволяла по ширине дорога, вновь задал вопрос- Откель ты ж прознал, а дядь Гриш? 

Григорий шел несколько молча, словно собираясь с мыслями, - Пятый год уж как, был я в Козлове на ярмонке. Я тогда два воза шкур овечьих привез и продал знатно. Он вновь сделал паузу, прислушиваясь к мерно бухающим по лесной дороге конским копытам. - А после как водиться в кабак зашел, на Мясницкую. Знатнейший там кабак! Чаю с проезжими купцами выдули. Подали казенную, со студнем. Ох, Никитка, что там за студень! Григорий даже причмокнул. И тут  подошел один юродивый ровно. Руки-ноги скрючены, на харю смотреть страшно – жженая вся и начал милостыню просить. Купчина то один из них ярый был, пнул его. - Иди пес! От образа твоего, натурально сейчас все, за что уплочено на полу окажется. От нраву твоего мерзкого и голодного стошнит. Посмеялись все конечно. Но я по доброте своей дал пятак ему, купи мол, поесть себе. А опосля, еще один пятак добавил. Он задрожал губой, земной поклон отбил и захромал к прилавку.

Посидели мы. Купчины позжей того, меж собой задрались, из за стола вскочили и во двор пошли биться. А мне что ж, за стол уплочено, еды - доски гнутся. Сижу, ем, пью! Тут опять ко мне этот юродивый. Я ему шкалик поднес. Он аж в слезу и бает - за доброту твою, скажу тебе секрет огромный, где богатство заполучить. А я уж хмельной, - Вали говорю Емеля, твоя неделя. Юродивый в обиду. Перекрестился, умру грит, если неправда моя. И поведал  что мне. Хаживал он в ватаге Сеньки Косого. Тот еще был лиходей. А как назвал он мне его имя – ровно и не пил я. Протрезвел враз.               

                Так вот, Сенька грабанув как то обоз важный купеческий, рухлядь поценнее собрал и с пятью людишками через леса рванул от ватаги то. И вот среди леса, набрели они на лесникову сторожку. Косой приказал там полы разрыть и барахлишко то знатное, закопать. А уж после из за чего приключилась у них драчка, юродивый и не помнил . Очнулся бает только - сторожка полыхает, а кто цел и кто там остался - не тот час, что б выискивать. Отполз насколько то и обмер, а кто уж там шли или ехали, обнаружили его обожженного и поранетого, да сжалились и в монастырь сволокли. Сколько уж там он у монахов пробыл, однако ж не помер, выходили. Только он в той поре немного умом  тронулся. И знал ведь про важную же вещь, а уж сил то не было и разумения, что рядом  лежит  достать. Так и скитался он по Руси, нашей матушке, пока со мной не свиделся. А уж почему я таким ему баским привиделся, что решил он мне все это открыть уж и не знаю. Что с него юродивого возьмешь?

Григорий отрешенно, находясь в себе, продолжал, - Я ж такой по годам как ты был, когда Сенька Косой по нашим местам шалил. Не то что б постоянно тут, а смотришь, нет-нет, а пошел слушок, что опять заявился. И как то сталось, что сторожку лесникову спалили. Народ походил на пожарище, в золе порылся и ну оттеда. В углях то – кости человечьи! Урядника конечно вызвали, тот  покопался и решил, что мол людишки лихие остановились на ночлег и ровно задрались меж собой, а в драчке то огонь сшибли и занялась сторожка. Ну и кто был, тот внутри мол и остался. Винить некого и искать тем более. А что о Косом с тех пор и слуху не было – никто и не подумал. Ушел и ушел, куда побогаче. А ровно на кого побойчее наткнулся. Горевать никто не горевал и поминали его после только в сказках.


И вот как юродивый мне все порассказал, так сразу по полочкам оно то и поразложилось. И Косой и сторожка и пожар. Но сходилось все навроде бы, а всеж боязно. Ровно пойдешь, а там нет ничего. Так навроде себя тешишь, что лежит там золотишко. Не время только. А пойти страшно. Вдруг нет ничего, не найду. Или уж взял кто, а может и вовсе его никогда не было. А хочеться ж в богатеи то выйти!- Григорий нервно усмехнулся. - И решился я все же, анадысь. Вот так как то… И он развел в стороны руками.

А меж тем неторопливое солнышко уж показало алый свой диск. Григорий  вновь начал нервничать. - А чтой то Никитка молчит. И не пытает - сколь его награжу. 

                Тут и так быстрее бы до дома. Осталось то верст пять. Пока народ не проснулся толком, надо бы поспеть.

А Никитка, видно почувствовав настроение попутчика,  робко, что вовсе было для него несвойственно, спросил – Ну ты меня уж не обидишь, а дядь Гриш? Пару золотых то дашь? Радость вспыхнула в душе Григория, поскольку думал он, что Никитка захочет себе больше, намного больше. Ослепленный жадностью Григорий и не заметил хищный оскал, на мгновенье мелькнувший в его спутнике и фальшь мольбы.


- Нешто ж нет! – нервно улыбнулся Григорий, - и поболе насыплю! Остановившись, он бросил ременный повод на мокрую от росы траву и отошел от лошади в сторону, что б справить малую нужду. А Никитка только переводил задумчиво взгляд с одной притороченной торбы на другую и запоздало протянул, - Спасибо тебе, дядь Григорий… А сам меж тем тихонько, подняв чуть ногу, что б не наклоняться, вытянул из онуча нож и спрятал его за спиной.


Григорий стоял меж тем так же, поправляя теперь портки.  Никитка бесшумно скользнул к нему, держа руку с  ножом внизу, у бедра  и оказавшись на достаточном расстоянии, резко распрямил ее, с трескучим звуком вонзив Григорию нож под сердце. Никитка не видел лица Григория в тот момент, а на нем отразилось изумление. Григорий запоздало охнул глухо и попытался обернуться. Никитка же еще раз подав нож вперед, выдернул его из раны и отскочил споро в сторону, что б не попасть в струю крови. А Григорий вздохнул глубоко и с каким то клекотом тяжело осел наземь, захлебываясь собственной  кровью.

Никитка сорвав пук травы, вытер ей нож от крови и сунув его обратно за онуч торопливо похватал повода . - Пошли - , дернул он лошадей и развернув их, зашагал в обратную сторону, прошептав тихо или скорее даже сказав про себя – Пара золотых… Теперь все мое. Все…

А Григорий умирал. И глядя на все более мутнеющие и расплывающиеся в кровавом мареве верхушки деревьев, силился сказать что то. Но сил на это уже не хватало, можно было только пошевелить губами. В груди разлилась теплота, даже жгло, а Григорий все пытался и пытался проговорить, нервно перебирая пальцами правой руки, будто рвал траву и наконец вытянулся, тяжело выдохнул и обмяк, глядя на небо еще недавно блестящими, а теперь все более стекленеющими глазами. Старый лис, пробегавший рядом, остановился и насторожил оборванные в драках рыжие свои уши. Не услышав ничего, он склонил голову набок и подняв морду кверху стал настороженно принюхиваться. Затем развернулся и неторопливо зарысил назад. Не понравилось что то, лучше обойти это место. Пахло человеком и кровью. В другой раз, лисовин может быть и полюбопытствовал, что там такое и можно ли из этого извлечь выгоду. Но сегодня он был сыт. Не в этот раз. Сейчас самым благоразумным он посчитал сделать крюк, обогнув показавшееся ему ненадежным место. Лучше пойти, запить жирного зайчонка из ручья и забившись в летнюю, временную нору расположенную неподалеку, как следует выспаться. Он так и сделал.

Никитка, сойдя с большой дороги, углубился по еле заметной тропинке в лесную чащу, собираясь укрыться от любопытных глаз в глуши и решить, что ему сделать со свалившимся на него богатством. Куда податься, куда спрятать золото. Его мало было добыть. Не менее хитрой задачей было не потерять.
 

Долго шел он по лесу и наконец, забравшись достаточно далеко в чащу, достаточно, чтоб не попасться никому на глаза, Никитка остановил лошадей у поваленного ветром дерева - выворотня. Ему  во время воровских его походов не раз случалось ночевать под открытым небом, а сплетение корней дерева, опрокинувшегося на бок, создавало небольшую, но достаточную защиту от  непогоды. Нависшие над ямой корни образовывали своего рода небольшую пещерку.

Первым делом Никитка поснимал тяжеленную поклажу с лошадей и привязав поводьями к крепкому сучку, вытащил из конских ртов удила. Споро наломал охапку осиновых веток и бросил лошадям под ноги, буркнув – Жрите, боле нет ничо! Я вас поил по дороге, перетерпите.

Затем он принялся руками отгребать налетевшие в яму под выворотнем листья и сложил там мешки, теми же листьями их и укрыв. Так надежнее,- подумал он, плюхаясь на них и поерзал, устраиваясь поудобнее на жестком, но поистине царском ложе, если брать во внимание его цену. Хотя и неожиданно свалившаяся, невероятная просто удача будоражила воображение, но усталость взяла свое. Сладко потянувшись, Никитка обмяк, задремав.

В это время дочь Григория, Танюшка справила уж все необходимое по хозяйству и чем выше поднималось солнце, тем большее беспокойство ее охватывало. Отец уходя вечером, обещался вернуться затемно. А его нет и нет. Сердце сжимало дурное предчувствие - Что то лихо с тятькой! Руки механически разбрасывали по двору корм бестолково колготившимся курам.

- И не сказался ведь, куды пошел то… - Для нее, рано потерявшей мать, отец был ровно свет в окошке. Всегда добрый, ласковый. Он и не женился вторично только из за детей. Из за Танюшки и брата ее Андрейки. Говорил пытавшимся оженить его – А ну как я приведу им мачеху и зачнет она над дитями неродными изгаляться?


                Вот и изнывала Танюшка, представляя себе самые ужасные картины. Ныло ее сердечко. И не зря. Ведь лежал сейчас Григорий в траве у тропинки, а огромный ворон, удобно устроившись у него на груди, жадно вырывал мертвые, тусклые уже очи из глазниц. Давно жил в этом лесу ворон и пища подобная этой, попадалась ему не так уж и редко. Надо было только глядеть внимательнее. Чудные эти людишки, встречаясь на узкой дороге не обходили друг друга, подобно диким зверям. А после таких встреч частенько один из них, на этой дорожке так и оставался. Невдомек только было ворону – ради чего они старались убить друг друга. Явно ж не для пропитания, поскольку тела своих они никогда почти не поедали, оставляя их ему и другим зверям на поживу. Что ж тогда, только ради удовольствия? Право чудные …

                Томилась Танюшка ровно до вечера, а потом не в силах уж больше рваться ожиданием, оставила хозяйничать братишку и принялась собираться. Кинула в мешок кой какой снеди, отыскала за печкой спрятанное в старых тряпках отцовское курковое ружье. Зарядила его и свистнув лениво гонявшего по двору кур, кудлатого, облепленного репьями Жулика, пошла к лесу. Туда на закате ушел вчера отец.


                И перебирая по тропинке крепкими, загорелыми ногами, желала Танюшка только одного. Найти отца живым. Пусть без лошадей уже, пусть пьяным в дымину, обобранным до нитки, но живым. Не было сейчас у нее желания горячей. Так добралась она до леса и оказалась на распутье. Одна дорога, забиравшая правее, версты через три выводила на край леса, где сиротливо лепилась к нему небольшая деревенька. Вторая же менее хоженая, тянулась, петляя через весь лес, верст через сорок выходя на Козлов.  Впрочем, выбирать долго и не пришлось, поскольку Жулик, бесцельно вроде б и в тоже время очень уж уверенно взял левее.

Дворняга обследовала кусты вдоль дорожки, разгоняя коричневых лесных мышей, спешивших спрятать жирные свои тельца в норах, вспугивая время от времени мелких пичуг. Но как бы ни вел себя Жулик, в поведении его отчетливо видна была определенная закономерность. Углубляясь все дальше и дальше в лес, он через некоторое время сосредоточенно исследовал носом дорогу, словно боясь сбиться со следа.


И к чести его, невзирая на дворовое происхождение, Жулик пробежав немного вперед по дороге, озадаченно сделал несколько кругов и уверенно углубился в лес.

Танюшка бросив взгляд вверх, на просвечивающее через ветви небо, отметила, что начало уж смеркаться и вздохнув, шагнула вслед за собакой, под мрачный полог деревьев. Не прошла она и сотни шагов, как сердце взволнованно заколотилось – на влажной земле, отогнув сломанный явно не Жуликом папоротник, она обнаружила отпечатки лошадиных копыт. Значит она на верном пути, а впереди где то ее отец. Она отыщет его, что бы ни случилось, отыщет!

И она упорно шла вперед, подобрав юбку, перешагивала через поваленные деревья, отводила руками наклоненные ветви, не зная, что удаляется от умершего своего отца и все более приближается к уже проснувшемуся Никитке.


Никитка полусидел в яме и размышлял, запустив руку в кошель с золотыми монетами. Перебирая, пропуская их меж пальцами, он окончательно решил уж для себя, что сделает. Ему надо будет переместить богатство свое на край леса, ближе к городку. Там он и зароет его, в одной из многочисленных барсучьих нор. С собой возьмет только этот кошель и избавившись около городка от лошадей, купит небольшой, но крепкий домишко. А потом уже можно будет купить лошадь с телегой и перевезти в дом оставшееся богатство.

Размышления его прервал отдаленный собачий лай. Он усиливался, видно пес быстро приближался. Никитка подскочил как ошпаренный, намереваясь биться не на жизнь, а насмерть, больно уж весомый куш стоял на кону и вытащив нож бросился вперед, по той тропе, откуда пришел.

Собака приближалась и судя по голосу была очень недалеко. Никитка затаился, напрягся, точно зверь перед броском. Спустя мгновение темное небольшое пятно показалось из полумрака. Бедный Жулик, почуяв вживую запах хозяйских лошадей, мчался, уже ничего не разбирая, жестоко за это поплатившись, поскольку утратил всякую осторожность. Никитка ухитрился схватить его за ногу и подтянув к себе ударил ножом и перехватился, зажав собачью пасть, так что пес  успел только еле слышно взвизгнуть.


Подержав несколько дергавшееся собачье тельце, пока оно не перестало биться, Никитка отшвырнул трупик в сторону и спрятался за толстым деревом. Его интересовало – сколько же людей сейчас к нему приближается. С двумя, ну, пожалуй тремя, он еще справится, все таки темень. А будет их больше, придется отступить. И каково же было его удивление и радость, когда воровские его глаза, привыкшие к темноте увидали всего одну фигурку. А когда преследователь подошел совсем уж близко Никитка обомлел – так это ж девка! Девка! И ужом скользнул вслед за ней.


А Танюшка услышав всхрапывающих неподалеку лошадей остановилась и вглядываясь в темноту позвала тихонько – Тятька! В тот же миг жилистая рука обвила ее за шею, лишая возможности дыхнуть. Танюшка слабея, дернулась из последних сил, а Никитка, ощущая трепыхающееся девичье тельце, заревел неожиданно и ударил ножом в правый бок. Он словно обезумел и бил упавшую, мертвую уже, девчушку вновь и вновь, пока не опомнился.

Сколько он сидел подле нее, приходя в себя – час, два ли, но успокоившись спрятал ножик и нащупал в траве выпавшее из рук девушки ружье. Проверил – заряжено. Что ж, хмыкнул Никитка, пригодится. Однако двигать отсюда пора, но не успел он и шагу сделать. Судя по треску сучьев, к нему приближался еще кто то. - Вот же  нелегкая! И Никитка шагнув в сторону замер, прислушиваясь.

Поднявшийся ветерок разогнал видно тучи застилавшие луну и свет ее проник сквозь хитросплетение веток, немного осветив незнакомца. Темная фигура медленно и неумолимо приближалась. Никитка поднял ружье прицеливаясь. Вот незнакомец оказался в десятке от него шагов, еще ближе и дождавшись, когда в противника уж можно было ткнуть ружьем, Никитка спустил курок.


Ружье громыхнуло и во вспышке выстрела, Никитка рассмотрел лицо своей жертвы. И торжествующая ухмылка сползла с лица, сменившись гримасой животного ужаса. Потому что перед ним стоял сейчас Григорий, мертвый Григорий. Ворон выклевал его глаза, лисица объела половину лица, а Никитка только что разворочал грудь выстрелом в упор. Но Григорий двигался, только пошатнувшись от выстрела. И подойдя вплотную к оцепеневшему от ужаса Никитке, протянул свои страшные руки, сомкнув на его шее пальцы. Шейные позвонки Никитки сухо хрустнули, выпучившиеся глаза перестали дрожать и закатились. Тело обмякло и два трупа стоящие напротив друг друга, покачнувшись, тяжело ударились оземь.

А наверху, усиливавшийся ветер гонял обрывки туч, сгибая под своими порывами деревья. Лошади забились, пока не оборвала свой повод одна, а затем вторая, что бы скрыться в чаще. И во время, поскольку начавшаяся буря, поломав как спички толстые осины, навалила их на выворотень, до поры вновь спрятав золото.