Повесть
Тамара Худякова
Так случилось, что волею судьбы в 1999 году оказалась работником районного почтового отделения связи в должности инструктора и в одну из моих обязанностей входила проверка почтовых отделений в селах района. В этой должности проработала год. Мне пришлось посетить села Гарманда, Гижига, Чайбуха. Во время поездок появилось желание описать эти краткосрочные посещения.
Вся сила у тех, что душою черствы,
А кротким – от бед не поднять головы!
Ю.Баласагуни
1
В командировочном задании стояло посещение села Гарманда.
Еще с ночи начала волноваться. Через каждые полчаса просыпалась, боялась опоздать на автобус. И в половине восьмого окончательно проснувшись, быстро собралась, на скорую руку позавтракала.
Вышла из дома и вновь убедилась в том, что поступила правильно, надев овчинный полушубок, торбаза, теплую шапку, так как, несмотря на апрель, на улице изрядно подмораживало. Дорога вроде не дальняя, всего сорок пять километров, но в пути всякое случается: в хорошую погоду можно и за три-четыре часа преодолеть, а в непогоду, неожиданно обрушивавшуюся в это время года шквальными, снежными буранами, можно и сутки тащиться.
Транспорт отходил от двухэтажной гостиницы. Желающие ехать, подходили туда. На улице было по-весеннему светло; при ходьбе под ногами похрустывал легкий ледок. Я радовалась, что от теплой одежды телу тепло, от морозца лицу свежо. На душе светлело от предстоящего путешествия; сердце учащенно билось, предчувствуя встречи с новыми людьми и неизвестностью. Видать, у меня в крови заложено – странствовать. Так бы ехала и ехала на тысячи километров. Все равно куда ехать, лишь бы дольше быть в дороге, сидеть и смотреть в окно, как мимо мелькают окрестности, при этом вспоминать, думать, мечтать, видеть своих попутчиков, угадывать про них и слушать дорожные откровения. Ведь в дороге человек становиться предельно откровенным и незаметно, как на исповеди, открывать душу своему случайному соседу.
Возле гостиницы встретилась с Тоней, работавшей в отделе сортировки. Ехала тоже со мной. Поздоровались. Глянула на нее, порадовалась: хотя уже за сорок, выглядит моложаво: небольшого роста, худощавая. Продолговатое тонкое лицо, обрамленное коротко стриженными прямыми темно-русыми волосами привлекательно, светлые чуть навыкате серо-голубые глаза смотрят весело, под узким длинноватым носом небольшие розовые губы прячут улыбку, готовую в любой момент сверкнуть белизной небольших крепких зубов. Имеет четверо детей от семнадцати до четырех лет, к тому же от разных мужей, почему-то в итоге оставлявших ее.
Но она не унывает. Недавно ухитрилась вновь выйти замуж за солдата, лет на пятнадцать моложе ее, отслужившего срочную службу в воинской части нашего поселка. Живут весело, шумно, часто выпивают, устраивают «концерты» на весь поселок, потом затихают на какое-то время, а затем все повторяется. Тоня и на работу другой раз появляется «веселенькой». Как раз только вчера от нашей начальницы Алины Андреевны получила последнее предупреждение и в знак наказания командировку: пусть протрясется – может, наберется ума.
Чтобы не мерзнуть на улице, поднялись на крыльцо, зашли внутрь. В коридоре было холодно; стойкий запах плесени и канализации шибанул в нос. В большом пространстве тускло светила одинокая лампа дневного света. От сырости на стенах несколько полос обоев отклеились, держались на честном слове, проступала промороженная чернота. Линолеум на полах местами прогнил, местами стерся до стяжки, потрескался.
В небольшом «предбаннике» возле остекленного барьера дежурной начал подсобирываться отъезжающий люд. Негромкие голоса стали перерастать в общий гул, и уже нельзя было понять, кто про что говорит.
В села автобус ходит по одному разу в неделю. Полной уверенности в том, что сегодня уедем – не было. Бывали случаи, и зачастую, рейсы по каким-то причинам отменялись: то автобус не подготовлен, то топлива нет, то водитель с похмелья, то руководство не захотело. Собравшиеся все же надеялись.
Появилась начальница. Отправляла с нами почту, подвезенную на мотоцикле ее зятем, работавшим разнорабочим. Алина Андреевна своеобразная и интересная женщина. В свои сорок пять при среднем росте с хорошей плотной фигурой еще привлекательна. Одевается модно, аккуратно. Правильные черты лица украшают улыбчивые тонкие губы в перламутровой розово-сиреневой помаде, большие синие глаза с подкрашенными ресницами лучатся добротой. В общении с людьми ласкова, но это-то и настораживает. Имея непростой характер, в достижении цели может поступать жестко, другой раз несправедливо.
Время тянулось медленно. Стояли в своем кружочке недалеко от входной двери, постоянно выстреливающей новыми посетителями с очередной порцией холода.
От нечего делать наблюдала за Алиной и почему-то всплывала ее жизнь, недавно рассказанная на вечеринке устроенной в честь Дня почты. Всегда сдержанная – подвыпила и поведала про свою жизнь. Будучи совсем молоденькой, еще в Запорожье выскочила замуж за пожилого влюбленного в нее вдовца-соседа, после того как любимый, ушедший служить в армию нашел другую. Узнала совершенно случайно за два дня до приезда его домой. В тот летний день, нарядившись в легкое платьице и закинув русую косу за спину, спешила к его матери, жившей в другом селе. Из автобуса вышла вместе с молодой беременной женщиной, спросившей про улицу. Радостно сообщила, что по пути и приветливо пригласила идти рядом по тропинке. Попутчица оглядывала красивую улицу, восхищалась добротными хатами, садами. Свернув к знакомому дому, Алина увидела, что и попутчица направилась туда же. Спросила кто она. Та ответила, что жена, возвращающегося со службы солдата из этого дома. Решила устроить сюрприз: приехать раньше. Открыла калитку перед соперницей, но в дом несостоявшейся свекрови не зашла…. По приезде молодой человек приходил, умолял, просил поверить, что у той женщины ребенок не его, но она была непреклонна. Так оказалась на Дальнем Востоке. За пятнадцать лет совместной жизни с первым мужем родилось три дочери. Потом овдовела. Вскоре встретила младше себя лет на пять Ивана Антоновича, ради нее оставившего семью. Соединились, приехали в наш поселок; живут вместе уже более тринадцати лет. Здесь родилась еще одна дочь.
2
Мысли прервались все же подошедшим автобусом. Нет, это не комфортабельный «Икарус», а будка – вахтовка, созданная на базе автомашины «УРАЛ» для поездок в трудно доступные места. Наш случай как раз был таковым. Толкаясь, все быстро высыпали на улицу.
Недалеко от крыльца из утреннего тумана, опустившегося на поселок, выступала огромная долгожданная машина с работавшим двигателем. Серовато-белые клубы выхлопных газов окутывали колеса, двери салона, распространялся запах сгоревшего топлива.
Водитель Юра, коренастый мужчина годам к сорока стоял на крыле стального темно-зеленого «коня» и протирал масляной тряпкой бока кабины, пропитанные застарелыми и новыми подтеками из соляры и масла. Захватывая тряпкой и окна, вдруг громко объявил столпившимся:
– В автобус никто не рвитесь! Людмила Павловна все равно всех выгонит. – Но люди есть люди. Дружным штурмом взяли входные двери, начали затаскивать сумки, мешки, корзины, чемоданы, тюки, рюкзаки. Завалили задние сидения и проход до крыши. Сами расселись.
Мы с Тоней успели занять места у кабины, радуясь, что не придется трястись сзади. Стали терпеливо ждать «хозяйку» транспорта. От нее зависело: пойдет ли автобус по расписанию. Захочет ли, чтобы автобус вообще пошел?!
Людмила Павловна захотела! И к девяти часам подъехала на «УАЗ» - ке. За рулем сидел сожитель Борис Иванович, мужчина к шестидесяти годам – с довольно-таки привлекательной внешностью, меркнущей перед вызывающе-развязным поведением. Так ведет, наверное, потому, что считает приближенным к начальству.
Начальнице за пятьдесят, в ней чувствуется властная женщина. Одета в синий спортивный с белыми лампасами костюм, подчеркивающий большую ладную фигуру с округлыми бедрами и полными ногами. На крупном белом плосковатом лице, обрамленном черными завитыми прихваченных заколками волосами, выделяется прямой чувственный нос, бойкие, чуть навыкате светло-карие глаза живые, быстрые, сверкают из-под темных бровей, придают самоуверенность, напористость. У нее двое взрослых сыновей. Муж уехал на «материк» определяться с жильем.
Появившийся Борис Иванович, раньше уже жил здесь с семьей, снова вернулся один и спутал все карты. Хваткие, деловые встретились, стали жить вместе в деревянном одноэтажном доме в центре. Завели коров, которые летом свободно пасутся по улицам. Коровы стали неотъемлемой частью поселка и вольно, как в Индии, где являются священными, разгуливают, все поедают, ломают ограждения, ветви деревьев, зеленые кустарники, уничтожают ковры зеленой травы. Жители возмущаются…. А руководство молчит, наверное, думает: «Наконец-то, и у нас, что-то священное появилось, пусть себе гуляют, может и нашему поселку счастья привалит»…
Вышла из машины, тут же подала визгливый, но с командирской нотой голос, который стал слышен не только возле гостиницы, а и далеко за пределами:
– Кто разрешил садиться в автобус? А ну!.. Выметайтесь на улицу! – Люди послушно, как и всегда, привыкшие к окрикам, подчинились, нехотя с ворчанием и кряхтением начали сниматься с уже насиженных, обжитых мест, переступать через плотно набитые в проходе вещи и вылезать наружу. Выгнала всех из автобуса и сама встала в дверях, начала «обилечивать». Да-а-а, больше заняться нечем! Проездные билеты не выдает, все наличные ложит в кошелек. Мы тоже отдали деньги и снова уселись.
Тоня некоторое время наблюдала за манипуляциями билетера, потом вдруг повернулась ко мне и тихо спросила:
– Как думаете, она из своего кошелька выложит ли деньги в кассу предприятия?
– А сама как считаешь?
– Наверное, нет. Иначе бы билеты выдавала. Да и не стояла бы сейчас в дверях.
Водитель начал беспокоиться: лишили «обилечивания». Залез в кабину, сел за руль и всецело занятый тревожными мыслями, все той же масляной тряпкой принялся машинально вытирать то панель кабины, то руки. Исподтишка полуоборачивался, затравленно наблюдал, как начальница, порозовевшая от возбуждения, во всю орудовала в салоне, покрикивая на пассажиров. Под толстоватыми губами в лучах утреннего солнца, пробивавшегося через замерзшие стекла окон салона, часто посаженные золотые зубы при поворотах головы поблескивали и придавали лицу какое-то зловещее выражение, даже пугали его. Наконец поборол страх, осмелел, с робким возмущением и в то же время заискивая, плаксиво воскликнул:
– Павловна!.. Ведь и мне надо наличку… получать, – на что та метнула горящий взгляд, сверкнула золотом во рту, лаконично ответила:
– Тебе не ясно?!.. Еще прошлый раз сказала – зарплатой получишь!..
3
Пассажиры прошли «через контроль», вновь угнездились. Разглядываем черные поручни из дюймовых металлических труб, коричневый, грубый, местами, протершийся и обмахрившийся дерматин на жестких сидениях, спинках. Тяжко вздыхаем по поводу «мягкости».
Я начинаю присматриваться к попутчикам. Едут так же, как другой раз мы летим из Магадана, нагруженные под завязку всякими «нужными» вещами, приобретенными по случаю.
Вижу через ряд двух молоденьких местных девушек, модно одетых, в меру подкрашенных. Что характерно юные, они очень привлекательны, женственны – стройные, небольшого росточка, худенькие. Головы на тонких лебединых шеях украшены красивыми тяжелыми, густыми черными, как смоль волосами, обрамляющими округлые, плосковатые, нежные, приятные лица с бело-розовой, бархатистой кожей; щеки алеют румянцем. Довершают картину чуть вздернутые носики, ярко-малиновые, полные, красиво очерченные губки. Из-под припухших с удлиненным разрезом век посверкивают коричневые глаза, обрамленные пушистыми темными с рыжинкой на концах ресницами. Смотрят на мир доверчиво, удивленно…. Но к годам сорока-пятидесяти от очаровательного облика многих из них не остается и следа. У большинства лица «расплываются», волосы тускнеют, истончаются, глаза теряют выразительность, четкая точеность фигуры исчезает…
Происходят показы приобретенных вещей. Слышится легкий говорок. Изрядно подвыпившие усевшиеся сзади мужчины по-хозяйски начали разливать горячительную жидкость в стаканы и произносить здравицы за удачную дорогу, за жизнь и за все, что попадается на глаза. При этом закуривают.
Становится душно от запахов: дыма, перегара, дешевой водки, самогонки и ношеных одежд из шкур. Смиряюсь с неудобствами: по опыту знаю, замечания по поводу курения и других вольностей делать в замкнутом пространстве автобуса в таком составе людей бесполезно, даже опасно.
Невольно слышу разговоры, произнесенные в первый момент, когда люди только расселись, еще немного возбуждены, но уже почти спокойны и радостны оттого, что начало в пути сделано. Победоносно поглядывают из окон; могут расслабиться и начать откровенничать со случайными попутчиками
Женщина, еще нестарая, из местных, смущенно хихикнула, начала говорить своей соседке с сожалением в голосе:
– Ну вот, теперь в Гарманде надо снова привыкать к печке…. Ведь топить ее надо!.. А для этого дрова нужны…. Значит, заготавливать надо! А кто заготовит? – немного помолчала, затем протяжно вздохнула и продолжила. – И, по всей видимости, опять часто придется, есть только одну рыбу, а такое питание доведет снова до истощения. Ведь, прежде чем в этот раз попасть в райбольницу, сидела почти полгода на одной рыбе. Бывали недели, когда не только какой-то крупы, но и хлеба не видела.
Помолчала,… а потом вдруг похвасталась приятными воспоминаниями:
– Но зато в больнице… целый… месяц как на курорте пробыла,… отъелась,… отмылась,… жила в тепле и при свете,… целыми… днями смотрела телевизор, – затем, опять погрустнела,… и, еще раз тяжко вздохнула,… с сожалением промолвила. – И вот снова рассталась… с цивилизацией.
Слово-то это уже все местные знают. Но окончательный смысл все же, наверное, до них не доходит. Вспомнила где-то прочитанное, что «… цивилизация – ужасное растение, которое не растет и не расцветает, пока его не польют слезами, потом и кровью,… Цивилизация околдовала, разнежила и ослабила трудолюбивые народы севера. Благотворительность в свое время советского государства развратила,… и создала угрозу самому существованию коренного населения. В результате потеряна самостоятельность целых народов, разрушен уникальный сплав человека с природой, связи, без которых людям в северных экстремальных условиях не выжить…. Цивилизация разрушила весь их мир и бросила на произвол судьбы…» Но где им про это знать? Все произошло не по их воле! И кто об этом им скажет?..
Всегда восхищаюсь смекалистостью и сообразительностью этих людей. Внешностью мы несхожи, но думают и страдают так же…. Они для нас все на одно лицо, когда видишь кого-то из них впервые, с разницей только что это мужчина, а это женщина,… но что характерно, и мы для них то же. Вспоминается случай произошедший со мной с десяток лет назад. Иду как-то с обеда на работу в контору, навстречу торопиться эвен, останавливает, спрашивает, как утверждает:
– Ты ведь Губова?..
– Нет! – в недоумении отвечаю – Он так удивленно и настороженно уставился глазками-бусинками: не обманываю ли, склонил голову, даже малахай набок сдвинул, затем вздохнул, видно сильно Губова нужна была, и все еще сомневаясь, сказал:
– Ну, надо же,… однако,… одно лицо, – хотя с Губовой, работавшей в милиции, нас только и связывало, что цвет лица и волос…
Мне нравится этот народ, такой доверчивый, простодушный. И этот народ никак не может привыкнуть к тем подлостям, с каким некоторые русские, да и другие национальности идут и обирают, обирают их без конца.
Местным людям пить нельзя: быстро спиваются, особенно женщины. К сорока-пятидесяти годам многие из них становятся беспробудными пьяницами, постоянно зависимыми от водки, выглядят дряхлыми, никому не нужными стариками. Остаток дней влачат жалкое существование, и умирают или от туберкулеза, или зимой в пьяном виде прямо на улицах, а то и в тундре замерзают. А уж за водку все на свете отдадут. Таким образом, с начала перестройки за водку было уничтожено богатейшее поголовье оленей, славившееся своей выносливостью и количеством на всю страну. Целые эскадры вертолетов в течение нескольких лет летали в тундру с тоннами ящиков этого напитка, оттуда вывозили тысячи тушь оленей…
4
А спаивание местного населения продолжается. Вот и сегодня в автобус села сестра владелицы частного магазина, продавщица Валька – лет пятидесяти: разбитная, крупнотелая, необъемная, с торчащими от химии в разные стороны, крашенными в ярко-рыжий цвет волосами. Рябоватое, полное лицо с распухшим, дряблым носом и маленькими заплывшими глазками без бровей кажется простоватым, но это только с первого взгляда. На самом деле хитрая, изворотливая, в любую минуту может обсчитать, глазом не моргнуть. Всегда в магазине за ней слежу, но в итоге, все равно обсчитает.
Ну и что?.. Валентина из любви к этим людям едет туда торговать? Ничуть не бывало! Едет с одной целью: как можно больше водки продать. А если будет продана, то и остальной товар уйдет, хотя и качеством не отличается и просрочен, но по более высокой цене, чем у нас.
Продают неликвиды, обирают до ниточки пенсионеров, которые являются основными покупателями, имеющими стабильный доход. И на этот раз торгаши не прогадали, организовав выезд на село в день получки пенсии. Валентина подъехала на грузовой машине, уточнила, правда ли везем деньги.
Получила положительный ответ, тут же пыхтя и отдуваясь, начала быстро подтаскивать к автобусу вещи. Снимать с машины помогали водитель и двадцатилетняя дочка, пышнотелая крашенная блондинка и ее подруга.
Возле лестницы набралась гора из ящиков с водкой, разных сумок, баулов с сырками, колбасками, вафлями, чипсами и другими продуктами, а так же с хозяйственными товарами, немыслимыми китайскими игрушками, вещами, в быту не нужными, но которые проскочат за милую душу. Везет, как для туземцев! Все равно будут брать, если больше взять нечего. Валентина и Лидия прекрасные психологи: знают, многие пенсионеры обязательно возьмут бутылочку, а чувство вины перед ближними заставит взять какую-нибудь ерунду. Вот и разойдется все привезенное.
Продавщица крикнула в автобус, чтобы принимали груз. Мужики тут же безропотно подчинились. За последним баулом, залезла сама, вспотевшая, возбужденная.
Проход оказался заваленным и прежде чем тронуться в путь, Юре понадобилось минут пятнадцать утрамбовывать, устанавливать, улаживать и крепить, чтобы по бездорожью, не дай Бог, кого бы из пассажиров не придавило.
Наконец дверь автобуса, набитого до отказа людьми и вещами закрылась. Прощальные напутствия и мы «отчаливаем» от гостиницы…
Проезжаем по пустынным улицам. Теперь редко кто-то пробегает по ним, не то, что лет пятнадцать-двадцать назад, когда с самого утра освещенный поселок бурлил идущими на работу, с детьми в садик и ясли, бегущими школьниками…. Даже мне, живущей здесь три десятка лет, уже не верится, что когда-то такое было.
5
Автобус, скрипя и переваливаясь, направился вдоль берега. Море вчера днем было чистым, но сегодня опять оказалось забито льдом. Будто всю ночь нескончаемые потоки огромных машин валили и валили глыбы на наше побережье и вот заполнили до отказа.
Удивительно: море – такая сила, которая за небольшой промежуток времени может до неузнаваемости изменить окружающее, сокрушая все на пути. Но сейчас покрытый тысячами тонн льда залив Шелихова сковался будто бы навечно. И кажется, уже ничто не сможет разрушить, разбить, размельчить. Ан,… нет! Подойдет прилив, подует ветер, море начнет отходить от берега, оторвет припай откуда-то взявшейся неземной силой и утащит громадину льда в неизвестность. И опять водная гладь будет ласково и безобидно поблескивать под яркими лучами весеннего солнца.
Море во все времена года разное: спокойное, ласковое по утрам весной; неподступное, непонятное во время бурь летом; суровое – поздней осенью.
О, это море! Оно так прекрасно! Летом часто прихожу на берег. Приближаюсь к нему, слышу шум прибоя и начинаю волноваться, томится, будто бы с кем живым иду на свидание. Подхожу к самой воде и долго, долго смотрю на синюю бесконечность, сверкающую под лучами яркого солнца.
В осеннюю непогоду даже из окон квартиры часто вижу море бушующим. Под низкими черными тучами темные валы, обрамленные белыми кружевами, наплывают издалека, кажется, все ближе и ближе подступают, еще мгновение и швырнутся на нас. Становится тревожно от этой могучей непримиримой, темной и страшной силы, которая может в считанные секунды слизнуть наш поселок со всеми людскими страстями, кипящими в нем. Но, в последний момент, что-то останавливает и усмиряет их. С грохотом разбиваются о берег, рассыпаются, поднимая седые брызги ввысь. Потом вода, покрытая белой пеной, с шипением отступает назад, чтобы с новой силой вернуться, обрушиться, разбиться, и опять обессилено уползти. Проходит время. Тучи уплывают, море начинает отступать, успокаиваться. Становятся видны его спокойные просторы. И как ни в чем не бывало, в водах играют блики лучей осеннего солнца под бледно-голубым, холодным, бездонным небом.
Еще по осени, в вечернюю пору, люблю приходить на берег незадолго до заката Солнце в это время не так слепяще и уже готово скрыться из глаз,… тогда-то я стараюсь вглядеться в него. И в самом центре появляется черный коридор, в котором там далеко, далеко начинает мерцать сначала желтоватый, затем чисто белый, неземной свет. Думаю: «Может быть, солнце вовсе не звезда, а именно тот белый свет, который видят умирающие… и души их устремляются туда, к тому свету?»…
6
Выехали на давно не грейдированную гравийную дорогу, идущую между взлетной полосой и рекой. Спустились по крутому берегу в распадок и оказались на скованной льдом реке со старыми следами колес. Редкие островки снега лежали сероватыми пятнышками во впадинах неровной поверхности промороженной, грязно-рыжей земли. Засохшая, пожухлая трава, вмороженные в желтоватый лед оголенные кусты и деревья беспрерывно, обреченно мотались от сильного пронизывающего ветра.
В автобусе тепло. В благодушном настроении разглядывала унылый пейзаж, невольно выискивала следы лыжни, но их не было (это как-то оправдывало меня: за всю зиму так на лыжах и не выбралась за поселок). Хотя в снежную зиму трасса идет вдоль дороги, по которой только что проехали. Лыжня переходит реку и идет в Школьный распадок, где от прекрасных склонов дух захватывает! От детворы здесь всегда шумно и весело. Лыжня уходит правее вверх по реке, и то идет вдоль нее, то углубляется в лесистую зимнюю местность, петляя между стройными стволами заснувших деревьев.
Красивейшее место! Особенно, когда пригорки и впадины покрываются белым пушистым снегом, потревоженным только следами птиц и зверей. Воздух чистый, морозный, и, несмотря на гонку на лыжах, дышится свободно, легко. В тихую погоду сияет и пригревает солнце, снег серебрится, небо отливает такой синевой, что берет удивление: возможно ли это здесь, на краю земли?!
По лыжне люблю ходить одна. В лесу такая тишина! Подхожу к старому дуплистому тополю, который много, много лет стоит один в сторонке ото всех на этой благодатной земле. Прислоняюсь к стволу, поднимаю взгляд к небу и мысленно прошу Всевышнего дать сил жить дальше. Там в лесу среди белого снега становиться спокойно, мысли приходят в порядок, наступает душевный покой. И не одиноко – несмотря на то, что нахожусь здесь одна.
7
Показался «Прижим» – пробитая вдоль скалы на высоте более трех метров над рекой дорога. Ею пользуются в основном во время весенне-летне-осенних паводков на реке. Опасное место! Там нельзя разъехаться встречным автомобилям, а в ночное время из-за непроглядной темноты и крутых поворотов опасность увеличивается во много раз.
Несколько лет назад осенней дождливой ночью, изрядно навеселе, возвращались на «Кальмаре» Барменов и водитель Кондрашин. Не справились с управлением машины на крутом повороте, свалились в реку, погибли.
Промелькнувший в сознании случай навел на воспоминание о жизни Барменова, непростого жителя поселка. Видать, на роду было написано, так бесславно закончить жизненный путь, начатый в наших местах неплохо. Только несколько лет стал работать сварщиком и в этом качестве разъезжать по селам, работая в коммунальном хозяйстве. Конечно, в возрасте пятидесяти лет трудно привыкать к работе по специальности, когда-то в молодости полученной, но по счастливой случайности ею не пользовался больше двадцати пяти лет.
А «счастливой случайностью» оказалась прекрасная жена Ирина, с копной темно-каштановых волос, волной спадавших на черные пылающие огнем жизни большие, глубокие, как северные озера глаза. Была не только хороша собой, но волевая, активная, целеустремленная и властолюбивая. В школьные годы руководила комитетом комсомола. В Пединституте вступила в партию, получила направление в Высшую партийную школу. Барменов встретился на пути, когда заканчивала учебу. Вскоре поженились. После окончания ВПШ направили в наш район вторым секретарем райкома партии, ему отдали должность председателя народного контроля.
Барменов сразу вписался в номенклатуру района. Он был чистенький, холеный, какой-то светлый и мягкий, в меру рослый, упитанный, с пышной шевелюрой светлых волнистых волос, голубоглазый. На нем прекрасно сидели дорогие костюмы с иголочки светло-коричневого цвета, а то и кофе с молоком. Свежие рубашки различных тонов и оттенков дополняли гардероб. Неотъемлемой частью внешности были модные, но строгие галстуки и лаковые туфли на ногах в дорогих носках. Как знак отличия от окружающих, ходил всегда в коричневой кожаной куртке, под мышкой с кожаной папкой на молнии, набитой протоколами и инструкциями.
Приветливый, всем улыбающийся, с первого взгляда вызывал безграничное доверие. А, сколько судеб людских покалечил! И только лишь потому, что от райкома партии поступала установка такого-то человека или даже людей целого коллектива заставить дать показания о «грехах», хотя им или ими несовершенных, но, по мнению партийных работников, идущих в разрез с линией партии или просто для отчетности. Предписание свыше исполнял строго, тщательно! Применял тактику доброжелателя. Выспрашивал, кого-то другого обвинял, давал почувствовать собеседнику, что совсем ни при чем. По нескольку часов проводил вроде дружескую беседу, при этом все, тщательно записывал как ему надо, и в итоге доводил человека до такого состояния, что тот соглашался с тем, что хотел от него Барменов и подписывал. Затем… без тени сожаления протокол передавал по назначению. И ему уже была безразлична эта судьба.
Ирина же Федоровна, могла запросто вызвать любого руководителя, не сдерживаясь в выражениях, называть растленным преступником, отщепенцем, отбросом общества, не видевшим целей и задач партии. Владея ораторскими способностями, выступала в роли карающего райкомовского «меча», безжалостного, но «справедливого» – с блеском удавалось. Так длилось более двадцати лет.
Но вот беда, начала спиваться. При появившейся гласности выяснилась и причина недуга. Оказывается, всегда украшала праздничные столы высокопоставленных чиновников, часто приезжавших из области, Москвы, любивших застолья, услады. Как раз подходила: молода, хороша собой, грамотная, могла поддержать любую беседу, своя, проверенная. От чрезмерных посещений банкетов стала терять былой лоск. Настал день, когда сняли с высокой должности. Следом и он лишился сладкого места. Стали такими же смертными, как все.
Ирина устроилась сторожем на керамзитку, часто не выходила на работу, постоянно пила. Ходила по людям, занимала деньги. Опускалась все ниже и ниже, дошла до злачных мест алкоголиков. Редко выползала домой…. Как-то очухавшись, поднималась на второй этаж в свою квартиру, упала, ударилась головой о ступеньку и уже больше не поднялась. Сам Барменов пытался выкарабкаться, даже женился на молодухе. Та родила ему дочку. Купил на материке квартиру, собирался переехать к ним…
8
За очередным поворотом скрылся «Прижим. Запевшая музыка гладкого скольжения колес прервала мысли. Невольно залюбовалась окрестностями. Здесь было снежнее, чище и белее. Дующие на открытом побережье ветра отстали.
Все та же наледь расширила владения, прибрежные кусты и деревья впаяла в блестящий, прозрачный отливающий густой бирюзой лед, превратила поверхность реки в сплошной ровный каток. Застывшие, как заколдованные деревья с покрытыми инеем развесистыми ветвями, отражались в нем и создавали под уже яркими лучами солнца сказочный мир, праздничность.
Закрыла глаза на мгновение: услышала звуки вальса, вдруг увидела себя в белоснежном пенистом платье и закружилась, закружилась в вихре танца. Тут же очнулась и поняла – это только воображение, навеянное белым снегом и сладостными мечтами, которым не суждено уже сбыться…
Не успела понаслаждаться природным чудом, как почувствовала встряску. Вновь окунулась в привычный ритм движения по впадинам, крутым поворотам, подъемам.
В салоне слышался гул голосов, через который отчетливо прорезались отрывки нескончаемых разговоров. Слышится говор двух женщин, сидевших через ряд. Их волнует состояние райцентра. Одна говорит:
– Поселок не радует глаз, как бывало. Многие дома превратились в груду неубранных развалин, торчат печки и кирпичные трубы на всю высоту, а металлические, как паутины повторяют уже несуществующие стены; гроздьями висят раковины, унитазы, батареи, даже в некоторых разрушенных домах и ванны…. Целые улицы исчезли. Бетонные дороги оказались не нужными и ведут в никуда… Чечня, да и только!.. – другая тут же подхватывает:
– Да, точно!.. Раньше приезжала, видела ухоженным, чистым, а теперь дома стоят с облупившимися стенами, улицы стали грязными, заваленными мусором и под каждым забором лежат кучи его, – голоса женщин затихают, в уме сама продолжаю:
«Что, верно, то верно! «Мусорка» ездит не регулярно. Фекалиями заполнены не только выгребные ямы, но и подвалы каменных домов. Об очистке уже и вопрос не стоит. Все рушится, все приходит в упадок. Горловины выгребов развалились, исчезли с них крышки, даже не все прикрыты случайными непрочными дощечками.
По этой причине произошел ужасающий случай. В центре поселка в выгребной яме утонула четырехлетняя девочка. Искали несколько дней; обшаривали все окрестности. Кто-то догадался проверить ямы, предварительно откачивая из них нечистоты. В одной из ям нашли и ее. После такого вопиющего случая наведение порядка так и не произошло».
Мысли прерываются ворвавшимся в сознание голосом еще одной женщины, сидевшей сбоку от меня:
– Раньше приезжала и за полночь свободно ходила, а теперь страх берет даже, когда чуть начинает темнеть. Такое творится! Зверским образом был избит двенадцатилетними подростками возле заброшенной стройки пятиэтажного дома «Сельхозтехники» шестилетний мальчик. А преступники и по сей день, не наказаны. Ведь мало того, что покалечили, так еще закопали и сверху заложили кирпичами, чтобы никто не нашел. Но на счастье этого ребенка вечером в тот же день один из хулиганов не выдержал и рассказал своей матери. Малыша срочно отправили в Магадан. Слава Богу, жив, поправляется,… – женщины снова замолчали. От образовавшегося недолгого молчания, стал громче слышен мотор. Машина упорно преодолевала расстояние, наматывая километры по бездорожью.
9
Повозилась на неудобном сидении, вновь обратилась к попутчикам. Вот молодая женщина-гармандинка, рядом – бутуз лет пяти, такой плотный, толстенький, щеки ярко-красные, кажется, чуть притронься к ним и брызнет здоровьем. От него исходит ощущение свежести маленького человечка. Из-под узких щелочек век на мир глядят хитрые, озорные буравчики глаз. Становится грустно оттого, что будущего, по всей видимости, у него нет. Вырастет, скорее всего пойдет по стопам отца, деда, дяди: или сопьется, или если дотянет лет до сорока, все равно его настигнет бич этого народа – туберкулез…
Тем временем в салоне продолжают беседовать. Слышу голос еще одной женщины:
– Вчера по телевизору видела передачу «Тема». Наш хозяин выступал, – помолчала, глубоко вздохнула, с сожалением продолжила, – зачем только сказал, что сохранил национальные села? В таком виде, в каком находятся сейчас, лучше бы не сохранял…
Сидевшая сзади веселая компания замолчала. Один из мужиков вступил в разговор:
– Да, тоже видел эту передачу. Сказать можно все и рассказать красиво,… ведь все равно никто не знает, как мы живем на самом деле. И кого это интересует?.. А он так красиво разрисовывал нашу жизнь, что сначала не понял и подумал: «Это, про какие же села говорит?» Оказалось – все же про наши! Еще упомянул и Кубаку, добыча полезных ископаемых которой, должна озолотить не только хозяев, но и всех нас, особенно местное население. Даже сказал, что будем жить лучше аборигенов Аляски. Однако Кубака золото-то выдает, а я не вижу, чтобы начали, как сыр в масле кататься, – мужик задумался, загрустил…
От очередного сильного толчка машина почти завалилась, люди с испугом схватились за поручни, приумолкли, но та с усилием, проскрипела креплениями и колесами, выпрямилась. Вновь успокоились, расслабились, а Валентина, прервала молчание, спросила у женщины, только что рассказавшей про передачу:
– Как все же вы живете?.. Расскажи, знать будем. А то говорят, что ваша учительница, для того чтобы протопить школу, берет топор и запросто колет дрова. Дочка с подружкой не поверили и специально едут своими глазами увидеть, – женщина взглянула на нее, горестно вздохнула, отчего возле губ резче обозначились морщинки, сказала:
– Что же здесь удивительного и любопытного? Да,… приходится нашей Александре Ивановне, несмотря на то, что маленькая, как подросток, таким образом топить печи в школе, чтобы не прерывать занятия,… – замолчала, но растревоженная расспросами, продолжила, – да и у населения жизнь несладкая. Самого простого – постоянного электричества и того нет. Подают только для пекарни, а в дома жителей один раз в три дня и то на короткий срок, чтобы смогли постирать, погладить, что-нибудь приготовить, – вновь приумолкла, а я тем временем с беспокойством проверила: не забыла ли термос с горячим чаем и бутерброды.
Убедилась, что все на месте, с облегчением подумала: «Ну, слава Богу!.. Вот и хорошо. Теперь надо всегда брать с собой съестные припасы. Ведь без электричества и чаю не вскипятишь. Да и в селах нас никто не ждет. Не то, что раньше, когда столовые были в каждой деревне. Но сейчас это в далеком прошлом».
Попутчица очнулась от дум, опять тяжело вздохнула, видно решила до конца высказаться о наболевшем:
– Хорошо, что почти у всех установили печки, но опять же сгорело все, что было деревянного в селе, а котельная до сих пор не запущена. Но самое худшее: продуктов нет, магазин пустой. Негде купить носки, трусы, мыло, порошки и другую нужную в хозяйстве мелочь. Ба-а-ани нет! – тут же последовал вопрос. – А где же вы моетесь? – Женщина, смущаясь, ответила:
– Кто, как умеет, так и моется. А есть, вообще не моются, – разговор опять прерывается. Люди приумолкли, погрузились в нелегкие думы о житье-бытье в национальном селе, зачем-то сохраненном в таком жалком виде. И для чего? Этого они никак не могли уяснить.
Смотрю на Вальку: та возбуждена, радуется. Теперь точно знает: будут в ходу товары, торг состоится отличный. Повернулась ко мне, довольно изрекла:
– Ты будешь пенсию выдавать, а я забирать! – В этом не сомневалась: забирать будет. Подобрев, Валентина вытащила из большого кармана светлой куртки семечки, стала угощать. Большинство пассажиров занялось ими, и разговор опять прекратился.
Все же один заговорил. Подумала, наверное «позднее зажигание»:
– Насчет электричества-то хочу еще сказать. Включают совсем на малый срок и не каждый день, а дети-то нашего Михалыча пострадали. И ведь надо было придумать пойти покачаться на проводах за селом в тот момент, когда включили напряжение!
Да,… жуткий случай! Два мальчика десяти, шести и девочка девяти лет ушли за поселок. Увидели провод, свисавший почти до земли (бурей повалило подгнившие столбы, но отключить от сети никто не удосужился). Детям показался очень удобным для устройства качели. Мальчики сели на него и сразу же превратились в пепел, а девочка успела схватить провод только одной ручкой, кисть руки моментально отгорела…. Теперь братиков нет,… сама осталась калекой…
10
Автобус тем временем увозил нас по речке, идущей между скалистыми берегами. Видневшиеся вдали сопки начали неотвратимо приближаться. За очередным поворотом вплотную подступили к реке – величественные, покрытые таким белым блестящим снегом, что… кажется белее и не бывает, от них исходило… чистое свечение, парил воздух, казавшийся дыханием земли.
Какая красота! Пассажиры зачарованные, замолчали. С удивлением стали оглядываться вокруг. Посмотреть было на что! Здесь зима не торопилась передавать права никому. Под сопками река заросла высокими тополями, кустами развесистых ив, рябин. Все припорошено белым пушистым снегом. Просто какое-то Берендеево царство. Кажется, стоит внимательно приглядеться, и можно увидеть Деда Мороза, Снегурочку. Лишь на нетронутом снегу вдоль дороги четко видны маленькие треугольные следы куропаток. От шума машины, те стаями вспархивали, стремительно поднимались вверх, облепляли деревья. Автобуса не боялись, и дали возможность разглядеть.
Оказывается они белее самого белого снега! Выделялись только черные лапки и глазки-бусинки. Смотрели на нас также с удивлением, как и мы на них.
Дальше к кустам целина снега до густоты исписана следами Божьих созданий. Долго вглядывалась и неосознанно пыталась прочесть про свою судьбу, но строчки не складывались воедино. Тайна осталась неразгаданной. А это и хорошо! Иначе неинтересно было бы жить, зная будущее. А так, как в дороге, так и в судьбе один и тот же вопрос: «А, что там,… за поворотом?»
Гладкая ледяная дорога вновь оборвалась. Попали в колею, которая то поднималась на наносы, то вновь опускалась вниз. Машину так мотало, что приходилось крепко держаться за поручни, а если вдруг отрывались руки на секундочку, следующую – приходилось, хвататься за что попало, лишь бы удержаться, не упасть, не расшибиться.
Наконец подъехали к правому берегу, идущему на подъем, с трудом преодолели крутизну и выехали к просторам Ханькана…. Ровная котловина, расположилась километра на два от реки в полпути до села и разместилась между сопками, надежно защищавшими от ветров. Здесь всегда тепло и уютно от ярких солнечных лучей, которых хватало на то, чтобы летом обогревать огромные плантации капусты, гороха и зеленки для скота.
Но когда это было?.. А было в той,… прошлой советской жизни. Сейчас здесь все в запустении. От летних домиков остались одинокие столбики. Поля, еще припорошенные снегом, заросли не только дикой травой, но уже и кустарниками, предшественники которых несколько десятилетий старательно выкорчевывались людьми.
Валяются бесхозными сеялки, бороны, такие ржавые, что сразу видно: ими не пользовались больше десятка лет. Плуг как в последний раз прислонили к березе, так и стоит до сих пор. Лемеха уже не блестят задорно на солнышке, а покрылись толстым слоем ржавчины, уныло подняв к небу мордочки, как бы взывали о помощи. Но кто поможет? Тех, кто затевал бурное развитие уже и в живых-то, наверное, нет, а тем, которые остались – не до них…. Да и забыли уже, для чего все предназначалось…. Вот и зарастает лесом, дикой травой, кустарниками. Как все же неразумен человек!.. Если все было сделано на благо людей, так зачем бросать, а потом через десятилетия возвращаться к тому же?..
11
Выбитая колесами больших машин волнообразная колея прошла между заброшенными полями, вновь спустилась по круче к реке и запетляла на непредсказуемых поворотах.
Проехали еще километров десять, увидели впереди бегущую по дороге собаку-«лайку» и двух рыбаков с пешнями в руках. Значит, скоро будем у цели.
В Гарманде не была лет восемь. Нахлынули воспоминания прошлых лет, когда приезжала в качестве начальника производственного отдела.
Руководителями строительных участков были разные люди, но из всех запомнился Андрей – молодой специалист. Обаятельный рассудительный и внешностью особенный: высокий, статный, с красивыми, открытыми, темно-синими глазами, белозубой улыбкой. Жена Наташа подстать: настоящая русская красавица – стройная, сероглазая смуглянка. Ждали ребенка. Рожать отправил в Москву к матери. Но видать судьбу не объедешь, не обойдешь!.. Появилась на свет дочь. Новоявленный папаша от счастья весь светился, устроил богатый ужин….
А… через два дня… пришло сообщение… о смерти жены. Это было ударом для всех. Никак не могли поверить, что там, в Москве такое возможно. А оказалось, возможно!.. По недогляду персонала произошло заражение крови. И все,… женщины не стало!..
Поехал, похоронил. Пожалел тещу, оставил ей внучку. Наташа была единственной дочерью…. Почерневшим от горя, вернулся назад…
Через год перевели в райцентр. Вскоре родственники уговорили вновь жениться, чтобы не быть одному. Подыскали невесту – Любу, маленькую худенькую девушку….
Родилось у них двое девочек-погодок. После очередного отпуска привезли и третью. Семья получилась хорошая, дружная…
Но… вмешалась любовь!.. Он уже работал руководителем, когда к соседям приехала молодая невестка. Юная, яркая своею молодостью, которую обворожительно подчеркивали большие глаза-незабудки, алые пухлые губки, нежный румянец щек. Муж проходил службу в Армии, она ожидала ребенка, приехала к его родителям. Устроилась работать. Через положенное время родила. Еще больше расцвела и стала похожа на нежную лилию только что распустившуюся на росистом лугу.
У Андрея дрогнуло сердце. Он оказался тоже не безразличен…
Лиля часто заходила в отдел. Беседовали на разные темы. Как-то сказала:
– Андрей хочет близости,… как быть?.. – не стала читать нравоучений, поняла – все напрасные слова, сказанные в пустоту, сейчас не дойдут до сознания, и решила сказать то, что… та хотела услышать:
– Знаешь, если захватила любовь,… не сопротивляйся и не отказывай себе. Прожитые годы юной женщиной в одиночестве – невосполнимая жертва…. А нужна ли кому-нибудь будет в будущем?.. Да ее может никто и не заметить, не вспомнить и не оценить,… даже муж. Все забудется в житейских хлопотах, а ты… будешь в дальнейшем сожалеть, что когда-то лишила свое, тогда еще молодое тело счастья быть обласканным любимым, желанным мужчиной…
Может, поступила и скверно, но сказала правду, ту правду, которую, уже узнала, пройдя сквозь годы. Влюбленная обрадовано взглянула на меня, воскликнула:
– Так считаете?..
– Это личное мнение…. Конечно, может и не слишком поддерживающее общепринятую мораль. Но,… в конце концов, кому нужна в итоге она?.. Вон в царское время бывало, женщины… ждали и двадцать пять лет!.. Об этом написано много, но кто хоть раз даже только представил бы: каково молодой женщине терпеть муки одиночества и неисполненных желаний ласк и любви, созданных и разрешенных самим Богом, природой?..– и еще процитировала, где-то прочитанное:
– «Время течет быстро и проплывает словно мираж, исчезающий в мгновении. Жизнь человеческая мимолетней росы, да и название свое заслуживает лишь тогда, когда дарит нам радость, поэтому надо наслаждаться и радоваться сейчас, потом уже будет поздно…. Да… и что будет потом?»…
Бурный роман протекал у всех на глазах. Люба не выдержала и настояла на отъезде семьи на «материк». Вскоре уехали…
А к Лиле вернулся муж. Очень любил, потому все простил. Но только она уже не смогла быть прежней. Проводила в очередной раз его на сессию. И тут возник Николай, водитель из экспедиции, работавший на машине «УРАЛ». Хорош собой, высокий, чернявый, огонь-парень, но… женат и тоже имел дочку. Грешная любовь расцвела пышным цветом. Его жена не выдержала и на нервной почве попала в «психушку»…
Вернувшийся из города Сергей вскоре увез неверную из поселка…
Николай запил!.. В момент просветления продолжал работать водителем и на машине колесил по району. В очередной раз ехал в Наяхан к рыбакам. Добираться летом туда можно только по отливу, по гладкой песчаной поверхности, в нескольких местах таившей опасность. Нагромождения из валунов и пик высотою до метра, шириной более пятидесяти метров преграждают проезжую часть дороги и переходят в прибрежные скалы. Объехать никак нельзя.
Благополучно много раз проезжал, но на этот раз не смог удержать машину. Та, перевернулась, кабина смялась, придавила его, а морской прилив скрыл под водой…
12
Воспоминания сокращают путь. За последним поворотом на пригорке должен показаться райский уголок. Именно райский!
Само село расположено в низине на берегу реки между возвышенностями, покрытыми густой зеленой растительностью с громадными плантациями иван-чая. В пору цветения окрестности словно плывут в ярко-сиреневых облаках. Величественные сопки, окружают со всех сторон, защищают от ветров, которые на побережье постоянно преследуют и другой год все лето то туманы, то дожди, а здесь постоянно светит солнце. Жара стоит как на «материке». Земля вокруг жирная, родящая.
Проехали еще с полкилометра и наконец-то увидели искореженную ветрами старую лиственницу. Толстый кривой ствол, покрывшийся десятками сучков, выглядел одиноко и жалко. Голые ветки не могли скрыть картины, открывшейся за ней.
О, ужас! Что это? Жилое ли село? Первое впечатление такое, будто его бомбили. Но нет, войны здесь не было.
Однако на подъезде нас встретило разрушенное здание когда-то знаменитой молочно-товарной фермы, для которой в пятидесятые годы специально с «материка» завезли коров. Должность доярки была почетной, прославляемой за ударный труд на всю область. Вкусной сметаной и молоком снабжали детские учреждения, жителей в своем селе, привозили и в райцентр…. Но это уже принадлежит истории.
Завиднелись развалины гаражного хозяйства: облупившиеся полуразрушенные стены зданий без окон, ворот, крыш, десяток искореженной, проржавевшей, раскуроченной техники.
Направо растворный узел. Остались только стены из блоков, видать не под силу оказались для разрушения. Лежали просевшие горки песка, щебня. Виднелись следы от бетономешалки ввиде оси на двух блоках – в хозяйстве не пригодилась! В проеме висели на металлической коробке остатки ворот, добротно выполненных из железа. Петли проржавели, и когда-то однажды кем-то оставленные незакрытыми, от ветра жалобно скрипели на все село Тому же до этого нет никакого дела. К скрипу сельчане привыкли, воспринимают как должное.
Показалось вдруг, что в какой-то момент, если прекратиться этот звук, люди, наверное, всполошатся: не случилось ли чего? А, что еще должно случиться?..
По ходу дороги недостроенные здания детского садика – в прошлом времени: гордость нашего коллектива. Получив проект и деньги на строительство, радовались: наконец-то для детишек что-то стоящее построим. В комплексе предусматривались: здания для детского сада, бассейн, зимний сад, прогулочные веранды. Строили и представляли: на улице мороз под сорок градусов, а краснощекие карапузы плещутся в теплой воде бассейна.
Сейчас уже точно знала, подъеду ближе, страшно разочаруюсь и еще больше расстроюсь. Но… увиденное, просто потрясло! Брало удивление, каким образом можно столкнуть со стен железобетонные плиты перекрытия без крана… и… зачем?! Но они оказались внутри зданий и теперь торчали как ребра гигантского неземного животного. Пустые глазницы проемов (деревянные изделия растащены и сожжены) вызывали страх, наводили на мысли о неразумности и примитивности людей, не ведавших, что сотворили.
Налево из-за большой кучи шлака показалась приземистая полуразвалившаяся котельная. Направо раскопанная теплотрасса, железобетонные плиты на бровках траншеи. Видны оголенные трубы, невдалеке в кучах шлак. Видать все же пытались отремонтировать и утеплить, но… так до дела и не дошло.
По бокам дороги убогие, неухоженные домишки, с давно небелеными, облупившимися стенами, с выбитыми стеклами, заделанными листами фанеры и кусками рубероида с целлофаном. Из покосившихся труб над некоторыми шел дым, возвещавший о том, что жизнь теплится. Мусор лежал возле домов, рваные бумажки, измятые пакетики летали повсюду от низового ветерка, гулявшего по селу. Всюду разор, безнадежность!..
Создалось впечатление, что… приехали в какую-то резервацию из страшного американского фильма, где люди давно изолированы от окружающего мира, живут только сию минутным моментом. Сами для себя что-то пытаются из остатков цивилизации сделать, но… до того примитивно, что будто бы их… не коснулись знания и опыт других людей, живущих в большом обществе и в современном мире…
13
Тем временем автобус поравнялся с двумя двухэтажными восьми квартирными деревянными домами, построенными лет двадцать назад. Раньше ремонтировались, красились. Теперь же из-за просевших фундаментов стены перекосило, дверные проемы опустились. Краска облупилась, штукатурка местами осыпалась до ощетинившейся дранки. Полуразвалившиеся кирпичные трубы над крышами, едва выпускали дымок. В одном из них в двухкомнатной квартире на первом этаже находилось почтовое отделение – цель нашей с Тоней поездки.
Проехали еще немного, остановились возле единственно приличного здания, которым оказалось административное здание села. Водитель открыл дверь; на улице было достаточно холодно; воздух пронесся по салону и обдал морозной свежестью.
На спущенную лесенку первой ринулась Валька. Спрыгнула, начала ловко принимать свои причиндалы, которые достаточно бодро стали подавать мужики. Приняла все и тут же устроила рядом с завалинкой «торговую точку».
Пассажиры, уставшие и обалделые, наконец-то получили свободный выход, начали вытаскивать вещи и выскакивать наружу. Это была одна из удачных поездок – обошлась без происшествий и задержки в дороге. Мы с Тоней не торопились, сидели и ждали, когда закончится суматоха.
Прибытие автобуса – настоящее великое событие для населения. Почти все жители сбежались узнать, кто приехал, и может, что-нибудь привезли. И не ошиблись!
Возле Валькиной «торговой точки» образовалась очередь из женщин, еще не старых, но каких-то усталых, изможденных. Худые с желтоватыми оттенками темные лица и открытые беловатые, тонкие шеи на костистых ключицах, выглядывали из несвежей одежды с чужого плеча. Непокрытые черные волосы на головах свисали прядями; а то были схвачены грязными резинками или заплетены в неряшливые косички.
Возбужденные, нетерпеливые – вертели головами. От учащенного дыхания под тусклыми лучами послеобеденного солнца над ними вился легкий парок. Отрывочно обменивались словами, окликали знакомых, предлагали стать рядом (что не всегда нравилось очередникам). Их тревожные руки то и дело, освобождаясь от длинных рукавов, ныряли в карманы за деньгами, зажимали скромное содержимое в кулаках.
Здесь же появлялись, как две капли воды похожие на своих родителей, стайки детей тоже с непокрытыми головами, обросшими черными густыми волосами и одетыми кто во что. Нетерпеливо дергали матерей за пальцы рук, полы одежд, будто это могло ускорить продвижение очереди.
Весь этот люд немыт,… неухожен. Но… все хотят отведать чего-нибудь… вкусненького! И… торопятся купить.
Покупают. Тут же, быстро отходят с крепко зажатыми в руках кульками то ли пряников, то ли вафлей, то ли конфет. Не выдерживают до дома, разворачивают, заглядывают, торопливо вытаскивают, начинают жевать. Суют детям, угощают других домочадцев толпящихся тут же.
Снующие между людьми собаки, зорко следят за хозяйками. Увидев с покупками, каждая кидается к своей, и начинают вертеться, преданно заглядывать в глаза, радостно, униженно вилять хвостами, повизгивать. Молниеносно хватают на лету крошки, падающие из торопливо жующих ртов хозяев.
Мужчины, такие же черноголовые, темнолицые, худощавые стоят в сторонке у изгороди. Их мало. Щурятся от неяркого солнца, изредка переговариваются, неторопливо курят. Одеты так же кто в чем: в темные, видавшие виды плащи, осенние пальто, старые спецухи. Жены в сопровождении детей и собак идут к ним, протягивают вкусности, а они,… мужчины,… как бы нехотя и грубовато отталкивают, но потом, снизойдя, тоже начинают жевать.
А вот и бутылки пошли по рукам! Торговля в полном разгаре!
14
Прихватываем мешки с почтой, вылезаем из автобуса и идем в сторону двухэтажных домов. Валентина вслед закричала:
– Быстрее выдавайте пенсию.
Подошли к дому. Стоявших у крыльца пожилых женщин, спросила:
– Почта открыта? – словоохотливо ответили:
– Да не знаем, тут ли она, а почта вообще-то открыта.
Тоня остановилась у крыльца поговорить со встретившейся знакомой, а я нырнула в проем коридора и ступила на просевший пол, в потемках боясь наступить на гнилые доски, с трудом нашарила ручку двери, дернула на себя и открыла – пахнуло холодом подвала.
Из-за отсутствия электрического освещения в помещении полумрак, еле разглядела начальника почтового отделения в шапке, в меховой безрукавке, в валенках и поняла, что нет ни отопления, ни печки.
Та стояла за столом, заваленном проспектами из какой-то чужой красивой жизни, потирала замерзшие руки, виновато улыбалась: мол, извините, что так встречаю.
Я поздоровалась, огляделась вокруг. От холода в помещении окна заросли толстым слоем льда, на голых давно небеленых стенах с облупившейся штукатуркой висели какие-то серенькие плакаты и графики, составленные от руки еще с советских времен, с промерзшего и заиндевелого потолка свисала без света посеревшая электрическая лампочка в черном патроне. Промороженные доски пола скрипели под ногами. Беспросветность кричала из каждого уголка.
Боже мой! Какая убогость. На ум пришел старинный фильм «Станционный смотритель», но когда это было? Век назад. Или история повторяется?
Зашедшая следом Тоня не удержалась, воскликнула:
– Ну и жутко же у тебя здесь Лена! Как еще не ослепла и в сосульку не превратилась?
Елена Ивановна только печально улыбнулась. У меня, как у ревизора, сразу пропала охота говорить о недостатках в работе. Подумала: «Да, будь моя воля, эти триста рублей, которые получает за месяц, платила бы только за то, что каждый день вставляет ключ в замок и открывает дверь, а она еще и работает».
Проверку провели за час. Возле полуоткрытой двери собралась толпа пенсионеров. Управившись с бумагами, сказала Лене, чтобы ускорила с выдачей пенсии.
Старушки услышали, радостно прореагировали, начали благодарить. Вот ведь какой у нас народ забитый, готовый любому чиновнику, даже самому маленькому говорить спасибо. А за что? За то, что привезла эту мизерную подачку от нашего богатого и жестокого государства?
Быстро собрали вещи, пошли к двери. Перед выходом оглянулась. Увидела, как наша Елена Ивановна в полутьме склонилась над ведомостями, по которым предстояло выдавать деньги, да при том так, чтобы не ошибиться. Даже свечки нет! Потому что некому завезти свечки, лучше лишний ящик водки подбросить. Пить-то и в потемках, и при костре можно. Пусть лучше пьют, кто-то там сверху, решил.
15
Поспешили к автобусу готовому в обратный путь. Надо было торопиться занять места поближе к кабине. Но, увы! Нам уже достались в самом конце. С вздохом сожаления устроились там.
Впереди сидела совсем еще молодая, привлекательная аборигенка. Свежее лицо играло румянцем, но жизнь в Гарманде уже наложила отпечаток: виднелась чуть заметная желтизна на висках, у крыльев носа, грязные разводы от «легкого» умывания шли от висков, спускались вниз и захватывали еще стройную лебединую шею. Густые черные, свалявшиеся волосы небрежно скручены в пучок, перехваченный резинкой; под ногтями рук выглядывала застарелая грязь. Черное мужское осеннее пальто накинуто на плечи, одна рука перевязана и висела на перекинутой через плечо серой косынке. Картину довершали стоптанные сапоги, спортивные китайские брюки.
Молодайка была навеселе. Словоохотливо, наверное, в десятый раз рассказывала, что с рукой. Оказывается, это друг топором рассек руку, а целился в голову, и этим почему-то страшно гордилась.
Из чистого любопытства, чтобы поддержать разговор, Антонина спросила:
– За что же все-таки он на тебя с топором-то набросился? – на что наша попутчица бесхитростно ответила. – А бутылку самогона от него спрятала. Но вы не подумайте,… он меня л-ю-ю-б-и-ит!
Боже мой! Да, что же это такое? И она еще, что-то бормочет про… любовь! Или все тот же принцип: «Бьет, значит, любит», а здесь убивать собрался из-за большой любви да не к ней, а… к бутылке. Бедный, бедный наш народ!
16
Торговля у Вальки шла полным ходом. Водитель поторопил, но та только махнула рукой. Заведя мотор, медленно повез нас в сторону дизельной станции на другой конец села. Там женщина попросила захватить мешок картошки и подвезти до райцентра, чтобы потом передать в Магадан с попутной машиной для учившейся дочери…
Из автобуса глядела по сторонам. Вон возле кучи шлака играют трое маленьких ребятишек, в немыслимых одеждах с чужого плеча, в резиновых сапогах, с грязными руками и немытыми мордочками…. Куча шлака: и это все забавы и развлечения!? На что же еще могут рассчитывать? Кто же наберется смелости вытянуть их из этого замкнутого круга ада? Нет ответа.
Возле администрации, уже успевшие напиться два мужичка куда-то двинули, но ноги не несут. Падают, друг друга поднимают, и продолжают пытаться идти. Куда? Какова их цель. Что ждет впереди? Нет ответа.
Через улицу пробегает сгорбленный щупленький мужичишка с нечесаными волосами, отросшими до плеч, грязными, свалявшимися, когда-то видать красивыми. Далекое как-то еще помнит и не подстригает. Но длинные волосы и мыть надо часто, а про это уже давно забыл. Одет в жеваные штаны от бывшей спецовки, в такую же куртку, в галошах на босу ногу. Куда спешит? Чего ждет от жизни? А всего-то ему лет сорок.
Вслед выбежала женщина: всклокоченная, голопятая, в большущих то и дело спадающих тапках, в длинном платье: когда-то блестящем бордовом, теперь сером и тусклом, из-под него на восточный манер выглядывают штаны от спортивного костюма с белыми лампасами. И куда друг за другом рванули? Нет ответа…
Проехали и мимо двухэтажного каменного недостроенного дома, находившегося недалеко от берега реки. Лет десять назад готовность была девяносто пять процентов, когда стройку остановили.
Распределенные квартиры так и остались незаселенными. А сейчас просто остов разрушенного здания без окон, дверей, крыши. Даже стены, каким-то образом подверглись разрушению. Здесь же стоит десятитонный автокран с поднятой стрелой над крышей. Механизм проржавел, стекла выбиты, нет ни троса, ни дверей, ни колес. Жуть берет от увиденного.
А вот еще здание старого детского сада с заколоченными окнами. Из открытого дверного проема вышли две коровы. Остались еще у частников, находятся в «свободном выпасе». В здании, наверное, пережидают непогоду. Бывшее общежитие, несколько частных домов стоят с пустыми глазницами окон, полуразрушенными крышами.
Из окон еще жилых домов на автобус глазеют любопытные хозяева, очень похожие на свои жилища, такие же неухоженные, несчастные. Бедность выглядывает изо всех углов, наводит тоску, уныние, безнадежность. Только собаки целыми стаями весело резвятся вокруг…
С печалью и болью в сердце подумала: «До чего безжалостна жизнь к этим несчастным людям, забытым Богом и сильными мира сего. Как же нужно ненавидеть свой народ, чтобы довести до такого состояния?»..
17
Завершили «вояж», вернулись к месту торговли. Валентина стала свертывать, передавать оставшиеся продукты и товары фельдшерице медпункта. Не успевшие отовариться, зашумели. Послышались недовольные голоса и выкрики, из которых поняла, что фельдшерица хоть и будет дальше торговать, но произведет донаценку, а тем еще дороже придется платить.
Однако время поджимало, и Валентина осталась неумолимой. Передала товары своей гармандинской напарнице, схватила пустые сумки, кряхтя, быстро забралась в автобус, уже набитый до отказа…
Подташнивало все от того же запаха большого количества ношеных одежд из шкур и добавившегося запаха немытых тел. Незаметно прикрывала нос и рот своими чистыми вязаными рукавичками, и хоть тошнотворный запах все равно проникал и мешал нормально дышать, мне ничего не оставалось, как только смириться и начать обратный путь…
За поворотом скрылась Гарманда. Шел пятый час вечера. Еще три часа, и это несчастное село с горемычными людьми окутает темный мрак ночи. На многие километры во все стороны нет ни единой человеческой души, нет даже телефонной связи. Они одни, совсем одни, обездоленные, обделенные,… без будущего.
Затихнут в своих не совсем чистых постелях, а кто-то и просто в углу на подстилке, чтобы на утро, когда вновь заглянет солнце, продолжить проживать жизнь, если это, возможно, назвать жизнью…
18
За окнами потемнело. Проезжая лесистую местность в темноте ночи, видела лишь мелькание причудливых деревьев. Они протягивали свои длинные прогнутые голые ветки, шуршали, стукали, цеплялись за металлическую обшивку и нехотя выпускали движущуюся машину из цепких лап-ветвей.
Иногда в свете фар толстые деревья вставали стеной вдоль крутых поворотов колеи. Невольно старалась уклоняться от, казалось бы, неминуемого столкновения, но опытные руки водителя ловко держали руль и в самый последний момент предотвращали беду. Облегченно вздыхала и который раз про себя продолжала повторять: «Слава Богу, пронесло».
Поерзала на сидении, выпрямила спину, которую от напряжения и постоянного мотания из стороны в сторону сильно сводило. Наконец устроилась, закрыла глаза, и потекли интересные мысли. Представила Гарманду не такую убогую, несчастную и забытую, а другую. Этот уголок вдруг превратился в райский, конкурентоспособный с самими Французскими Альпами.
А почему бы и нет? Разве где-то на земле есть такой уголок, в летнее время утопающий в зелени и в сплошном солнце? Разве есть где-то такой воздух, насыщенный запахами чистой воды из бурливой реки, густой травы по пояс, хвойных стлаников, тополей, берез, рябин, красавиц лиственниц? Разве есть где-то уголок, где у подножья сопок можно за два часа набирать по целым ведрам любой из ягод: и голубики, и жимолости, и брусники, и красной рябины, и смородины? И все эти ягоды вкусные, полезные.
А зимой разве есть такое место на земле с синевой бездонного неба и чистого, белого с изумрудным отливом снега, от яркости, чистоты которого, глазам без затемненных очков становится больно? Разве есть где-то сухой голубой лед на замерзшей реке, такой прозрачный, что видны мельчайшие песчинки и камушки на самом дне? Ко всему прибавить пронизанные северными солнечными лучами зимние запахи стланика, заснувших тополей, ив, берез, лиственниц. Вдыхать букеты зимы не надышаться и ощущать легкое головокружение!
А какие сопки! Какие прекрасные снежные склоны, будто бы специально предназначенные для лыжни! И в мечтах с закрытыми глазами вижу в ярком свете зимнего солнца гостиничные комплексы, канатные дороги, непрерывно поднимающие вверх горнолыжников, которые обратно лихо летят по склонам вниз, захватывая за собой небольшие шлейфы искристого снега.
На месте убогих строений теперешней Гарманды в тех же мечтах увидела выросшие красивые одноэтажные отдельные дома в русском стиле с богатыми подворьями. Окнами выходят на ровную бетонную набережную, идущую вдоль реки. Село летом утопает в зелени, зимой покрыто белоснежным покрывалом чистейшего снега. Скотный двор стоит на въезде, здесь же теплица и дает урожай овощей круглый год, обеспечивает весь район.
Чуть подальше у самых сопок разместился завод по переработке тундровых богатств. Теперь варенья, компоты, соки, джемы, грибные консервы расходятся не только по области, но и по всей стране, идут за рубеж. За селом, вверх по течению реки стоит завод по переработке речных богатств.
Радостные, чистые, отмытые, хорошо одетые люди спешат на работу. Теперь работы много, всем хватает, вот и радуются. Дети тоже спешат: кто в школу, кто в садик, а кто-то в спортивный комплекс, где прекрасный зимний бассейн. На улице мороз сорок градусов, а там теплая вода.
Боже мой! Как бы это было прекрасно! Может со временем так и будет. Но как сейчас-то этим живущим в настоящем времени быть? Как жить им дальше? Нет ответа.
19
Мысли обрываются от резкой остановки. Очнувшись, поглядела в окно. Между тесно стоявших друг к другу деревьев и кустов увидела памятник. Вспомнила, что здесь недавно произошла трагедия. Погиб молодой парень Сергей в тридцать три года. Осталась молодая жена, девятилетний сын и трехлетняя дочь. Погиб страшно и глупо. Всему виной оказалась опять водка. Это стремление наших людей пить во всех мыслимых и немыслимых местах, да не просто пить, а напиваться. Выехали трое друзей на рыбалку двумя машинами и вездеходом. Устроились, решили перед рыбалкой перекусить, а потом так увлеклись, что напились. Сергей сидел возле машины, а друг решил попугать. Сел в вездеход, завел, но управлять ни разу раньше не пробовал. Завести-то завел, и поехать поехал, а вовремя остановить не сумел, так и вдавил Сергея в машину. Не стало молодого мужика. На месте гибели теперь стоит памятник.
Вышли все из автобуса, подошли поближе. С фотографии улыбался молодой парень с курчавой шевелюрой светлых волос.
Валька быстро организовала «стол» и устроила походные поминки.
Через двадцать минут покидали это место. Оглянулась назад и в мыслях проплыла где-то услышанная фраза: «С любой дороги повернешь обратно, и лишь дорога жизни безвозвратна». Затем увидела мелькнувшую улыбку на портрете в свете фар, и там наступил мрак…
«Вот и все, – подумала, – был человек, и нет: оказывается так просто для него. А для его родных?» Недаром же говорится: «Покойников не надо жалеть, они нашли свое успокоение,… живым труднее».
20
После оставленного памятника, мысли уже не хотели возвращаться под розовые очки, через которые, увидела будущее Гарманды, если конечно оно состоится, если еще останутся люди и те, которые будут способны что-то сделать и изменить.
Да уже и подъезжали к райцентру. Из мечтаний вернулась к действительной жизни, и вдруг подумала: «После того, что увидела в Гарманде, жизнь в райцентре просто сказка».
Даже, несмотря на то, что часть нашего поселка уже исчезла. Попросту стерта с лица земли. И свет ограничен: включают по графику. Но ведь ежедневно! В квартирах систематически перемерзают и текут батареи. Хлеб подорожал. Не все продукты питания имеются в ассортименте и не всегда качественные.
Самолеты почти перестали к нам летать.
Ночью поселок погружается в кромешную мглу, и хозяевами становятся стаи собак. У них даже между собой поделена территория на участки, где хозяйничают и знают людей, живущих на их территории, и не трогают. Но не дай Бог ночью кому-нибудь ступить на территорию чужой стаи – непоправимая беда может случиться. И люди стараются все сделать днем – ночью лучше сидеть под надежной крышей.
Да мало ли можно найти неудобств, которые нас обуяли. Но это все равно рай, по сравнению с тем адом, который увидела там.
И тем радостней возвращаться домой, потому что хотя бы у нас пока еще есть горячая вода, но которую скоро отключат на лето. Да!.. и зачем нам, собственно говоря, летом горячая вода? Это кто-то там сверху за нас задал такой вопрос, прикинул и решил – не нужна.
Но это будет позднее в конце мая, а сегодня приду домой, налью ванну, погружусь в горячую воду и испытаю райское наслаждение. Ах, какая прелесть! И кажется, что больше ничего на свете не надо будет.
Но нет! Пройдет это ощущение блаженства и мне снова что-то понадобится. Такова уж сущность человека. Человек – существо ненасытное. Хорошего всегда мало. Ему подавай еще что-то и самое лучшее. Ведь человек, лишенный желаний и страстей, перестает быть человеком.
Эвенск, 1999год.
21
Прошло уже порядочно лет с тех пор, когда бездорожьем добиралась до Гарманды по замерзшей реке. За эти годы поверху была отсыпана дорога и проложены мосты.
Это, пожалуй, все, что лучшего случилось для жителей села, несмотря на то, что природные богатства района все так же продолжают извлекаться из недр земли, но они никак не влияют на улучшение их жизни. Тому примером явилась, упомянутая в автобусе одним из моих попутчиков Кубака. Она так и не осчастливила коренное население, несмотря на то, что обещаний сильными мира сего дано было много…
В настоящее время вновь наслуху новое богатое месторождение района – это сопка Кварцевая. Хозяева будущей добычи драгоценных металлов опять обещают процветание района и райское житье коренному населению. Но будет ли создан рай для них? Пусть даже не рай, а только лишь достойная жизнь!? Не повториться ли вновь история? Она имеет способность возвращаться на «круги своя»…
Магадан, 2008г.