Среди серого мутного снега неожиданно яркой полоской мелькнуло что – то пушистое, рыжее, мелькнуло и мгновенно исчезло в подворотне среди грязных немытых машин и сырых поленниц, сложенных по – деревенски. Сизое низкое небо было насквозь пропитано грустью и тоской, навевало депрессию. Зима заканчивалась. Неторопливо и изящно таяли длинные изящные сосульки. Хрустально – чистая вода собиралась на кончиках и прозрачной неправильной маленькой сферой летела вниз, сверкая на солнце. Рыжая полоска давно исчезла из поля зрения, а немногочисленные люди, находившиеся на улице в тот ранний час, словно завороженные, продолжали глядеть ей вслед. Теплое явление среди яркого морозного дня восхитило угасшие сердца. Стояла холодная, заиндевелая суббота, последняя в этом феврале. Жители старого деревянного дома, стоявшего в отдалении от других наконец – то очнулись и вернулись к своим делам. На их лицах еще какое – то время продолжали играть робкие, несмелые, но все же искренние улыбки. В последнее время у них было мало поводов для радости. Деревянный дом с провисшей крышей и обветшалым крыльцом не желал вписываться в городской пейзаж. Слегка в отдалении каменным строгим молчаливым рядом выстроились беленькие новенькие многоэтажки. Вдалеке сверкали яркие огни безмолвных холодных фонарей, мигали вывески реклам, раздавались громкие голоса и шум автомобилей. Только во дворе старого дома было тихо. Но тихо по – городскому. по – деревенски там вовсю кипела жизнь. Звон ведер, опускаемых в колодец, скрип цепочки, наматываемой на замерзшее бревно, заливистый лай собаки, звяканье ложек и тарелок в квартире на первом этаже. По – деревенски распахнутые шторы в цветочек на окнах, застиранные, местами полинялые от постоянного использования, но родные и любимые. Вязаные коврики, смастеренные заботливыми руками старушек – рукодельниц, иконы в красном углу на вышитом белоснежном накрахмаленном полотенце. По – старинке. Прогресс и цивилизация не то что не добрались до этого дома, они его обогнули, как люди огибают дерево, стоящее на дороге и мешающее им пройти. Безмолвно и равнодушно. По все стороны от дома толпились бесконечные бездушные каменные ряды. Только старый деревянный дом, словно на островке, плавающем вне времени, горделиво выпрямляясь из последних сил, выделялся среди каменного затишья. В нем была душа. Она проявлялась во всем. В ночном скрипе деревянных рассохшихся ступенек, в шелестенье прошлогодних сухих листьев на чердаке, в нарочито сердитом бормотании старух на слишком шумных ребятишек, нарушающих спокойную тишину безмолвного сумрака. Все в этом доме дышало, все жило.
…Жители вновь зашептались. зашевелились, работа заспорилась у них в руках, загорелась. Баба Клава все еще улыбаясь, взяла в руки ведра с коромыслом и скрипя подшитыми валенками по замерзшему снегу, направилась по протоптанной тропинке к колодцу. С трудом открыв примерзшую за ночь деревянную крышку, она опустила ведра в ледяную воду с силой ухватилась за ручку. Спустя минуту ведро стояло на хрустком снегу. Вода обожгла руки холодными иголками, баба Клава схватилась за второе ведро. Дело пошло быстрее, размяла старые косточки. Зацепив ведра коромыслом, она тяжело ступая и переваливаясь, направилась назад. Сугробы лежали толстым слоем ваты, занялась легкая метель, поземка, снежинки закружились в пушистом вихре, прозрачный тонкий лед на холодных бревнах, переливались всеми цветами радуги, приятно радовали глаз. Внезапно на узкой тропинке перед домом прямо у ног старухи мелькнула рыжая молния. Старуха вскрикнула, вода прозрачным морозным облаком серебра выплеснулась ей на ноги, ведра со звоном покатились.
- Ах, ты, мерзавец, - начала, было она поучать рыжего пушистого кота, вальяжно развалившегося перед ней, но оборвала себя на полуслове. Огромная глыба льда в мгновение сорвалась с крыши дома и упала в паре метров от ног старухи, разлетевшись вдребезги миллионом сверкающих холодных осколков. Баба Клава схватилась за сердце. Оно так и прыгало в груди, как загнанный заяц. Она попыталась перевести дыхание, но не могла. В голове копошились смутные образы, мысли. Еще бы шаг, и она больше никогда бы не увидела ярких солнечных лучей, лениво играющих солнечными зайчиками на хрустальном слое снега. Старуха, все еще тяжело дыша, огляделась, во дворе все замерли, работа застопорилась, жители во все глаза смотрели на место не свершившейся трагедии. Рыжий кот, по – прежнему лениво переваливаясь, нежился у ног старухи.
- А ведь он спас тебя, - громко воскликнул Федор и хлопнул себя ладонью по голове. – Сунулся под ноги – то прохвост и спас.
Соседи снова зашептались, в морозном воздухе царила атмосфера напряженности. Федор замер с поленом в руках, которое так и не успел положить в поленницу. Старуха всплеснула руками и опустилась на колени рядом с котом. Тот мгновенно вскочил и потерся мохнатой головой о морщинистую руку.
- Батюшка, ты мой, - ласково произнесла она и поцеловала кота в усатую морду. Кот довольно улыбнулся.
- Пойдем, я тебе дам, - с этими словам она, водрузив кота на руки, забыв про пустые ведра, направилась к дому. Кот довольно заурчал и свернулся пушистым клубком.
Соседи пошумели - пошумели да и разбрелись по своим делам. Федор вернулся к поленнице, Семеновна к старым половикам, Макарыч к темно – синему жигуленку, который то и дело кашляя, выпускал сизые клубы дыма.
… Когда появился этот кот, сейчас не помнил практически никто. Лет пять-шесть назад. Жизнь жителей старого дома протекала по обычному сценарию. Текла, струилась неостанавливающейся бурной суетливой рекой. В один из летних жарких дней жители дома заметили, что во дворе что – то изменилось. Будто стало больше солнца. Не понимая в чем дело, они беспорядочно завертели головами и наконец увидели маленького рыжего котенка, сидящего на железной крыше пристройки. Подогнув под себя маленькие лапы, он блаженно жмурился на солнце и счастливо улыбался. По – видимому, раскаленная поверхность крыши его ничуть на смущала, а наоборот, даже радовала. Он то и дело переворачивался со спины на живот позволяя яркому теплому солнцу обласкать каждую его шерстинку. Его называли хранителем, спасителем. Он спасал физически, спасал морально, находился рядом в минуты горя и отчаяния, предохранял от угрозы, успокаивал, отводил беду. Он был со всеми, но не был ни с кем. Ничейный, но нужный всем. Он словно ангел появился из ниоткуда ранним летним утром. Не торопясь, он пробирался по высокой траве, окружающей дом, ранил нежные подушечки лап, но не останавливался, а шел дальше. Почему он выбрал именно этот дом, не знает никто. Может быть ему нравились длинные деревянные теплые бревна, или кадка, наполненная до краев прозрачной дождевой водой, или зеленая трава и хрустящая потрескавшаяся береста на поленьях. В городе среди засилья грязи и пыли ничего этого не было. В этом доме не было злобных взглядов и ненавистных торопливых речей, не было суетливых шагов. Кот не любил город, не любил его сумасшествия. Целыми днями он горделиво сидел на раскаленной крыше пристройки и покидал свое место тогда, когда был кому – то нужен. В свою первую неделю он спас маленького ребенка, не дав ему спуститься по ступенькам, затем Василия, чуть не сломавшего ногу. Он был нужен этим добродушным и простоватым людям с деревенским укладом жизни. А они были нужны ему. Он любил забираться на колени и заглядывать людям в глаза. В них отражалась душа, в них пылал огонь настоящих искренних чувств, переживаний этой сомнительной жизни. Смелый. Он не боялся задирать собак и прогонять незваных кошек. В тот год он встретил свою первую зиму. Шершавые ярко – золотые листья пролетали мимо, ласково задевая кота за холодный, мокрый нос. Он жмурился последним лучам уходящего солнца, ложился на спину и откидывал лапой сыпавшуюся с неба багряную листву. Лапой с полуспрятанными когтями он трогал листья и удивлялся. Каждый раз они были разные Маленькие, большие, с острыми и округлыми уголками, гладкие и шероховатые. Яркое теплое солнце запуталось в пушистой рыжей шерсти, да так и осталось там навсегда. Словно белые пушистые мухи, повалил первый снег. Кот удивленно поднял голову, на него летели бесконечные хлопья. Он высовывал язык и ловил ртом снежные звездочки. Он раскидывал вокруг себя снопы снежинок и наблюдал, как из них медленно вырастают сугробы. Сверкающие хлопья заслоняли небо. Когда – то кот пытался осознать, откуда они берутся, но так ничего и не понял. Заканчивалась шестая по счету его зима. Проходила, сдавая позиции, уходила, низко опустив голову, шаркая ногами по замерзшей земле.
Весна наступила внезапно. Жители радостно высыпали во двор, но на полпути остановились. В сердца забрался липкий холод. Жители непонимающе завертели головами, во дворе было слишком мало солнца.
- Батюшки, пропал наш хранитель, - раздался чей – то испуганный голос. Головы поникли. Было решено ждать неделю. Дни протекали беспорядочной мутной безликой рекой. В них не было огня, задора, солнца. Кот не появлялся, жители находились в напряженном полузабытьи. За шесть лет он стал их олицетворением солнца и жизни, они старались не встречаться взглядом друг с другом. Наконец наступила долгожданная суббота. Ранним утром старые деревянные двери с треском распахнулись, показались жители во главе с Федором.
- Пропадет ведь он, ребятушки! – с жаром восклицал он, повернувшись к соседям. – Найти его надо, не привык он к городской жизни, не знает он ее.
Соседи согласно закивали и одобрительно зашумели. Обогнув дом, они направились туда, где белели стройные ряды многоэтажек …
- Эй, эй, потише, - Федор едва увернулся от потока машин, внезапно за струившихся мимо. Он и не заметил, как загорелся зеленый свет. Уже несколько часов в безумной надежде они сновали по городу, снова и снова обшаривая глазами подворотни и ступеньки домов, стараясь не обращать внимания на непонимающие и неодобрительные взгляды прохожих. В их пустых зеркальных глазах отражалась пыль и грязь городской жизни.
- Ах, ты, черт, - Макарыч поскользнулся, и не удержавшись, упал лицом вперед.
- Не найдем, - обреченно вздохнул он и сглотнул комок, подступающий к горлу. Он старался не думать о лицах женщин и детей, когда они сообщат им неутешительную новость.
Неожиданно совсем рядом раздалось жалобное мяуканье. Макарыч опустил глаза вниз и увидел кота, уставшего, потрепанного городской жизнью, со свалявшейся рыжей шерстью, исхудавшего, но по- прежнему с горящими зелеными глазами, с каким-то особым пониманием мира в них.
- Нашелся, нашелся, - прошептал он, крепко прижав измученного кота к широкой пылающей груди, -….. не все тебе нас спасать!