заратустра сидел в прокуренном ирландском пабе и пил чистое виски как заправский моряк. С той разницей, что всякий моряк на суше всячески любит показать, какой он морской волк, мущина, врешь-не возьмешь и прочее Коля-Воркута, а пророк зашел в бар анонимно и вел себя более чем достойно, то есть полное инкогнито.
Вокруг него змеилась обычная толпа: купцы, инородцы, студенты, портовые девки, торговцы, приказчики, извозчики… одним словом, частные недалекие люди. Горожане ели, пили, веселились, обсуждали какие-то дела, блудили… – одним словом еще раз подтверждали великую истину о том, что человек – это грязь, ничтожество и грязное самодовольство.
Как всегда заратустра был одинок, и как редко случается был не один. Сегодня с ним был почтальон-созерцатель, с которым он познакомился как-то раз по дороге в город. В тот день заратустра спустился с восьмого этажа, чтобы провозгласить людям скрытую истину о том, письма – это бельевая веревка, которая удушающим обручем сжимает шею орла, волю свободного человека.
Отправитель – это всегда воин, получатель – это всегда жертва. Письмо – это и меч воина, письмо – это и кара жертвы. Ответственность – вот бич последних, свобода – вот удел первых.
Отсюда и максима: хочешь превзойти самое себя, стать воином и воспарить над человеческой грязью, пиши письма. Не можешь – ступай в стойло, получай в быдло и читай письмена. Так говорил заратустра.
Почтальону понравилась новая истина: даже если бы часть жителей города прониклась вестью и новости стали бы не нужны, то работы ух как бы поубавилось, а ставка-то – прежняя!.. и вот оно счастье – сиди себе и созерцай. Как не просто почтальон, а почтальон настоящий, метафизический.
И почтальон было решил стать проводником великой идеи, но что-то его удержало. Может трое ****ей, а может быть директор ГОНа (гараж особого назначения для доставки почты)? Те трое нуждались в альковных посланиях, а у последнего были свои, довольно-таки финансовые: если никто не будет писать, кто же будет доставлять? И тогда, кому будет нужен директор, кому будет нужен весь этот ГОН?
И поведал сегодня почтальон заратустре о людской глупости, тщетности надежд и несбыточности тишины. И задумалсЯ пророк: "Как же освободить мне волю несчастных для самое меня, если бегут недалекие великой тишины? Как же мне вернуть заблудших в свободу сверхчеловеческую, если усомнились они в моем мече, верят Борхесу, "историй всего четыре", и не хотят верить, что есть лишь одна история, одно письмо счастья, и это история и есть Я? Да, как не крути, с кем не пей, а все одно, человек это грязь, ничтожество и грязное самодовольство".
И не знал, что делать заратустра, и топил тоску в человеческом, слишком человеческом, и пил печальное виски, и падал в бескрайний колодец собственной самости, в безмолвные колокола и вопящие цезуры своего письма, дно которого было еще глубже, чем бездонность новой воли и одиночество мудреца. И с благоговейным трепетом смотрел на него почтальон, и пил тоже, ибо помнил и другое речение пророка: да пребудет истина в цвете, и цвет истины будет синий, и будет то, что должно и кому должно, и познает незнающий синий эон, как самый страшный шторм.
И долго могло продолжаться созерцание заратустры и неизвестно бы еще, какого цвета родилась истина на рассвете нового дня, но упал взгляд пророка сначала на метлу, а подле и на вторую расу, похожего на смуглого гастарбайтеры осла, что читал чужие письмена в гардеробе и сторожил одеяния господ, и понял он, что это знак, и вот оно знамение, и пришло время… значит, уж прибыли в город черные ослы, правильно изгнанные Навухудосонором из Вавилона за причину свою: за то, что не были похожи на арийских альбиносов, и за то, что не верили в единосущность заратустры и его письма.
И почувствовал заратустра, что пришло время рождения новой звезды, звезды синей истины, звезды черной метлы, великая суть которых космический смех, крепкие удары метлой и синяя простота. Потаенная суть которой и есть свобода пить синюю истину с почтальоном или с пророком, а потом бить каждого черного человека, а теперь и просто осла.
Чего же жду я? Дух мщения: друзья мои, он был до сих пор лучшей мыслью людей; и где было страдание, там всегда должно быть наказание. Вижу страдает осел человеческий в бесконечных трудах своих, а значит, жаждет освобождения. И знаю я, как избавить глупца от самое себя: падающего толкни и толкни, как следует. И кого вы не научите летать, того научите – быстрее падать! Ибо так должно, ибо так я хочу, и будет ему избавление болью, так думал заратустра.
И схватил заратустра-воин метлу, и орлом набросился на человеческое животное, и как лев стал метелить черного осла, да так чтобы другим неповадно было служить славянским рабам, даже и в Вавилоне. И смеялся заратустра великим смехом, страшным смехом, синим смехом, ибо знал, что познают теперь глупцы синюю истину, истину нестрадания, истину пьяного ребенка и избавится человеческое от пут чернобелого УК, и познает синее сияние, величие которого превосходит страдания любого осла.
И познал тогда почтальон суть истины заратустры, который говорил, что недостаточно быть просто рубакой – надо также знать, кого рубить и беречь себя для достойного врага. И не пытался сопротивляться черный человек, и был достоин червь истины учителя.
И текли слезы у беззащитного осла, и кровь струилась по смуглой, виновной за азиатское трудолюбие, терпеливой коже, и не мог отвернуть голову несчастный, таков закон от мертвого Господа установили ныне живые господа, и рассекали колья метлы губы, проникали в нос, и дышать приходилось не воздухом, а кровавой пеной, но не было выхода, и не было никакого спасения ослу. Да и никому бы из интеллигентного стаффа не было бы спасения, если бы обрушился на него меч великого воина, великого заратустры.
Почтальон взирал на заратустру в немом ужасе, трепетал и чувствовал свое ничтожество: "О, горе мне! О, как мал я! Видно и в самом деле, никогда мне не познать величие синей истины, слабого толкни, и смысл синего сострадания, черной метлы, великого заратустры! И вправду говорят, страшен ребенок, познавший свободу от всех ценностей, и, вижу, ужасны будут зарницы будущего, где суд будет один, и этот суд будет сама воля – полная свобода синих и синим будет сам сверхчеловек. ".
Вскоре устал заратустра, прискучила ему игра метлой, рассвет был близок, а просветление уже снизошло, да и ничтожный холуй даже не попытался сопротивляться. Он направился к выходу, но зачем-то обернулся и взглянул на пол: там посреди слякотной грязи, плевков, свернувшихся сгустков крови, рядом со сломанной метлой лежал и тихо постанывал черный гастарбайтер. На его лицо было страшно смотреть: вздувшиеся, иссеченные губы, заплывшие словно сургучом запечатанные глаза, широкие ноздри слились и превратились в единое целое с измочаленным метлой, луновидным лицом… – это был совсем не человек, он и в самом деле походил на забитого до смерти смирного осла.
"О, как был прав я! Как мелки люди! Воистину человек – это грязь, ничтожество, и грязное самодовольство," – подумал заратустра и отправился в высокое отшельничество, в великое уединение, к высшему человеку. Обратно в спальный район.