На днях мне стукнуло полтинник. Много это или мало – как посмотреть…
Для иных и тридцать лет – дремучая старость. А я живу сегодняшним днём, не заглядывая в глубины будущего.
- Ты как будто живёшь в другом измерении, - вздыхает моя старенькая мамулечка, - витаешь в облаках.
А я просто живу, радуюсь и удивляюсь всему, хотя никакого лучика надежды на семейное счастье пока не предвидится. Жизнь редко согласовывает со мной свои виражи. С мужем я рассталась пять лет назад. Он, как мальчишка, влюбился в красотку на двадцать лет моложе и убежал от меня к ней.
- В женщине должна быть тайна, - сказал он перед расставанием, - такая изюминка.
Во мне за двадцать пять лет совместной жизни он этой изюминки, видимо, не обнаружил, а тайна, если и была, перестала быть для него таковой. Я, конечно, переживала, но… как говорится, насильно мил не будешь. Быть в роли брошенной женщины несладко, но не конец света. А может быть, это судьба? Как мне объяснили, слово «судьба» означает: «судит Бог». Вот, видимо, Бог рассудил именно так: быть мне во второй половине жизни одинокой.
Сегодня выходной. Я мечтала подольше поваляться в постели, но чуть свет позвонила моя приятельница Муза. Она старше меня на несколько лет, оптимистка по натуре. Муза твёрдо уверена, что счастье ей, в конце концов, улыбнётся. Муж от неё тоже сбежал: его душа, очевидно, не выдержала музиного поэтического таланта. Перед уходом он сжёг все её тетради с творческими изысками и, как император Нерон, хладнокровно наблюдал, как они горят. Муза пробует себя в разных жанрах: она пишет стихи, поэмы, рассказы и, к моему ужасу, собирается написать любовный роман. Что Муза пишет – это полбеды (хотя к её творчеству у меня скептическое отношение), но она заставляет каждое из своих нетленных творений выслушивать по несколько раз и требует объективных отзывов, и в превосходной степени. Как-то раз подруга призналась, что после писания стихов она по-другому смотрит на мир. Как я смотрю на мир после прослушивания её стихов, тактично промолчу, иначе она обидится на меня насмерть.
Так вот, вернусь к музиному раннему звонку.
- Лизка, - просвистела Музка в трубку, - мы срочно должны увидеться. Кажется, я нашла его.
- Кого его?
- Ну, мужчину своей мечты.
За последний год Муза не менее семи раз находила «своего» мужчину – чуткого,
внимательного, понимающего и неповторимого. Но через какое-то время наступало разочарование, и начинались новые поиски. В общем, Муза находилась в ожидании «алых парусов».
- И кто же он, твой избранник? – спросила я.
- Он поэт, - с придыханием ответила Муза, - представляешь, Лизка, как мне повезло!
- Поэт? – упавшим голосом переспросила я. Не знаю, как Музе, но мне вот точно не повезло. Вынести ещё одну поэтическую гениальность было выше моих сил. Между тем подруга продолжала тарахтеть:
- Стихи у него гениальные, а вот рассказы, мне кажется, хуже моих.
- Ну, - утешила я Музку, - это он большой мастер, если пишет ещё хуже тебя.
Но подруга не обратила внимания на мой сарказм.
- Лизка, я тебя умоляю, ты должна на него взглянуть и оценить.
- А тебе не кажется, что двое сумасшедших поэтов – это уже перебор?
- Не говори глупостей, - рассердилась Музка, - знаешь, - заявила она, - Алекс пригласил меня на творческое заседание литобъединения, забыла название: то ли «Вершины Пегаса», то ли «Звёзды Парнаса» - что-то в этом роде. И я сказала, что приду с подругой, т. е. с тобой, Лизка. И не смей отказываться! Ты ведь не сможешь лишить меня шанса на счастье?!
- Хорошо, - вздохнула я, - в какой день мне предстоит вынести эту экзекуцию?
- В понедельник, - радостно воскликнула Муза, - целую тебя, Лизонька, до встречи!
И вот наступил этот злосчастный понедельник. Если бы кто знал, как мне не хотелось взбираться с Музой на эти «Вершины Парнаса»! Но подругу обидеть не могла.
Моя мамуленька, такая всегда ласковая, благожелательная, сказала:
- А почему бы тебе ни сходить, Лизонька? Что-то ты в последнее время вечерами всё дома сидишь. Послушаешь умных людей. Ты же любишь поэзию.
- Да пойду я, пойду – никуда не деться!
И вот мы с Музой уже входим в матнас (клуб), где собралось поэтическое сообщество. Муза надела своё любимое голубое платье в мелкий белый горошек (оно ей безумно шло), туфли на высоких шпильках и вылила на себя не менее половины флакона французских духов. Она цвела и благоухала. Я же, конечно, выпендриваться не стала. На мне была простенькая белая футболка и лёгкая цветастая юбка. Никакой косметики. Надо быть последней идиоткой, чтобы в такую жару делать макияж. Нас встретил мужчина среднего роста, с умным волевым лицом и проседью на висках. На вид ему было под шестьдесят. Это и был музин новый поклонник.
- Алекс, - представился он и взял Музу под руку. Она растаяла от счастья. В конце коридора находилась комната. Мы вошли. Я увидела длинный стол, за которым сидело человек двадцать. Дамы и господа, в основном, были «золотого возраста». Нас представили как гостей. Меня почему-то назвали не Лизой, а
Ализой (на ивритский манер). Председатель литобъединения – довольно моложавый мужчина лет сорока пяти с непроницаемым лицом - объявил, что сегодня свобода творчества и каждый читает всё, что ему по душе. Первым вызвался читать стихи поэт, видимо, с обострённым чувством голода. Он торопился, захлёбывался словами, как бы бежал наперегонки сам с собой. Одно стихотворение сменялось другим. Наконец, остановился и смущённо спросил, читать ли ему ещё или достаточно.
- Хватит, - дружно закричали все.
- Берегите время, всем надо успеть выступить, - заметил председатель.
А я бы к этому добавила: - И послушать себя, любимых.
Следующей выступила дама. Она читала рассказ, суть которого состояла в том, что от одиночества не защититься, одинокой можно быть и в кругу семьи, и среди друзей, и в постели с мужчиной. Видно, что наболело на душе, то и вложила она в своё сочинение. Выплеск отрицательных эмоций. Но он задел тайные струны у присутствующих, и слушали даму, согласно кивая головами. Ещё одна миловидная женщина прочитала несколько лирических стихотворений. Они были трогательны. Веяло нежной грустью, а музыка стиха завораживала. Я вдруг почувствовала на себе взгляд. Это не был взгляд Дон Жуана или Ловеласа, но он и не был равнодушным, скользящим, как по пустому месту. Этот взгляд был сосредоточенно мужским. А обладатель взгляда казался похожим на огнедышащего дракона (почему-то такое сравнение сразу пришло в голову).
- И что он уставился, как будто хочет прожечь меня насквозь? – я даже почувствовала небольшое жжение в области сердца и отвела глаза. Минут пять я не смотрела в его сторону, а когда взглянула, то увидела, что он усмехается. Я никогда не встречала глаз, которые могли так усмехаться.
Я попыталась сосредоточиться на очередном выступлении. Это был поэт, чей голос походил на вой мартовского кота с крыши соседнего дома. Поэт подвывал к концу каждой строки и выл так минут семь. По лицам слушателей невозможно было определить, нравятся его стихи или не очень. Но господин сам определил отношение к своему творчеству, заметив обиженно: - Моя поэзия для вас – не больше, чем пыль на серванте.
Его дружно начали разубеждать.
- Я не слепой. У вас у всех лица скептиков.
- Однако, он наблюдателен, - подумала я. И ещё я подумала, что в мелодии любого стихотворения не должна прослушиваться фальшь, а если она есть, то душа её отвергает.
Вот в стихах седовласой дамы я сразу почувствовала глубину мысли и эрудицию. Реплики с места: - Гениально! Чудно! – Лично я считаю, что подражать гению трудно, и невозможно достичь его мастерства и точности.
Ещё одна поэтесса, лет семидесяти, с приятным доброжелательным лицом, промурлыкала несколько стишков, милых, бесхитростных, как вегетарианский суп. Ей на смену пришёл поэт-пародист. Его пародии оказались смешными, остроумными, на мой взгляд, - весьма талантливыми. По мастерству он явно
превосходил известного российского пародиста Александра Иванова.
Я поймала себя на мысли, что с нетерпением жду выступления «огнедышащего дракона». Мне хотелось послушать именно его, а он сидел так скромненько и продолжал прожигать меня взглядом. Ещё кто-то читает поэму с философским уклоном. Здесь нужно поднапрячь мозги, чтобы что-то понять. Правильно кто-то из великих заметил: « А стоит ли искать смысл там, где его нет». Всё-таки стихи пишут поэты или от большого ума, или от большой глупости. Мне запомнилось высказывание А. Вознесенского о стихах
Б. Пастернака: «Нет у Пастернака плохих стихов. Ну, может быть, десяток менее удачных, но плохих нет». И я полностью с этим согласна. Б. Пастернак – мой любимый поэт. Мои размышления прервал голос зав. ЛитО:
- Время, господа, подходит к концу. Кто не успел сегодня поделиться с нами своим творчеством, получит такую возможность в следующий раз, а сейчас я хочу попросить нашу гостью с поэтическим именем Муза прочесть нам что-нибудь своё.
Муза почему-то густо покраснела, застеснялась, хотя обычно за ней этого не наблюдалось, и чуть дрогнувшим голосом стала читать своё лучшее из худших стихотворений. Мой мозг зафиксировал первые знакомые строчки:
Я исповедую безверье
И верю вымыслу вполне,
А с облаков летят ко мне
Жар-птицы выдуманной перья.
А далее я отключилась, и мысли мои улетели в заоблачную высь. Я очнулась от забытья, когда рядом со мной раздался приятный, чуть насмешливый голос:
- А Вы, случаем, стихами не балуетесь?
- Боже меня упаси, - ответила я и смутилась. Надо мной возвышался Огнедышащий Дракон, и в глазах его было нечто такое, отчего у меня перехватило дыхание, но я быстро справилась с волнением и спросила:
- А почему Вы сегодня не прочитали ничего из своих сочинений?
Он вдруг взял мою руку, и я почувствовала тепло его ладони.
- А Вы хотели бы послушать мои вирши?
И у меня как-то сразу же вырвалось: - Да, очень.
- Так в чём же дело? Давайте завтра встретимся, и я Вам почитаю свои опусы, если Вы не возражаете.
Я не возражала, хотя на языке завертелись стандартные ответы, демонстрирующие женскую неприступность: «завтра я не могу», «как-нибудь в другой раз» и т. д… В это время Огнедышащий Дракон отпустил мою руку. Руке сразу стало грустно и неуютно, ей захотелось опять в тепло его ладони. И я произнесла:
- Буду рада послушать Вас.
И Дракон снова взял мою ладонь и пошёл провожать меня до дома.
А я шла и помахивала невыдуманным пером жар-птицы, упавшим на меня с поднебесья, а может быть, прилетевшим из стихотворения моей подруги Музы