Со своей будущей женой он познакомился на случайном дне рождения, куда его, уже достаточно выпившего, вытащила шумная компания друзей из его холостяцкой квартиры. Она тоже пришла случайно – ей просто надо было куда-то пойти. Ушли они вместе. Видимо удачной показалась нетрезвой мужской голове мысль скоротать остатки тёмного времени суток в объятиях теплого женского тела.
Наутро, сквозь головную боль прорвались звуки из кухни. Там перемещалась, как живая, посуда, лилась вода в изголодавшуюся раковину, и что-то напевало достаточно музыкально. Первая попытка выставить неуёмно-инородное существо простым ворчанием, натолкнулось на ласковый поцелуй в щёчку и стакан запотевшего пива, заблокировавшего остальные эмоции. Перед выходом на работу он получил очередную дозу шока вместе с еще одним поцелуем. Сдавленный полусонными телами, он пытался осмыслить фразу об отсутствии секса до свадьбы, пока в голове не проявились воспоминания об отсутствии оного прошедшей ночью.
Вечером того же дня он обнаружил в квартире кроме этого существа новые занавески, коврики и клеёнку на кухонном столе. Неготовность к внезапным переменам выразилась в несвойственной хозяину истерике: «Если ты не заберёшь это барахло с собой – уйду я!», которая была потушена таким уже привычным ласковым поцелуем и фразой «Глупый, ну куда ты пойдёшь на ночь глядя?», сказанным терпеливым тоном любящей почти жены.
Привычная жизнь рушилась на глазах, компания друзей перестала заезжать в любое время суток, от уклада привычек тянуло гарью.
Через месяц он сидел на свадьбе, в которой его всё бы устроило, кроме родственников жены и его персонального места во главе этого пира незнакомцев во время его чумы. Тёща прижималась еще тугим бедром в ритуальном танце, воркуя о хозяйстве, где не хватает молодых рук, тесть на перекуре хватал за лацканы, сминая букетик и душевно шепча пожизненным перегаром о предстоящем трудовом оргазме на уборке картошки.
Как всё заканчивается, так и это закончилось. В ночь после свадьбы он остервенело терзал доступное теперь по паспорту тело до самого утра, но месть оставила горький осадок, поскольку ей явно понравилось.
Прошло время. Он смирился с монументальным графиком любого женатого мужчины, перестал спрашивать друзей о проведенных ими вечерах, привык читать газеты, заслоняясь от остальной квартиры бумажно-бетонными листами ненужной и сомнительной информации. Выпивка и рыбалки остались в недрах памяти, изредка всплескивая лавой воспоминаний, так и не вырвавшейся наружу.
На бескрайних полях Родины, уворачиваясь то от крутого бедра тёщи, то от мешка с картошкой, перемещаемого тестем с упорством муравья в прицеп, он иногда вспоминал прошлую жизнь, но не мечтал о ней, прекрасно зная, что прошлое вернуть нельзя. Его удел – молчание и терпение, но не он выбрал такой путь, ведь все мужчины когда-нибудь женятся?
В середине месяца, в разгар страды, он вышел за ворота на первый утренний перекур и обнаружил на внешней скамье у забора свёрток, который шевелился и пищал! Переполох в хате поднялся быстро, когда неспокойный свёрток попал в дом на его дрожащих руках.
- Рядом детский дом, видать поленились туда тащить. Отвезём сами, - пробормотал тесть.
- Да, развелось кукушек, да прямо у нас в селе, - вторила ему тёща.
- Милый, надо срочно его отвезти! – блажила ласковая, но стальная внутри жена.
- Так, тихо мне все! Ты, старый, заводи свою таратайку, через 5 минут я тебя на колёса намотаю вручную, если толкать придётся! Ты, тёща любимая – просто рот закрой, скажешь, когда я позволю. А ты – быстро собирай вещи!! Мы едем домой!
Тёща, на вопросительный взгляд мужа, просто кивнула глазами.
Он ворвался в квартиру, всё еще держа пищащий комочек возле сердца.
- Так, быстро в магазин, купи смеси, пелёнки, короче – не купишь нужное, будешь бегать, пока всё не соберёшь! Я завтра на работу, буду звонить каждые десять минут. Если малой будет плакать – выметаешься к папе. Будешь питаться картошкой – мы её много выкопали. Ясно?
Через неделю он поехал на рыбалку с друзьями, не спрашивая и не отпрашиваясь. Она поехала с ним, хоть её никто не звал. Там он напился под уху, перебивая, горячо доказывал свою точку зрения на устройство мира и уснул возле костра, крепко прижимая к себе сына и молчаливо позволив жене охранять их сон.