Я пытался вспомнить, когда произошел изначальный сдвиг в моей жизни, но вспомнил только дату использования нежданного дара. Цепь событий началась с тяги к познанию, или, если хотите - любопытства. Покупая на базаре книгу, которую давно искал, я даже не сопротивлялся и взял за смешные деньги брошюрку, озаглавленную претенциозно «Один шаг к Силе твоего Разума» вроде как в благодарность за находку.
И так сложилось, что её я не выбросил сразу, а поселил в местах своей квартиры, где любые напечатанные буквы уместны в минуту краткого перекура, а после отключения света и вентилятора выпадают из головы вместе с пеплом выкуренной сигареты.
Потом был застой в делах. Мозг, привыкший быть в напряжении, томился от вынужденного безделья, но с негодованием отверг мою робкую попытку подсунуть ему кроссворды, либо другое низкопробное чтиво. И вот. Я листаю эту, забытую и смешную раньше книжонку и заинтересованно вчитываюсь в адрес монастыря, который утверждает, что может помочь мне (либо кому-то другому) познать себя и управлять собой. Сколько подобных наборов букв я уже прочитал. И тогда, когда юношей верил в эти возможные реальности и после, читая их с саркастической усмешкой.
Дорога туда заняла совсем немного времени, 250 км по простой и незагруженной трассе, монастырь поразил своим величием прямо с холма еще на подъезде, а настоятель был любезен, но строг.
- Да, сын мой, мы издавали эти писания, но время прошло, тех, кого мы приобщили, вполне хватает для наших нужд.
- Но, святой отец, я бы тоже хотел увидеть Силу в себе.
- Мы не занимаемся популяризацией этих знаний, это было сделано от отчаяния. Монахи – не то сырьё, из которого можно сделать богов. Мы достигли цели, и писание у вас в руках не имеет информации, которую мы вам могли бы дать.
- А если я скажу, что уже многое понял в написанном там и даже летал во снах и после них. Более того, я управлял, хоть и недолго, своей судьбой?
- Может, ты и убедил меня, но готов ли ты на те условия, которые община поставит перед тобой? И еще – управлять своей судьбой проще, мы учим управлять чужими.
- Я готов, поскольку я хочу этого. А чужие… Если надо – я смогу.
- Приходи на рассвете, только сделай так, чтобы тебя месяц никто не искал.
- Месяц?.. Да, я буду здесь утром.
Ночь в машине прошла без сна, было холодно и мокро, мысли крутили в голове калейдоскоп предположений и дум о моём исчезновении из достаточно активной жизни. Это слегка тревожило. В памяти всплывали незаконченные дела и, некстати, о том, что я себе не позволял отпуск уже лет пять даже на неделю, а тут – целых четыре..
На рассвете четыре брата в одинаковых рясах и даже похожих ростом и унылыми лицами отвели меня в подземелья монастыря. Настойка трав, которую я выпил перед заходом в келью напоминала детское лекарство от кашля и казалась абсолютно безобидной. Вход замуровали камнями, оставив тонкую и извилистую щель, через которую не пробивался свет, а только подавалась миска с водой и еда.
Я представил себе месяц (другой срок мне был неведом) и ужас объял меня. Что я делаю в этом каменном мешке, зачем я сюда пришел, и когда меня освободят?
Время потекло. Оно было осязаемо на вкус, моя неподвижность заряжала тело невостребованной энергией, которая, не имея выхода, перекачивалась в мозг. Перед слепыми глазами проходила сначала моя жизнь в тех воспоминаниях, которые помнило сознание, ибо к ним возвращалось, потом из подкорки всплывали подробности воспоминаний. Я ими тешился, я им дивился. Прерываемые скудными событиями принятия пищи, воспоминания меняли уровни. Минуты, или часы, текли сквозь пальцы, я лишь следил за хронологией изменений в калейдоскопе образов. Наконец меня начали посещать воспоминания, которые я помнить просто не должен. Они – не мои, они из прошлых жизней моего Я, либо других особей. Потом начали чесаться руки, поскольку записать мысленные образы, приходящие в сознание было просто необходимо. Появились зарисовки образов разных видов земных существ. И наконец – познание, освобождённое от границ любого доступного логике понимания..
На свету я долго и осторожно открывал глаза. Камни кельи моего озарения беспомощно лежали у ног. Меня вели под руки к машине, которая завелась с четвёртой попытки, и я не поверил себе, увидев дату на электронном спидометре. Перед глазами стояли лица посвящённых, которых я не видел ни разу.
Проехав километров двадцать, я начал приходить в себя, прежде всего благодаря телефону, который, благоразумно сообщив мне о пропущенных звонках, выключился на исходе батареи. По электронным часам прошли всего сутки.
Я не помню ни дорогу, ни лифт, ни перезвон ключей у двери. Приходили люди, меня кормили. Телефоны отзывались на вызовы длинными трелями разных мелодий. Меня кто-то кормил, я не узнавал этих женщин. Меня насильно водили гулять – мне было всё равно, где я и что от меня хотят окружающие.
Как я выяснил потом, прошел ровно месяц до того момента, когда я поднял голову с подушки и осмотрелся. Первый выход на улицу. Вышел и зашел. Я просто не знал, что делать с этой лавиной информации о каждом человеке, прошедшем мимо меня. Я мог заставить премьер-министра подписать нужные мне документы одним своим взглядом. Я мог сделать счастливым любого человека, причём беспричинно, либо устроить его жизнь в соответствии с его мечтаниями. Я мог убить любого силой его разума. И ничто из этого меня не привлекало. Домашний телефон забился в пароксизме звонка.
- Да.
- Приезжайте.
- Я еду.
Я стремлюсь туда - я точно знаю, что тот, кто изобрёл это, знает, как поступить с такими возможностями на благо всех живущих. Или тех, кто будет жить.