И нет людей вокруг меня. Гл. 5

               


    
               
                Не слышу музыки светил.
                Я все на свете разлюбил,
                И нет в груди моей огня,
                И нет людей вокруг меня.
                Н.Туроверов
 
Последний разговор с тестем  беспокоил Алексея, в мыслях он вновь и вновь возвращался  к нему, пытаясь найти причину тревоги.  «Совсем  как  дама в неопределенном возрасте»- с раздражением  одёрнул себя  и попытался отвлечься. Но настойчивое желание  вспомнить что-то важное не оставляло его. Он взял со столика пачку газет, которые выписывал тётке, развернул первую попавшуюся, и понял, что не давало ему покоя.

Тесть как-то обмолвился, что прибыль предприятия  нужно вкладывать в покупку  земель. Алексей  шутливо заметил:
-Может,  для начала подшефные колхозы к рукам прибрать, - собеседник шутку не подхватил, суховато заметив,
-Они уже мои, это не масштаб, я о серьёзных вещах говорю. И замолчал, дав понять, что тема исчерпана.

В небольшой  заметке  говорилось,  что на месте  развалившихся  колхозов  начинается создание современных  агропромышленных предприятий,  где  будут  апробированы новейшие технологии  производства сельскохозяйственной продукции. Дежурная публикация, но внимание Алексея остановило другое, речь шла  о хозяйствах, шефом которых в прежние годы был комбинат Ивана Васильевича.  Он вспомнил тот давний разговор и досаду на лице тестя, не сумевшего скрыть, что сказал лишнее. 

Перед  поездкой,  закончившейся  дорожной аварией,  у него был разговор с  тестем. Тот неожиданно позвонил в редакцию, поговорили несколько минут о незначительных  делах, но Алексей понимал, что звонок  не случайный, и не ошибся.  Иван Васильевич  вроде бы  случайно обронил, что подъедет от него товарищ с материалом, и надо его опубликовать. Подобные просьбы  случались  нередко.  Корпорация  тестя  была основным спонсором издания, он частенько выручал газету,  так что ничего необычного  в  этом  не было. Материал шёл на правах рекламы.

Спустя час и в самом деле приехал незнакомый  Алексею человек,  представился,  пояснил,  что является  автором,  и подал папку с бумагами. В кабинет  неожиданно  вошел Николай. В конце рабочего дня он иногда заезжал к  Алексею,  и они  ехали ужинать в полюбившийся небольшой ресторанчик. Так случалось,  когда  кто–то из них  испытывал настоятельную потребность выговориться.  Пришлось  извиниться  перед  автором.  Алексей  попросил оставить номер телефона, пообещав ознакомиться с  бумагами  и  связаться с ним. 

В этот момент зазвонил телефон. Тесть  интересовался, подъехал ли товарищ  и снова  дал понять, что не следует  затягивать с публикацией. Алексей вызвал заместителя, попросил  ознакомиться  со  статьей,  отложив  её обсуждение на завтра. Он видел, что Николай чем-то взволнован,  они  заговорили, тут и случился  неприятный разговор, который закончился  поспешным отъездом Алексея. 

Он  стал  просматривать номера своей газеты и увидел тот материал. Ему запомнилась фамилия автора,  которую носил и его вузовский преподаватель. Статья  была  опубликована  спустя три дня после аварии, когда  Алексей находился в реанимации. В ней рассказывалось о злоупотреблениях  управляющего  агрохолдингом   Пустовойта – давнего  приятеля  тестя,  тоже бывшего партработника.

Он в своё время окончил Тимирязевскую академию, был начальником  районного управления сельского хозяйства, затем секретарём обкома партии. В начале  90-х, возглавил  агропромышленный  комплекс, став  одним из самых влиятельных людей в области. Алексей понял, что  Иван Васильевич  затеял крупную игру, инструментом в  которой  выбрал газету.

Неожиданно он почувствовал неприятную тяжесть в затылке, комната наполнилась сероватым туманом.  Начинался  приступ, заканчивавшийся обычно разрывной головной болью. Алексей отложил газету осторожно  прилёг на диван и закрыл глаза, пытаясь справиться с  недомоганием.  Он нащупал на столике таблетки, запил их водой из бутылки, встать не было сил. Тётка всегда ворчала, когда он пил из горлышка. Марфа Игнатьевна неизменно  всплескивала руками и уходила «от греха подальше», чтобы не сказать лишнего.

Боль стихла,  он снова  потянулся к газетам. Следующая статья однофамильца преподавателя  его потрясла. Пустовойт был в ней откровенно и грубо растоптан. Использование компромата на конкурента или влиятельное лицо стало  обычным  для  прессы  в последние годы, но Алексей считал  это недопустимым в своей газете. Теперь отметилось  и его  издание. В публикации  приводились уничижительные детали. Автор не брезговал сатирическими выпадами, касавшимися  каких-то моментов в прошлом  управляющего. 

Алексея особенно задели стоптанная  обувь и вытертая  заячья  шапка, в которой якобы ходил когда-то герой публикации. "А потом, - язвительно добивал жертву автор, - щёки стали шире пыжиковой шапки, до которой дослужился  партийный секретарь". Алексей снова почувствовал  резкую слабость, голова  закружилась. Господи,  да ведь это Николай написал. Догадка ошеломила его. Он  хорошо помнил  это место  в одном из его неопубликованных фельетонов, правда,  касалось оно другого человека.  Николай читал его вслух когда-то, похохатывая, и не скрывая удовлетворения. «Боже мой, он намеренно взял это псевдоним,  отомстил». 

Приятель не любил  преподавателя, считавшего его рассказы  вычурными, надуманными,  а к Алексею тот относился тепло, сочувственно, помог подготовить к печати работу, которая была замечена. Заметки студента стали публиковаться в газете, гонорары со стипендией дали возможность выжить без материнской поддержки. Да, и чем она могла помочь сыну, из-за болезни оставившая работу.

Тогда  Алексей  не опубликовал фельетон  в газете,  откровенно дав понять, что намёки на особенности  внешности  героя  считает  непристойными.  И вот теперь  авторские амбиции  приятеля  были удовлетворены.
-Подонок! - вырвалось у Алексея  неожиданно громко, и снизу тут же откликнулась тётка
- Алёша, тебе не плохо, сынок?
-Всё  в порядке, тётя,   ложись, двенадцатый час.
-Может,  молока согреть с мёдом,- тётя  уже поднялась по лестнице,  пытаясь скрыть озабоченность.
- Спасибо, не хочу, я выпил воды.
-Ну-ну, не засиживайся, Ларочка  просила присмотреть за тобой, чтоб ночами не читал.

Она ушла, сгорбившись, и он со стеснённым сердцем отметил, как она  постарела за этот месяц.  «Надо врачам  её показать»,- подумал он и отложил газету. Он хорошо помнил, что в детстве она проводила с ним больше времени, чем мать, та  была  сдержанна, сурова, а тётка открыта, эмоциональна. Могла  схватить  малыша,  усадить  на  колени, бесконечно  целуя и тиская. Вспомнились стихи Туроверова, которые запомнил сразу:

Я знаю, не будет иначе.
Всему свой черед и пора.
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката,
Застывший в убогом окне.
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.

Они потрясли его, когда первый раз прочёл их. Мать стала самым болезненным  его воспоминанием. В детстве он тянулся к ней, но она была занята собой, в отрочестве стал ответно равнодушен и холоден.  После её неожиданного ухода  из жизни  долго мучился при мысли, что был  недостаточно  внимателен  к ней. Вот и теперь  подумал о матери, и сердце забилось  неровно и  часто.

Захотелось курить, он  бросил полгода назад, но теперь начал лихорадочно искать в ящиках, не завалялась ли где сигарета.  Вспомнил, что товарищ  привёз из Америки  ему несколько пачек в подарок,  достал из секретера, спустился вниз за спичками, потом   вернулся в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Взял телефон, набрал домашний номер  заместителя, глухо спросил:

-Извини,  я не слишком поздно? -
Cашка  обрадовался,  громко закричал:
-Лёш, ты где?  Слушай, Лара запретила тебя беспокоить,  нужно поговорить.
-Вот утром и приезжай,  я загородом,  поговорим.  До  завтра,- сухо закончил он и положил трубку.

Алексей закурил. Табак показался  непривычно  ароматным.  Первые затяжки, лёгкие и приятные, успокоили его. Он погасил сигарету, курить больше не хотелось, снова лёг. Лежал,  вспоминая  институт, родителей Сашки, интеллигентных и чуточку старомодных учителей, подкармливавших и опекавших его в юности. Он месяцами жил у них.  С другом - романтиком и поэтом были неразлучны в институте.

Став редактором,  Алексей взял  его к себе  заместителем.  Работником  Сашка оказался  исполнительным, но мягким, нерешительным.  «Что могло случиться с   порядочным, воспитанным человеком, как он мог пойти на такое»,- Алексей не мог успокоиться. Думать об этом не хотелось. Он взял со стола скачанную профессором из Интернета книгу стихов Н. Туроверова,  открыл наугад аккуратно переплетенный томик  и начал читать:

Стали дни прозрачнее и суше,
Осыпаться начинает сад;
Пожелтели розовые груши,
Золотые яблоки висят.
От плодов, от солнечного света,
На душе спокойней и ясней,
И сюда теперь приходит лето
Из своих пустеющих полей, —
Там летят по ветру паутины,
Все хлеба уже давно в снопах.
Бабье лето! Первые морщины,
Первые седины на висках.

Усмехнулся. Он тоже недавно заметил у себя седину. В который раз  заворожили стихи, чужая печаль, сожаление. Как созвучны они его нынешнему настрою. Сентябрь за окном, он один в этой ночи, на душе  не ясность, а пустота. Ему показалось, что все его предали.  Друг юности, исполняющий обязанности редактора, разрушил то, что Алексей создавал годами. Газету, в которую не допускались пошлые и дурно пахнущие заказные материалы.

Что произошло, что заставило его пойти на подлость. Поведение Николая уже мало трогало его, они внутренне разошлись, а Сашка - милый добрый, порядочный, отличный поэт, хороший парень. Алексей не мог в это поверить.  Включил радио,  зазвучала знакомая мелодия.  Концерт для скрипки с оркестром Мендельсона. Музыка  успокоила  его, отвлекла  от неприятных раздумий.  Он лежал, глядя в окно. Сентябрьское ночное небо было безоблачным,  колюче  поблескивали звёзды, золоченый оклад старой иконы, доставшейся от прадеда – священника, тускло отражал лунные блики.  Вспомнилось  прочитанное:

В скитаниях весел будь и волен,
Терпи и жди грядущих встреч, —
Тот не со Мной, кто духом болен,
Тому не встать, кто хочет лечь.
Простор морей, деревья пущи
И зреющий на ниве злак
Откроют   бодрым  и идущим
Благословляющий Мой знак.
В лицо пусть веет ветер встречный, —
Иди — и помни: Я велел".
Так говорил Господь, и млечный
На темном небе путь блестел.

Он вспоминал,  как тётя  ребёнком  тайком  водила его в церковь. Ездили в городской храм, чтобы не попасться на глаза кому–нибудь  из односельчан. Алексей не любил говорить об этом ни с кем, считая  это  лишним. Не демонстрировал, как стало модным, своей приверженности религии, но в душе оставался глубоко верующим человеком. Тесть знал это и мог иронически процитировать  нечто о поклонении «боженьке». Зять отмалчивался и переводил разговор в другое русло. Здесь они расходились основательно.

Под музыку он уснул и проснулся когда первый луч пробежал по глянцевым корешкам книг. Алексей любил эти минуты пробуждения, свою комнату, освещенную робким лучом, радостно отзывающиеся на этот свет  старинные бронзовые подсвечники, стоявшие на полочке перед иконой. Внизу тихонько погромыхивали кастрюли, неугомонная хозяйка приступила к  привычным  для  неё  утренним  занятиям.

Вскоре  подъехал  Сашка, Алексей встретил его во дворе, они обнялись. Друг достал  из машины  торт и красиво упакованный букет цветов,  прошли в дом. Польщенная женщина расцеловала гостя, она любила его больше всех Лёшиных друзей.
- Ой, Саня, ну, кавалер!  Кто в деревню с цветами ездит, я ж тебе не невеста!
Надеюсь, ты не завтракал?
-Конечно, нет, Марфа Игнатьевна, разве забудешь ваши знаменитые пироги или вареники с картошкой.
- Есть и пироги для тебя, Сашенька, еще остались.
Давно не видел Алексей свою тётю такой счастливой и возбужденной.

Он поглядывал на друга и был удивлён, что тот не испытывает ни малейшего смущения. Готов был увидеть растерянного, оправдывавшегося, но Сашка был искренне рад встрече, держался свободно и непринуждённо. Они завтракали не торопясь, казалось, откладывая  нелёгкий разговор. Выпили кофе, посидели, Алексей предложил пойти к реке. Накинули куртки, вышли, прошли по лесной дороге, с наслаждением втягивая в себя пряный аромат опавшей листвы, спустились к воде, подернутой серой рябью.

Над рекой стелился туман. Алексей ждал, что Сашка непременно процитирует: «Утро туманное, утро седое». Этот романс он пел  на всех редакторских вечеринках. Сашка обернулся и сказал:
-Ты хотел  поговорить, Алёша, я слушаю,  что случилось?
-Это я должен спросить, что случилось. Как ты мог пустить эти подмётные материалы в печать?
-Ты о чём, дружище? - на лице друга было написано искреннее недоумение.
-Ты издеваешься, не понимаешь, я говорю о компромате на Пустовойта.

Лицо Сашки покрылось бурыми пятнами.
-А разве не ты дал указание Ларе передать мне это для срочной публикации. Ты забыл, что первую статью я получил от тебя. Потом она  привезла вторую. Дважды звонил  Иван Васильевич, сказал, что  согласовано с тобой,  уточнял, пустили ли в номер. Всем известно, что твою жену прочат на должность начальника  агрохолдинга.  Пустовойта освободили  неделю назад. Статьи были формальностью, всё было решено уже до этого. Я был уверен, что ты знаешь. Николай  до перехода в издательство работал у него, он – то в курсе всех дел.

Алексею показалось, что он ослышался: "Лара, бумаги. Звонки тестя. Этого не может быть"... Слова друга отдавались оглушительным звоном. У него резко закружилась голова,  он стал медленно оседать на землю. Александр едва успел подхватить его



http://fotki.yandex.ru/users/uwmadison/view/252323/?page=1