Пропавшая. Грань безумия. Часть 4

Владимир Прудаев
   – И здесь тупик. Я и сам надолго не могу отлучаться – дом, дети… У тебя-то семья есть?
   – Смеёшься? – усмехнулся он. – Весь в работе, времени перекусить иногда нет.
   Снова зашёл разговор в эту степь. Всё-таки интересно, знал ли Курт о произошедшем. Кейт умерла, на похоронах было шестеро: я, её родители и две её подруги. И почему я боюсь расспросов о ней? Не знаю.
   – Тогда хочу предложить иной вариант, – сказала Эмили. – Известно ли нам, сколько у нас времени до возможной катастрофы?
   – Может, день, может год… – после недолгого раздумья произнёс Курт.
   – Тоже тупик, – произнёс я. – Что ты предлагаешь?
   – С такой неопределённостью ничего толкового не предложишь, – ответила она. – Мы даже приблизительные сроки не знаем, как и то, что представляют собой последствия. Мне кажется, что чем быстрее избавимся от трещины – или хотя бы компенсируем её чем-нибудь, – тем лучше для нас.
   – А представь себе, что эту трещину кто-то сделал специально, дабы избежать катастрофы. К примеру, изжила себя призма и вот-вот разрушит наш мир, а трещиной мы ослабим её действие, – изрёк Курт.
   – Опять же, мы пришли в тупик, – выговорил я. – Мы не знаем, кто и зачем это сделал. Нам не известно, какие последствия и в какие сроки ожидают нас. Опираться не на что – всё вокруг да около!

   Мне вспомнилась Линда. Именно с ней я встретился на свадьбе Мэрина. Что с ней случилось тогда? По возвращению из шахт я узнал о её исчезновении. Меня одолевали разные мысли, по большей части о её страданиях относительно меня, которые послужили причиной её пропажи. Она симпатизировала мне и не могла смириться с тем, что я любил Кейт. Средний из моих сыновей был от неё. Хорошо помню тот день, когда она неожиданно появилась у порога моего дома с младенцем в руках. Мы долго молчали и смотрели друг другу в глаза, после чего она тихо произнесла: «Ты его отец…» Я взял его, и она тут же ушла. С тех пор я ничего о ней не знал. «Интересно, как сложилась её судьба? Есть ли семья? Где живёт и чем занимается? Помнит ли меня или нет?»
   – Я бы многое отдал… – прошептал я.
   – О чём это ты? – поинтересовалась Эмили.
   В своих раздумьях я забыл, что она сидела рядом.
   Небо было усеяно звёздами, а тишину нарушали всплески волн. Сколько я так не наслаждался природой? Уже третий месяц. От того воспоминая усиливались. Или мне так казалось?
   – Ты опишешь мне Линду?
   – Она часто думает о тебе.
   – Когда мы ушли в шахты, ей стало не по себе. Постоянно рыдала. Правда, пыталась скрыть свою любовь к тебе, но слишком сильно привязалась к тебе, чтобы не понять этого. Каждая наша встреча заканчивалась разговором о тебе. За те несколько дней, что вы провели вместе, ты стал очень дорог ей.
   –Знаешь, когда мы с ней прощались, она дала мне какую-то жидкость. Я так и не использовал это вещество.
   – Она ведь тоже запала тебе в душу, верно?
   Я кивнул.
   Всё шло как-то иначе. Мне не удавалось понять, что именно было не так: то ли мир, то ли я сам. Несколько часов непрерывного спора о Лабиринте окончательно убили во мне способность логически мыслить. Не было конкретных данных, так же как и конкретных вопросов. Сюда бы людей с логикой Мэгрэ или Шерлока Холмса.
   Для меня всегда подобные разговоры были утомительны. При возможности я пытался избегать их. Какое мне дело до этого самого Лабиринта? Пусть при некоторых раскладах пострадают мои интересы, мировоззрения, ну и что? Я ничем не выделяюсь среди других, разве что только верой в нечто необъяснимое. Даже это играло свою роль – за исключением определённых случаев, – когда мне приходилось сталкиваться с любыми проявлениями некоторой ошибочности мира, в котором мне пришлось родиться. Эта несостоятельность заключалась в том, что физический мир, каким бы не был он уникальным, дал сбой в параметрах, допустив в свои первоосновы магические корни. Сперва непонятные вещи списывались на деятельность высших сил, что, собственно, тоже имело свой минус. Но возникновение магии как подвластной человеку силы привело к ещё большему распаду истин, проверенных и принятых на веру тысячелетия назад. Особенно пострадала нравственность человечества. С появлением новых возможностей (тут нужно отдать должное магии – есть в ней и свои плюсы) человек просто-напросто перестал ценить то, что было для него так важно ещё до недавнего времени – конечно, если отмерять рамками мироздания. В общем, не было тут истины, хоть убейте. Но она была впереди…
   – Дрейк, какой он?
   – Кто?
   – Омут.
   Хороший вопрос. «Не знаю». Что в реальности он представлял собой? Набор анатомических органов? Или огородное пугало? Я как-то думал об этом, но ничего на ум не пришло. Может, мне мало известно о нём?
   – С широким чувством юмора, в меру циничен, всегда при своём мнении, постоянно изысканный вкус при условии, что предпочтения отдаёт старинке, не любит самодовольных людей, но обожает тактику собеседника… У него много плюсов, всех не перечислить. Правда, есть один минус – его анатомия. В частности голова: ни лица, ни ушей, ни шеи – полусфера, покрытая шерстью. Зато иногда это комично выглядит – представь, что он за кем-нибудь гонится. Каково это, без головы-то? Но должен сообщить, что при всём при этом его разум работает на полную катушку!
   – Почему-то я представляла себе божество с крыльями.
   – Он и есть божество. Но при условии, что ему известно куда больше нашего. На самом деле Омут такой же, как мы с тобой. Он иногда обижается, когда люди думают, что ему подвластно время. Увы, это не так: Страж тоже смертен. По чистой случайности он обрёл то, чем владеет сейчас. Хотя… мне известно о нём немного, поэтому могу теряться в догадках, кто на самом деле Омут.
   – Слушай, Дрейк. Я, видимо, прослушала. Ты говорил о геомагнетизме. Что ты хотел этим сказать?
   – Понимаешь ли, именно жидкое состояние ядра планеты даёт объяснение механизму генерации геомагнитного поля Земли. Суть его в том, что магнитное поле определяется электрическими токами, возникающими при движении проводящей жидкости в ядре. Так вот, под воздействием этих токов на протяжении истории планеты поле неоднократно меняло свою полярность, что приводило к катастрофам: цунами, метеоритные дожди, радиационные удары по ослабевшим местам планеты и прочее.
   – А какое отношение твои изменения имеют к призме?
   – Не знаю. Я не геофизик. Да и потом, происхождение призмы никому не известно, так что геомагнетизм может напрямую и конкретным образом влиять на то самое, что находится в центре Лабиринта. А может, и нет.
   – Ты много знаешь. Почему мне иногда кажется, что в тебе скрывается детская наивность? У меня порой складывается впечатление о тебе как о ребёнке.
   Я рассмеялся. Никогда ещё мне не приходилось слышать подобное. Что она имела в виду?
   – Что-то знакомое. Ты часом не приверженка Куртовской теории?
   – Какой теории?
   – Ладно, не бери в голову.
   – Нет-нет, коль заговорил, так договаривай до конца.
   – В общем, нас было семеро. Мы составляли Орден Хранителей. Каждый занимался конкретно своим делом, у каждого была своя теория о происходящем вокруг нас. Рассказать о роде занятий Ордена, да и о теориях тоже, не могу – слишком много времени займёт. Что до Курта, то его теория относительно меня кажется мне немного лишённой здравого смысла. Она основывается на том, что всё во Вселенной остаётся неизменным, а с учётом новых обстоятельств лишь сменяет свои координаты во времени. Я, как полагал одно время Курт, являюсь мальчишкой лет двенадцати.
   – И Курт в Ордене?
   – По-крайней мере, был десять лет назад. Я после тех событий ушёл из Ордена и больше не ведаю его судьбой. Но ты лучше не спрашивай его об Ордене, всё равно не ответит… Как прекрасна эта ночь! Люблю я эти места – здесь всё особенное, можно даже сказать, возвышенное!
   – Да ты, я смотрю, романтик на все сто! Если честно, тебя не узнать. Я до сих пор гадаю, ты это или не ты.
   – Что, действительно изменился?
   – Колоссально! Другие, может, не заметили перемен, но я-то сразу поняла. Ещё тогда, в кофейне, заметила, что ты не такой, каким был раньше.
   – Слушай, Эмили. У меня к тебе есть вопрос: знает ли Курт о случившемся?
   – О чём именно? – после недолгого раздумья спросила она.
   – О Кейт?
   – Мне кажется, нет. Он сейчас занят своими товарами и, конечно, Лабиринтом. На Лабиринт у него уходит всё свободное время, так что… наверное, нет.
   – Хорошо, если так. Не хочу его расстраивать.
   – А ты не пробовал воскресить её?
   Во мне что-то щёлкнуло. Вопрос показался мне насмешливым, унизительным. Почему я должен отвечать на него? Зачем её воскрешать, если она умерла от болезни, а не от руки человека? Вылечить Кейт врачи не могли, а с помощью магии не имело смысла – это лишь осложнило бы и без того худое состояние моей жены.
   – Нет, – коротко и резко ответил я.
   Эмили, наверно, поняла меня и не стала расспрашивать дальше. Через какое-то время мы пожелали друг другу спокойной ночи, и она ушла. Я просидел до утра, размышляя о своём прошлом. Всё-таки что бы я не пытался изменить, моё нынешнее положение останется неизменным. Только переиграв события десятилетней давности, возможно было надеяться на что-то другое. А может быть, стоило переписать историю знакомства с Кейт, чтобы избежать всех происшествий, с которыми мне приходилось сталкиваться. Что ж, будь всё как есть.

   Меня разбудил Курт. Было около восьми утра, когда его голос достучался до моего сознания.
   – Удивительно, что ты можешь так спать…
   Он имел в виду мою привычку ночевать под открытым небом в незнакомом месте. Мне самому было в диковинку узнать, в какой позе меня застали – я сидел в позе лотоса, прислонившись к дереву и сложив руки крестом на коленях. Очень… забавно.
   – Я заглянул в комнату, приготовленную для тебя, но она была пуста. Сообразив, что ты иногда позволяешь себе ночные прогулки, я пришёл сюда.
   – Я давно привык ко сну под открытым небом. Это ещё с армии.
   – Пойдём. Нужно поговорить, пока эти двое спят.

   – Где-то месяц назад я наткнулся на интересный предмет. Если ты помнишь, у Омута постоянно была с собой фигурка человека. Такую же фигурку я обнаружил на северном склоне Тёмных гор, правда, в несколько увеличенном виде.
   – И что с того? Совпадение, не более. Чей-то надгробный памятник.
   – Не думаю. На нём высечена надпись. Длинная; стих. Меня поразила одна строчка: «И чёрной пеленой месть Омута накроет небо…» Как считаешь, что она означает?
   – Ты решил поговорить со мной о стихах? Я не поэт, равно как не литератор в целом.
   – Нет. Хочу поделиться с тобой некоторыми вещами, весьма отдалёнными от возникшей проблемы, но имеющими некоторую связь с нами.
   – Хорошо. Что ещё ты знаешь?
   – Медальон Арвен – он у меня.
   – Каким образом ты получил его?
   – Нашёл возле Лабиринта. Примечательно, что Арвен до сих пор с ним ходит.
   – Не понял.
   – Я тоже. Сперва. Оказалось, что её медальон был на ней в тот момент, когда я нашёл этот. Не знаю, что и думать. Но теперь их два.
   – Так… Что же получается, тени вышли наружу? Это интересно!
   – Мало того, в последнее время мне говорят, что видели меня там, где я не был. Но такое бывает – обознались. А как тебе факт, что у Линды появился ребёнок? И ему десять лет, представь себе.
   Наступило неловкое молчание. Курт ждал моих вопросов, но я улыбнулся.
   – Что-то не так?
   – Он от меня…
   По выражению его лица я понял, что он заинтригован. Право, странно слышать о том, что ты не замечал у себя под носом столько лет. Да и вообще многое в нашем мире не лишено своих странностей.
   – Как же так? Когда ты успел?
   – Долгая история. Сейчас это уже не важно.
   Он ничего не сказал. Возможно, в нём затаилась обида за Кейт. Может быть, удивление дало своё, судить не берусь. Одно точно – Курт надолго взялся за решение этой головоломки. Меня это не могло не радовать. «Пусть хотя бы ненадолго отвлечётся от моей жены».
   – Допустим, с данным обстоятельством мы разобрались. А что насчёт феномена воинов? Не просто так ведь Эхо объявилось.
   – Насчёт Эха скажу, что для меня это – миф. Я не верил и не верю в него. Тут уж, простите, обращайтесь к Ириту – он ориентируется в своей теории на подобные вещи, равно как и ты.
   – При чём тут Ирит?
   – Теория его, а не он сам, – поправил я его. – Если помнишь, она базируется на принципах одухотворённости всего сущего и возможного перевоплощения мифов в реальность.
   – Впрочем, теория теорией, а Эхо действительно есть. Мне не понятно, зачем оно здесь. Граница из памяти – не то, что нужно миру. Миру нужна сенсация, прогресс, величественность и воинственность.
   – Браво, Курт. Пожалуй, ты постепенно принимаешь мою сторону.
   – Вовсе нет!.. Мне не даёт покоя появление Эха. Оно озадачило меня.
   – Хватит, Курт!
   Действительно, хватит. Не нравились мне разговоры о сказках. Курт был слишком наивен, чтобы разговаривать со мной на эту тему. Моя теория основывалась на принципах материальности человеческих мыслей, чувств и деяний, но никак не на существовании реальных прототипов (или как они называются?) сказочных героев. Ему было известно об этом, и всё же затрагивал иногда подобные темы.
   Что до его теории, так тут всё сложнее. По мнению Курта, первоосновы всего сущего возникли не на позициях Большого взрыва, а на первых стадиях расширения Вселенной, когда зачатками нашего мира стала именно энергия элементов, из которых в последствие возник сам мир. То есть мир изначально был создан по вектору энергетической состоятельности, а не материальной. А магия, являя собой в какой-то степени данную энергию, и есть та самая первооснова – продукт, весьма востребованный в наше время, но используемый не всеми. Возможности некоторых, видите ли, не располагают к этому. Смешно, что вообще кто-то задумывается об этом. Суть-то одна (как и во всём остальном) – облегчить нашу жизнь.
   Скрипнула дверь, вошла Эмили. Выражение её лица было таким, словно она не спала всю неделю. Мне стало смешно.
   – Доброе, – потянувшись, произнесло это чудное сознание.
   Ей-богу, чудное… иначе я не могу её описать. Эмили всегда удивляла меня своими манерами. Мне всегда нравилась её речь – то недоговорит, то выдаст реплику не в тему, причём выглядело это почему-то комично.
   – Доброе, – ответил я.
   Курт встал и ушёл на кухню.
   – Чего это вы обсуждаете? С утра-то?
   – Вот… Решили выяснить, кому ты больше нравишься.
   – И как? Успешно?
   – Конечно! Вил спит?
   Она кивнула.
   – Ну и ладно.
   – Долго ещё сидел?
   – Всю ночь. Курт разбудил меня недавно. Слушай, я скоро уйду, не подскажешь, где могу вас найти на Большом Перевале?
   – Разумеется.
   Эмили объяснила, где живёт. Всё-таки я решил проведать те места. Да и потом, нужно было навестить своих родителей. Как они там? Время идёт, многое происходит. А мы не вечны – увы! Через несколько минут появился Курт и разлил всем чай. Всё же научился этот прохвост делать хороший чай!
   – Как спалось? – поинтересовался он.
   – Замечательно, – ответила Эмили. – У меня есть одна мысль: а что, если Омут затеял всю историю с Лабиринтом не из-за своей материальной несостоятельности?
   – О чём это ты? – спросил я.
   – Я тоже не понял.
   – Вполне возможно, он готовил нас к чему-нибудь, для выполнения некой задачи, суть которой – выявить смысл нашей жизни.
   – Вот тебе пополнение Ордена! – рассмеялся я. – Новая теория, новое мировоззрение, новая возможность перемен к лучшему…
   – Точно… – протянул задумчиво Курт.
   – Вы даже не пытаетесь понять меня!
   – Не обижайся, пожалуйста. Однако ты не в курсе того, что происходит на самом деле. А насчёт Омута – спасибо, что напомнила. Курт, где всё-таки искать его?
   – Даже не знаю. Нет ни единой весточки от него. Сдаётся мне, затея с призмой – не его рук дело. Но чем объяснить всю нашу историю? Ничего на ум не приходит.
   И правда, не было ничего, что могло бы нам разъяснить причину возникновения трещины. Именно отсюда нужно было начинать происки всей этой околесицы. Но что можно было предпринять? Что было известно? Нужно родиться Пуаро для выяснения конкретных фактов. «Смешно всё получается».
   И на самом деле, как уже говорил, топтались мы вокруг да около, не понимая, что вся чуть находится в ином. Так сложилось, что мы оказались пешками в игре, в которой победителями выходили другие. От нас, как я понял позже, не зависело ровным счётом ничего. На нас, в общем-то, не рассчитывали. А жаль. Уж больно многое связывало, по-крайней мере, меня с Лабиринтом. Или мне это казалось? Воспоминания имеют большую склонность к драматизму. Взять хотя бы видение Гамлету о погибшем отце. Нет, не так всё должно быть, совсем не так. Почему все недоразумения происходят, когда их не ждёшь? Зачем они касаются меня? Ещё не было случая, когда хотя бы малейший парадокс с Лабиринтом обходил стороной мою личность. Ну что такого в том, что призма изжила себя? Ничто не вечно под Солнцем. Нужно ли было кому-то моё участие? Или такова моя судьба? Увы, она совсем не милосердна, хотя я и получил со временем покой, к которому стремился много лет. Но какова цена этому покою? Моя жена? А потом? Неужели на очереди дети? Слишком много выпадает на мою долю, хотя я уже давно не обращаю на это внимания. Но всё равно находится предлог, чтобы отнять то, чем я дорожу. Всё не слава Богу.
   Иногда случается так, что тебя намеренно используют ради своей выгоды. Проблема с Лабиринтом заключалась под несколько иным углом: комедия состояла из ряда чьих-то поступков,  совершённых ради интереса к упомянутому строению. Чем больше о нём узнаёшь, тем сильнее засасывает в трясину событий, явно играющих против тебя, пусть даже это не так чётко будет выражено. Таким образом пришлось однажды и мне лишиться нормальной жизни. Разумеется, кто-то возразит, мол, у меня была хорошая жена, дети растут, настоящий друг погиб ради меня и всё в таком роде. Но разве бы он погиб, если бы я и понятия не имел бы, что такое магия? Разве было бы у меня трое детей, не питай я интереса к Лабиринту? Вся моя трагикомедия строится на одних лишь принципах, которые исходят от связи между мной и этим чудовищным творением. Она закончится лишь по причине моего таинственного исчезновения (после чего меня припишут к безвести пропавшим) из человечества или смерти, что более подходит к данному повороту событий. Здесь недолго помереть от нескончаемой путаницы, сплетённой вокруг злосчастного Лабиринта.