XX.XX.XXXX
05:20
Четырехрукий сидел, свесив ноги с обрыва, неспешно штрихуя новую землю, туманными очертаниями рождавшуюся на горизонте, стоило лишь карандашу коснуться холста. Небо медленно сыпало вниз волшебный снег. Как зачарованный Альб рисовал холодный северный ветер, кружащий эти осколки чьих-то звезд, синие вихри спутанных ветвей деревьев, зияющую белизну края обрыва, серебро этой бесконечной зимы. А ведь Алекс откроет глаза, в слепой надежде бросит взгляд на все такую же черную землю, черные ветки обнаженной осины, и снова устало закроет их в надежде вернуться. Белый рисовал. Рано или поздно снега уйдут, но эти рисунки останутся. В его квартире, комнате всегда будет зима. Он знал это, а если есть знание – все остальное не так и важно.
Осторожно положив холст на землю, Белый шаман выпрямился и, прикрыв глаза, продолжил рисовать свою зиму, расчерчивая морозный воздух длинными ледяными пальцами. Четыре руки, точно дирижируя незримому оркестру, создавали все новые и новые белоснежные дали.
Звонил телефон. Снова какой-то алкоголик настойчиво требовал отца на очередную попойку. Алекс лежал, закрыв глаза, но прекрасно знал, ощущал, пронизывающую морозными нитями затянувшуюся осень. Ничего, эта запоздалая зима наверстает упущенное, ее запомнят все, все в мире, она просто копит силы.
«Неси его сюда, тяни, ты сможешь» - не уставал повторять Димэс Норд. Да он и сам это знал, но от отчаянного непонимания как, хотелось выть. Выть на этот желтый волчий глаз Луны.
«Прыгай вниз, прыгай вниз, не бойся, тихо шепчет мне в душу дождь» - доносилась из какой-то дорогой иномарки со слегка шипящими динамиками давно забытая, да и, в общем-то, малоизвестная песня. А ведь это так… Алекс даже выпрямился в полусне. Может, это то, чего он столько ждал, мечтал, рисовал, звал? Может, это тот единственный выход? Хотя он, конечно, и знал, что инвариантности не существует, кроме, разве что, инвариантности света, что жив везде – в каждом из людей, живых и неживых существ, в памятниках из камня и бетона, из стекла и глины, в воде и воздухе.
- Один раз ты, помнится, уже воздержался. Даже, пожалуй, не один, - лаконично заметил Альб, - Я с тобой. Ты все делаешь верно.
Сквозь сон Алекс недоуменно приподнял бровь. Странная ночь. Правда, очень странная. Привычно расслабившись и открестившись от вездесущих мыслей, он снова прошел через зыбучие пески тянущего к земле рассудка и оказался в лесу. Остановить сердце. Каждый шаг отдавался новым ударом пылающего света в груди. Идти до поворота.
И вновь Алекс словно упал с большой высоты. Вмиг похолодевшее тело била лихорадка, все мышцы вибрировали, веки напряженно дрожали. Но вскоре все стихло. Пар вышел из бочки старинного вина, обретя плоть. Четырехрукий приподнялся и заученными, отточенными движениями порвал ветхие обои, ветром отброшенные далеко к окну и сделал шаг.
Белый смотрел вниз. Бесконечный, всепоглощающий свет. Наверное, пора…
Шаг.
Шаман летел с обрыва. Вряд ли это можно было назвать падением – просто эффектное, изящное пике, из которого, увы, едва ли был выход. Впрочем, сомнений не было – он все делал правильно, верил в это. И ничто не могло пошатнуть эту веру. На землю придет зима, укроет белоснежным, ослепительно белоснежным покрывалом, пройдет сквозь каждого, найдет Своих и вселит в души счастье. Невероятное, несравнимое ни с чем на этом свете, оно остановит для них время, отразится легкой, открытой, благосклонной улыбкой в невольно поднятых в немом восхищении, глазах, оставит совершенные шедевры на каждом окне, закружит вихрями и выпустит свет. И все, все вокруг засияет невероятной для этого мира белизной. Каждая частица Единого, многократно усиленная, загорится и будет светить ярчайшим пламенем. И будет все. Счастливые дураки будут лежать в снегу, застыв, почти не дыша, точно боясь отпугнуть эту искрящуюся мечту, сказку под беззлобные, понимающие взгляды прохожих. Эта зима будет для всех. По всему миру протянется ее нетронутый бездарными графоманами и самозваными художниками холст. И снег будет идти. Снизу вверх.
Рука белого инстинктивно потянулась к поясу, за который был заткнут чуть затупленный карандаш, лицо исказила чуть глупая улыбка… Он почти не замечал того, что летит… Четырехрукий принесет снег с собой. Чего бы это ему не стоило.
В грудь резко ударила волна ледяного ветра, дыхание перехватило, а горло обожгло морозным воздухом… что-то происходило. Шаман больше не чувствовал ног, не мог согнуть руки, пошевелить шеей. Лицо преображалось, нос вытягивался, становился тверже камня, обретая очертания вороньего клюва, сросшиеся ноги покрывались сверкающим серебряным оперением, а руки-крылья стремительно снижали скорость падения. Он планировал. Белый ворон нес в своих когтях зиму этому миру.
Алекс дернулся. С трудом приоткрыв слипшиеся глаза, привычно повернул голову к окну. Одиноко горящий фонарь тихо рассказывал очередную сказку волшебному снегу, крупными хлопьями устилающему черную, умирающую землю. Родился свет.