Аркадьевна

Екатерина Стрелец
В столовой идет раздача кефира перед сном . Через окошко.
Медсестра Наталья Аркадьевна, никогда не делает что-либо молча. Своими репликами она задает ритм своим движениям:
- Магерова,  трупам  кефир не положен!
- Несмеяновна, иди сюда быстро!
- А ты, Старуха Изергиль вообще отойди, третий раз уже подходишь!
- Все, кончился кефир, разошлись! Я говорю, шире грязь — телега едет!!!

 Магерова в движении действительно напоминает зомби. Это памперсная бабушка со старческим слабоумие, практически ничего не понимает,  худая, как из Освенцима. Сквозь белый пухообразный венчик  волос просвечивает череп.

 Несмеяновне  лет пятьдесят. Она низкого роста, очень худая, из под халатика торчат белые босые ноги. Бледное зеленоватое лицо с опущенными кончиками губ, косичка, с раскачивающимся крысиным кончиком, перевязанным обрывком белой тряпицы, в руках постоянно  молитвенник, читает нараспев тонким завывающим голоском. Иногда затихает. В эти моменты она беззвучно плачет.

 Старуха Изергиль — женщина лет 60-десяти, с красивым лицом и фигурой, но согнутая в пояснице пополам, почти что под прямым углом. Она все время голодная, доедает кашу из тарелок, недоеденных другими.

 
Во время вечерней раздачи таблеток Аркадьевна терпеливо в течение минут десяти пытается накормить Магерову таблеткой. Бабушка с какое-то  время перекатывает ее во рту,  затем  меланхолично сплевывает. И все начинается сначала: Аркадьевна смотрит бабушке в рот, бабушка медленно перекатывает во рту таблетку...

Следующей по очереди стоит Маша, молодая девушка. Маша — "женщина  трудной судьбы": на свободе она постоянно умудряется вступить в неравный бой с какой-нибудь вооруженной  группой, и если с Маши снять одежду, то станет понятно, как выглядел Саша Матросов. Маша, улыбаясь настолько широко, насколько позволяет сломанная челюсть, спрашивает весело:
- Да что вы с ней так возитесь?!
Аркадьевна  серьезно смотрит ей в глаза:
- А то.
  Что, когда ты такая будешь, то я и с тобой буду так же.
Улыбка покидает Машино лицо, уступая место выражению задумчивости и вслед затем подобию уважения  в той максимальной степени, на которую Маша способна.