Солнце медленно клонилось к кромке гор, опоясывающих по кривой нашу деревню. Лучи его, отражаясь от поверхности мелких волн, отбрасывают веселые зайчики на затененные борта рыбачьих судов и катеров. Даже в темных очках невозможно смотреть на поверхность моря, а закрыв глаза, я ощущаю тепло этих солнечных бликов, вижу настоящий театр движущихся, пляшущих световых теней.
Хорошо! Хорошо вот так, ни о чем не думая, - просто жить! Смотреть, чувствовать кожей, воспринимать запахи, - не анализируя, не рассчитывая, - просто отдаться чувствам...
Ах да, театр. Сегодня труппа из Афин дает спектакль на новой сцене под открытым небом там, в крепости. Пора. Надо еще поужинать и пораньше пойти, занять удобные места. Смотав удочку, я не спеша дошел до моего «отеля». Приняв душ и наскоро перекусив я переоделся, положил теплый свитер, полотенце, пару яблок и бутылку воды в рюкзак и поспешил к Светлане. Она ждала меня и через несколько минут мы уже шли по дороге, ведущей к крепости.
- Смотри - как фонарь, – говорит Светлана, указывая на гору с крепостью.
Чудесная картина : - внизу, у моря, все уже погружено в тень, а верх горы, на которой расположена крепость, освещен солнцем и как маяк влечет к себе.
Начинается подъем и мы медленно, наслаждаясь первым ветерком, несущим прохладу с моря, доходим до ворот крепости, берем билеты и идем дальше по узкой внутренней дороге, покрытой крупным красным песком, до самого верха горы, где и устроена сцена и несколько рядов для зрителей, амфитеатром поднимающихся почти до дороги.
Зрителей еще немного и мы выбираем удобные места, кладем здесь наши рюкзаки и идем гулять по крутым тропам, проложенным в прибрежных скалах на высоте шестидесяти-восмидесяти метров. «Гулять» означает идти друг за другом, изредка останавливаясь на смотровых площадках и обмениваясь отдельными фразами.
Вечер прекрасный – теплый, почти без ветра. Под звуки моря, доносящиеся снизу, поют птицы. Кузнечики тоже взялись за работу.
Возвращаемся, - пора занимать места, скоро начнется представление. На сцене, не имеющей занавеса, идет своя жизнь: – установка декораций, проверка освещения, синхронизация музыкального сопровождения...
В «зрительном зале» – своя: - кто-то шумно зовет знакомых на занятые для них места, кто-то закусывает, а кто-то даже поет.
Но вот зазвучала музыка – светлая мелодия в обрамлении звонких переборов греческих струнных инструментов. На полутемной сцене прожектор высветил желто-белый эллипс в который, пройдя из-за сцены, неторопливо вошел высокий седовласый мужчина в строгом темном костюме и приятным баритоном начал свой монолог. Он говорил на греческом – медленно, с паузами, помогая себе движением тела и жестами рук, - одним словом, - профессионально. Ритмы музыки и фраз удивительным образом дополняли друг друга, создавая великолепный эффект гармонии.
Скорее всего эти впечатления явились следствием незнания греческого языка. Когда Светлана стала нашептывать мне смысл его речи, я перестал замечать это чудо.
Стоящий в световом овале представился как автор спектакля, участвующий в нем как актер, играющий Автора, живущего в своем спектакле. Закончив свою речь, он глубоко поклонился и так же медленно удалился в затемненный угол сцены, сел за стол и подал знак к началу.
...И Действо началось. Актеры выходили и уходили, смеялись и страдали, пели и плакали, любили и ненавидели, кого-то казнили, а кто-то умирал сам. Изредка в ход действия вмешивался Автор и, послушные его скупым замечаниям или просто жестам, актеры переигрывали отдельные сценки, иногда полностью меняя смысловой ход в спектакле. Казалось, Автор спонтанно управлял жизнью сцены и по своему усмотрению изменял судьбы героев.
Лишь спустя некоторое время, привыкнув на слух к театральному греческому, я понял, что все, без исключения, говорят стихами, - угадывались ритм и рифма. Так вот откуда взялось мое восприятие гармонии музыки и речи еще в самом начале спектакля!
Вокруг освещенного пятачка «зеленого театра» уже господствовала ночь. Над нами, на всем небосклоне, рассыпались мириады следов прошлого звезд; на море – отдельные освещенные островки плывущих судов; далеко, на горизонте, медленно двигалась редкая цепочка световых точек, - это на противоположном берегу залива бежали по шоссе автомобили.
А в спектакле все шло своим чередом. На ярко освещенной сцене стояли длинные столы, за которыми собрались почти все его участники. Празднество было в разгаре, гости громко переговаривались, музыканты играли веселую мелодию, под которую в центре пира танцевали несколько пар. Автор был также здесь. Он сидел за крайним столом, подперев рукой голову, тихо, ни с кем не разговаривая, пил вино, наблюдая за происходящим. Жестом подозвав молодого актера, игравшего Александра (Великого), он встал, взял его под локоть и они медленно пошли к краю сцены. В это время, с помощью прожекторных реостатов, вся сцена постепенно погружалась в темноту. Только эта пара, стоящая теперь не далее, как в метре от первого ряда зрителей, слабо освещалась прожекторами, отбрасывая наискось неестественно длинные тени, перетекающие в черное «небытие», царящее на сцене.
Сидя в четвертом ряду, напротив, я видел бледное, сосредоточенное лицо Автора, в котором читалось скрытое волнение и обреченная решительность момента.
- Это не игра, - подумал я, - это судьба!
С затаенным дыханием, с щемящим холодом в душе, чуствуя, узнавая, зная будущее финала, я напряженно следил за происходящим.
Автор отстранился от молодого Александра, сделал шаг назад и, обратившись к собеседнику, заговорил:
Нет, я не тот, кого ты рядом видишь,-
людская плоть с распахнутой душой.
Ты видишь тень обвала, слышишь тишь
бушующих фламенко надо мной.
Тебе я абсолютно не под стать,-
я не стою так твердо на земле;
и лишь умею высоко летать,
но в одиночестве, -
никто не нужен мне.
В полетах этих, - и во сне, и наяву, -
я тщетно силюсь суть понять Игры,
из нитей прошлого плетущую канву
сегодняшней и завтрашней поры.
В потоках времени без устали паря
живу в мирах прошедших и возможных:
- я там, где в мареве рождается заря;
- где инквизиция линчует всех безбожных...
Во время звучания следующих строк в воздухе, высоко над сценой, в перекрестье лазерных лучей, образовались две объемные голографические картины. Слева, над горизонтом морской глади, медленнно поднимается огненно-красный диск солнца, по кромке которого были видны колеблющиеся языки всполохов, меняющих свой цвет от темно фиолетового до жгуче желтого, почти белого, слепящего.
Справа появилось изображение инквизиторского костра, зажженного со всех сторон, все более и более разгорающегося. В центре, у столба, к которому она была привязана, извивалась в смертельных муках жертва. В тишине, нарушаемой речью Автора, все нарастая и нарастая, слышались душераздирающие стоны, которые прекратились, когда огонь охватил жертву со всех сторон, закрыв ее от нас...
На горизонт встает пульсирующий круг,
живущий языком протуберанцев:
дыханием своим опалит все вокруг,
готовя жертвенник для встречи новобранцев.
Из века в век горящие костры,
из тел неверных изгонявших души,
горят во мне, а вопли так остры, -
все сердце в ранах, стоном давит уши!
Солнце же, поднимаясь над морским горизонтом, постепенно увеличиваясь, коснулось правого изображения и через несколько мгновений поглотило его.
И тут же все погрузилось в темноту, - лазеры были выключены. Александр сделал движение к Автору и хотел что-то сказать, Но тот едва заметным жестом остановил его:
Оставь!.., оставь ненужные слова,
сочувствия бессмысленные речи.
Я не хочу прошествовать предтечей
через чужие жизни и года!
Я знаю, нет бессмертия, как нет
предела Целого в его различных формах...
На берегу Судьбы оставлю легкий след,
что в Лету канет в набежавших волнах
бесстрастного, прекрасного «СЕЙЧАС»,
наполненного высшим смыслом мира...
Мне горько и легко, - в последний час
встать от столов презреннейшего пира...
Мы никогда не встретимся с тобой.
Не тешь себя плодами мерзкой гнили
от дерева церквей и колдунов, друг мой:
мы,- все и вся, - продукты звездной пыли.
Сделав длинную паузу он прошел вдоль края сцены, повернулся к залу и, как мне показалось, - нет, я уверен,- посмотрел мне в глаза, встряхнул головой, как-бы отгоняя тяжелые мысли и, чуть дрогнувшим, потеплевшим голосом, закончил монолог:
...Переходя через барьер смертей
я, на мгновенье, счастьем излучусь.
Ты загляни за зеркало страстей, -
тебя, прощаясь, я лучом коснусь...
Медленно сойдя со сцены, он поднялся между рядами амфитеатра на дорожку, по которой мы пришли, и через несколько секунд скрылся за поворотом.
Напряженную тишину финала разорвали аплодисменты. И только теперь до меня дошло: - я понял все, что говорил Автор, - без перевода...