Ближе к полуночи город преображается. Знакомые улицы, освещенные городской иллюминацией, выглядят совсем по-иному: острые углы сглаживаются, недостатки почти не видны. Больше всего удивляют пустые дороги: светофоры подмигивают желтым светом, разрешая выйти на проезжую часть. Безлюдные тротуары дарят иллюзию свободы: можно идти и напевать какую-нибудь песенку, не рискуя быть принятым за сумасшедшего. Различные ощущения сплетаются в единый узел. С одной стороны, чувство успокоения, т.к. дневная суета позади, не нужно никуда спешить. С другой - это, конечно же, чувство тревоги и опасности.
Обычно я возвращаюсь с работы пешком и получаю огромное удовольствие от прогулки на свежем воздухе. Но иногда, по непонятной причине, у меня случаются приступы необъяснимого страха. Вот я подхожу к своему дому, захожу во двор и замечаю, что позади идет какой-то сомнительный тип. Мне начинает казаться, что он идет не просто так, а с какими-то умыслом. Я ускоряю шаг, иду быстрей и быстрей, на ходу достаю ключи из сумки и чуть ли не забегаю в подъезд. Лифт медленно спускается с девятого этажа. Я нервно тереблю ключи, и с опаской посматриваю на пустую лестницу. Откуда ни возьмись, во мне появилась уверенность, что вот-вот кто-то спустится по ступенькам и забежит в лифт вместе со мной… Ничего такого не происходит. Я одна захожу в кабинку и нажимаю шестую кнопку. Свет в подъезде горит не на всех этажах, на нашем – лампочка, конечно же, перегорела. Мне приходиться в темноте нащупывать замочную скважину. И почему-то, меня не покидает ощущение, что я здесь не одна. Рядом есть еще кто-то, он как будто замер, чтобы его не заметили, но я слышу, как он дышит… Подобные приступы паники я объясняю себе «врожденной впечатлительностью».
В нашем доме, как почти во всех многоэтажках, на одном этаже естественным образом формируются два «общих» коридора, то есть жильцы соседних квартир отгораживаются от проходной лестницы дополнительной дверью. Однажды, возвращаясь, домой, я заметила, что дверь соседнего коридора приоткрыта, и в узенькую щель льётся свет электрической лампочки. Привычное в таких случаях беспокойство сменилось непреодолимым любопытством: подобно героям в фильмах ужаса, которые, вместо того чтобы пройти мимо, обязательно заглянут в тот заброшенный дом, где их поджидает убийца. Я на цыпочках подошла к двери. Какое-то время внимательно прислушивалась – после чего убедилась, что там точно кто-то есть. Постояв так в некоторой нерешимости, я, наконец, заглянула в щель.
На табуретке сидел немолодой мужчина, в рубашке с коротким рукавом, светлых брюках и домашних тапочках. Рядом с ним стоял старый деревянный стул, на котором помещались стопка газет и стеклянная пепельница. Это Сергей Сергеевич, мой сосед. Он был напуган не меньше меня, и какое-то время мы в недоумении смотрели друг на друга.
- Здравствуйте, – протянул он с натянутой улыбкой.
- Извините, если помешала, я просто…
- Ну что вы, такая симпатичная девушка разве может помешать… Проходите. Может, присядете?
Сергей Сергеевич сделал движение в сторону стула, чтобы убрать ворох газет, однако тут же остановился.
- Нет, нет, я ненадолго, я домой, с работы… Дверь была открыта, я просто хотела посмотреть все ли в порядке.
-Все в полном порядке. Дверь я приоткрыл, чтобы чуток проветрилось, а то, сами понимаете, никакой вентиляции. Душно, а я все-таки читаю. Такие дела творятся, - как вас, извините, по отчеству?
- Маргарита Игнатьевна, можно Рита.
- Да, Рита, такие дела творятся вокруг. Вы помните, недавно у нас в городе проходил саммит ШОС. Местные власти немало потрудились, чтобы организовать прием иностранной делегации: движение транспорта ограничили, милиционеров на каждом перекрестке поставили, даже овощные палатки с центральных улиц убрали. Палатки-то убрали, но не всякую срамоту так-то просто скрыть. В самом центре города на фоне новостроек стоят такие развалины, что перед гостями стыдно. Перед своими горожанами – не стыдно, а перед гостями – стыдно. Придумали, значит, «большие головы», как можно положение поправить: на каких-то синтетических полотнах нарисовали фасад здания и прикрыли этой тканью обветшалые сооружения. Гости на машинах по городу поедут и не заметят подвоха. Так то.
- Потемкинские деревни напоминает.
- Согласен. Россия ничему не учится: горбатого могила исправит. Слушайте дальше. Высокопоставленного чиновника спросили: почему вы не ремонтируете дома в центре города, тем более те, которые признаны памятниками архитектуры? Они просто разваливаются на глазах. На что он ответил: а мы не можем тратить деньги на реконструкцию памятников федерального значения; это будет нецелевое использование средств, за что прокуратура накажет. Ловко у них получается! За ремонт памятников архитектуры Федерального значения прокуратура накажет, а за их постепенное, но планомерное уничтожение, надо полагать, «спасибо» говорит!
В центре города строится ТЦ «Антей». Так вот, когда строили первую очередь, снесли печально известную усадьбу инженера Фальковского. «Известную», поскольку студенты и преподаватели в свое время за нее стеной вставали (в прямом смысле слова), а «печально» – поскольку снесли-таки, чуть позже. «Антей» растет и увеличивается, места ему нужно все больше и больше – вот и добрался он до небольшого домика горного землемера Геннадия Ярутина, который снесли в апреле месяце.
Нельзя же так безжалостно уничтожать то, что было создано предыдущими поколениями. Хотя бы некоторые образцы, сохранившиеся до нашего времени, нужно и можно сохранить. Это память, это история, это, в конце концов, красиво! Вот если бы я был мэром, я бы не допустил такого произвола.
- Сергей Сергеевич, я думаю, не все так просто. Время идет. Нельзя жить в прошлом веке, и то, что облик города меняется – необратимый процесс. Через сто лет, возможно, современные новостройки будут представлять такую же ценность, какую сейчас имеют милые деревянные домики конца XIX века. Другое дело, что беспорядочная застройка и бездумное уничтожение того, чем мы могли бы гордиться, того, чья ценность возрастает с каждым десятилетием – большая ошибка. Думаю, соответствующие ведомства лучше нас знают о существующей проблеме и просто не в состоянии ее решить.
- В ваших ведомствах, Маргарита Игнатьевна, заседают русские чиновники, которые за известную сумму денег продадут очередной полуразвалившийся домик, а потом разведут руками и скажут: «А что, мы ничего не знаем. Мы разрешения на снос не подписывали. Какие-то негодяи снесли здание без нашего ведома. Вы не переживайте, мы виновных найдем и накажем». Понятно, что на этом «разбирательство» и закончится.
- Зачем вы так говорите? Вы, Сергей Сергеевич, сильно преувеличиваете. Не надо обобщать, что все кругом воры и мошенники. Мне вот нравиться идея, выделить на городской карте «заповедные улицы», наиболее старые и интересные с исторической точки зрения. Привести улицы в порядок, отреставрировать обветшалые дома, и сюда же переносить единичные здания из других уголков. Эта идея витает в воздухе. Многим людям она приходила в голову, не знаю, почему до сих пор она не имеет «официального оформления». По крайней мере, я лично ничего об этом не слышала. Хотя Литературный квартал – как раз частичное воплощение этой задумки, только частичное, поскольку одного такого участка недостаточно. Еще несколько подобных мест прекрасно соседствовали бы с современными сооружениями из стекла и бетона. Они бы дополняли и оттеняли друг друга. И вот как раз, вдоль Исети отстраивают набережную, тоже вроде пытаясь воссоздавать атмосферу старого Екатеринбурга.
- В свое время местные чиновники искали место для резиденции Латышева, - к слову об Исети, Риточка, - и нашли: заброшенная усадьба Рязанова, которая располагалась на берегу этой самой речушки (пер. Щедрина, если не ошибаюсь). Однако усадьба полпреду пришлась не по вкусу и ее снесли, а новое здание на этом месте так и не построили. Планы у них, видите ли, поменялись, сами еще толком не решили, чего хотят, а здание уже снесли – это же раз плюнуть.
В России всегда так: сначала разломают, потом строят. А это уже не то… Если старое здание снести, а затем восстановить его по чертежам, что, разумеется, лучше, чем ничего, все равно не то… атмосфера не та, души нет, понимаете? По полу старого дома ходили люди нескольких поколений, здесь рождались и умирали, грустили и радовались, любили, а может быть, убивали. Да мало ли что происходило в этих комнатах, какие идеи обдумывались, замыслы вынашивались; здесь слышны разговоры давно умерших владельцев, шум дамского платья и треск догорающей свечи… У каждого дома есть своя аура, как у человека есть душа.
Хорошо придумали музыканты группы «Чайф», организовав поминки на развалинах дома Ярутина. Поминки – самая верная форма прощания в таком случае, так как дом – мертв, и если его можно восстановить (в чем я сомневаюсь), то воскресить – нельзя.
- Ну, знаете, Сергей Сергеевич, а сколько людей каждые день умирает! И мы с вами умрем. Так что ж теперь, дома новые не строить? Ходить вокруг старых особняков и заглядывать в разбитые окна. А вдруг мы с вами услышим звуки вальса, который играет на фортепиано шестнадцатилетняя девушка в тюлевом платьице!
- Вы, милочка, ей богу – варвар. Бездушная, черствая женщина. Слава богу, не все такие. Музыканты устроили поминки, как полагается на 9 и 40 день. Пришли люди с цветами, венками, зажгли свечи и говорили о том, что беда, когда у народа нет ничего святого, кроме денег и коммерческой выгоды. Вот я бы, если бы был губернатором, слушал бы простых людей, а не своих «замов». Простые люди правду говорят, а те, только о своем кармане пекутся.
- Я не варвар. Я предлагаю искать вполне цивилизованное компромиссное решение. Не стоит драматизировать ситуацию.
- Вы знаете, что за последнее десятилетие в Екатеринбурге бесследно исчезло 58 памятников архитектуры? Не знаете, и знать ничего не хотите. Вам все равно. Хоть потоп! Из-за таких, как вы, происходят все несчастия. Вы молчите, а молчание – знак согласия. Раз горожане молчат, значит, их все устраивает. Значит, городское управление поступает правильно и можно продолжать в том же духе: снесем эту «рухлядь» и построим на ее месте новый стрип-бар! Здорово! Великолепно! Если бы я был президентом, я бы показал «кузькину мать» всем этим чиновникам!
Сергей Сергеевич, вскочил с табуретки и стал размахивать газетой, свернутой в трубочку. Он как будто собрался прихлопнуть надоедливого комара, то есть - меня.
- Даже Господь бог бессилен что-либо изменить, иначе бы уже давно вмешался. Успокойтесь, у вас бы ничего не вышло.
- Конечно, самое простое сказать, что я, мол, вообще не при делах, от меня ничего не зависит. Вы просто не хотите, вам лень пальцем пошевелить. Вот вы, Маргарита Игнатьевна, что вы сделали полезного за свою жизнь? Вы хоть раз поддержали какое-то доброе дело, те же чертовы поминки? Может быть, Вы там были?
- Я не была, я вообще первый раз про них слышу. И что? А вы сами, сидите тут, умничаете у себя в коридоре. Вы-то сами там были? Да? В первых рядах, небось, стояли?
Сергей Сергеевич изменился в лице:
- Не был, потому что не знал. В газете о них написали после того, как они прошли. Идите. Идите отсюда! Я не хочу с вами разговаривать. Здесь уже проветрилось, давайте, давайте!
Вернувшись, домой, я села ужинать, аккуратно стерла с лица косметику и легла спать. Еще долго, ворочаясь с бока на бок, я слышала голос Сергея Сергеевича, видела его лицо – то добродушное, то возмущенное, то бледное, то раскрасневшееся, наконец, просто печальное. В памяти прокручивался весь разговор: от начала до конца. Мне все хотелось сказать еще что-нибудь, что-нибудь меткое, острое. Отдельные фразы крутились в моей голове: «Я не варвар», «Он не знал, что ответить, поэтому и попросил уйти», «А сам-то он что сделал?», «Я не виновата, это не моя вина», «А кто виноват?»