Я иду через туманные трели. Пепел сладкий глаза мои увлажнятся заставляет, слезы смешиваются с кровью на щеках моих.
Ни звука, ни тишайшего шороха не касается ушей моих!
И все же испарина на лице моём...
Нет на свете более мерзкого ощущения, чем ледяная маска смерти. Покровительство её белоснежных кистей на плечах. Это то что заставляет все мысли мои, и самые тонкие, и грубо животные, собираться в один тугой ком в гортани и не позволяет воплю-дыханию стремительное облегчение дать.
Я иду на ногах негнущихся хрустят колени мои от ноши кошмарной, что смерти дыханием дана.
Но, вдруг, высыхают глаза мои, бугрится лоб моё, отчаянный хрип грозится тигриным рыком тигриным разродится. Плечи было опустившиеся, руки плетьми болтавшиеся — красным пламенем наполняются, разрушения силою полнятся.
Все лишь от образа, от тени скользнувшей:
Напрасно... Пусты твои помыслы... Себялюбие и похоть — спутники твоего пути были, оттого и страх полнит тебя!
Я метался ядом плюясь:
Неправда! Ложь! - взорвал я криком воздух, и кровь потекла по подбородку от губ истерзанных.
Тень продолжала:
Эмоции, что дух чернят являются тогда, когда простор для них есть, когда разгул самобичующего рока - душа твоя и чувствам имя сим : Гнев, скорбь и равнодушие!
Ответ не сорвался с моих губ, смиренный сам собою. На камень обессиленный присев, глаза прикрыл песочной резью снедаемые...
И в таком относительном покое духа, не переставая чувствовать смерть за спиной, испытал нечто озаренное — мысль такую, которую идолопоклонники креста и жрецы черного камня за ересь достойную мучительной смерти почтут.
Мне подумалось: можно ли мыслью одной, туго сплетенной с «отмыслишками», с образами, со львами чувств своих — сотворить целый мир, ойкумену, вселенную!
И наполнить её, по подобию мира Земного, объемами меньшими.
Во тьме пространства будто в кукле деревянной одна в другой займут место и свяжутся между собой узорчатыми нитями «энигмы» — сетью времени, через мир я пропущу подменю, будто солнца луч, что об воду бьется.
И оживет мой мир с отсчета точкою от времени кривой!
Как истинный Творец: я впереди всего воздвигну слово, но Бог, то слово будет. Началом моим будет слово: СЕГО, СЕЙЧАС — второе имя слова. Выбор мой таков лшь оттого, что время есть начала точка, а значит впереди всего.
Не выбрал я вчера, так как то что в памяти хранится — сознанием искажено, а что изречено — ложь заведомо.
Не пал мой выбор на литеры слагающие «завтра», не потому что материальности в нем, но оттого, что что скрытый яд с ним в связи существует. В пространстве мысленном, в роковой пустыне та змея зовется надеждою и хуже нет в мире чем она.
Итак обрел я свой счастливый миг, свою секунду и она дороже мне любого завтра.
Немного рассудив я разделить решил в своем мире тьму и свет. Однако сделав это не подобием земным, чтоб неизбежность устранить. Решил двум смыслам быть одновременно, будто шара «половиносторонам» то будет моя мера акмеизма.
После создания границы между светом-тьмой, я создаю воздушно-водно-литосферное пространство по образцу уже земному, но условиями лучшими. Поднимаю континента два, контрастных по своей природе, сути, цвету, высоте и размещению. Чрез каждый в середине точно, граница света-тьмы проходит неизменно, недвижимая, как горизонта линия земная.
Рассаживаю я деревья и травы высокие, тварей селю по долинам и горам неразумных, что друг друга без конца стеречь будут, пожирать без конца.
Поселю я также двуногих, что «homo» зовутся, те что жмутся в беде к друг другу, в счастье же проклинаю объятья свои.
Вознесу я над ними... Нет не идола! Страх над людьми заглавным будет поставлен. В небе для пущего Размещаю непроглядный без света круг, пусть зовется «око господне», а сам...
Покидаю пределы верхни, растворяюсь среди них и счастье моё в том будет, - чтобы быть многоликим героем, творить не тщеславно великое множество дел...
Посреди грязно-белых сугробов, с блаженной улыбкой взгляд устремив в иглистое небо лежал творец.