– Шурочку выписали!.. – радостным известием встретила бабушка Клавдию Даниловну, едва та переступила порог.
– Наконец-то!.. А то я тут одна совсем зашилась. Заказов столько!.. Одной никак не справиться, а нанимать кого, так чужим платить надо… – по своему обрадовалась выздоровлению дочери хозяйка дома.
– А что Паша не помогает? Ведь она только после больницы, отдохнуть бы ей надо… – простодушно рассудила бабушка.
– У Паши экзамены. Он-то после больницы ни дня дома не сидел, сразу в техникум пошёл!..
– Так и у Шуры экзамены… – не сдавалась бабушка.
– Экзамены?!.. Зачем ей экзамены? Замуж выходить надо, да матери помогать!.. Где там она? – и Клавдия Даниловна проследовала в комнату дочери.
– Ну, что? Отдохнула? На работу? – остановившись в двери маленькой комнатки, поинтересовалась она вместо приветствия.
– Пока нет. Мне ещё больничный не закрыли, – сидя с ногами на своей кровати и смутившись внезапного появления матери, ответила Шура, торопливо пряча под подушку розовую тетрадочку.
– Что это там у тебя? Что ты ещё от матери прячешь? – недовольно заговорила Клавдия Даниловна.
– Да так… Это дневник… Дневник Андрея. Мне его Мария Сергеевна отдала…
– Интере-е-сно, инте-е-ресно… Дай-ка посмотреть, – нетерпеливо и властно произнесла мать, сделав подзывающий жест рукой.
– Нет, – тихо возразила Шура, – это личное…
– Ах, так!?.. Значит, секреты от матери появились? Прав Пашка, пра-а-в… Ты нам ещё устроишь… – и резко развернувшись, Клавдия Даниловна направилась к себе, со злостью пнув стоящие на её пути Шурины тапочки.
...
А Шура, в который раз, туда и обратно перелистывая исписанные размашистым округлым почерком клетчатые листы, вновь и вновь перечитывая записи, стихи, песни…
Вот три стихотворения, написанные торопливо и не разборчиво, на самых первых страницах, в сентябре (ещё в Москве, в интернате):
ШАХ? МАТ? ТЫ?
Как хорошо быть королём,
идти вперёд не думая.
Ведь, верной свитой окружён,
не будет он под пулями.
А если сделал влево шаг
(иль вправо – то не важно),
не даст поставить верный мат
ему строй слуг отважных.
И если он пошёл назад,
судить не будут долго –
то свита допустила шах,
с неё и спросят строго.
Но если пешкой ты рождён
(не боковой, не крайней),
друзьями плотно окружён
и нет тебя отчаянней,
ты шаг за шагом, но вперёд
идёшь по клеткам прямо
и право бить наискосок
используешь упрямо.
И вот победа! Ты пришёл…
Тут замок пуст, свободен трон,
но… ты не будешь королём,
и в лучшем случае – ты
ферзь при короле своём.
То басня? – Нет! Морали нет.
Ведь это вовсе не секрет,
что в жизни –
будь ты всех умней,
но после всех потуг,
знай место –
ты не тех кровей!
Ближайший ты из слуг.
И приписка:
Выбирали секретаря комсомольской организации. Снова выбрали Вадима. Хотя… перед собранием все были против.
СТИХИ – СПАСЕНЬЕ
Стихи – это сказка, стихи – это миф,
иль тайна мечты обнажённая,
а может подсказка для тех иль иных,
иль болью душа обожжённая…
И радость без меры, что всюду ей тесно,
с лихвой помещается в стих…
Крушение веры, судьбы неизвестность –
в стихах хватит места для них.
А может признанья, скрываясь годами,
вот так прорвались наружу…
В минуты отчаянья не впрок мне гаданья –
мне стих задушевный нужен.
***
Небо хмуро тучи сдвинуло –
вмиг опустели улицы,
а у нас во дворе под малиной
котёнок от ветра жмурится.
Был он забавным и ласковым,
(гладили в очередь дети).
Ночью рассказывал сказки им,
утром будил на рассвете.
Но сказано слово веское:
“Зверька, чтоб не было в доме!..
вчера трепал занавески он,
сегодня – порвал обои...”
С неба весело дождь закапал…
В кустах неуютно, сыро...
Сиротливо котенок заплакал...
Как хорошо в доме было!..
Так плакал он, будто ребёнок
в тугом плену у пелёнок…
И рвалось из клетки сердце
от этого “плача младенца”.
– Что-то у него там случилось… Как жаль, что Андрей мне про интернат почти ничего не рассказывал!.. – размышляла Шура, лёжа в постели с открытыми глазами, далеко за полночь.
– Остальное написано уже здесь.
Шура читает и узнаёт события, виденные глазами Андрея.
***
Сегодня иду в новую школу. Интересно, что там за народ? Из друзей - никого!..
Люди вроде нормальные. Но эта девчонка, с пионерским галстуком!.. Кто она? Из пионерского возраста вроде бы вышла. В каком она классе?.. Завтра узнаю…
***
Это пионервожатая. На вид не больше шестнадцати, а уже работает… Почему?
***
Она только после школы, заочно в институте учится. Сегодня шёл за ней до самого дома.
На тихой улочке уютный домик.
Калитку узкую толкну…
Ты ждёшь меня, листаешь томик…
А может быть, прильнёшь к окну…
И я иду, считая годы,
успех, меняя на беду,
Иду сквозь грозы, непогоды…
Всё к той калиточке иду.
Я знаю: быть тебя не может.
Реальность сна?.. Пустейший вздор!..
Но я иду и верю всё же
в тот самый сон, с тех самых пор…
***
Что-то не так с нашей Александрой Павловной. Завтра обязательно к ней подойду.
Чистые мысли – нежные речи…
Светлые мысли – ясные дни…
Мысли темнеют –
день становится вечером.
Чёрные мысли – грозу принесли.
***
Сегодня вместе с ней шли пешком до самого её дома. Какой она, в сущности, ещё ребёнок!..
И стихотворение (его Шура запомнила уже наизусть):
Звезда летит –
и вдруг погаснет…
Вот так и жизнь,
её полёт…
В полёте –
ощущенье счастья,
а счастье вспыхнет
и умрёт
Спешу я вдоволь
надышаться,
любил я мало –
долюбить…
Ведь завтра тоже,
может статься,
меня уж может
и не быть.
– Разве мог он знать тогда, что жизнь у него вот так внезапно оборвётся, случайно, по-глупому?!.. Не будь этого проклятого кросса, не пришёл бы он на пляж такой разгорячённый, не перехватило бы у него сердце в ледяной воде…
***
Какой-то маразм! Оказывается лицам женского пола в кинотеатре в брюках появляться неприлично!.. И кто такое придумал!?.. А Чижик молодец. С ним можно дружить.
***
Сегодня будем встречать Новый год! У нас! С Шурочкой! Надо бы ещё разок песню прорепетировать. Но где? Весь день дома кто-нибудь да есть, а надо, чтобы никто не слышал…
«…Ты мечта моя воздушная,
Ты любовь моя прозрачная,
Словно песня благозвучная,
Ты судьба моя удачная!..»
***
Глаза у неё говорящие. Всё-то по ним прочитать можно… Даже, если говорит в это время совершенно о другом…
На все лады воспетые
певцами и поэтами
глаза с цветами синими
озёра-небеса,
зелёные и жёлтые
с сомнением и шёпотом –
под неизменным именем
“Кошачии Глаза ” …
А в песнях судьбы сгублены,
под корень, словно, срублены
очами чёрно-карими,
что звали и лукавили…
Как жаль, что взгляд осмысленный
от цвета независимый,
как ни крути, при этом
так не воспет поэтом…
Ведь, силой взгляда можно
“достать” и толстокожего…
И на глазах прохожих
сказать о невозможном…
О том, что любишь очень,
и то, что будешь рядом,
не цветом глаз пророчишь,
а взглядом… только взглядом
***
Завтра после демонстрации пойдём на день рождения к её брату. Эту песню я ей там спою.
Для любви открыто сердце,
но она не приходила,
и любви той по соседству
всё никак не находил я…
Тот прозрачный одуванчик,
беззащитный стебелёк,
от беды и неудачи
кто другой бы уберёг?..
Ворвалась зимою снежной
в мысли, вихрем закружила,
полонила взглядом нежным…
Как же ты была красива!
Ты прозрачный одуванчик,
беззащитный стебелёк,
от беды и неудачи
я тебя бы уберёг
Этот тонкий светлый лучик –
сказка-явь из грёз зовущий,
ждал меня. Он мой попутчик –
для меня он самый лучший…
Мой прозрачный одуванчик,
беззащитный стебелёк,
от беды и неудачи
только я бы уберёг
Зря только целый день с собой гитару протаскал. Не поют там песен. Там мать во всём заправляет. И сына она любит больше, чем дочь…
***
Пусть “слёзы и кровь”,
Чтобы ни было там,
Пусть “в глаз, а не в бровь” –
Ты не верь стихам.
В стихах меня нет –
В них просто душа,
По капле секрет
Выдаёт не спеша…
На этом записи обрываются, а тетрадка кончается.
– Есть ли у неё продолжение? Вряд ли! Как это страшно, когда вместе с тетрадкой кончается человеческая жизнь!.. – уже под утро, когда окно снаружи окрасилось молочным цветом, подумала Шура засыпая.
...
Внучка проснулась в полдень. Сердобольная бабушка всё утро ходила на цыпочках, не желая нарушить её сон.
– Ничего… Ей сегодня не на работу… А врач принимает до двух. Пусть поспит… Успеет ещё…
Ночью старушка неоднократно просыпалась, но глаз не открывала. Она и так знала, что на соседней кровати при свете тусклой настольной лампы её внучка читает какую-то розовую тетрадь. И бабушка, не сказав «ребёнку» ни слова, снова погружалась в сон.
Визит к врачу не был затяжным. У кабинета невропатолога уже никого не было. Женщина-врач, внимательно изучив выписной эпикриз и рекомендации лечащего врача, и, задав Шуре несколько дежурных вопросов, сразу же закрыла её больничный лист, лишь только девушка заикнулась о том, что уже уволилась из школы и нашла себе новую работу.
...
А на следующий день с трудовой книжкой в руках и отпускными в кармане Шура вышла из школы в последний раз.
– Почти полторы сотни!.. – по дороге домой по-детски радовалась бывшая вожатая, время от времени, как бы невзначай, касаясь рукой кармана и ощущая его содержимое через лёгкую ткань летнего платья.
– Вот здорово! Целых полтора месяца кормили бесплатно, а потом ещё и заплатили за это!.. Да на эти деньги целых три месяца можно жить!..
– Маме их отдавать не буду, а то потом не допросишься. Она за март зарплату как взяла, так я от неё больше ничего и не видела… В больницу-то ко мне Мария Сергеевна ходила, – нашла оправдание своему «жёсткому» решению Шура.
– А с такими деньгами не страшно, даже если завод летнюю сессию не оплатит!.. Хотя, я всё равно постараюсь все контрольные во время сдать. Вот только завтра справку из больницы в институт отнесу… – уже дома продолжала свои рассуждения Шура, аккуратно складывая новые десятки в коробку из-под домино. – Здесь их никто не возьмёт, это не шахматы…