СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
(Отрывок из повести «Волчий вой)
В тот злополучный день волки, ушли далеко от логова, но добычи не добыли. Злые и голодные они вышли в сумерках к реке на водопой и, не чуя никакой угрозы, подошли к воде. И только у воды вожак вдруг встал, как вкопанный, шерсть на загривке его вздыбилась и, издав короткий рык, призывая волков за собой, бросился он прочь от реки. Вслед им захлопали выстрелы, но было поздно: вожак, петляя и путая следы, уводил стаю к длинной балке, поросшей густым кустарником, которая выходила прямо в камыши, где найти их без собак будет уже невозможно.
Отсечная линия охотников – казаков Сербина куреня попыталась выгнать волков на простор в степь, но лошади, завидев волков, шарахнулись в сторону, подарив им несколько бесценных мгновений, за которые стая успела уйти в балку.
Стрелой пролетели волки сквозь тенистую балку и махом выметнулись на увал.
Однако люди оказались хитрее и умнее. Вся линия камыша оказалась густо утыканной какими-то непонятными, нестепными яркими красными пятнами, явно принадлежащими человеку. Волки встали, а затем заметались вдоль камыша, выискивая лазейку. И только вожак, презрев опасность, ринулся за флажки, увлекая за собой стаю. Но волки закрутились на месте, поскуливая и не решаясь следовать за вожаком: уж очень непонятными, внушающими животный страх выглядели эти ярко-красные пятна на зеленом фоне камышовых зарослей.
Тем временем подоспела погоня, и из балки раздался гром выстрелов. Двое волков свалились, как подкошенные, а остальные бросились врассыпную.
Вожак не стал терять ни мгновения и опрометью бросился в камыши. Вскоре, преодолев густые заросли, он вышел к лиману. Волка после длительного бега мучила жажда, но он прекрасно знал, что вода в лимане соленая и, потому спокойно потрусил к небольшой речушке, впадающей в лиман.
Волк вошел в густые заросли шиповника, которыми порос берег реки, и вдруг почуял рядом присутствие человека. Он припал к земле и пополз к речке, огибая низко нависшие над землей ветки, украшенные бледно – розовыми цветками. Сквозь прогалы между ветвями он осмотрел берег, но человека не увидел. Однако характерный запах лошадиного пота, смешанный с запахами дыма, железа и пороха явственно щекотал его ноздри….
Вожак навострил уши и медленно, пядь за пядью передвигаясь, совершенно бесшумно пополз на запах. И по мере передвижения чувствовал он, что запах становится все ближе и ближе…
Волк, только что потерявший своих кровных детей, погибших от людских рук, не хотел уступать теперь место у воды единственному человеку. Волк жаждал крови и отмщенья. Когда запах стал совсем невыносимым, он понял, что человек рядом. Зверь затаился и стал ждать, чувствуя, как от человека начинает пахнуть потом. Значит, он тоже чует волка и боится его. Человека волк есть не станет, он просто зарежет его и напьется крови, а потом пойдет в логово – к своим маленьким волчатам, которым возможно тоже суждено погибнуть от рук людей. Что ж – так устроена жизнь в степи: волк ненавидит и боится человека с его огнем, вылетающим из длинной металлической палки и выбрасывающим кусочек раскаленного металла, который убивает все живое. Человек ненавидит и боится волков, которые режут принадлежащий ему скот, зачастую просто, чтоб напиться крови. Боится его звериной натуры, его бесстрашия и презрения к смерти. И никогда волк и человек не поймут и не простят друг друга. Эта смертельная вражда между ними вечна, как вечна ковыльная степь под луной…
2.
Человек верно рассчитал, что настоящий матерый вожак пойдет, не убоявшись, через флажки и выйдет к воде. Потому и выбрал место для засады именно здесь, где было наиболее удобное место для водопоя. Он услышал зверя, когда тот безбоязненно вошел в кустарник. Он приготовил лук и наложил стрелу на боевой упор. Но шелест веток от движения волка внезапно стих, и только тихий плеск воды нарушал тишину.
Человек понял, что волк учуял его присутствие и затаился. Человек тоже сидел, не шевелясь в своем укрытии, образованном низко склонившимся над водой стволом вековой вербы, и камышом и ждал появления зверя. Он заранее вырезал в густой стене камыша небольшое окно – бойницу, открывающее ему кусок пологого берега, по которому только и можно было спуститься к воде.
Но время шло, а волк не появлялся, и человек вдруг забеспокоился. Зная ум и коварство волка, он подумал, что волк мог уже обойти его засаду и зайти с тыла, чтоб внезапно напасть со спины, и обернулся, чтоб осмотреться с тылу. Это движение выдало его и, когда он всем телом вновь развернулся к берегу, волк был уже на расстоянии прыжка. Его мощное тело взлетело в воздух, а человек не успевал даже поднять лук. Ему пришлось шарахнуться за ствол вербы, и волк пролетел мимо. Он бросил бесполезный теперь лук и выхватил кинжал. Приземлившись, волк мгновенно развернулся и бросился на человека. Тот едва успел выбросить ему навстречу руку с кинжалом, но волк каким-то чудом увернулся от удара и, щелкнув зубами, ухватил человека за широкий обшлаг рукава свитки. Казак инстинктивно шарахнулся назад, но масса волка была такова, что рукав свитки, вместе с рукавом крепкой холщовой сорочки, который тоже оказался в зубах волка, остались в его пасти. От сильного рывка, человек едва не выронил крепко зажатый в руке кинжал. Волк, мотнув тяжелой массивной головой, отбросил тряпки. Он вдруг изменил тактику и пошел вокруг человека, глядя ему в глаза остановившимся, тяжелым, каким-то мертвым взглядом. Его желто-карие глаза налились кровью, и от волчьего взгляда мороз пробежал по жилам казака. Они были абсолютно беспощадны – эти глаза. Они горели такой дикой злобой, что у человека свело желудок и сбилось дыхание. Так, должно быть, выглядели глаза дьявола, да перед ним и был дьявол в волчьем обличье, и от этих дьявольских глаз веяло неминуемой смертью. Теперь казак понял, почему предки заставляли походного атамана пройти испытание сражением с диким, беспощадным зверем: глядя в глаза волка, казак смотрел в глаза дьявола. Ни в одном бою, ни у кого из бесчисленных врагов, с которыми довелось биться до этого казаку, он не видел во взоре такой злобы, такой ненависти и такого глубокого предвещания скорой и лютой смерти, как сейчас. Видел он глаза медведя, которого рогатиной завалил в лесу на Донце – заплывшие, пустые и невыразительные. Но глаза волка!... Человек вдруг ощутил не просто страх, но какой-то невероятный суеверный ужас перед зверем. Дрожь пробежала по его членам, рука с кинжалом опустилась, а зверь продолжал медленно кружить вокруг него, гипнотизируя своим бесовским взглядом и лишая воли к сопротивлению. Он не бросался больше на человека и не делал попыток приблизиться – он ждал. Ждал момента, когда человек сломается и станет легкой добычей.
Теперь уж казак не сомневался, что все бабушкины рассказы об оборотнях – это не сказки, а жестокая быль о людях, волей судьбы попавших в такую же ситуацию, в какую сейчас попал он сам, и впустивших дьявола в свою душу…
«Да что ж это я, - подумал вдруг человек, - ведь не даст Господь возыметь власть зверю над человеком. Не должно мне гнуться перед волком».
Но взгляд волка упорно притягивал к себе, не давая отвести глаза. Он, казалось, проникал в самую душу, лишая воли и сил.
Пришлось казаку изрядно напрячься, чтоб преодолеть ужас перед зверем, и взять себя в руки. Человек расслабил мышцы и приготовился к схватке. Страх понемногу уходил, уступая место мужеству и отваге.
Казак медленно, чтобы не провоцировать зверя, переложил кинжал из правой руки в левую, и перекрестился. А волк, как будто только этого и ждал, в тот же миг бросился на человека.
3.
Теперь человек не стал шарахаться в сторону, а подсел под зависшее в полете тело волка и ударил кинжалом в незащищенное брюхо, вспоров его до паха. Волк упал, подмяв задние лапы, но тут же вскочил. Человек, не давая волку оправиться от удара, заскочил сбоку и всадил нож в его могучую шею. Зубы зверя щелкнули буквально у запястья казака, но было уже поздно. Клинок легко пробил крепкую плотную шкуру и застрял в шейных позвонках, и человек не успел выдернуть его, как волк снова бросился на него. Безоружный казак рухнул под тяжестью волка, успев только ухватить его за жесткую шерсть под нижней челюстью и отвести его клыки от своего лица. Но даже смертельно раненный, волк сумел вывернуться и, располосовав когтями грудь казака, вновь вскочил на ноги.
Человек и зверь стояли друг против друга, тяжело дыша, неотрывно глядя один другому в глаза и читая в них лютую ненависть и презрение к смерти.
Только теперь казак как следует рассмотрел волка. Это был поистине огромный зверь, весом не менее пяти пудов, весь свитый из крепких мышц, с широкой грудью и мощными лапами.
Он снова прыгнул и сбил казака с ног. Его могучие лапы пригвоздили плечи человека к земле, не давая пошевелиться, а зловонная пасть, украшенная кривыми саблевидными клыками, устремилась к его горлу. Отчаяние придало сил казаку, и он изо всех сил ударил обеими ногами в пах волка. Именно туда, где из распоротого брюха уже вываливались кишки. Зверь перелетел через тело человека, разбрызгивая кровь, оставив глубокие раны на его плечах. Но мгновенно оказался на ногах.
Волк снова попытался напасть, но задние лапы его вдруг подкосились, и он как-то боком, забросив зад в сторону, повалился на землю… Тяжело поводя боками и задыхаясь, волк все же смог вновь подняться.
Казак поискал глазами лук, но тот лежал в пяти аршинах от него, а волк все еще был готов к борьбе. Саблю казак, выбирая место для засады, оставил на луке седла, чтобы не цепляться ею за кусты. И теперь у него в руках не было никакого оружия, кроме ногайки, заткнутой за голенище сапога.
Они вновь встретились взглядом, и казак увидел, как глаза волка вдруг подернулись какой-то мутной пеленой. Зверь тряхнул головой, и вдруг тяжело рухнул, уронив голову на передние лапы. Под ним сразу же стало расплываться багряно-черное кровавое пятно. Он уже не пытался подняться и только тяжко и сипло дышал, поводя в одночасье запавшими боками. Но в глазах его стояло такое жгучее презрение, что человеку снова стало не по себе. Он сделал шаг к волку, намереваясь выдернуть у него из шеи кинжал и добить его, но зверь вдруг резко поднял голову и зарычал, обнажив свои огромные желтые клыки.
Казак уселся напротив, по-турецки поджав под себя ноги, готовый немедленно вскочить в случае опасности. А волк лежал, не отводя от него затуманившийся взгляд и, казалось, собирался с силами. Его глаза, по-прежнему притягивающие, жгучие – глаза беса, раскрыли вдруг человеку что-то пока неосознанное, тревожащее, бередящее душу. Он силился понять, что же такое переливается в его душу из волчьих глаз, но мысль тревожно билась в висках и ускользала, уходила, заставляя сильнее биться сердце. Это было что-то ему доселе неведомое, не поддающееся разуму и не подлежащее осмыслению.
Сколько это продолжалось, казак не мог сказать, потому что время, как бы остановилось, замерло. Наступила на какой-то период вечность и эта вечность называлась царствием смерти. И казак понял и осознал все, о чем поведал ему волк. Поведал посредством общения душ человека и зверя. И средством общения были их глаза, через которые, как через открытое окно, в душу казака проникло знание. Он был теперь совершенно иным человеком – он обладал тайной, недоступной другим людям. И, попытайся он поведать об открывшемся ему откровении своим соратникам - казакам, он натолкнулся бы на глухую стену непонимания. Человек понял и оценил древний казачий обычай, по которому он должен был пройти через сегодняшнее испытание. Но понял также и то, насколько правы были предки, лишая возможности казака, который прибрел знание, после войны жить среди людей. Потому что тяжесть знания невыносима в нормальной жизни, без войны, и обязательно прольется кровью. Нужно быть очень сильным человеком, сильным душевно, а не физически, чтобы удержать себя в общепринятых рамках и не дать воли знанию прорваться наружу. И знание это укладывалось в одну четкую формулу: смерть – слаще жизни, и ты теперь обладатель права волка - даровать смерть…
Казак легко поднялся и уже без страха шагнул к волку. Тот лишь коротко взглянул на него и в его глазах прочиталось все то же презрение ко всему сущему, а более всего - к близкой, неминуемой смерти. Волк оскалил зубы, но казак безбоязненно наступил ногой на волчью морду и рывком выдернул из его шеи кинжал. Струя горячей крови толчком вырвалась из раны, забрызгав лицо и грудь казака. Человек отшатнулся и снова встретил взгляд зверя – теперь он был абсолютно спокоен и тускнел на глазах – душа волка уходила в вечность.
Казак намочил край свитки в речной воде, спокойной у берега, и вытер лицо. Когда рябь воды разошлась, он заглянул в чистую воду и поразился своему отражению. Даже скорее не отражению, а чему-то более глубокому, проявившемуся в глубине взгляда: из зеркала воды на него смотрели глаза волка – и это было страшно. Человек зажмурился, до боли сомкнув веки, и помотал головой, прогоняя наваждение. «Успокойся, - приказал он сам себе. – Успокойся, все прошло, и дьявол не завладел твоей душой. Ты победил зверя и не пустил его в свою душу». Но сердце тревожно колотилось о ребра, в висках стучала молотами распаленная кровь, и тревога тисками сжимала душу.
Казак погрузил голову в ледяную воду и несколько мгновений держал ее под водой, насколько хватило дыхания, задержанного в легких. Подняв голову из воды и отдышавшись, он вымыл окровавленные руки и лицо, обмыл раны на груди и на плечах и насухо вытерся подолом свитки. Посмотрев на изорванную, измаранную в крови одежду, он без сожаления бросил ее в воду, и, не спеша, подошел к безжизненному телу зверя. Несколько минут человек стоял у тела волка, все еще поражаясь его размерам и мощи, затем одним движением кинжала отрезал жесткий, с красивым лоснящимся серо-белым мехом хвост волка и, ловко орудуя острым, как бритва клинком, снял с него шкуру….
Впереди его ждали десятки походов и сражений….