Элеонора Белевская,
художник, член Союза журналистов,
г. Москва
Сталин — это не только история. И память о сталинских временах — не только достояние его современников, очевидцев. Она передается по наследству молодежи и будет еще долго передаваться, прокладывая непреодолимый водораздел между «сталинистами» и «антисталинистами». Память о сталинских репрессиях живет не только в умах, но и в генах. Семена страха лицемерия, жестокости, посеянные Сталиным, дают всходы и сейчас.
Я не знала своего деда Ивана Ивановича Белевского, арестованного до моего рождения и погибшего в сталинских лагерях. Это был человек высшей пробы, кристальной честности, энтузиаст и труженик. Его обожали ученики, которым он преподавал физику и математику, а заодно учил выращивать помидоры и другие овощи, не культивировавшиеся в Белоруссии в то время. К нему приходили мужики потолковать о жизни, излить душу, нередко засиживались у печки до петухов. Причем эти разговоры никогда не сопровождались «возлияниями». Такой человек-правдолюбец, несомненно, был опасен в те времена.
Моя мать, некогда активная комсомолка, была исключена из его рядов «за неразоблачение врага народа», а когда поехала хлопотать за арестованного отца, ее исключили с режиссерского факультета ГИТИСа (правда, потом восстановили на театроведческом).Талантливый критик, прозаик, она всю жизнь не могла устроиться на работу по специальности. Ее сестре зарубили диплом в художественном институте. Другая - младшая, угнанная в Германию во время фашистской оккупации, вообще всю жизнь была безработной домохозяйкой без пенсионного обеспечения.Компенсации из Германии она не дождалась, умерла раньше. А ведь она чудом избежала расстрела за помощь партизанам.
Я ничего не знала о том, что произошло с моим дедом и как это отразилось на судьбе моих родных, до середины 50-х годов, когда он был посмертно реабилитирован. От меня скрывали правду по вполне понятным соображениям. Но события, предшествовавшие моему рождению, то состояние ужаса, в котором находилась моя мать, нося меня во чреве, безусловно, отразились на формировании моего характера, запечатлелись в генетической памяти. С детства я очень остро ощущала свою незащищенность, что порождало в свою очередь чувство отчужденности. Я цепенела перед жестокостью или несправедливостью. Мне было легче оправдываться с помощью лжи, нежели правды, потому что жила во мне какая-то странная уверенность, что правде все равно не поверят. Мои ровесники помнят это время, когда среди школьников младших классов просто «честное слово» не котировалось, а доверием пользовалось «честное ленинское» и особенно «честное сталинское», ибо Сталин считался главнее. Все же, на мое счастье или несчастье, мать научила меня чтить просто «честное слово». Но интеллигентные родители в то время деградации культуры были тоже не в чести. В связи с этим я испытывала комплекс неполноценности, завидуя дремучим, горлопанистым мамашам своих сверстников. Ну а кто не помнит разгула антисемитизма в послевоенные годы, когда дети евреев стеснялись своих родителей и фамилий? Не породил ли он сейчас у многих обостренное стремление к утверждению своего поруганного национального достоинства?
Все это не только история. Это реальность, живущая в нас. И нам предстоит еще долго «по капле выдавливать из себя раба», как это делал Чехов. Посмотрел бы он на «небо в алмазах» в 30 — 40-е годы...
Трудно себе представить, что такой иезуитски хитрый человек, как Сталин, не допускал мысли о нападении фашистской Германии, что он поддался на удочку Гитлера, поверив, что Якир, Тухачевский, Блюхер, Уборевич и другие — предатели и агенты вражеской разведки. Трудно поверить, что он разгромил накануне войны армию, обезглавил ее из добрых побуждений. Из всех его действий напрашивается вывод, что он сознательно истреблял интеллектуальную верхушку и культурные слои армии, видя в них угрозу своему могуществу. Очутившись к началу войны уже «по уши» в крови, Сталин мог ожидать справедливого возмездия. Напуганный собственными злодеяниями, в глубине души осознавая свою «выдающуюся посредственность», он боялся всех, кто интеллектуально или нравственно возвышался над ним, над общей инертно-послушной массой. Он боялся, что военная интеллигенция повернет армию против него. Подтверждает это даже заздравный тост Сталина в мае 1945 года: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой...» Блестящее лицемерие!
Наш народ победил в войне не благодаря «мудрому руководству» Сталина, а несмотря на него, что удваивает героизм народа. Страшно подумать, скольких жертв можно_ было бы избежать. Что касается приказа № 227, который угрожает военным трибуналом за отступление, «хотя бы и в безвыходном положении», то он вполне в духе Сталина, ибо апеллирует не к высшим, а к низшим чувствам в человеке, а именно к страху. И Самсонов напрасно приписывает этому приказу «большую положительную роль в моральном плане».
Думается, что настала пора сказать народу полную правду о Сталине и перенести его прах подальше от кремлевских стен... А на месте его могилы или где-нибудь поблизости поставить памятник жертвам сталинских репрессий. Пора привлечь к ответу и палачей — тех, кто еще остался жив.
8июня1987 г.
Из сборника «Знать и помнить» (Диалог историка с читателем) А.Самсонов
Политиздат 1988 г
Примечание: В 1989 я узнала, что дед был расстрелян в 1938 (реабилитирован через 20 лет за отсутствием состава преступления) , а недавно нашла его в списке
репрессированных, где он проходил как агент польской разведки.
Его сын пал смертью храбрых в 1943, был награжден и вошел в книгу памяти. Он командовал подразделением связистов, но оставался рядовым. А его матери и сестрам сообщили, что пропал без вести. Так они и не узнали правды.
Моя мама говорила, что ее отец был единственным положительным героем в полном смысле слова из всех, кого она знала.
Иллюстрация - картина Игоря Обросова