глава девятая
ЖЕНА МОЕГО БРАТА
Всё туже завязывались узелки в этой истории. Клиника Святого Варфоломея, например, показалась мне одним таким узелком, связавшим воедино моего брата, Диомеда, Стэмфорда и меня самого. Я решил отправиться туда, действуя скорее интуитивно, чем рассудочно, и слабо представляя, что буду там делать.
От госпиталя Мэрвиля это место разительно отличалось: здесь как раз было всё то, отсутствие чего приятно удивило в «Муниципально-арендованном клиническом общепатологическом». Я имею в виду запах гноя, карболки, испражнений и тухлой капусты, прочно поселившийся в коридорах, застиранные пижамы на завязочках и тени сестёр милосердия в длинных косынках с вышитыми изречениями из библии.
И, едва я вошёл, как наткнулся на Диомеда собственной персоной. Не было бы ничего особенного даже если бы он увидел меня, но я импульсивно спрятался за полуколонну, и он меня не заметил, занятый разговором с тусклым бесцветным человеком в сером костюме с пустыми невыразительными глазами. Отчего-то при виде него у меня сложилось впечатление, будто я присутствую на спектакле в кукольном балагане, и кто-то за сценой дёргает его за веревочки – настолько мало было в нём жизни. Однако я чувствовал ещё, что ни за что на свете мне бы не хотелось познакомиться с кукловодом.
Разговор длился очень недолго – я не успел соскучиться на своём наблюдательном пункте, откуда, к сожалению, мог только видеть, но не слышать. Бесцветный шмыгнул к выходу мимо меня, и я услышал стук колёс отъехавшего экипажа, а Диомед остался и принялся закуривать. Вот тут – по тому как он просыпал табак и ломал спички, по тому как закурил, наконец, и затянулся коротко и глубоко – я понял, что санитар насмерть перепуган. Он просто весь трясся, как осиновый лист, а кожа у него побелела, словно с холода.
Но я оказался в неприятной позиции. Покинуть своё убежище и уйти я сейчас не мог – он непременно увидел бы меня, а оставаться в таком положении дольше тоже было неловко – меня могли увидеть с другого конца коридора.
Выручил меня человек не вполне незнакомый – тоже мой соученик, хотя и ещё, пожалуй, менее близкий, чем Роксуэлл. Я едва ли вообще вспомнил бы его имя. Он вдруг появился в коридоре из-за одной из полуколонн и позвал санитара – нетерпеливо, почти гневно:
- Диомед, доделайте, наконец, свою работу. Вас отрывают от неё уже четвертый раз.
С преувеличенной готовностью Диомед метнулся на зов, а врач, позвавший его, напротив, остался в коридоре, чтобы покурить. Он выглядел усталым, и я решил, что вышел он, только что закончив какую-то тяжелую работу – операцию, быть может.
Я покинул убежище за полуколонной и подошёл к нему:
- Простите, вы меня, наверное не помните... Мой брат - Дэвид Уотсон – он работал здесь.
- Ах, да, - устало проговорил мой коллега, потирая лоб. – Вы – Джон Уотсон, вы играли за университетскую команду в теннис, если я не ошибаюсь.
- Вы не ошибаетесь. Но, к стыду своему, должен признаться, что вашего имени я не помню.
- Моя фамилия Мур, - напомнил он.
- Я знаю, что мой брат погиб, доктор Мур. Он вёл в последнее время нехорошую жизнь, но он всё равно мой брат, и я хочу узнать о его последних днях как можно больше. А мне известно, что он работал здесь. Что же с ним сталось? Расскажите мне, если вы что-нибудь знаете, прошу вас.
Доктор Мур покачал головой:
- Едва ли то, что я сообщу, утешит вас. Дэвид Уотсон ещё с прошлого рождества начал спиваться. Вскоре это уже отражалось на его работе, дело шло к увольнению. Особенно, когда выяснилось, что он делает аборты бедных кварталах Уайтчэппеля продажным женщинам. С одной из них у него даже была потом длительная связь. Наконец, где-то в августе он уволился сам, сказав, что получил очень выгодное предложение, которое позволит ему теперь поправить дела. Больше я его не видел.
- Может быть, вы знаете, с кем он был близок?
Доктор Мур покачал головой:
- Он ни с кем не был близок. По роду работы общался он больше всего с Диомедом – это здешний санитар, но по сути, он работает по найму в тех богатых домах, где имеются больные с неуравновешенной психикой или требующие для ухода значительной физической силы. Где-то с июля его нанял барон Лейденберг для ухода за больной женой – она, кажется, проявляла склонность к суициду, чем в конце-концов дело и кончилось, но Диомеду в этом доме нашлась и другая работа. По-моему, по его протекции Дэвид Уотсон и получил свой последнее предложение. Вы поговорите с Диомедом.
Совет был, безусловно, хорош, однако, по вполне понятным причинам говорить с Диомедом мне совсем не хотелось.
- Эта женщина, о которой вы говорили – ну та, с которой у Дэвида была связь, - спросил я, - не знаете, где мне её найти?
- На самом дне, насколько я понимаю. Она танцует обнажённой в каком-то опийном притоне на берегу Темзы – да брат ваш, между прочим, этого и не скрывал.
Я немного подумал и спросил ещё о Стэмфорде – был ли он дружен с Дэвидом?
- Скорее нет, чем да, - откликнулся Мур. – Доктор Стэмфорд занят наукой и карьерой – он, кажется, склонен презирать слабости, а доктор Уотсон был, если можно так выразиться, воплощённая слабость. С другой стороны, и Дэвид считал Стэмфорда пижоном и выскочкой. Нет, никакой дружбы между ними не было.
Не отыскав в больнице Святого Варфоломея никаких жемчужных зёрен, я нанял кэб и поехал обратно в Пакэн. Моё материальное положение, надо признаться, настойчиво диктовало мне пойти пешком, но я, признавая за собой плохое знание района, попросту побоялся заблудиться.
Однако, почти сразу, как кэб тронулся с места, я почувствовал некоторое смутное беспокойство. Мне понадобилось несколько минут, чтобы определить его источник, а определив его, я присвистнул: похоже, за моей скромной персоной следили. Да ещё сразу двое: экипаж на дутых колёсах, весь чёрный, с каким-то странным рисунком вместо герба на дверке, и точно такой же, как и мой, наёмный кэб.
Я немного растерялся – ситуация была для меня внове – но потом рассудил, что ничего противозаконного не делаю и махнул рукой на сопровождающих лиц, решив продолжать путь независимо от того, следуют они за мной или нет. Экипаж и впрямь упорно тащился следом, а вот кэб вскоре куда-то исчез. Зато, подходя к дому, я увидел вдруг, что у дверей с моей квартирной хозяйкой о чём-то оживлённо беседует всё тот же прыщавый-худощавый длинноволосый блондин Бэзил. Пока я подходил, беседу они закончили, и он испарился – очень проворно.
- А, вот наконец и вы! – воскликнула мисс Норли – как мне показалось, слишком поспешно и нарочито.
- Этот человек наводил справки обо мне или о моём брате, не так ли? – резко спросил я, забыв, что мисс Норли о своём родстве с её бывшим квартирантом я и не говорил. Но она не обратила внимания на такое несоответствие, из чего следовало, что новость на самом деле новостью для неё не была.
- Он всего лишь спросил, когда вас можно застать. Я сказала, что не знаю этого. Очевидно, он не увидел, что вы подходите.
Я был совершенно уверен в обратном, но, ничего не возразив, спросил только, не приходила ли за документами та женщина.
- Нет. Не сама. Документы забрал другой человек, пришедший с запиской от неё.
- Что за человек? Как его звали? Каков с виду?
- Имени он не назвал, а с виду... Знаете, доктор, если бы куклу из театра марионеток обучить ходить и говорить – точь в точь он и получился бы. всё время, пока он был здесь, я невольно искала глазами, где те ниточки, которые должны тянуться к его рукам и ногам.
Мне невольно вспомнился человек, разговаривавший в больнице с Диомедом. Описание было точным.
- Давно ли он ушёл? – спросил я.
- И четверти часа не прошло. Но письмо у него с собой было, определенно, от Вансипетс – я сличила почерк.
- И вы отдали ему документы?
- Почему нет? Мне они, во всяком случае, уж совершенно не нужны. Но что это? Вы снова уходите? – удивилась она, видя, что я собираюсь спуститься с крыльца. – Знаете, доктор, большая часть моих жильцов – удивительные люди; сначала они снимают дешёвые комнаты, потому что им негде ночевать, а потом совершенно не ночуют в них. Странно! – и философски пожав плечами, она скрылась за дверью.
Я устал, но меня гнало сознание того, что вокруг меня ведется какая-то сверхъестественная игра, в ходе которой обстоятельства так и подталкивают меня в определённом направлении. Сейчас это направление диктовалось мне узкой удаляющейся спиной Чарли Бэзила.
Я заторопился и чуть не споткнулся о чьё-то бесчувственное тело, лежавшее сразу у крыльца. Такие тела, поверженные алкоголем, вообще не были редкостью для Уайтчэпеля. Дурное место, дурной район. Будь я молодой девушкой или имей в кармане хоть ещё немного денег, я не решился бы, пожалуй, заняться здесь выслеживанием кого бы то ни было. Но я не был девушкой, и карманы мои не были полны, поэтому в лабиринты прибрежных улиц я устремился за Чарли Бэзилом без боязни.
Но это были, действительно, лабиринты: проулки и переулки, арки и подворотни, какие-то заборы. Я изо всех сил старался не потерять ориентацию, но, кажется, почти сразу потерял её. К тому же, у меня снова появилось ощущение слежки. Правда, никакого экипажа за мной не ехало, но... Вон тот прохожий в сером неприметном пальто слишком долго торчит перед витриной бакалейной лавки не потому ли, что я остановился перед антикварным магазином? Ба! Да это мой добрый знакомый – человек-марионетка!
Бэзил между тем тоже остановился у лотка кондитера на углу, купил огромную плитку американского шоколада и, откусывая на ходу, устремился в очередной узкий переулок. В этот миг я вдруг понял, что человек-марионетка, пожалуй, следит за ним, а не за мной. Во всяком случае, стараясь не упустить его из виду, он метнулся мимо меня, и теперь уж я следовал за всеми, не вполне понимая, чего, собственно, добиваюсь.
Но вот, в очередной раз свернув за угол, Бэзил исчез. Человек-марионетка растерянно закрутил головой, я последовал его примеру и увидел небольшую вывеску с претензией на восточный стиль «Частный клуб «Голубое озеро»». Итак, я попал, собственно, туда, куда и хотел.
Я потянул носом – пахло близкой водой и гниющими водорослями. За рядом плотно стоящих приземистых каменных домов угадывалась Темза.
Я ощупал в кармане рукоятку своего револьвера, подошёл к двери и решительно дёрнул кисточку звонка.
Боюсь, в этой истории я то и дело проявлял решительность, граничащую с глупостью. На это, вероятно, и намекал мне Лебран чередой яростных восклицательных знаков. Дальнейшие события отучили меня от самонадеянности довольно просто, но, стоя у порога «Голубого озера», я был полон ею, как месячный щенок.
Итак, я позвонил, и звонок мой был услышан – за дверью послышались чьи-то цокающие шаги, загремела цепочка, щёлкнул замок, и я увидел перед собой... даже не знаю, как сказать. Биологически это был, несомненно, мужчина – фигура, хоть и узкоплечая, но по-мужски угловатая, с большими ступнями и развитым рельефом поперечно-полосатых мышц. Но одето существо было в сильно декольтированное платье с торчащими вперёд холмиками лифа, кружевные перчатки, шёлковые чулки и туфли на узком высоченном каблуке. Обилие косметики тщетно пыталось скрыть отрастающие пеньки бороды и усов.
Первый раз к нам? – снисходительно усмехнулось существо моему замешательству. – Или, может, вообще не туда попал, а? – в его дыхании чувствовался сильный запах опия.
- Туда я попал, - угрюмо буркнул я. пытаясь протиснуться в дверь мимо существа. Мне это удалось, но меня наградили сомнительной лаской, больно ухватив за брюки. «Чёрт, - подумал я, уже сожалея о затеянном. – Ну и вертеп!»
Полутёмный короткий коридор вывел меня в общий зал, похожий на питейное заведение средней руки. За столиками я увидел несколько вполне обыкновенных на вид джентльменов, но, присмотревшись к их дамам, вынужден был признать, что дамами, как таковыми, никто из них не является.
В углу из подобного рода созданий сложился музыкальный квартет, причём, судя по внешнему виду и звучанию, сложился недавно и стихийно. Толстяк в растрёпанном парике мучал клавиши рояля, совсем молодой мальчишка, почти подросток в одежде шлюхи свистел на флейте, а ещё две «красавицы» терзали альт и виолу.
Тут меня сильно толкнули в спину, и в зал ввалился вусмерть обкуренный молодой человек с глазами, красными, как у кролика, и, тоже, как у кролика, неудержимо разбегающимися при попытке их обладателя как-то сфокусировать взгляд. Я вздрогнул, узнав всё того же Чэрли Бэзила, но не мог же он за те несколько минут, которые я его не видел, обкуриться до такой степени!
На меня он даже и не взглянул, словно на неодушевлённое, не стоящее внимания препятствие – задел, выругался беззлобно и забыл.
Тот, что впустил меня, виляя бёдрами, прошёл к стойке бара, и, навалившись на неё бутафорской грудью, заговорил с барменом – чуть узкоглазым, чуть желтолицым, то есть явно с примесью монголоидной крови.
В это самое время кто-то сказал мне прямо в ухо: «Бегите сейчас же отсюда».
Голос был тихий, но явственный. Я обернулся – кто бы мог мне это прошептать?
В двух шагах Бэзил самозабвенно нащипывал какую-то плохо выбритую «нимфу», а за столом сидела, глядя на меня во все глаза, молодая девушка в голубой тунике и сандалиях с ремешками. Мне пришлось очень внимательно вглядеться, чтобы понять, что и эта девушка всё-таки не девушка. Мальчик-подросток, хрупкого сложения, нежный, без всяких косметических ухищрений, на щеках только лёгкий, едва заметный пух. Он смотрел на меня со всем вниманием и чуть ли не со страхом, а, перехватив мой взгляд, робко поманил к себе движением ладони. Помедлив в нерешительности, я подошёл.
- Садитесь, - почти шёпотом сказал мальчик. – Закажите что-нибудь... Вы ведь не из «наших»? Я заметил. У вас очень говорящий взгляд, вы на «пассивных» с отвращением смотрите. «Наши» не так. И лицо мне ваше смутно знакомо. Вы кто? Зачем сюда пришли? Вы, - вдруг угадал он, - Дэвида Уотсона брат? – его голос словно ещё сел от волнения, а испуг во взгляде перерос в настоящий ужас.
- Да, - сказал я, - бессмысленно скрывать. И я ищу Элизабет Вансипетс, которая, по моим сведениям, танцует здесь стриптиз.
Мальчишка совсем помертвел.
- Кто? – еле выговорил он побелевшими губами. – Кто рассказал вам о Вансипетс?
- Хозяйка комнаты. Ну и что? Насколько я понял, брат жил с ней совершенно открыто.
- Не с ней, а с ним, - тихо, опустив глаза, сказал мальчишка. – Вансипетс – это я.
- Ты?! – вскричал я, от изумления забыв о вежливости. – Но ты ведь не женщина!
- А где вы видели, чтобы содомитов услаждала танцами женщина? Это противно самой их природе. Я не женщина. Я «пассив» - суррогат для содомита.
- Но... сколько же тебе лет? – совсем растерялся я.
- Девятнадцать. Послушайте, сэр, на нас обращают внимание. Не пройти ли нам лучше в отдельный кабинет? Мне есть, что рассказать вам, а вы так внешне похожи на вашего брата, что это просто бросается в глаза.
- Да, пожалуй, лучше будет побеседовать уединённо, - согласился я. – Где это? Показывайте.
- Вон туда, мимо барной стойки, в коридор. Пожалуйста, - и мальчишка вежливо пропустил меня под арку, завешенную бархатной шторой.
- Что за темнота! Глаз выколи! – проворчал я, спотыкаясь обо что-то.
В следующий миг страшный удар обрушился мне на голову, и темнота хлынула в мозг через образовавшийся пролом.