(Серия рассказов - "Галлюцинации отдельно взятого человека", рассказ-138, Улыбка, течение - Энкустикалицес (...абстрактный сублиматизм)))
Я просыпаюсь, пытаюсь поймать остатки ночного сна. Видение, ещё так свежи и совсем рядом. Паренёк, - полное равнодушие и отрешенность. Удлиненная челюсть выдавала непомерное упрямство, полоска тонких, поджатых губ - злость и прямоту мышления. Одетый в темный, стильный плащ, под которым угадывалось нервное, измождённое постами и аскетическим образом жизни тело. Его напарник, друг, а всего быстрее, враг, напротив; добродушен, юрк и нагл, с пучком рыжеватых волос на голове, лицом в конопушках и сияющими, пронзительно-голубыми глазами.
Ребята не первый час ошивались в общественном месте, привлекали всеобщее внимание...
Обшариваю мастерскую, прикладываю ладошки к табурету, на котором ещё вчера сидел Сашок, ершисто и одиноко. Одиноко настолько, насколько одиноки все мы, в этом неприветливом мире, Пытаюсь почувствовать тепло, табурет холоден, как смерть. Отдёргиваю руки, шарю по углам мастерской, заглядываю за стеллажи, под кровать, в зево стиральной машины, под стол, за крышку компьютера, под телефон - никого. Закрываю глаза... Паренёк здесь, на месте, нарочито внимательно разглядывает витрины, рыжик всё трётся и трётся. Я пытаюсь войти в сон, удержать Сашка, не дать ему совершить то, к чему он уже готов, на что решился, уже давно, бесповоротно. Сынок уходит в сторону, исчезает...
Проваливаюсь в пустоту...1967 год, я встаю с постели, лунный свет ярко, зелено выхватил на фоне синеватой подушки горбоносый профиль дружка моего, Вовы Деева (ныне покойного, самоубийство). Мне подумалось: "Мертвяк лежит". Справа калачиком свернулся Аркашка Паршаков, придурок ещё тот, рыжий, с голубыми пронзительными глазами. Протягиваю руку, открываю дверь спальни, проскальзываю в холл и далее, по лестничной клетке, вниз, на первый этаж, к входной двери. Пытаюсь открыть дверь, на двери висячий, здоровенный замок, я по нему шарю, шарю руками, - понять ничего не могу. Со спины старушечий, скрипучий голос: "Что, милок, потерял? Что, на улицу хочется? Душно здесь, тесно здесь, темно здесь. На воздухе простор, вьюга, раздолье, здесь стальные прутья, замки-замки, заборы-заборы, решетки-решетки, двери-двери, серые стены, тёмные коридоры." Старуха вставляет ключ в замок, - щелчок, ещё щелчок, распахивает створки дверей. Вьюга, луна, мороз. Старуха коварна, толкает ладошкой в спину, захлопывает двери, щёлкает ключом - щёлк-щёлк! Снег жжет голые пятки. Моё детское, бледное личико, просвеченное насквозь лунным светом, выскальзывает из моих рук, катится по укатанной снежной дорожке, падает в сугроб, смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Капельки слёз превращаются в льдинки, мерцают в лунном свете. Я поднимаю взгляд, луна светит блёкло, лишь яркое свечение вокруг луны, фантастическо-урывисто в восприятии моего детского сознания. Ковш Большой медведицы распахнут для объятий, я забираюсь в него, качаюсь, словно в ковшике бабушки. Бабушка зверовидна, урчит свои нескончаемые песенки, странно улыбается. Мне приятно и тепло. Полярная звезда ярко высветила, ночь близится к концу. Последний всполох северного сияния, на востоке зарозовело, луна исчезла, Медведица пропала, я вместе с ней. Осталось лишь нескончаемое мурлыканье и её странная улыбка.
Старуха берет меня за локоть, холодно, жестко, шепчет на ушко беззубым ртом: "Пойдём милок спать, пойдём". Я дергаюсь, вырываюсь, бегу по нескончаемым лабиринтам детдомовских коридоров. Открываю двери, вход в кладовую…, … шинели стройными рядами висят, каждая на своём месте, таблички с фамилиями, медные пуговицы поблёскивают в тусклом свете…, … мороз, снег. Черноту и спокойствие полярного неба лишь изредко нарушает призрачность сполохов северного сияния. Карабин щёлкает затвором - щелчок, ещё щелчок, раз за разом, десять пуль выскакивают из замка магазина на искрящийся снег. Щелчок затвора, курок отжат и следом взведён, и спущен механизм, стальной и прыткий, верткий и ловкий, холодом и жаром, как кипятком из бабушкиного медного самовара. «Мур-мур-мур», - мурлычет, не останавливаясь, бабушка. Сияние переливается, утекает неуловимо в чёрной вселенской пустоте. Спуск, щелчок, в виске дырка. Снег чист, девственен, красно-бурую кровь не принял. Кровь вьётся вокруг моего остывающего тела, заползает под исподнее, стекает между пальцев, пытается проникнуть в промороженную миллионами световых лет землю. Земля кровь не приняла, отторгнула, беззвучно, мощно, потоками вкраплений энкустикалистических изъявлений подняла моё пронизанное сквозным плюмпэром обескровленное, прозрачное тело. Убаюкивает и качает, мне уютно и тепло, как на дедовой русской печи, в студёную зимнюю ночь, дома, на Урале.
Со спины грозный голос старшины: "Рядовой, почему не в койке?!" Хватает меня за исподнее, я бью наотмашь, не жалея…, … проваливаюсь…, … та же кладовая, пальто сброшены в одну огромную кучу, лишь изредка поблёскивают в лунном свете перламутром пуговицы, такие мной любимые в детстве, и мурлыканье, и её странная улыбка.
10.07.2009г. ДАЕ
Боккор, автор - Кандинский-ДАЕ А.О.