3
Александр шёл к месту сбора, неся на плечах рюкзак и лыжи. Снарядился он хорошо. Взял с собой еду и консервы, тёплые штаны, шапку и валенки, прихватил на всякий случай свою любимую фуфайку, в которой гонял на мотоцикле, ну и, конечно же – водку, литра два с половиной. Её он положил сверху, замотав в свитер, а на самое дно припрятал свой самодельный обрез с десятью патронами, а так же длинный охотничий нож – подарок деда. С ними он чувствовал себя намного спокойнее, хотя самочувствие его после вчерашнего было не из лучших. Описать его не просто, а переносить ещё хуже. Медленно бредя по заснеженным улицам деревни, мимо разлапистых сосен и елей, росших здесь повсюду, Александр думал только о том, как долго будет длиться это его состояние. О, это был сущий кошмар. В висках сильно стучало, в голове – стоял постоянный шум, похожий на бесконечный глюк, ноги словно бы отказывались идти вперёд, а во рту было гадко и сухо. Лёгкие трико и красная болоньевая куртка совсем не затрудняли его движений, однако дорога доставалась ему с большим трудом.
Меж тем время близилось к вечеру, и на улицах было тихо и пустынно. Крупные хлопья снега медленно падали на крыши домов и сараев, засыпали своим пухом деревья, ложились на синюю, вязаную шапочку Александра, прилипали к его лицу и векам. Мысли его вертелись вокруг вчерашнего разговора с дедом и, вспоминая настойчивые предостережения старика, ему становилось совсем плохо. Конечно же, он не верил деду, но неприятный осадок на сердце всё же остался. Особенно запали в голову слова о матери Витьки и её одержимости. После таких откровений предложение Виктора отправиться в поход на три дня в Заброшенную церковь показалось Сашке подозрительным. Оно будоражило его точно так же, как и те байки, которые рассказал сегодня утром его старик, заявив, что ночью к ним в дом приходили навьи… «Однако, – прервал свои размышления Александр, – хватит уже об этом».
– Не до того мне сейчас, – уже в слух бросил он самому себе, и чуть ускорил шаг, перейдя на «вторую скорость».
Путь его лежал меж длинной череды домов, смотревших на него замёрзшими, обрамлёнными в резные наличники, окнами, и, пройдя через всю деревню, должен был вывести к окраинным домам. Там была назначена встреча для всех участников похода и, как подозревал Александр, их могло быть и больше, чем шесть человек. Он прибыл на место самым последним, ровно в шесть часов вечера, и, окинув собрание быстрым взглядом, сразу же определил его приблизительное количество. Как оказалось, ожидания не обманули Александра и к Заброшенной церкви пошли одиннадцать человек – пятеро девчонок и шестеро парней. Всем им было по 16-17 лет, и все они хорошо знали друг друга и дружили.
Самым авторитетным и отвязанным среди них считался лучший друг Саши и почти всех девчонок деревни, Витя, который один взял с собой сразу трёх симпатичных десятиклассниц и позвал в поход ещё двух парней. О нём говорили, что он – конченый наркоман и пьяница, хотя на самом деле он пил не больше других, а из наркотиков употреблял только анашу. В его холодных, серых глазах всегда стояла какая-то грусть, а на губах постоянно играла нагловатая улыбка. Говорил он так же очень нагловатым, борзым тоном, непременно растопырив пальцы и отплёвываясь, так что все слушали его с особым вниманием и уважением.
Распространяться о своей матери он не любил, как, впрочем, любой здравомыслящий человек; вот только распространяться здесь особенно было не о чем – и так всем в деревне всё хорошо было известно. Куда не плюнь, что не сделай – тут ничего не скроешь. Здесь ни город, здесь все на виду. Таких как Витька взрослые не любили, считали, что яблоко от яблоньки недалеко падает. Вот и приходилось ему с самого детства защищать себя своими кулаками и языком, и это вопреки тому, что ни ростом, ни силой он среди своих сверстников не выделялся. Тяжело ему приходилось, но за то теперь не было во всей школе – да и в деревне тоже – парня «круче» чем он. Куда не пойдёт, где не появится – всюду у него друзья и знакомые, везде его уважают и боятся, прислушиваются к его «авторитетному» мнению. По мальчишеским понятиям он был у них что-то навроде «главшпана» и, наверное, поэтому нравился девчонкам и, скорее всего, именно поэтому все они хотели с ним подружиться.
И всё же была среди них одна такая, чьей взаимности он никак не мог добиться. Звали её Катя, и она была подругой Александра. Однажды он захотел приударить за ней и даже попытался её изнасиловать, однако Катька оказалась девушкой не робкого десятка, и дала Витюне достойный отпор. Его посягательства на её честь закончились полным провалом, и с тех пор он и Катя оста-лись непримиримыми врагами. Они на дух не переносили друг друга, и именно по этой причине Екатерина не пошла с Сашкой в Заброшенную церковь. (Впрочем, она ни словом не обмолвилась Александру о случившимся, и, наверное, он один во всей деревне ничего не знал об этом).
Его отношения с Виктором неожиданно испортились; с Катей он последнее время не виделся (ну, за исключением вчерашнего вечера, когда он пьяный завалился к ней домой и был выставлен ею за дверь); а злые языки уже начали посмеиваться над ним, прозрачно намекая на якобы имевшую место интимную связь его подруги с его другом. Как ни странно, но поначалу он не поверил им, да и не хотел верить, а когда кто-то из знакомых прямо сказал ему об этом – он заехал тому в морду. Но в дальнейшем мнение его изменилось и, причём настолько, что Александр все-рьёз задумался о том, как бы отомстить Виктору. Месть его должна была быть страшной и ужасной, но пока… Но пока вся шумная компания медленно катила на лыжах по волшебному зимнему лесу, то и дело устраивая короткие привалы, споря и ругаясь из-за правильного выбора пути (потому что дорог к Заброшенно церкви было по меньшей мере три), и всячески прикалываясь и подшучивая друг над другом. В результате их поездка несколько затянулась, но к закату, когда в лесу уже практически ничего не было видно, лес перед ними неожиданно расступился и все увидели мрачную деревянную церковь, одиноко стоявшую на небольшом возвышении среди мохнатых елей.
Как выяснилось Заброшенная церковь, оказалась не такой уж и заброшенной; скорее её можно было назвать мрачной или зловещей. Она нагоняла тоску уже одним своим видом. Печалью веяло от её бревенчатых стен и пустых окон, раскрытых массивных ворот и потемневших от непогоды куполов. Их унылые силуэты, вырисовывающиеся на фоне вечереющего неба и восхо-дящей луны, не вызывали ничего, кроме скорби и отвращения, ибо было в этих страшных, осиро-телых без крестов куполах, что-то отталкивающее, отдающее мерзостью.
«Ой, не к добру затеяли вы этот поход, ой, не к добру», – почему-то вспомнились Александру мрачные слова деда, глядя на Заброшенную церковь; он искоса взглянул на Виктора, как бы спрашивая: «Зачем ты привёл нас сюда?» – и с удивлением заметил на его лице какое-то нездоровое возбуждение: тот смотрел на открывшуюся их взорам церковь с нескрываемым восторгом, и было в его взгляде что-то безумное и пугающее.
– Пойдём в прицерковный дом, – вдруг серьёзно сказал он, обращаясь ко всем присутст-вующим. – В церкви этой ночью делать нечего… Никто не сможет пробыть там хотя бы одного часа… Ну, может быть, за исключением Санька, – непонятно зачем подмигнул ему Виктор и заговорил дальше:
– А нас там никто не ждёт, у нас там друзей нет, мы с демонами не общаемся… Мы в дом пойдём, там заночуем… – каким-то ехидным, злорадным голосом шипел Виктор, пытаясь под-деть Александра, но, видя, что тот ни как не реагирует на его остроты, с ходу переключился на другую тему.
– Дом близко, прямо за церковью, в нескольких метрах от неё. И, насколько я знаю, там всё осталось в целости и сохранности, точно так же, как и пятьдесят лет тому назад, если не все семьсот…
– Хорош гнать! – недоверчиво бросил кто-то из толпы ребят, не зная, то ли верить ему, то ли нет. – Там кроме пустых комнат и голых стен больше ничего нет… Сараи, и те снегом занесло!
– В сараях может быть и снег, – возразил на эти слова всегда знающий, что ответить Виктор, – а в самом доме и столы, и стулья, и чёрт знает что ещё. Даже кровати есть, – криво усмехнулся он и, скомандовав: «За мной!» – быстро помчался мимо Заброшенной церкви, показывая путь к дому.
4
Первым снял лыжи и подошёл к дому Дима Шибуев. Он легко оттолкнул столбец, подпи-равший собой дверь, и почему-то отошёл в сторону, пропустив вперёд Виктора.
– Прошу, – глупо улыбаясь, сказал он и уже следом за ним, как верный пёс, смело шагнул через порог дома.
Дом встретил их недружелюбно и негостеприимно. Ветер и сквозняки разгуливали в его пустынных комнатах, заставляя дом вздыхать и кряхтеть, дышать, словно живое существо. По временам казалось, будто в доме слышатся чьи-то голоса. Они тихо перешёптывались между собою, свистели и хихикали; они то затихали совсем, то появлялись снова; они бормотали над са-мым ухом Виктора, и на какой-то миг ему стало так плохо, что он чуть не потерял сознание. Он широко раскрыл свои холодные тусклые глаза и увидел призрачный зеленоватый свет, струящийся откуда-то из глубины дома; его глаза расширились ещё больше, и он увидел витающие под потолками тени, а так же раскрытые чёрные гробы, в которых лежали страшные покойники с бледными лицами…
– Боязно мне, – вдруг не своим, гудящим голосом сказал Виктор, где-то совсем близко от уха Дмитрия. Они находились в тёмном, холодном помещении, где почти ничего не было вид-но.
– Б-боязно, – стуча зубами и заикаясь глухо повторил за ним Дима, пытаясь на слух опре-делить местонахождение друга. Глаза его ещё не привыкли к густой темноте, и, достав из кармана телогрейки коробок со спичками, он не без труда зажёг через минуту нарочно приготовленную для такого случая свечку.
– Витя! – бледнея от испуга, воскликнул Дмитрий, едва неверный свет маленькой свечи чуть-чуть озарил мрачную прихожую.
Виктор стоял в двух шагах от него и пристально смотрел прямо ему в глаза. Он изменился, он стал не похож сам на себя. Лицо его как-то искривилось, губы сильно почернели, и левый глаз его был почему-то прищурен, в то время как правый, наоборот, – широко раскрыт.
– А где все? – непонятно зачем спросил у него Дмитрий, чувствуя как страх буквально сковывает всё его тело. – Пора уже и заходить… – испуганно лепетал он, пятясь от Виктора к двери. – Что ж они не идут?
– Придут, – чужим замогильным голосом злобно прорычал преобразившийся Виктор и ближе пододвинулся к Димке.
– Так скорей бы уже… – зациклившись на одном и том же, робко пробормотал Дима, и свеча задрожала у него в руке.
– Куда торопиться? – ни то улыбнулся, ни то оскалился Виктор, и тотчас же тело его странным образом вытянулось, руки неожиданно удлинились, и весь он стал вдвое выше своего обычного роста. Он как тёмная громада навис над перепуганным насмерть Димой, и уже хотел схватить его за горло, как дверь за Димкой резко распахнулась, и на пороге появился Сашка.
Он тяжело дышал, глаза его весело блестели – что говорило об удачном похмелье – в руке была бутылка водки.
– Санёк! – радостно воскликнул Димка, и буквально втащил его внутрь. – Заходи, выпьем по соточке! А то здесь без водки сдохнешь от страха! – стараясь казаться как можно более весёлым и непринуждённым, громко верещал он, поглядывая то на Витьку, то на Александра.
– Не бойся, не сдохнешь. Я не позволю, – как ни в чём не бывало, уверил Дмитрия Виктор, и тело его в этот момент было совершенно таких же размеров, как и обычно. Кроме того, лицо его приняло свои прежние очертания, на губах играла лёгкая улыбка, и только глаза – бесцветные блёклые глаза – таили в себе нечто зловещее и пугающее.
Он медленно шагнул к Дмитрию, Дмитрий поспешно отошёл к Александру, Александр и Витя удивлённо переглянулись, после чего в прихожей воцарилось полное молчание и все словно вкопанные застыли на своих местах.
Пауза затягивалась.
– А где остальные? – наконец спросил Дмитрий Шибуев, обращаясь к Саньку, и глаза его беспокойно забегали по сторонам, как у сильно напуганного, затравленного человека.
– Ща придут, – безразлично отозвался Александр, доставая из кармана куртки прозрачный гранёный стакан. – Приляпают по чуть-чуть и придут.
Он твёрдой рукой наполнил стакан до половины водкой, и, протянув его Димке, коротко сказал: «Пей».
– Давай, – с глубоким вздохом облегчения тихо произнёс Дима, и не долго думая, трясущейся рукою, с жадностью опрокинул огненную жидкость себе в рот.
– Пшеничная, – с важностью заметил Санёк, глядя на Дмитрия.
– Пшеничная или Столичная – мне без разницы. А вот закусить не мешало бы, – спустя некоторое время пробурчал Шибуев, чувствуя, как водка растекается по его желудку приятным теплом.
Санёк с пониманием отнёсся к его пожеланию и со словами: «На, погрызи» – вложил ему в ладонь крохотную конфетку, которую Дмитрий тут же и отправил себе в рот. Его лицо расплылось в довольной улыбке, послышался громкий хруст, смешанный со смачным чавканьем, и Саша налил в стакан новую порцию водки.
– Пей, – так же коротко сказал он, предлагая стакан Виктору.
– Не буду, – словно бы соревнуясь с ним в лаконичности, ответил Витя. – Не вкусная она, твоя водка.
– Да, вроде ничего, – пожимая плечами, буркнул ему в ответ Димка Шибуев. – Я бы и ещё не отказался.
– Тогда пошли внутрь, – как бы на правах хозяина пригласил их в дом Витя, и, беря из рук Дмитрия горящую свечу, шагнул в темноту.
В это время за дверью послышались возбуждённые голоса ребят, и через мгновенье вся их шумная ватага ворвалась в дом.
5
Едва «юная гвардия» с шумом и гамом разбрелась по немногочисленным комнатам дома – а всего их было четыре, если не считать тесной неуютной прихожей – как в доме не осталось и следа от сквозняка и посторонних шорохов, неизвестных голосов и прочей чертовщины. Повсюду были зажжены свечи, в комнатах зазвучал весёлый смех, и, в считанные минуты, дом наполнился радостными, живыми звуками. Он преобразился. Стал неузнаваем. Словно бы помолодел. И хотя снаружи он выглядел довольно мрачно и неприветливо, внутри всё было по-другому. Кругом лежали или висели на стенах – звериные шкуры и меха, в комнатах были устроены печи и небольшие камины; лавки, стулья, скамьи и кровати стояли или валялись в полном беспорядке, полы покрывали модные тогда ковры, а в самом стиле странного домика прослеживалось, что-то готическое или немецкое, что-то западно-буржуазное, однако с сильнейшим налётом советской действительности, в простонародье именуемой – «бесхозностью». Коротко говоря, прицерковное жилище вовсе не походило на скромную монашескую келью или монастырское общежитие.
Естественно не были похожи на монахов и те молодые люди, что расположились на эти две ночи внутри дома.
Они долго ждали этого момента, и их радостные, полупьяные лица служили лучшим подтверждением того, что момент этот наконец-то настал.
– Наливай! – первым делом сказал Виктор, когда все собрались в центральной, самой большой комнате дома за дружным, широким столом.
Послышался плеск наливаемой жидкости, стаканы громко зазвенели о стаканы, и началось «веселье».
Оно продолжалось до самой полуночи, а затем плавно переросло в обычную пьянку, после чего одним стало плохо, другие – уединились в комнатах, а третьи – самые стойкие – упорно не желали подниматься из-за стола.
Среди этих «третьих» были: Санёк, который к этому времени успел проспаться, протрезветь и снова похмелиться; Виктор, предпочитавший водке анашу и поэтому сильно накуренный, но не пьяный; Галина – считавшая себя девушкой Виктора, но не являвшаяся таковой; и Дмитрий, после случая в прихожке совершенно обезумевший и замкнувшийся в себе. Кроме того, к их компании присоединился Костя Павлов – наверное, самый трезвый человек в доме – отличавшийся завидным здоровьем, немалой физической силой, робостью перед женским полом, и прямо-таки баскетболистским ростом.
Он сидел чуть в стороне от Александра, напротив Виктора, и с вниманием слушал его неторопливый рассказ о Заброшенной церкви, волхвах-волкунах и пришлых монахах.
В сущности говорилось в нём всё тоже самое что и обычно, то есть страшные сказки об истреблении волчьего семейства киевскими иноками и о загадочной смерти последних ровно через год после расправы, в ночь на Радуницу. Однако дальнейшее его повествование сильно отличалось от общепринятого в деревне и, более того, мало кому было известно. Как видно анаша сильно подействовала на голову Виктора и сделала его необычайно красноречивым.
Начал он с того, что «присоединил» к древнерусским волкодлакам, (которые по его словам «издревле обитали здесь ещё со времён скифов»), пришедших из Северной Германии «тевтонских оборотней-вервольфов», (которых он назвал «вульфхаманами»), и закончил тем, что «немцы искали в Заброшенной церкви именно последних, так как хотели найти их тела и с их помощью научиться становиться волками».
– Было это, как вы понимаете в 42-м году, во время войны, – продолжал он, своим неторопливым «заторможенным» голосом, с видом человека абсолютно уверенного в своих словах. – Тогда немцы сформировали здесь элитную дивизию СС – «Вервольф», в которую входили только «истинные арийцы» собранные фашистами со всех «нордических» концов третьего рейха – из Германии, Скандинавии, Латвии, Эстонии, Западной Украины, Пруссии и т.д. и т.п. Белые волосы, светлые глаза и безупречное здоровье – являлись основными критериями, по которым в эту дивизию набирали солдат. Командиром дивизии…
Тут Витя запнулся, потому что хотел указать звание командира, а званий он не знал, и надо было как-то выкручиваться. Поэтому он решил вставить первое попавшееся, что ему пришло на ум, и продолжил:
– Командиром дивизии был штурмбанфюрер СС Зигфрид фон Вельвен, награждённый тремя рыцарскими крестами за отвагу…
– Я смотрю, это тебя анаша чем-то наградила, вместо ума! – язвительно перебил его Александр, который точно знал, что ни какой штурмбанфюрер СС командовать дивизией не мог. – Ты хоть знаешь, кто такой штурмбанфюрер СС? – тут же добавил он, зачем-то подмигнув Гале.
Виктор недовольно насупился.
– А ты сам знаешь? – с вызовом осведомился он, решительно отодвинув от себя Галю; Галя презрительно фыркнула и сама оттолкнула от себя Витю.
Александр задумался. К своему сожалению он не знал, кто у нацистов мог командовать дивизиями и потому очень обиделся на Виктора, считая, что тот не должен был задавать ему подобных вопросов.
– Вообще-то я первый спросил, – сердито заметил он, и, как бы между делом, добавил: – Штурмбанфюрер СС командовать дивизией не мог. Это – сто процентов.
– Да, хрен с тобой! – неожиданно легко согласился с ним Виктор, меняя тему разговора; (это потом, спустя какое-то время он узнает, что Зигфрид фон Вельвен был генерал-майором и имел только два рыцарских креста). А пока он говорил следующее:
– Мне доподлинно известно, что найти тела оборотней, а тем более научиться превра-щаться в волков или вервольфов, нацисты так и не сумели. Они не смогли даже под пытками добиться информации о том, где же захоронены тела вервольфов и их вожака Бервольфа. Церковь они, конечно же, нашли, этот прицерковный дом – тоже, но вот вместо того, чтобы обследовать храм, они устроили здесь секретную лабораторию и проводили какие-то опыты с людьми, волками и их кровью. Более того, они каким-то образом вышли на контакт с душами… или одной душой, – сделал поправку Виктор, – одного из киево-печерских монахов, пригласив для этого лучших медиумов из Германии. В итоге у них так ничего и не вышло (из того, что они хотели, я имею ввиду), а поэтому они решили действовать идеологически: нашли какого-то блаженного старика, служившего когда-то дворником в этой церкви, и заставили его ходить по городам и сёлам, предрекая безбожному советскому союзу грядущую смерть и разрушение. Когда же мы стали бить их по всем фронтам, и немецкое отступление стало неизбежным, их сказки о конце коммунистического строя сменились более скромной легендой о том, как старец Варлам проклял эти края, ещё в 1241 году.
Тут Виктор буквально слово в слово процитировал заключительные строки из старинной рукописи помещика Кривошеева, обрывки которой и посею пору хранились в доме у Александра, под присмотром деда Егора:
– «И встанут они из могилы своей и не оставят никого в живых. И случится это как разрушат и осквернят церковь нашу, после пятидесяти лет ото дня разорения!..»
– Ну и что? – громко икнув, перебил Виктора Александр, которого уже начали раздражать эти заумные байки, и который действительно не знал: говорит ли его друг правду или выдумывает от себя. Раньше он слышал, что-то подобное то ли от своего деда, то ли от кого-то ещё, но смириться с тем, что какой-то конченный двоечник и отъявленный хулиган знает что-то, чего не знает он – Сашка конечно же не мог. Надо было как-то выкручиваться, и самым лучшим из того, что смог придумать Александр – было просто обхамить товарища.
– Не знаю, что ты там себе напридумывал про советский союз и эсесовские дивизии, со штурмбанфюрерами в куче, – язвительно начал он, с ходу выдав первое, что взбрело ему в голову, – но башку тебе – точно лечить надо…Как и моему старику. Дед вчера весь вечер пугал меня этими упырями и монахами, говорил не ходи в церковь – писец настанет, а теперь и ты начинаешь о том же… «И встанут они из могилы своей, – передразнивая друга, развязано продолжал он пьяным голосом, – и не оставят никого в живых. И случится это…как там дальше?.. – замялся Санёк, вспоминая слова Виктора. – Ну, в общем,.. спустя пятьдесят лет и сколько-то там дней…и всех перегрызут! Так что ли?
– Так, – утвердительно кивнул головой Виктор, злобно поглядывая на Сашку.
– И с какого хрена они должны встать? – не понимал Александр, бросая на Витьку такие же испепеляющие взгляды.
– А с такого хрена, что пора им уже вставать-то!
– Это как?
– Да очень просто! Сломали церковь в 1941 году, пятьдесят лет тому назад. А сейчас у нас 1991. Так что настал срок…Готовьтесь.
И по лицу Виктора прошла едва заметная дрожь.
Наступила короткая пауза, после которой Саша спросил:
– Что-то подозрительно мне, друг мой Витькан, – и откуда ты всё это знаешь! Уж не вампир ты у нас?
Тут Дима Шибуев страшно вскрикнул, и ни слова не говоря, убежал в другую комнату.
– Нет, не вампир, – с лёгкой усмешкой в голосе отвечал Александру Виктор, проводив друга насмешливым взглядом. – Просто немного интересуюсь историей края – только и всего.
– Допустим, – не унимался подозрительный Сашёк, вбив себе в голову, что Витька, если не сам вампир, так уж во всяком случае, сын упырицы. – Но как они могут ожить, твои упыри-волкуны? Они же мертвецы, покойники, трупы – мать их за ногу! Их же не существует в природе!
– В какой природе? – пристально глядя в глаза Александра, медленно, с расстановкой поинтересовался Виктор.
Александр опешил. С минуту он думал, что же ему ответить и, наконец, задал свой вопрос:
– А что, существует ещё какая-то природа?
– Конечно, – утвердительно кивнул Виктор, закуривая сигарету; (не с анашой, обычную сигарету). – Есть Явь – видимый, материальный, реальный мир. Есть Правь – мир не материальный и невидимый, принадлежащий Богам. А есть Навь. Это мир не реальный и не материальный, потусторонний мир мертвецов.
Александр с опаской посмотрел на Виктора, а Галя и Николай отодвинулись от него подальше.
– И давно это с тобой? – не понятно к чему спросил Александр, наливая в стакан водки.
– Что это?
– Ну, миры эти твои, – невнятно начал Санёк, думая, как же правильно сформулировать предложение. – Давно ты с этими мирами общаешься, или только по обкурке? – наконец сострил он, подобрав подходящий, по его мнению, вопрос.
– Дурак ты Шурик, – состряпав презрительную мину, самодовольно прыснул раскумаренный Виктор, затягиваясь сигаретой. – Книжки читать надо, двоечник!
– А причём здесь книги? – смутился Санёк, чуть не поперхнувшись водкой; от таких слов Виктора водка показалась ему особенно не вкусной и горькой: он даже не сразу смог сообразить, что ему лучше – закусить или запить. Виктор, тем временем, смотрел на него с отвращением.
Галина и Николай молча обменялись удивлёнными взглядами и с интересом уставились на Витьку.
– Да, конечно, книги тут не причём, – с напускной важностью отозвался тот, всё также нехорошо глядя на Александра. – Особенно рукописи. – И резко меняя тему разговора, изменив и голос и выражение лица, он вдруг громко продолжил:
– Ведь что такое упырь-вовкун, ещё называемый волхвом-вищуном? Это волк-оборотень, бес, сосущий кровь волкодлак, обладающий тройной силой против обычного упыря или волкодлака. Его сила такова, что и боязно сказать! А всё от чего? А всё оттого, что дед Вовкун знался с навьями и приносил человеческие жертвы богам преисподни Вию и Нию. В нём была заложена огромная сила. Такого не убьёшь обычным осиновым колом, не сразишь серебряной пулей…У него вместо сердца навий огонь горит, в его мёртвом теле навий дух сидит… Ох, не легко такого упыря-волкуна со свету сжить! Его если только святым крестом и молитвой можно взять, да и то, если на заре святой водой окропить и опутать заговорёнными веригами. Как осилишь такое, так и убьёшь упыря, тело его в тлен превратишь, а навий огонь и навий дух из него вон выгонишь…
Тут Виктор на мгновение запнулся, (остаток сигареты, которая выгорела почти полностью, упал на пол), в глазах у него появилась какая-то безумная радость, и, словно ничего не видя вокруг, он молвил дальше:
– Увы-увы! Ни крест, ни молитва, ни святая вода так и не помогли присно-киевским инокам в их борьбе с могущественными упырями-волкодлаками! Заколотив оборотней в гробы, наложив на них сильнодействующие заклятия и опутав гробы цепями, прикрепив к гробам иконки и святые распятия – монахи так и не сумели убить в волкодлаках навий дух и навий огонь! Так и оставили их тела нетленными! Маленькая, маленькая искорка теплится ещё внутри них, на беду нам и всему окружающему! Как только потусторонний ветер вдохнёт в их тела навий дух, как только искорка эта разгорится и вспыхнет с новой силой, так тут же волхвы-вищуны подымутся из своих гробов и восстанут из мёртвых, обретя в этом мире свой славный час!
– Э, э, э, хорош… Ты чё гонишь?! – вдруг в ужасе завопил на него Александр, шарах-нувшись от Витьки, как чёрт от ладана. Похолодевшие от страха ребята, смотрели на своего друга с нескрываемым испугом. Галина зачем-то перекрестилась, а Николай молча осушил целый стакан водки, чего ранее за ним никогда не наблюдалось.
Внезапно Николай страшно сморщился и громко икнул; каждый из присутствующих начал просто покатываться со смеху, а Виктор, так тот вообще блаженно закатил глаза к верху и едва не упал со стула, зайдясь в безмолвном смехе. Нервный тик особенно сильно отразился на лице Сашки; а Галя неожиданно прослезилась.
Когда же все просмеялись, а несчастный Николай икнул в последний раз, едва сдержав свой внутренний позыв, никто уже не помнил о том, что же случилось мгновение назад. Николай тупо смотрел на своих друзей абсолютно пустыми, затуманенными глазами и, кажется, был счастлив.
Между тем Виктор не переставал удивлять своих смешливо-пугливых товарищей всё новыми и новыми выходками, вновь преподнеся им очередной сюрприз …
Пока Галька и Сашёк настороженно посматривали на своего могучего друга Колю, разомлевший Витёк самодовольно усмехнулся и, напустив на лицо побольше важности, достал из своего рюкзака ни очень большую, ни очень толстую книгу в бумажной обложке. Книга называлась «Мифы Древних Славян», и являлась новым увлечением Виктора, ни с того, ни с сего, вдруг, ударившегося в мистику и верования древних славян.
– Вот, – раскрыв «Мифы» на определённой странице, деловито объявил он, достав из книги измятый листок бумаги. – Это некоторые выписки из текста…чтобы легче было искать, – кратко пояснил он, небрежно протянув Александру извлечённый лист бумаги. – На, читай – нагло продолжал он, пытаясь всучить своему бывшему другу ненужную тому «выписку».
– Не буду, – отрицательно мотнул головой Санёк, демонстративно игнорируя протянутый ему лист бумаги. – Пусть Галька читает. Она самая трезвая.
Галька сделала вид, что сильно обиделась, и вполне лаконично высказала своё мнение относительно бестактного предложения Саши, в двух словах: «Вот, ещё».
На самом деле самым трезвым среди них был Витёк, но этого уже мало кто замечал.
– Ладно, – равнодушно пожав плечами, сказал он, вложив бумагу обратно в книгу. – Не хотите сами, обойдусь без вас… Начнём с волкодлаков или вовкудлаков, ещё называемых вовкунами. Вовкун (он же вищун) по-украински значит «волк-оборотень», а вовкудлак – «тот, кто одевается в волчью шкуру, то есть «длаку», потому что «длака» – это шкура. То же самое относится и к «нашим», то бишь, русским волкодлакам, которые так же носят на себе волчью шкуру и ни чем не отличаются от всех прочих древнеславянских волков-оборотней. Если говорить о древнегерманской мифологии, о верованиях древних викингов и вообще скандинавов, – смешав воедино и «настоящий» миф и свои личные выдумки, отклонился в сторону словоохотливый говорун, – то там так же известно несколько видов оборотней: это, конечно же, всем известный вервольф, и, не менее известный, «берсерк» – «волчья рубашка», в дословном переводе. Если же говорить о наших ближайших западных соседях, то есть литовцах, то у них волки-оборотни назывались как «вилкотаками», так и «вилколаками»…
– Покороче, – перебил его Александр.
– Хорошо, – без проблем согласился Витёк, начав о другом. – Это, что касается вовкунов и волкодлаков. А вот, что написано об упырях и навьях: «К древнеславянским относятся поклонения упырям и берегиням… неперсонифицированным божествам, олицетворяющим души умерших некогда людей – добрых и злых, помогающих и вредящих. Особенно неприкаянными, неуспокоенными считались души умерших на чужбине, безвинно убитых или не погребённых по обычаям своих предков. Лишь под сенью обычаев предков человек даже после смерти мог чувствовать себя спокойно. Такие души ещё называли навьями и старались их задобрить…» – А вот ещё, спустя некоторое время продолжил читать Виктор, полистав страницы и найдя нужное место. – «После смерти душа человека, покидая Явь, переходила в мир невидимый – Навь. Некоторое время она странствовала, пока не достигала Ирия, или Рая, где жил Сварог, Сварожичи и предки руссов. Душа может явиться из Нави, где она пребывает в некотором состоянии сна, опять в Явь, но только по тому пути, по которому она вышла из Яви в Навь»…
– «Но только по тому пути, по которому она вышла из Яви в Навь», – как бы для самого себя уточнил Александр, размышляя о чём-то своём.
– Именно, – подтвердил Витька.
Александр внимательно посмотрел ему в глаза, а затем спросил:
– Так если ты знаешь о том, что сегодня та самая ночь и то самое время, когда оборотни снова придут в этот мир, и придут по тому самому пути, по которому они ушли в Навь…
– Не они, а их души, – перебил его Виктор.
– …Без разницы! – буквально зарычал на него Санёк, поднимаясь со своего места. – Так, какого хрена, скажи мне пожалуйста, ты приволок нас сюда на верную смерть? Ведь если верить тебе – их появление в «нашем мире» должно случиться здесь, в Заброшенной церкви, то есть в двух шагах от нас!
В этот момент лицо его пылало от негодования, глаза горели ненавистью, а в голове не осталось и грамма алкоголя. Он будто бы сам превратился в злобного демона вышедшего с того света, в самого настоящего навьего духа!
– Это не я приволок вас сюда, – с самым вызывающим видом ответил ему Виктор, однако сохраняя полное спокойствие.
– А, кто?! – не спросил – взревел Александр.
– Катька!
– Катька?! – в бешенстве прогремел не своим голосом Санёк, так что Галя непроизвольно прижалась к Виктору, вся трепеща от страха.
– Да, Катька, – всё тем же наглым тоном спокойно продолжал Витька, но глаза его уже вспыхнули от злобы. – Она попросила меня привести вас сюда на эти выходные, сказав, что её вы не послушаете, а мне легко это удастся. Она сказала: что будет ждать тебя в Заброшенной церкви, а больше она ничего не сказала.
– В церкви? – упавшим голосом переспросил Санёк, и тут же за стенами дома, откуда-то со стороны пустующего вроде бы заброшенного храма, неожиданно донёсся долгий и продолжительный волчий вой…
6
Если и было на свете что-то ужаснее этого зловещего, леденящего душу завывания, так это ещё более ужасный, пробирающий до дрожи в руках и ногах вой, донёсшийся через минуту совсем близко от дома, и опять со стороны Заброшенной церкви. Он эхом пронёсся по всем окрестным лесам, сотреся безмолвный сумрак ночи, и тотчас же сменился следующим воем, раздавшимся уже в самом доме.
На этот раз в бесовском завывании прослеживались какие-то человеческие нотки; вой был истошным.
Он раздался прямо в большом зале, над заваленным бутылками и закуской «пиршественным столом», и вырвался не из глотки обезумевшего, голодного волка и не из пасти взбесившегося, разъярённого зверя, – он вырвался из широко раскрытого рта потемневшего от злобы Дмитрия, который как привидение внезапно появился в зале с всклокоченными на голове волосами и в наброшенной на плечи волчьей шкуре.
Да, тут было отчего испугаться! Ужас в глазах ребят стоял неподдельный!
Но страшен был не сам вид ополоумевшего Дмитрия, не сама волчья шкура, что трепетала на нём словно дрожащее серое существо, страшна была та волчья тень, которая встала позади него, как бы нависнув над его головою, страшно было то ощутимое воздействие, которое эта тень оказывала и на Дмитрия, и на всё окружающее. Она в действительности производила на людей ужасающее впечатление, от неё на самом деле стыла кровь в жилах и появлялись мурашки на теле.
Всё время оставаясь в статичном положении, почти не повторяя за Дмитрием его движений, она выбрасывала из себя мощнейшие потоки невидимой для глаз энергии и сыпала во вне нечто затмевающее, приводящее людей в остолбенение, сковывающее их путами страха и повергающее в оторопь. Из-за неё натуральным образом нельзя было ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Какое-то время сила идущего от неё страха была такова, что у каждого из присутствующих на мгновение исчезло зрение и пропал слух. А потому, ни каждый из тех, кто был теперь за столом смог услышать, как Дмитрий перестал выть, или увидеть, как тень позади него внезапно исчезла. Почему-то первой из всех начала приходить в себя Галина; да и первые слова ужасного зверо-человека были обращены именно к ней.
– Ты, – показывая на девушку длинным крючковатым пальцем, чужим, не своим голосом угрожающе промолвил тот, словно бы сам сделавшись тенью. – Ни голова твоя, ни глаза твои, ни руки, ни ноги твои, ни тело, ни душа, ни разум твой – не принадлежат уже тебе, от этого мгновенья! Ты всецело принадлежишь мне! Ты – моя!
Галина попыталась было подняться с места или хотя бы пошевелиться, но с трудом смогла как бы прикрыться от безумного левою рукою. Она громко дышала и пока что не двигалась; его одежда была убрана теневой пеленою, а его глаза и волосы были покрыты тенью. Звук, рвущийся изнутри него, гремел на два разных голоса и звучал чудовищно; в одном из голосов слышался густой, надрывный бас, в другом – звериное рычание.
Наконец Галя чуточку пришла в себя и негромко сказала:
– Да, я твоя…Я – твоя…А ты – мой…Но что с тобой, Дима? Может ты успокоишься…Ляжешь…Поспишь…Может тебе чайку? Может, ты уже не будешь больше пить? – тяжёлым, заплетающимся языком продолжала мямлить напуганная девушка, всё ещё чувствуя, как цепкие лапы страха сковывают все её члены.
Все остальные в это время пока ещё пребывали в прежнем состоянии полного оцепенения и молчали от ужаса. Дмитрий смотрел на неё с каким-то безумно-болезненным восхищением и кажется, (а точнее абсолютно точно уже), не отдавал себе отчёта в своих действиях, был не в своём уме.
Вот он решительно шагнул по направлению к «своей избраннице», и сжал пальцы в кулак; безумные глаза его вспыхнули зелёным огнём, рот искривился в похотливой улыбке, обнажив клыки, а уши как-то странно вытянулись, став волчьими.
– Оборотень! – неожиданно придя в себя, громко завопил на весь дом Виктор, разом избавившись и от страха и от немоты; и пока остальные бездействовали, он схватил тяжёлую лавку, стоявшую здесь же, рядом, и, с размаха, бросил её в Дмитрия.
Удар пришёлся по голове, чуть выше переносицы, и был такой силы, что свалил сумасшедшего с ног. А в следующий момент зал наполнился переполошившимися людьми. Вой и крики разбудили всех, кто был в доме, и даже тех из них, кто, казалось, уже не в состоянии был проснуться. Кто-то из парней, не разобрав спросони в чём дело, подумал, что Виктор спятил и, с криком набросившись на него сзади, сшиб Витьку с ног. Это был Сергей Воробьёв.
Сам не свой схватил он Виктора за горло обеими руками и не разжимал их до тех пор, пока Дмитрий-оборотень не поднялся с пола и вновь не двинулся к перепуганной Гале. Он снова проревел два своих коротких, разящих как нож, слова: «Ты моя» – и опять указал на Галю пальцем.
В этот момент, Виктор, сбросил с себя не на шутку перепугавшегося Воробьёва и, вскочив на ноги, поднял с пола опрокинутый стул. Он отодвинул в сторону стоявшего на его пути «двухметрового» Коленьку – который, надо заметить, от страха был ни жив, ни мёртв, – и, не долго думая, опять шибанул Дмитрия лавкой по голове.
Однако удар, надо сказать, не произвёл на оборотня нужного воздействия: брошенный стул ни только не усмирил, ставшего наполовину зверем Дмитрия, но, наоборот, лишь ещё больше разозлил его, приведя в неистовство.
Взревев от боли и ярости, подобно настоящему волку или медведю, человеко-волк с такой силой саданул своего обидчика кулаком в грудь, что тот отлетел от него в другой конец зала и потерял сознание.
– Ты моя! – вновь повторил одержимый навьями Дмитрий свою короткую фразу, и, сделав в её сторону один шаг, вдруг сделался так огромен, что голова его упёрлась затылком в потолок, а одежда, видневшаяся из-под волчьей шкуры, разошлась по швам. Какой-то момент он оставался совершенно недвижимым, а затем тело его пробрала крупная дрожь, кости и сухожилия под его кожей громко захрустели, бугры, похожие на корабельные канаты, заходили по всему его телу, и, по мере того, как он всё ближе подходил к Галине, облик его всё более становился похожим на волка.
Поняв, что ему нужна только подруга Виктора, все находящиеся рядом с ней парни и девчонки мигом разбежались в разные стороны, и Галя оказалась совершенно одна, один на один с диким оборотнем. Её состояние было ужасно; она не могла даже пошевелиться. Слёзы струились из её глаз от страха и обиды, сердце колотилось так, что казалось – вот-вот вырвется наружу.
Тем временем преобразившийся человеко-волк приблизился к ней совсем близко и, вперив свой хищный взор в её округлившиеся от ужаса глаза, неожиданно застыл на месте.
Он облизнулся, глухо зарычал, оскалился, и уже наклонился к ней, чтобы прокусить горло, как Галя кинулась от него куда-то в сторону, свалила всё, что только было у неё на пути, но тотчас же споткнулась, упала и уже не смогла подняться на ноги. Она закричала: «Мама! Мамочка!» – а оборотень спокойно, в несколько шагов, настиг свою добычу, и как бы нехотя нагнулся к ней, чтобы поднять с пола. Он схватил её за волосы; она, что есть сил – попыталась вырваться. Он схватил её ещё крепче. Она дёрнулась ещё сильнее. И в результате, оставив в его руке большой клок своих волос, смогла-таки вырваться из его когтистых лап. На какое-то мгновение она исчезла из поля его зрения, но уже через секунду, он увидел её у распахнутой двери ведущей в другую комнату.
– Нави! – загремел на весь дом чудовищный волкодлак, хватая из пылающего камина тяжёлую кочергу. – Помогайте мне Нави! – и с воем бросил кочергу вдогонку девушке.
Раскалённая сталь попала ей в голову, размозжив затылок и перебив шейные позвонки, и свалила её с ног, причём так, что голова несчастной оказалась с другой стороны зала, ноги остались в помещении, а талия – поперёк порога. Теперь-то, с перебитым позвонком, ей уже было не уйти. Оборотень неторопливым шагом подошёл к корчившейся от боли Галине, втащил её обратно в зал, затем положил на стол, затем сорвал с неё одежду и, только тогда, взглянул на толпившихся у противоположной стены запуганных, молодых людей.
Кстати, кого-то среди них уже не было. Ещё в самом начале свары, в момент всеобщей толкотни и сутолоки, куда-то исчез Александр.
Он достал из рюкзака свой короткий, самодельный обрез, зачерпнул в ладонь горсть охотничьих патронов, и, ни слова не говоря, незаметно выскользнул из дома, бросившись к Заброшенной церкви с оружием наперевес…